Любушка, увидев Степана одного, почувствовала недоброе.
– А где Кузя? – спросила она тревожно.
– В лес ушёл жить! – буркнул Степан.
Обедали молча. Любушкины слёзы падали в щи, а Степан мрачно ел, уткнувшись взглядом в тарелку. Вечером Кузя не пришёл. Хотела Любушка его поискать, да Степан не пустил в ночь. Только рано утром она , не спросясь мужа, бросилась в лес и нашла Кузин шалаш. Кузя мирно спал на лапнике в шалаше. Увидев маму, он очень обрадовался.
– Пойдём домой Кузенька! – попросила Любушка. Но тот был непреклонен. И остался жить в лесу. И кто знает, чем бы всё кончилось, если бы Любушка не начала опять слёзно молиться, как когда-то вымаливала она себе дитё у Бога. А кончиться могло всё плохо…
Месяц уже прожил Кузя в лесу. Борода отросла, волосы спутались, одежда обветшала, и если бы не Любушкины тайные походы с едой – глядишь, и не выжил бы… И тут собрался Кузя пойти на речку карасиков половить. И только в его воображении нарисовалась печёная на огне рыба, как увидел он плывущего по воздуху Карася! Прыгнул он за ним и поплыл по воздуху, как по воде. Руками гребёт, ногами сучит, а карась его подзадоривает:
-Давай Кузя! Плыви быстрей. Тут Кузя понял, что негоже ему за всякими карасями по воздуху плавать и на ноги встал. А карась, то слева, то справа вертится и подзадоривает:
– Не поймаешь! Не поймаешь! Зло Кузю взяло. Стал он руками хлопать, чтобы карася поймать, а Карась издевается и легко так в воздухе уворачивается, как рыба в воде.
– Какой успех! – кричит,– Аплодисменты! И чем больше Кузя злится и в азарт входит, тем больше Карась над ним власть берёт. Тут он над головой у Кузи начал плавать.
-Попрыгаем, попрыгаем! – подзадоривает. Измотал Кузю вконец, ноги у того подкосились, на коленки упал. А Карасю того и надо, как дунул он на Кузю так, что волосы все назад сдуло, а самого Кузю чуть ветром не унесло. Нашёл Кузя в себе силы на ноги стать – и закрутило его всего от смерча воздушного, Карасём навеянного.
– Мой ты теперь! – мерзким голоском закричал карась.
Ушла у Кузи свобода человеческая , от роду нам Богом данная. Чувствует – погибает, только крест на груди последняя надежда. И взмолился он:
– Господи помоги! скукожился карась, сдулся.
– Простите меня, отец мой и мать! – крикнул Кузя, силу почувствовал, и исчез мерзкий карась совсем.
-Кузя, сынок! Прости! – услышал он отцовский голос. Уговорила Любушка Степана сына проведать и попробовать домой вернуть. И не стало никакого карася ни в воздухе, ни между отцом и сыном. Обнялись они с отцом, и домой пошли. А там их уже счастливая Любушка ждала с пирогами. Говорят : «Материнская молитва со дна моря достанет».
Помогли Кузе родители себя в порядок привести после жизни той лесной. Одежду новую справили. Только бороду до конца Кузя сбривать не стал, а расчесал да подстриг. Потому, как стал теперь не Кузей, а Кузьмой Степанычем. И не стал с ним отец по этому поводу много спорить, а поскорее невесту нашёл, и своё отдельное хозяйство помог сыну с молодой женой обустроить. А там и внуки у него с Любушкой пошли. И такой из него добрый да мудрый дед Степан получился, что Любушка только диву давалась. Конец, и Богу Слава.
Их принесли из магазина в одной упаковке, и они думали, что вся их жизнь будет проходить вместе. Две сестры – две перчатки , неразлучная пара, они для того и созданы, чтобы согревать человеку обе руки, и так по – началу и было. Но мужчина, ставший их хозяином, был очень рассеянным. И вот однажды, вылезая из машины, он в спешке обронил одну перчатку на коврик в салоне автомобиля, а потом случайный пассажир отправил её ногами под сиденье, где она и пролежала долгое время.
С тех пор жизнь каждой перчатки изменилась. Одну из них принесли в дом, и она была брошена в тёплый ящик для одиноких вещей. Такие ящики бывают у рассеянных людей на всякий случай – вдруг вторая вещь когда-нибудь найдётся. Там уже жили несколько варежек и один шерстяной носок. А другая стала проживать под сидением старой и видавшей виды машины. Она много путешествовала, но это не доставляло ей радости. Ведь она была создана для того, чтобы согревать чью-то руку или защищать её от шершавых и опасных предметов, а теперь валялась под сидением, испытывая то летний зной, то зимнюю стужу, и медленно старела от воды и дорожной грязи, иногда долетавшей до неё с обуви пассажиров. – « Вот так и состарюсь никому не нужной!» – думала перчатка, когда хозяин в очередной раз выходил из машины и хлопал дверью, – « Хотя бы раз пригодиться кому – то и защитить его от холода гаечного ключа или снега, который иногда чистит хозяин со своей машины…» Но у хозяина на руках были другие перчатки. Как она им завидовала – ведь они были вместе и выполняли своё предназначение.
А та перчатка, которая жила дома, совсем не переживала по поводу своей участи. Ей было тепло, уютно и она радовалась, что её никто не берёт на улицу и на ней не появляются морщины и трещины – ужасные признаки старости и работы. Ей и в голову не приходило печалиться о том, что она никому не служит и не согревает своим теплом – « Так можно долго прожить и не состариться! », – думала она и рассказывала всякие небылицы одиноким носкам и варежкам. Её фантазии не было предела. Она вдохновенно врала о том, что принадлежала знатной даме, которая ходила на балы и снимала перчатку, чтобы кавалеры могли поцеловать даме руку. О том, что у неё пропала сестра, она не любила вспоминать.
Прошли годы, и однажды хозяин нашёл старую перчатку под сидением. Кожа на ней потрескалась и испачкалась, и он хотел её сразу выбросить, но смутное воспоминание заставило его принести перчатку домой.
Как была рада принесённая перчатка встрече с сестрой и как расстроена другая! Хозяин стал надевать встретившиеся перчатки на лыжные прогулки, и наконец-то сбылась мечта одной из них согревать чьи-то руки. Уютная жизнь другой перчатки на этом кончилась. Она была готова лопнуть от стыда и досады. Ей вовсе не хотелось кого – то согревать, и к тому же все вещи в прихожей узнали, что она вовсе не бальная перчатка, а обычная. А ещё у неё есть сестра-замарашка.
Как сильно изменилась жизнь обеих перчаток! Они опять были вместе. Но только для одной из них служить другим было огромным счастьем, а для другой – великой неудачей всей её жизни. Впрочем, добрую и отзывчивую «замарашку» вскоре полюбили все обитатели прихожей, исправно служившие своему хозяину, и ради неё перестали смеяться над глуповатой и всем недовольной сестрой.