Czytaj książkę: «Кровные узы»
Глава 1
Кровные узы
Ветер пронесся по заснеженным веткам деревьев, уныло завывая высоко в кронах и сбрасывая снежные шапки на проселочную дорогу. Белая пелена окутывала долину, сверкали сотнями кристаллов снежинок россыпью разлетающихся на ветру.
Борис Нестеров стоял в нескольких метрах от экипажа, глядя вглубь лесной чащи. Его взгляд блуждал между тенями, за которыми скрывались образы, настолько сильно терзающие его воображение, что даже шелковый платок, который мужчина сжимал в руке, казался вещью из другого мира. Само появление этого предмета было настолько неожиданным, что юная хозяйка платка не запомнилась Борису.
Ее образ выскользнул из полумрака заснеженного можжевельника, облаченная в светлый полушубок. Коснувшись кончиками пальцев кисти Нестерова, образ растворился, заставив вздрогнуть всем телом. Обернувшись, Борис успел заметить только исчезающий силуэт, сопровождаемый детским смехом.
Нестеров растерянно обошел куст можжевельника, найдя только платок нежно-голубого цвета, висевший на ветках растения.
Морозный воздух и яркое солнце заставляли снег скрипеть под ногами и этот звук, разлетался по всей округе, эхом ударяясь о деревья и растворяясь в лесной тишине. Но, как бы тридцатилетний мужчина ни напрягал свой слух, он не смог услышать шаги юной хозяйки оброненного платка. Она появилась из ниоткуда, а затем растворилась в полумраке леса.
– Можем ехать, Борис Васильевич. Все готово!
Нестеров посмотрел в сторону извозчика. Тот, сминая в руках шапку, стоял возле дороги в ожидании распоряжений.
– Не отлетит больше?
– Колесо? Нет, я его намертво на место воротил. Не беспокойтесь.
Борис смял платок, еще раз окинув взглядом чащу, махнул рукой в сторону экипажа.
– Лошади, успокоились? – спросил он, направляясь к повозке.
– Да, насилу справился. Такими я их еще не видал. Словно волка почуяли.
Нестеров открыл дверь повозки и, сделав шаг на приступок, вновь спросил:
– А что, волки в этих краях есть?
Извозчик, потупив взгляд, взял в руки вожжи, пробубнив в ответ:
– Есть, но не их тут бояться нужно.
Борис, толком недослушав ответ, забрался внутрь повозки. Световой день продлится от силы еще пару часов, а затем в сгущающихся сумерках и мороз станет крепче, но к тому времени они уже должны быть в тепле. Если, конечно, по дороге вновь что-нибудь не приключится.
***
Спустя три часа пути по бескрайним лесным зарослям Саратовской губернии экипаж выехал на окраину станицы, остановившись возле трактира. Загнанные долгой дорогой лошади фыркали, выпуская клубы пара, напоминая огнедышащих драконов. Извозчик, спрыгнув в сугроб, поспешил к дверям повозки, перешагивая через навалившийся снег. К тому времени с неба сыпало так плотно, что приходилось время от времени смахивать с ресниц и бровей налипшие снежинки.
Борис Нестеров вышел на улицу, держа в руке всего лишь один чемодан. Мужчина велел извозчику распрягать коней и отпустив его до восьми утра, подняв ворот плаща, поспешил в сторону трактира, мечтая съесть горячей пищи и выпить чего-нибудь бодрящего.
Внутри было по-провинциальному пресно: легкий полумрак с негромким бормотанием местных пьянчуг навеяли на Бориса тоску. Он сел за дальний столик почти в самом углу, сбросив с себя верхнюю одежду. Сделав жест рукой, Борис подозвал к себе крестьянку. Та поспешила к столу новоприбывшего постояльца, оглядывая мужчину беглым взглядом.
– Доброго вам вечера. Чего желаете?
– Жаркое неси и вино. Затем приготовь комнату. Да и еще, есть у вас здесь кто-нибудь, кто мне дорогу до имения Звягинцевых подскажет?
– Все сделаю.
Девушка поспешила выполнить задания, а Борис, раскинувшись на стуле, вынул из кармана платок. Сжимая в руке свою находку, он предался воспоминаниям. Еще в понедельник, получив весьма странное задание от начальника тайной канцелярии, он направился в имение семьи купца Звягинцева Афанасия Ивановича. То был уважаемый человек, хотя и без придворной родословной, но в то же время признанный в высшем свете. С тех пор чин позволял Афанасию Ивановичу вести свои дела успешно и с завидным размахом. Поместье, в которое сейчас направлялся Нестеров, судя по слухам, было довольно большим, а окружающие его земли являлись охотничьими угодьями, где нередко проводили свой отдых даже члены царской семьи.
Другими словами, поручая провести расследование на территории имения Нестерову, департамент однозначно дал понять, что все должно быть строго засекречено и любые новости Борис должен лично доложить по приезду в Санкт-Петербург.
Изучив дело Звягинцевых, Нестеров быстро нашел то, что так обеспокоило чиновников. Несколько смертей в купеческой семье за последний год, как со стороны слуг, так и со стороны членов самой фамилии. Это если не брать в расчет падеж скота и дикого зверя в окрестностях. А значит, охотничий отдых царской семьи был поставлен под угрозу, отчего дело тут же получило самую высокую важность, но Борис даже не знал, за что браться по приезду.
Он вынул из чемодана бумаги. Разложив их на столе, погрузился в чтение. В документах говорилось о большой семье Афанасия Ивановича. У купца, помимо супруги, было две дочери – близняшки и два старших сына. Также в имении проживала сестра Звягинцева, овдовевшая много лет назад и теперь находившаяся на иждивении у брата. Дела купец вел исправно, а со стороны государственных служб к нему не было никаких нареканий. Но вот череда несчастий заставила пошатнуться размеренную жизнь и к чему все это привело, теперь предстояло выяснить Нестерову.
– Вы хотите в имение попасть?
Борис поднял голову, увидев перед собой мужика лет сорока, в поношенной крестьянской одежде и с весьма захмелевшими глазами.
– Завтра с утра выезжаем, постарайся быть трезвым к утру, – ответил Борис, вернувшись к бумагам.
– Так я и не поеду.
Борис вновь посмотрел на мужчину только уже суровым взглядом.
– Так какого черта ты тогда ко мне подошел?
– Чтобы рассказать, как добраться до имения. Если хотите, я кучеру вашему все растолкую.
Нестеров несколько секунд помолчал, прикинув, что к чему, затем махнул рукой.
– Ступай, он в конюшне.
Крестьянин отошел всего на несколько шагов в сторону, а затем, вернувшись, поинтересовался, тыкая пальцем в бумаги:
– А к чему вам это?
Нестеров, уже испытывая раздражение, сжал кулаки и испепеляющим взглядом стал сверлить своего собеседника. Еще никогда ему не доводилось встречать такого наглеца. Находись они сейчас в столице, этот мужик уже давно бы получил по шее.
– Да вы не сердитесь, барин, я не со зла. Я ведь там работал у Афанасия Ивановича. Золотой мужик был.
– Почему был? – поинтересовался Борис, неожиданно испытав к этому человеку совершенно новый прилив чувств: теперь он видел в нем не раздражителя, а того, кто сможет пролить хоть немного света на происходящее в имении.
– Так разве то жизнь? – усмехнулся крестьянин, и Борис жестом предложил ему сесть за стол.
Тот уселся, расстегнув тулуп.
– Десять лет я на конюшне проработал. Всю их семью знал, только с тех пор много чего случилось, и я теперь вроде как и без дела слоняюсь. А все думаю о том времени, когда управлял скакунами породистыми.
– Отчего ушел?
Бывший конюх на секунду замолчал, после чего пробубнил:
– Жизнь там теперь отравлена. Нельзя там жить да и находиться нельзя.
– Расскажешь?
– А если и расскажу, что с того? Мне бы так рассказать, чтобы ты барин туда не ехал вовсе. Но ты слову не поверишь. Никто не верит, пока к усадьбе ближе, чем на версту не приблизится. А как приблизится – считай все, нет человека.
Нестеров сдвинул бумаги в сторону, наклонившись вперед.
– Говори все, что знаешь, а верить или нет – я сам судить буду. Только давай условимся с тобой: если мне твой рассказ придется в пользу, я тебе оплачу все, что сегодня закажешь. А если нет, то хоть дорогу знать буду. По рукам?
Конюх, немного подумав, протянул руку, но сказал, глядя на Бориса прищуренным взглядом, как на человека, которому не раз за жизнь приходилось купцам руки жать.
– Матвей меня зовут. И началось все полгода назад, когда одна из дочерей близняшек Звягинцевых Елизавета заболела тяжело. И хотя то летом было, как она смогла так свои легкие застудить, никто и не знает…
***
Екатерина сидела в холле на софе, сложив руки на коленях. Опустив голову, она смотрела на свои новые туфельки, подаренные отцом. Точно такие же были и у Елизаветы, ее сестры, но только сестра их еще ни разу не надевала. С тех пор как девочка заболела, она не выходила из комнаты, а ведь прошло уже пять дней.
Сегодня из города приехал доктор и все взрослые, закрылись в комнате, оставив Екатерину одну в ожидании.
Пять дней назад Екатерина бегала с Елизаветой по лужайке перед домом, играя со щенками охотничьей породы. Именно тогда Елизавета впервые закашлялась. Девочка резко остановилась, после чего в течение нескольких минут не могла удержать кашель. Екатерина решила, что сестра поперхнулась, даже постучала ей по спине, но та только отмахнулась, отойдя в сторону, где опустилась на колени, держа руку перед лицом.
– Что с тобой, Лиза? – проговорила Екатерина, опускаясь рядом и протягивая свой платок.
Девочка тут же взяла его, прислонив к губам.
– Горло першит, – наконец отозвалась сестра, убирая от лица платок, на котором виднелись алые следы в том месте, где были вышиты синими нитками инициалы «ЗЕА». Затем взгляды девочек встретились, и Елизавета прошептала:
– Позови маму.
Екатерина, не мешкая, со всех ног бросилась в сторону дома. Спустя полчаса, после того как конюх Матвей на руках перенес девочку в детскую комнату, Екатерина сидела на кровати своей сестры, глядя на Лизу с замиранием сердца.
С того момента прошло целых пять дней. Екатерина каждое утро, едва проснувшись, бежала через дом в дальнее крыло, куда перевели Лизу из детской комнаты, и, приоткрыв дверь, заглядывала в помещение.
Девочка лежала на большой кровати в комнате, куда проникало мало солнечного света. Рядом, на столике, стояло множество микстур с прочими лекарствами, привезенными из города. Екатерина украдкой следила за сестрой до тех пор, пока ее присутствие не замечал кто-нибудь из старших (как правило, это была няня). Женщина тут же уводила девочку обратно в детскую комнату, где помогала со всеми утренними процедурами, вплоть до того момента, пока Катя не оказывалась в столовой за завтраком.
В эти дни все взрослые ходили по дому хмурые и задумчивые. Афанасий Иванович молча, очень быстро завтракал, затем поднимался к дочери в комнату, но, проведя там какое-то время, уезжал почти на весь день. Старшие братья были в разъездах, на их плечи свалилось ведение всех дел Звягинцевых, поэтому они часто не ночевали дома. Но всякий раз, когда приезжали, незамедлительно направлялись навестить сестру. А их матушка, Наталья Сергеевна, целыми днями не отходила от дочери, позабыв обо всем на свете. Даже к Екатерине она заходила крайне редко, поручив нянечкам полностью всю заботу о девочке.
Екатерина после завтрака занималась своими повседневными делами. Она училась читать и занималась рукоделием до самого обеда, а после двух часов выходила во двор, где пыталась скоротать время в полном одиночестве, ища себе развлечения. Но чаще она просто раскачивалась на качелях, глядя прямо перед собой в глубине души надеясь, что скоро наступит тот день, когда они вместе с сестрой, вновь смогут выйти на эту поляну, держась за руки.
И все это время девочка неизменно хранила при себе тот самый платок, который она протянула Лизе. Как символ, сблизивший их в момент болезни и, в то же время разлучивший их на долгие пять дней.
Екатерина смотрела на свои туфельки, которые она не хотела надевать, пока Лиза не оправится от болезни, но нянечка настояла, поскольку сегодня из города должен был приехать доктор. По словам матери, даже маленькая леди должна всегда быть леди и выглядеть достойно в любой ситуации. Карета с долгожданным доктором приехала в девять утра, после чего все взрослые закрылись в комнате. Екатерина прошла за ними, но не стала подходить близко к двери, опасаясь, что ее вновь заметив, уведут на улицу. Она села на софу в небольшом холле второго этажа, прислушиваясь к разговорам взрослых. Но хотя до девочки долетали только обрывки фраз, она могла понять, о чем идет речь.
Доктор констатировал ухудшение здоровья Лизы. Он сетовал на слабую медицину местных врачей, повторяя о необходимости отвезти девочку в город. После окончания приема, Афанасий Иванович вышел вместе с доктором в коридор. Мужчины, не заметив ребенка, остановились в нескольких шагах от Екатерины. Доктор, сжимающий в руке кожаный саквояж с медицинскими инструментами, сказал:
– Боюсь, что времени у вас до утра. Советую попрощаться с девочкой, пока она еще в сознании.
После этих слов мужчина прочистил горло, как будто оно у него першило и, не оглядываясь по сторонам, поспешил к лестнице.
Афанасий Иванович несколько секунд стоял на одном месте, но после вернулся в комнату к остальным.
Екатерина, поднявшись с софы, подошла к двери, посмотрев сквозь щель в комнату. Ее братья стояли по обе стороны кровати, молча глядя на сестру, которую лихорадило так сильно, что капли пота стекали по лицу девочки. Их матушка, положив голову на плечо супруга, не сдерживала слез наравне с нянечками. Екатерина еще несколько минут смотрела на эту картину, а после, закрыв дверь, спустилась вниз.
Пройдя во двор на поляну, она села на качели. В голове прокручивались слова, которые произнес доктор, заставляя девочку сильно сжимать губы.
«Катя», – легкий ветерок, словно голос, прошелестел в листве, но девочка не обратила на него внимания. Она сжимала в руке платок, еле сдерживая подкатывающие к глазам слезы.
«Катя»
Вновь повторил ветер, заставив в этот раз Екатерину, удивленно огляделась по сторонам.
– Кто здесь? – спросила она.
Девочка повернулась в сторону небольшого тенистого сада, где шелест листьев особенно сильно походил на шепот.
«Иди на мой голос».
Девочка встала на ноги, нерешительно шагнув в сторону зарослей, но в этот момент порыв ветра буквально подтолкнул ее в спину, и Екатерина не заметила, как провалилась в заросли.
Первое, что она почувствовала, была прохлада, несвойственная этому времени года. Даже для густой тени здесь было слишком зябко. Девочка огляделась по сторонам, вслушиваясь в шум ветра, и вновь до нее донесся голос, но только теперь он не звучал в кронах деревьев, а был вполне реальным.
– Здравствуйте, юная леди.
Она обернулась, увидев в густой тени можжевельника высокого, худощавого человека в строгом темном костюме. На голове у него был цилиндр, а кисти рук скрывали кожаные перчатки. Высокий ворот закрывал шею и часть лица почти до скул, а кожа была такой светлой, что походила на лист бумаги.
– Добрый день, но мы с вами не знакомы, – отозвалась Екатерина, робко отшагнув назад.
– Вы совершенно правы, – мужчина сделал галантный жест приветствия и продолжил. – Меня зовут Эрнест Кортес, я из Европы, и в ваших краях относительно недавно.
Екатерина продолжала с нарастающим любопытством смотреть на странного человека, прячущегося в тени. Она еще никогда не видела чужеземцев, хотя много слышала о них от старших братьев. Девочке этот человек казался странным и немного загадочным.
– Я могу вам чем-то помочь? Может быть, позвать взрослых? Если вы заблудились, они лучше расскажут вам дорогу.
– Нет-нет, – возразил мужчина все также с галантной непринужденностью.
Все его жесты были плавными, а слова хотя и звучали с легким акцентом, но слетали с губ размеренно, почти без эмоций.
– Я точно знаю, куда держу путь, и сегодня я также точно знаю, что наша с вами встреча должна была состояться.
– Как это? – удивилась Екатерина.
Мужчина, быстро засунув руку в карман, вынул оттуда красивый, блестящий серебряный гребень с ярко-красным камешком наверху. Он протянул этот предмет девочке, улыбнувшись.
– Я никогда не путешествую просто так. Каждый мой шаг всегда подкреплен особой целью, и сегодня я хочу сделать то, для чего пришел к вам в поместье. Моя цель – помочь вам с вашей сестрой. Вы ведь так похожи, я не хочу разрушать столь нежный, юный союз, накрепко скрепленный кровными узами.
Он отдал гребешок девочке. Приняв его, Екатерина несколько секунд, словно завороженная, смотрела на камень, в котором отражались искорки солнечного света, а затем подняла взгляд на мужчину, и в ее голосе было столько надежды, что этого невозможно было не почувствовать.
– Вы поможете Лизе, моей сестре?
Мужчина вновь улыбнулся, коснувшись кончиками пальцев, облаченных в кожаную перчатку, подбородка девочки.
– Нет, не я, а ты. Ты поможешь своей сестре и сделаешь это сегодня ночью.
– Что я должна сделать?
Незнакомец наклонился вперед так, что их глаза оказались практически на одном уровне, и прошептал так тихо, что его голос казался тише шелеста листьев:
– Сегодня ночью ты должна впустить меня в дом и никому не говорить об этом. И тогда прекрасная Елизавета вернется к тебе.
Он взял гребень из рук девочки аккуратно поддев им светлый локон и водрузил его на голову Екатерины. Гребень почти полностью исчез в густых волосах девочки.
– Сегодня в полночь. Не забудь.
– Я не забуду, – прошептала она в ответ.
Вдруг порыв ветра заставил Екатерину пошатнуться, и словно невидимая рука вытолкнула ее через кустарник обратно на поляну. Она прикоснулась кончиками пальцев к подарку с нежностью подумав о сестре.
Эта сделка казалась ей простой, но очень загадочной. Загадочный персонаж занял все ее мысли до самого вечера. Вернувшись перед сном в свою комнату, Екатерина посмотрела на себя в зеркало рассматривая красный камень, сияющий в волосах. Гребень был красив и очень аккуратно сидел в волосах.
Она перевела взгляд в сторону окна, за которым сгущались сумерки. По словам доктора, взрослые должны были попрощаться с Елизаветой до завтрашнего утра, поэтому Екатерина надеялась, что таинственный незнакомей выполнит свое обещание.
Этой же ночью она сделала все, как сказал Эрнест. Ровно в полночь он стоял возле окна. Выглянула на улицу Екатерина рассмотрела в свете луны высокий силуэт утонченного незнакомца. Его глаза словно светились в темноте. Мужчина протянул руку произнеся:
– Впусти меня.
Екатерина не мешкая, распахнула окно, через которое мужчина шагнул на трехметровую высоту подоконника так легко, словно внизу была заранее приготовлена лестница.
– Как вы это сделали? – прошептала она, поразившись, но незнакомец провел рукой по щеке Екатерины.
– Сегодня ты спасла свою сестру, она никогда не забудет этого.
Он направился вглубь комнаты, и пока девочка закрывала окно, незнакомец растворился в темноте или, может быть, бесшумно вышел за дверь.
Екатерина выглянула в коридор. Но там было пусто. Она прислушалась, но никаких шагов не было слышно. Мужчина растворился в тишине дома, словно тень которая исчезает с наступлением темноты.
С утра ее разбудили громкие голоса, доносящиеся из коридора. Кто-то пробежал мимо двери, выкрикивая просьбу позвать лекаря, а затем голоса вновь зазвучали наперебой. Екатерина вышла в коридор и, как уже было привычно заведено, направилась на второй этаж, где возле комнаты столпилось множество слуг. Все они пытались заглянуть внутрь, а когда увидели Екатерину, тут же пропустили девочку вперед, улыбаясь и шутя.
Елизавета сидела на кровати. Под ее спину были подложены подушки, а руки она держала на одеяле. Ее волосы спадали на плечи вьющимися локонами и, хотя кожа была после болезни очень бледной, девочка смотрела на всех сверкающими глазами. Увидев сестру, она улыбнулась, протянув к ней руки. Екатерина бросилась на кровать в объятья сестры под общие вздохи и радостные возгласы присутствующих.
– Я знала, что ты вернешься ко мне, – прошептала Екатерина.
Лиза, погладив сестру по волосам, вдруг отдернула руку и почти испуганно посмотрела на сестру.
– Что такое? – удивленно спросила Катя, но ее тут же снял с кровати старший брат, который сказал, уводя в сторону:
– Оставим ее, сестре нужно отдохнуть. С ней теперь все будет в полном порядке.
Они вышли из комнаты, оставив только родителей, а Екатерина, взглянув на сестру перед выходом, увидела лишь пронзительный, холодный взгляд.
Той же ночью девочка не могла сомкнуть глаз, она крутилась в своей кровати, вспоминая утреннюю встречу с сестрой, и тревога затмевала ее радость. Ей очень хотелось вновь думать о том, как совсем скоро они вновь будут играть на лужайке, но что—то внутри девочки подсказывало, что это вряд ли возможно. Взгляд который она увидела уходя из комнаты Лизы, был очень страшным, почти звериным.
Девочка закуталась в одеяло, перевернувшись на правый бок в сторону окна, но не увидела лунного света, который освещал комнату – темный силуэт полностью закрывал окно. В этом образе Екатерина сразу же разглядела знакомые черты.
– Лиза? Что ты тут делаешь? – воскликнула Екатерина.
Ее сестра стояла возле окна и смотрела на сестру мерцающими в темноте глазами:
– Ты любишь меня? – спросила она.
– Конечно, – ответила Екатерина, садясь в кровати. – Я думала о тебе все эти дни и верила, что ты вернешься.
Лиза приблизилась к ней, затем забралась на одеяло и глядя сестре в глаза, повторила вопрос:
– Ты любишь меня?
Екатерина кивнула, уже ничего не отвечая.
– Тогда зачем тебе это в волосах?
Екатерина коснулась пальцами гребешка.
– Это подарок.
– Выбрось.
– Зачем?
– Выбрось, если действительно хочешь, чтобы мы всегда были вместе.
Екатерина раздумывала всего несколько секунд, а после, вынув гребешок из волос, бросила его на пол. В тот же момент Елизавета обвила сестру руками, прижимая ее к себе. Она уткнулась ей в шею, сделав это так нежно, что Екатерина даже не смогла сопротивляться, а просто закрыла глаза, вдыхая совершенно новый для себя аромат, заставляющий возникать металлический привкус во рту.
– И с тех самых пор началась настоящая резня. Мы не то, что животных каждое утро находили зарезанных в стойлах – люди пропадать стали!
Матвей разом опустошил очередную чарку и, отставив ее в сторону, посмотрел на Бориса мутными глазами.
– А сам ты что видел? – спросил Нестеров, подливая своему собеседнику новую порцию алкоголя.
Но в этот раз Матвей даже не взялся за выпивку, он, откинувшись на спинку стула, сказал голосом человека совершенно трезвого и полностью отдающего себе отчет:
– Видел я их в одну ночь, обеих. Они за руки, как всегда, держались, словно два ангела, только глаза у них сияли в темноте, а кожа была настолько белой, что могла с побеленной стеной слиться. Гуляли сестры только по ночам, а в ту ночь ушли в сторону конюшен. Я за ними направился, только опоздал немного, поскольку, когда вошел в загон, увидел то, что уже никогда не забыть мне.
– Что видел? Говори!
Нестеров наклонился вперед, сверля рассказчика взглядом, а тот продолжал, словно и не слышал слов Бориса:
– Скакун арабский, тот самый, которого барин себе две зимы назад купил, лежал на земле, хрипел и кровью харкал, а эти бестии на коленях стояли, и кровь из его шеи руками черпали.
Матвей разом смахнул чарку на пол при этом, ткнув указательным пальцем в Бориса и приподнявшись со своего места, процедил сквозь зубы:
– Здоровенного скакуна – две восьмилетние девочки собственными зубами зарезали!
– А не врешь? Как сам жив остался?
Крестьянин вернулся на свое место, глядел на Нестерова изучающим взглядом.
– А гребень тот из чистого серебра был. Его сестры как черт ладана боятся. Уж не знаю, откуда эта вещица в доме взялась, только нашли ее на полу в спальне Екатерины, и вроде как с тех пор это оберегом стало для всякого, кто шагнет к усадьбе. Так что, барин, без меня ты туда пойдешь.
Борис оглядел своего собеседника взглядом тяжелым, почти испытывающим.
– Пока сам не увижу, не поверю. Я сюда приехал не сказки слушать, а по делу государственному.
Он кинул деньги на стол и ушел в сторону лестницы, оставив Матвея одного.
С утра, когда уже повозка проехала до поместья Звягинцевых полпути, Нестеров все обдумывал услышанную историю, пытаясь понять, где в ней правда, а где уже людская молва постаралась. Он вынул из кармана платок и, развернув его, осмотрел, заметив в одном углу три буквы, вышитые синей ниткой – «ЗЕА».
– Стой! – выкрикнул он, и извозчик тут же попридержал коней.
Нестеров вышел из повозки, осматриваясь по сторонам, затем вынул свой чемодан.
– Чего случилось, Борис Васильевич? – спросил извозчик.
– Возвращайся, дальше я сам.
– Так заблудитесь!
Борис посмотрел на платок, на котором были видны рядом с вышитыми инициалами бледные разводы алых пятен.
– Не заблужусь. Сгинуть, может быть, и сгину, но не заблужусь.
