Czytaj książkę: «Новая надежда России», strona 16
Я и сама была не прочь перекусить – с самого утра на ногах и без макового зёрнышка во рту. Мы вышли в фойе бывшего актового зала, где уже были расставлены столики, а у прилавка с россыпями пирожков скучала пожилая буфетчица в переднике с кружавчиками. Саша усадил меня, а сам побежал за чаем и плюшками. Я же уставилась в телевизор, тихо работающий в углу помещения. Я здесь совсем отстала от новостей из внешнего мира, не знаю даже толком, что там происходит – и без того забот полно, так что было интересно посмотреть, как там у них дела. Как раз передавали информационный выпуск. Сначала я не могла понять, что там показывают – то ли митинг, то ли похороны, что-то странное, в общем, но потом я поняла, похолодев, что случилась страшная трагедия – в далеком сибирском городе произошел пожар, и погибло множество людей, и, кажется, даже детей! О Боже! И вдруг, на фоне всего этого ужаса появился Владимир Владимирович собственной персоной – там, в телевизоре он выступал перед сокрушенными людьми, и его лицо выражало скорбь и яростную горечь. Как это может быть? Я вскочила, чтобы немедленно бежать обратно в зал и убедиться, что Президент там, но тут вернулся Саша, посмотрел на экран, потом на меня, и сочувственно покивал:
“Да. Огромная беда. Недоглядели…”
Я попыталась объяснить ему, что беда бедой, но почему президент там – или здесь??? – но от волнения могла только неразборчиво восклицать и размахивать руками. К счастью, Саша догадался сам:
“А, ты вот о чём… Не переживай, всё просто: двойники”.
“Двойники?!” – я вспомнила про не слишком, на первый взгляд, заметные, но периодически явственно проступающие перемены во внешности Владимира Владимировича и сразу же сложила для себя два и два.
“Ну да. А что такого? Бывает так, что дел очень много, и ему надо быть в разных местах. Или, допустим, он в отпуске. Тогда в ход вступают запасные”.
Я всё-таки твердо решила сходить обратно и собственными руками потрогать моего Владимира Владимировича, чего бы мне это не стоило, но тут он сам вошел к нам через открытую дверь. Рядом с ним шел благообразный, сильно в возрасте, офицер в форменном кителе – раньше я его не видела. Они о чём-то негромко беседовали и остановились совсем неподалеку от нас, так что я слышала каждое слово. Старик сказал:
“Значит, всех?”
“Да. Постарайтесь собрать всё, что можно, и вооружение тоже. Будет очень важно обозначить наше присутствие перед Друзьями”.
“Все транспорты уже загружены и ждут решения на взлет… Скажите, могу ли я сам присоединиться к вашей экспедиции?”
“Увы, нет, мой верный друг. Знаю, что вы ощущаете себя здесь, как в темнице, но, если вы покинете свой пост хотя бы на минуту, побережье окажется безнадежно оголенным. Весь Север держится только на вас”.
“Вы снова льстите мне, – печально заключил старик. – Что же, хорошо, я не подведу вас. Летите спокойно – ваша спина надежно прикрыта”.
“Спасибо вам, – с чувством поблагодарил его Владимир Владимирович, – очень скоро мы увидимся снова”.
Тут он заметил нас с Сашей и пригласил своего гостя подойти поближе:
“Вот, генерал, познакомьтесь. Это Надежда, моя, не побоюсь этого слова, избранница” – я встала и поклонилась. Старик почтительно склонился в ответ.
“Вы безупречно красивы и юны, – сделал он мне комплимент, – приезжайте в наш город почаще, буду рад чести оказать вам прием”.
“Это вряд ли, – засмеялся Владимир Владимирович, – у вас хорошо, но наша Надя, боюсь, слишком нежный цветок для вашего сурового климата. Что же, позвольте проводить вас до машины” – и на этом они удалились.
Я присела обратно и задумчиво произнесла:
“Какой интересный дед… И всё же, Саша, кто из них правильный, настоящий – вот этот, рядом с нами, или тот, в телевизоре?”
Саша посмотрел мне в глаза:
“Надя, ты же любишь его, я вижу… Неужели ты не видишь сама, кто из них твой единственный, а кто – ряженый клоун? Послушай своё сердце, мать”.
И вот я сижу весь день и слушаю сердце, Дневник, и что-то оно не на месте. Снова боюсь быть обманутой. И может быть, именно поэтому вечером, когда Владимир Владимирович (хочется надеяться, что это был он, а не дублёр) зашел в мою комнату с явным намерением остаться, я, мучаясь и смущаясь, сослалась на женские проблемы и попросила дать мне передышку. Он только хмыкнул и, кажется, не особо расстроился. Так не хочется его обижать! Ах да, я же забыла сказать тебе – с той ночи на дирижабле он приходил ко мне уже дважды, и каждый раз всё было здорово, но знаешь, я думаю, что надо бы это дело притормозить. Вовсе не потому, что у меня после этого всё болит, и не потому, что мне не хочется – ещё как хочется, слов нет! – а потому, что он может привыкнуть, успокоиться, и уже не будет так стремиться ко мне. Понимаешь? Всё, решено – пусть проголодается посильнее. Надеюсь, что поступаю правильно. Так, дневник?
С Элькой бы посоветоваться – она в этих вопросах дока. Крутит своими воздыхателями, как хочет. Постой, это я что же – вознамерилась «крутить» самим Президентом? Вот смешная, как это можно вообще вообразить… Еще Элька говорит, что никогда, никогда не позволит ни одному парню приблизиться к себе с той стороны, которая сейчас у меня регулярно страдает – надеюсь, временно, до первой брачной ночи. Дескать, это так ужасно, что те желающие, которые к ней с этим подкатывали в постели, сразу же получали по… ну, скажем, по рукам, а заодно и от ворот поворот. Ха, приятно ощущать, что я уже опытнее моей непутевой подружки, и лучшее её знаю толк в таких вещах. Что бы она понимала, тоже мне! То есть, я имею в виду, она в этом самом ничего не понимает, а вот насчет моих сомнений послушать её было бы очень кстати. Не с Максом же советоваться, в самом деле!
Да, Макс… Интересно, что он сейчас поделывает? Сидит, наверное, у себя на работе, скучает, и совсем про меня не вспоминает. Впрочем, вру: работа у него интересная, не затоскуешь. К нему, ещё когда он был студентом, подошел один неприметный дяденька (мне Макс потом рассказывал, такие специально ходят по университетам, намечают кандидатов, долго наблюдают за ними), поговорил с ним о том о сём (простодушный Макс, конечно, не нашел ничего лучше, как вывалить на дядю все свои бунтарские соображения), а потом пригласил на встречу в жёлтый дом, который у нас в квартале от цирка, рядом с Парком Афганцев. Помню, Макс весь извёлся тогда, неделю бродил сам не свой и стонал: как же так, зачем я этой «кровавой гэбне» понадобился, за каким чёртом я наболтал лишнего, и кто мне будет передачи носить, когда меня закроют за экстремизм. Я его успокоила, что уж в плане передачек и свиданий он может смело на меня положиться, а вообще пусть не валяет дурака: никому он на фиг не сдался, пусть пойдет да честно скажет, что не прав, и всех дел. Но всё вышло еще лучше: оказалось, что на него действительно смотрели, оценивали его успехи в учебе, отмечали и физическую подготовку, и вот теперь зовут на работу – в какой-то аналитический центр «Э». Тут бы прыгать от радости, но Макс развел нытьё по новой: да я, дескать, не хочу иметь с палачами ничего общего, быть прихвостнем у лживого государства ниже моего достоинства, а сильный человек всегда свободен и не пачкает совесть сотрудничеством с опричниками… Ну, обычная же сопливая рефлексия. В.В., как всегда, прав – помойным веником надо эту заумь из себя выметать. Но тут Максу сообщили, что будет он работать по специальности – то есть с базами своими, битами-переменными, зарплату определили дай Бог каждому (скажу честно, Дневник, когда узнала, сколько, то даже дрогнула на мгновенье, мелькнула мысль набиться в офицерские жёны – шучу, конечно), ну и я ему мозги прочистила, сказала, что такой шанс один раз в жизни дается, и надо клювом не проквакать. Ну и Макс стал умничка, ещё бы. Может же вести себя, когда захочет, как разумный человек, а не как трепло гороховое. Теперь вот каких-то шпионов ловит, наверное, а там точно не заскучаешь. Хотя, должна признать, он ОЧЕНЬ не любит об этом говорить, так что даже я не вполне представляю, что у него там на самом деле на работе происходит.
И то, что он забыл меня – тоже неправда, не хочу в это верить. Только лучше бы отвык он от меня, не вспоминал вовсе – грустно это, но, Макс, теперь у нас совсем разные судьбы, и, боюсь, что мы больше можем и не встретиться. Ах, да – я же увижу его на свадьбе, В.В. говорил, что постарается его позвать. Значит, Макс уже в пути?
(Интересно, что сказал бы мой Макс, узнав про все мои проделки здесь? Осудил бы? Надеюсь, порадовался за меня и за мое счастье. Ну уж нет, в страшном сне такое присниться – рассказать ему про мои упражнения с В.В. Это ведь только мы понимаем, насколько красива наша Любовь, а со стороны посмотреть – грязь и извращение… Не надо, не надо Максу об этом знать – он хоть и сам не ангел, но не пошляк. Я для него – вроде родной сестрички, и он бы здорово расстроился, узнав, что его маленькая недотрога Нáдюшка задирает ножки по легкому щелчку пальцев своего повелителя. Фу, Дневник, звучит ужасно. Значит, я приняла верное решение, отшив – о Боже –самого Президента?!
Хотя… Откуда мне знать, что там у мужчин на уме, даже самых хороших? Возможно, бедный Макс и не отказался бы оказаться на месте В.В. – я имею в виду, не в президентском кресле, конечно, а… Раньше я и сама была, может быть, не против, будь он понастойчивей, а сейчас уж дудки, ушёл поезд, я принадлежу другому полностью и целиком).
За дверью моей комнаты шум и веселые крики – был банкет после записи, на который я не пошла, а сейчас, похоже, все пакуют вещи и собираются на улицу. Вот и мне стучат, что пора выходить. Мне пора двигаться дальше, не останавливаться на нудных и ненужных размышлениях – а там загадочная Чукотка, свадьба, и – прочь все сомнения! Здравствуй, счастье – прощай, Норильск!
28 марта, полдень
Норильск встретил нас горьким разочарованием, подкреплённым неприветливым видом. Разочарование заключалось в том, что мы снова безнадёжно отстали: за несколько часов, пока мы дрыхли, красная точка на карте перепрыгнула далеко влево, на восток. Более того, сейчас она болталась севернее береговой линии океана, и у меня появились обоснованные сомнения в том, что до нее теперь удастся добраться на нашей машине, какой бы амфибией она в теории ни значилась.
Вид самого города тоже не позволял надеяться, что наш визит будет отмечен приятными эстетическими переживаниями. Это было обширное промышленно-урбанистическое нагромождение построек, гармонично укладывающееся в один ряд с уже виденными нами Сосногорском и Верхним… или Нижним? – какая, к чёрту, разница! – Мантурово. Однако Норильск оказался не скромным рабочим поселком, а настоящим, неряшливо раскинувшимся между пологих холмов, городищем, составленных из двух неравных, резко различающихся половин. Левая, грязно-белая, была расчерчена ровными кварталами одинаковых многоэтажек, поднятых на сваях над вечной мерзлотой. Правая, чёрная, втиснувшаяся между двух исполинских карьеров и множества терриконов, состояла из закопчённых заводских корпусов, ощетинившихся трубами, и непрерывно заливавших жилые районы длинными струями жирного дыма. Роза ветров, бездушная сука – вспомнил я правильный термин из учебника, глядя на это экологическое безобразие.
Впрочем, создавалось впечатление, что за городом пытались следить: дома были окрашены свежей краской, которая за прошедшую суровую зиму вздулась пузырями и растрескалась, недавно положенный асфальт на дорогах уже полопался глубокими кратерами, деревянные двери и окна зданий разбухли и безжизненно покосились от наростов водяной изморози, а трубы и прочие коммуникации, поднятые из мерзлого грунта в небо и перепутавшиеся там с густой сеткой проводов, изогнулись горбами и спиралями. Было холодно, но снега среди домов видно не было. Острый пронзительный ветер мёл по улицам огромные тучи колючей пыли.
Была и ещё одна, не виданная мной ранее, достопримечательность: прямо на границе жилого и промышленного массивов, занимая площадь в несколько кварталов, расположилась огромная сферическая гора рыжего мусора, поблёскивающая на неярком солнце. Сначала я подумал, что это еще один террикон, но гора была больше, много больше всех других куч из пустой породы, видневшихся неподалеку. Издали мы не смогли понять, что это такое, а потом въехали в город, и гора исчезла, заслоненная домами.
– Ну и чем мы займемся в этом чудесном местечке? – язвительно спросила Надя. – Ты здесь долго собрался околачиваться?
– Вряд ли, – ответил я. – Кстати, отсюда летают самолеты, и даже, кажется, уходят поезда, как ты хотела. Так что можем распрощаться.
– Вот как, – протянула она. – Хорошо, я подумаю.
Ожил экран на приборной панели. На этот раз мои высочайшие кураторы решили не разводить болтовню по телефону и ограничились текстовым сообщением. Вот, что они сочли нужным сообщить:
“Вы опоздали. Новая точка назначения не определена, предварительный анализ указывает на район Берингова пролива. Необходим более скоростной способ передвижения. Далее начинается скалистое плато, транспортер не пройдет. Обратитесь к начальнику базы снабжения в/ч 99415 ген.-лейт. Романопоклонскому. Адрес: ул. Нансена, д. 118. Используйте прикрытие. Действуйте по обстановке”.
Вот и весь сказ.
– Так, – заявила Надя, не преминувшая сунуть свой нос к экрану, – это я тебя прикрывать должна, что ли? Давай, поехали скорее к этому лейтенанту, может, он нам хоть пожрать чего-нибудь вкусного даст, а то от твоих сухих пайков меня уже пучит…
Я не разделял её шапкозакидательского настроя, но, поскольку никаких более рациональных предложений не поступило, я пожал плечами и надавил на гашетку газа.
Здесь улицы не были пустыми: люди перебегали от дома к дому, ища укрытия от ветра и едкого дыма. На нас никто не взирал с удивлением, как в маленьких деревнях – в городе было полно экипажей, выглядевших не менее причудливо, чем наш. Единственной реакцией, которую мы вызывали у местного населения, было громкое недовольство водителей других машин, оскорблённых тем, что наш вездеход занимал сразу две полосы движения. Зато самые страшные колдобины на разбитых улочках были нам нипочем.
Проехав центр города, выглядевший почти по-человечески, мы свернули на запад и поползли в направлении промзоны. Экран переключился в режим обычного городского навигатора, показывая нам путь. Когда мы уже приблизились к границе жилой зоны и свернули на Вокзальную улицу, Надя вдруг вскрикнула и выдохнула, показывая направо:
– Смотри, смотри!
В первый момент я не заметил ничего необычного, но затем с изумлением обнаружил, что параллельно нам и с той же скоростью движется огромная машина, выглядящая в точности, как наша. Задрав брови и вглядевшись повнимательнее, я не без удивления понял, что это и есть наш вездеход, просто отражающийся в мутной стеклянной стене. Она выглядела настолько необычно, что я остановился, распахнул дверь и с интересом осмотрел открывшееся мне сооружение.
Это была поверхность, выстроенная из оплывших алюминиевых ферм, в пересечениях которых были закреплены исцарапанные панели из оргстекла. Всё это образовывало некое подобие гигантского парника. Границ стены не было видно: она протянулась, насколько хватало глаз, вдоль всей улицы, а верхняя ее часть терялась, закругляясь, в дымке – на высоте, по крайней мере, нескольких сотен метров. Что происходило за этим необъятным забором, разобрать было нельзя, поскольку вся его прозрачность была скрыта под толстым слоем налипшей грязи. Виднелись только какие-то бесформенные зеленые пятна, мерно колыхавшиеся внутри. Поразмыслив, я пришел к выводу, что масштабы этой конструкции вполне соответствуют размерам той кучи мусора, которую я заметил при подъезде к городу, а рыжий цвет ей придавали налет пыли и потеки ржавчины от железных заклепок.
– Что это? – обратился я к пробегавшей мимо женщине.
– Ботсад, – коротко ответила та, закрывая лицо вязаным шарфом.
– А как туда попасть и сколько стоит билет?
– Вы что, не местный? – раздраженно воскликнула она, взглянув на меня, как на идиота, и тут же бросилась прочь, спасаясь от пыльного ветра.
Надя тоже уже давно требовала изнутри кабины, чтобы я немедленно вернулся назад и перестал устраивать сквозняк. Ещё раз оглядев величественную в своей уродливости конструкцию, я последовал её просьбам. Многого я, конечно, насмотрелся за последние дни, но только что увиденное, пожалуй, могло претендовать на верхнюю позицию в моем личном рейтинге бессмысленного мегаломанского гигантизма.
Мы отвернули от странной стеклянной горы и поехали влево. За окном потянулись тоскливые виды городского кладбища, хилая ограда которого – вот сюрприз! – перешла в солидный железобетонный забор, украшенный красными звездами самого что ни на есть военного исполнения. Кажется, мы прибыли на место.
Попасть внутрь оказалось делом непростым. У ворот части никого не было, проход в КПП был заперт наглухо, и на мой стук – сначала вежливый, затем кулаком, и уже после этого – ногой, никто не отозвался. Когда я уже отбил конечности и стал подумывать о том, чтобы протаранить ворота транспортером, тихонько пискнул магнитный замок, дверь щёлкнула и нехотя приоткрылась, впустив меня внутрь. Там тоже, казалось, не было ни души, будка часового за бронированным стеклом была пуста, высокие турникеты, доходившие до потолка, намертво заблокированы. Услышав шорох, я повернулся вбок и увидел за решетчатой оградой растрепанного солдатика, пугливо прячущегося у стены.
– Эй, уважаемый, – позвал я. – Я ищу генерал-лейтенанта Романопоклонского. Пропусти-ка меня внутрь по-быстрому.
Солдат молчал, выпучив на меня глаза. Не понимая, что происходит, я стал расхаживать по узкой полосе между входом и турникетами, пытаясь придумать тот аргумент, который позволил бы мне проникнуть мимо этого странного дурачка. К счастью, моё ожидание не продлилась долго: со звоном распахнулась внутренняя дверь, и в помещение решительно вошел статный старик, с необычным для кадровых военных тонким и аристократическим лицом. Облачён он был в генеральскую шинель, высокую папаху и брюки с лампасами. За ним следовала пара рослых младших офицеров, выглядевших, как братья-близнецы: широкоплечие, блондинистые, с массивными челюстями, одетые в нестроевые черные кители милитаристского покроя, делавшие их похожими на добрых фашистов с пропагандистского эсэсовского плаката. Их каменные лица ничего не выражали, но руки на всякий случай покоились на автоматах, болтающихся на груди.
– Здравия желаю, – величественно начал генерал, остановившись перед решеткой, – я – Сергей Куприянович Романопоклонский, генерал-лейтенант от стратегической артиллерии. А вы, рискну предположить, – подполковник Борщёв? Я предупреждён о вашем визите. Буду рад приветствовать вас в своих владениях.
Я только солидно кивнул, не придумав пока, как себя вести, – и что вообще мне здесь нужно. Старик посмотрел в окно и продолжил:
– Я вижу, вас сопровождает спутница. Это великолепно, к нам редко попадают настоящие люди с Большой Земли. Прошу вас обоих оказать мне честь и присоединиться к скромному обеду. Заводите машину на территорию.
Затем он повернулся к съежившемуся солдатику:
– Рядовой Пипырченко, – брезгливо сказал он ему, – ты не трясись как сука в течке, а лети мигом к воротам и впусти гостей. Давай, живенько. – И добавил уже в мой адрес: – Прошу меня простить, я должен отдать некоторые распоряжения. Буду вас ждать через пятнадцать минут в клубе. Честь имею… Пипырченко!!! – внезапно рявкнул он вслед солдату. – Ворота запрешь и проводишь, понял?!
Изящным движением козырнув, он повернулся и мягкой походкой вышел наружу. Офицеры, за всё время встречи не проронившие не слова, перестали сверлить меня пустыми глазами, синхронно развернулись на каблуках и удалились вслед за своим предводителем. Озадаченный, я вернулся к Наде.
– Ты хотела пожрать, – сообщил ей я, – можешь плясать: нас пригласили на обед.
– Ой, – капризно сморщила нос она, – а в чем я пойду? Мне же нечего надеть, одни штаны с дыркой на заднице. То есть даже с двумя дырками.
– Ну, как-нибудь выкрутишься, – проявил я черствость по отношению к женским заботам, – поверь, все будут ужасно рады, если ты хотя бы причешешься.
Надя обижено фыркнула. Я, тем временем, уже заезжал в распахнувшиеся ворота. За ними было так же безлюдно, как и на проходной: создавалось впечатление, что кроме бравого генерала и его ближней свиты на территории части нет ни одного человека. Это было тем более странно, что военные, как известно, не переносят одиночества и всегда стараются собраться толпой побольше.
Малахольный Пипырченко провёл нас, озирающихся, через плац к неожиданно роскошному дому офицеров. Архитектура этого здания была бы более уместной скорее на центральных улицах, скажем, Петербурга, нежели в этой богом забытой глуши. В любом случае, за истекшую неделю, проведенную в путешествии по северным пустошам, мне не попадалось ничего более затейливого и гармоничного. Хорошо живут офицеры в дальнем Заполярье, подумал я.
Поднявшись по устланной коврами лестнице, наша маленькая процессия оказалась в небольшом зале со стенами, отделанной дубовой планкой, затейливыми свечными люстрами и щедро убранным столом из тонкого орехового дерева. Вокруг, как водится, были расставлены изящные стулья с гнутой спинкой. Все было на высшем уровне, и я внутренне присоединился к переживаниям Нади: действительно, наш походный вид был здесь возмутительно неуместен. Я нерешительно присел на стул у конца стола, притихшая девушка примостилась по соседству. Солдат, провожавший нас, исчез, не посмев переступить порог. Не успели мы переглянуться между собой, как в зале появился генерал с двумя своими вассалами, по-прежнему вооруженными автоматами. Замахав руками на наши рефлекторные попытки встать при его появлении («Сидите, сидите!»), старик устроился в кресле у противоположного края стола, а офицеры образовали почетный караул за его спиной.
– Итак, – произнес генерал. – Прежде, чем приступить к трапезе и развлечениям, предлагаю завершить все разговоры о скучных делах. Могу ли я узнать, чем обязан удовольствию нашей встречи? Как я сообщил вам ранее, мои друзья сочли нужным предупредить о вашем приезде, но не раскрыли его цель.
Прямо скажем, я не очень силен во вранье (что полагаю своим недостатком), поэтому постарался ответить минимально информативно:
– Ну, во-первых, благодарим вас за готовность оказать содействие, генерал, – начал я покровительственным тоном. – Сами понимаете, всех подробностей я вам раскрыть не могу, но должен сказать, что вы чрезвычайно кстати оказались на нашем пути. Здесь, в Норильске, мы собирались встретиться с нашими коллегами с целью передачи им особо ценного груза. Но они поспешили и отправились на восток раньше, чем мы успели добраться сюда на своем тихоходном вездеходе – его выбор был обусловлен вопросами безопасности. Насколько мне известно, дальше начинаются горы, которые можно преодолеть только по воздуху. Мой руководитель заверил меня, что вы обеспечите нас соответствующим транспортом и координатами, чтобы мы могли соединиться с основной группой наших товарищей. Это так?
– Я понял, – старик наклонил голову, – вы догоняете Главнокомандующего. Он действительно вчера был здесь, я общался с ним. И вот результат, смотрите сами: здесь сейчас пусто, никого нет. Он всех забрал с собой – военнослужащих, самолеты, ракеты… На время, конечно. Сказал, что там, куда он направляется, без настоящего парада не обойтись.
– Главнокомандующего? – задумчиво протянул я. Все становилось на свои места. – Ну да, ну да… Скажите, а с ним была девушка по имени Надежда Соловьёва?
– Так точно. С товарищами, которых я принимал здесь, действительно была дама с таким именем. Очень приятная и учтивая. А почему вы спрашиваете? Она ваша знакомая?
– Нет, – поспешно сказал я, решив попробовать всё-таки выехать на вранье: – но я полагаю, что именно она получательница моего груза, вот и спрашиваю, всё ли с ней в порядке, не отстала ли…
– Не волнуйтесь. Мне показалось, что у нее многообещающие отношения с… А впрочем, я не намерен обсуждать чужую личную жизнь.
– Вы знаете, куда они направляются дальше?
– Знаю. И скажу вам. И, разумеется, обеспечу транспортом. Мне будет приятно исполнить свой долг и помочь Родине… Но сначала я прошу вас остаться за этим столом и вкусить простой солдатской пищи. Я уже жаловался вам, что здесь редко доводится встречать интеллигентных собеседников. Особенно, если в их числе столь прекрасные барышни… – он галантно поклонился Наде, – которые, к сожалению, до сих пор не имели возможности представиться. Это так бестактно с нашей мужской стороны, не так ли, товарищ подполковник?
– Я Надя, – вежливо пропищала девушка.
– Удивительное совпадение, – усмехнулся Романопоклонский. – Возможно, вы оба сможете задержаться здесь на некоторое время?
Мы вновь переглянулись. Долгие визиты в мои планы не входили, а вот у гедонистки Нади зажглись глаза.
– Умоляю вас, – продолжал генерал, – не принимайте никаких решений, пока я не раскрою вам все перспективы нашего знакомства.
Он поднял руку, и тут же молодчики за его спиной молниеносными движениями лязгнули затворами и взяли нас на мушку. Мы замерли в недоумении.
– Вот так, – сказал наш неожиданный захватчик, – прошу вас сидеть смирно и ни о чём не беспокоиться. А мне следует объясниться.
– Товарищ генерал-лейтенант!.. – протестующе начал я, но тут же был прерван успокаивающим жестом:
– Отставить, подполковник. Называйте меня Вениамином Михайловичем. Я не люблю условностей, и поэтому расскажу вам о причинах своего вызывающего поведения открыто и без утайки. А дальше вам уже самим предстоит решать, как вы поступите. Посмотрите назад.
Он нажал на кнопку, прикрепленную к столешнице, и за моей спиной раздался скрежет какого-то механизма: изогнувшись всем телом, чтобы не вставать со стула и не усугублять наше незавидное положение (Наде оказалось достаточно просто повернуть голову), я увидел, как стена зала раздвигается, явив нашему взгляду еще одно помещение. Открывшаяся комната была залита светом белых ламп; её стены были сплошь обиты темной кожей, а посреди стояло странное и угрожающее устройство, напоминающее одновременно гинекологическое кресло и слесарный верстак, сверкающее хромом и опутанное паутиной кожаных ремней. Рядом расположился стол, утыканный непристойно вздымающимися инструментами фаллической формы. Я не мог поверить глазам: дело принимало совершенно неожиданный поворот.
– Рядовой Пипырченко! – тем временем гаркнул генерал. Мы повернулись на его окрик; безответный солдат уже возник у плеча старика. – Вот что, милый: у господина подполковника в кармане пистолет. Достань-ка его, да побыстрей.
Трясущийся Пипырченко робко приблизился ко мне, провел рукой по кителю и вынул из кобуры оружие. Помялся и положил его в центре стола. Генерал согласно кивнул и продолжил:
– Я командую этой частью пятнадцать лет. Она крайне обширна и играет важнейшую роль в обороне Отечества, но, к сожалению, совершенно секретна и закрыта на вход и выход абсолютно для всех – кроме, разумеется, таких важных гостей как вы или сам Президент. Всё это время я не ступал за ворота, и не видел никаких людей, кроме зеленых – я имею в виду цвет формы – контрактников. Да, отсутствие приятных собеседников печалит меня, но главные тяготы нашей суровой службы связаны с категорической депривацией общения с прекрасным полом. Мы с сослуживцами организовали небольшой клуб, – он указал вглубь загадочного зала, – и с грехом пополам – буквально – выкручиваемся сами, но, признаюсь, эпизодические встречи с женщинами дарят нам настоящие праздники духа и тела, и воспоминания о них потом долго скрашивают пресные мужские развлечения зимними вечерами. Так что, прекрасная мадмуазель, я буду горд и счастлив, если вы согласитесь составить нам партию.
Я пока еще ничего толком не понимал, но Надя, кажется, лучше разобралась в происходящем: она задумчиво теребила пальцами губу, поглядывая то на меня, то на Вениамина Михайловича. Тот же, глядя на наше молчание, вздохнул и заговорил решительней:
– Ну вот что, дорогие мои. Я уважаю свободу выбора и воли, и поэтому передаю право определяться вам самим. Альтернативы следующие: юная леди может сейчас же пройти в комнату за вами, и там целиком сдаться на милость моих помощников, – он кивнул на застывших с автоматами наизготовку офицеров. – В таком случае я гарантирую полное содействие на вашей дальнейшей дистанции: покажу дорогу, дам самолёт и так далее. Завтра будете на месте. Либо же, если вы откажетесь… Не знаю, как вас убедить не делать этого. Думаю, мы вас просто застрелим и дело с концом. Да, забыл добавить – девушка может быть абсолютно спокойна: обычно мы обходимся без серьезных травм. Я имею в виду, конечно, физические последствия. Ну же, что вы выбираете?
Я открыл было рот, чтобы послать его ко всем чертям, но Надя, опередив меня, вдруг произнесла:
– А я согласна.
С удивлением повернувшись к ней, я увидел, что её рот изгибается в загадочной улыбке, а глаза поблескивают хитрыми огоньками. Не отвечая на мой взгляд, она сочла нужным пояснить генералу:
– Сергей Куприянович, я искренне сочувствую вашим заботам. Так уж вышло, что я – горячая поклонница любви, и мне будет приятно – во всех отношениях – поделиться этой любовью с вами. И совсем даже несложно…
– Богиня! – восхищенно причмокнул губами генерал. Надя польщенно склонила голову.
– Прошу вас только об одном. Если завтра, как вы обещали, мне предстоит увидеть самого президента, то я хотела бы быть в форме. Скажите, ваши… друзья имеют хоть каплю снисхождения к слабым женщинам?
– Сомневаюсь. Но я могу попросить их не оставлять следов на вашем лице, чтобы вы были всё так же прекрасны.
– Благодарю вас, этого будет вполне достаточно… И еще одна просьба: дайте мне минутку времени, чтобы успокоить бедного Максима Анатольевича. Он чересчур волнуется за меня.
Она жестом остановила меня, уже готового вмешаться в этот шизофренический диалог, и зашептала в ухо:
– Дурень, не вмешивайся ни во что и не ссы. Пизда у меня крепкая и ко всему привычная, ничего со мной не случится. Ты хочешь, чтобы этот маразматик нас грохнул? К тому же, – тут она обиженно сощурила глаза, – от тебя, истукана, ничего не добьешься толком, завидуй теперь и смотри, чего ты себя лишил!
Я пытался было возражать, так же шепотом (наверное, со стороны мы смотрелись нелепо), но от волнения никак не мог найти нужных слов. Мои отчаянные потуги прервал гнусный Сергей Куприянович:
