Czytaj książkę: «Бумажные самолёты»

Пролог

Каролина

Если меня попросят назвать худшее место на Земле, я без колебаний назову один из придорожных мотелей Калифорнии. Проблема лишь в том, что я могу слишком долго выбирать.

Я покрепче прижимаюсь к Джорджу и отмахиваюсь от этой мысли, как от надоедливой мухи. Но если бы всё было так легко, ладони бы не потели каждый раз, когда я случайно вспоминаю любую из ночей, проведённых на скрипучей кровати, с еле освещавшим комнату светом телевизора и двумя стаканами из-под виски. Я помню всё до мелочей, и из-за этого мне хочется рвать на себе волосы. Но почему мне не хотелось этого раньше? Например, когда Эл спрашивал:

«Тебе нравится, когда я глажу тебя так? А так? А когда я трогаю тебя здесь?»

Его голос и сейчас как будто где-то рядом – настолько, что от меня не ускользает ни один вдох. Я мысленно отвечаю:

«Мне нравится, когда ты трогаешь меня здесь».

Я утыкаюсь в плечо мужа и сдавленно хмыкаю.

«Правда?».

Эл всегда удивлялся, как ребёнок, хотя и казался всем слишком серьёзным. Каждое его прикосновение осталось на мне, словно татуировка. Если бы я только знала, к чему это приведёт, то сразу бы надела на него наручники.

– О чём думаешь?

Я поднимаю голову и смотрю на Джорджа – сонного, с крошками попкорна вокруг рта. Забавно – кажется, я видела его таким уже тысячу раз, когда мы вместе ходили в кино. Но с тех пор многое успело произойти. Мы повзрослели. Женились. Развелись. И вот мы снова вдвоём, собираем по крупицам совместную жизнь длиной в двадцать лет.

– Ни о чём. Что будем смотреть?

«Только не Форсаж!».

– Ну, давай… «Форсаж».

Старательно скрывая разочарование, я передаю Джорджу пульт и зачерпываю немного попкорна. «Расслабься, – велю я себе. – Ты проходила через это множество раз и пройдёшь снова, если захочешь». Самоё сложное в жизни – понять, чего ты хочешь на самом деле.

Пока Джордж переключает каналы, я беру смартфон и отправляю Майку сообщение: Ужин в холодильнике. Не засиживайся допоздна. С любовью, мама. «С любовью, мама», – язвительно повторяет внутренний голос. Я едва ли пойму, что такое любовь, даже если выйду замуж ещё десять раз. Ещё и это «мама», за которое я бы умерла от стыда, если бы в моей молодости были смартфоны. Мне надо почаще напоминать, что Майки почти в том же возрасте, когда я встретила Джорджа. Как всё-таки быстро летит время.

Удалив сообщение, я откладываю телефон и возвращаюсь к мужу. Продолжая листать каналы, Джордж тихо спрашивает:

– Как Майк?

Похоже, я тоже не отличаюсь непредсказуемостью.

– Понятия не имею. Он не пишет уже несколько часов.

– Выпускной бывает раз в жизни.

– Знаю, – киваю я. – Но ведь много что бывает раз в жизни, – неуверенно добавляю я, надеясь, что Джордж понял, к чему я клоню.

– Тебе надо успокоиться.

«Да я спокойна! – хочется заорать мне. – Просто наш мальчик быстро повзрослел, вот и всё!».

– Знаю, – вздыхаю я. – Давай уже смотреть.

– Попкорн закончился, – Джордж берёт со стола пустую миску и уходит на кухню, оставив пульт на диване.

Иногда я потираю глаза и гадаю, не был ли это призрак. Джордж из тех, кто исчезает именно тогда, когда нужен больше всего. Может, именно поэтому у нас ничего и не получается? А может, я просто прошу слишком много? Вряд ли он когда-нибудь поймёт, почему я так переживаю за сына. Для сотни людей Майки уже настоящий мужчина, в том числе – для своего отца. Но для меня – вечный ребёнок, который всё ещё не умеет ходить. Мне надо перестать держать всё под контролем.

Я давно должна была понять, что это бессмысленно. Хотя иногда и кажется, что мир рухнет, если вовремя не подставить плечо.

В холле глухо хлопает входная дверь, и в дом тихо, как вор, прокрадывается июньский вечер. Жизнь в Лос-Анджелесе никогда не останавливается – только затормаживается. Мне потребовалось время, чтобы понять это. Однако сегодня город как будто затаил дыхание. Где вой полицейских машин? Где гул пролетающих самолётов? «Затишье перед бурей», – любил говорить Эл. Иногда мне кажется, что он знал всё наперёд. Нырнув в тапочки и щёлкнув выключателем, я выглядываю в коридор.

– Джордж?

К моему удивлению, на пороге стоит Майки – бледный как смерть. Мне слишком хорошо знакомо это выражение лица, чтобы не понять, что за ним скрывается. Я будто смотрю на себя в зеркало. Кажется, что моя жизнь стала раскрытым ежедневником, забытым на скамейке в оживлённом парке, или надписью на заборе, выставленным в центре города. Откуда Майки может знать, как бывает плохо?

– М-мам?

– Майки? Ты рано, – говорю я, укутываясь в халат. По спине пробегают мурашки: у меня плохое предчувствие. – Как всё прошло? Почему…

Я прикусываю язык. В голове всплывает совет моего психолога не заваливать подростка вопросами. Прихожая не должна становиться комнатой для допросов. Если Майки захочет, он сам скажет, что произошло. Разве я сама не была такой? Из кухни доносится писк микроволновки и довольный возглас Джорджа. Натянув улыбку, я продолжаю:

– Мы собрались посмотреть кино. Если хочешь, можешь взять ужин и…

Майк обрывает меня на полуслове:

– Она умерла. М-мам, она умерла!

Бумажные самолёты

Когда жизнь рушится, у нас всегда есть выбор: погибнуть под обломками или начать всё сначала.

Глава 1

Каролина

«Мама, она умерла. Мама, она умерла. Мама, она умерла».

Сколько бы я ни повторяла слова сына, они не перестают казаться мне ложью. У меня в голове не укладывается: как девушка, которая пару часов назад села вместе с Майки в такси до отеля «Режиссёр», могла спрыгнуть с террасы ресторана? Но факт остаётся фактом: пятьдесят метров свободного падения навсегда провели черту между жизнью и смертью. В новостях только об этом и говорят.

Нервно выдохнув, я отключаю радио и берусь за руль двумя руками. Мне ли не знать, как искусно СМИ могут пускать пыль в глаза? Двадцать лет работы в участке не прошли даром. Я знала Эмили, как родную дочь, и уверена на все сто: она бы никогда не решилась на этот шаг. Точнее, была уверенна до сегодняшнего вечера. Именно поэтому я и выпросила у Джорджа ключи от машины и теперь мчусь на место происшествия на всех парах.

Правда, я не водила уже полгода и подзабыла приличное количество правил. Кажется, это должно быть несложно: нужно лишь жать на нужные педали. А также успевать следить за всем, что происходит вокруг в радиусе ста километров, ага. Легче только сажать самолёт. Я ставлю ногу на тормоз, когда впереди появляется первый пешеходный переход, но машина срывается с места и пролетает под красным, как реактивная ракета.

Сердце уходит в пятки. Поездка ощущается совсем иначе, когда это машина твоего бывшего мужа, а у тебя отобрали права. Надеюсь, она застрахована: я пока не готова прощаться со всеми сбережениями. Убрав ногу с педали, я бросаю взгляд в зеркало и радуюсь, что не подцепила наряд полиции. Я сворачиваю на обочину и откидываюсь в кресле.

Это невозможно! И как только Джордж в одиночку справляется с этой штуковиной? Если бы я каждый день садилась за руль, то уже через неделю в Лос-Анджелесе не осталось бы ни одного дорожного знака.

Даже не представляю, сколько ещё раз Джордж предложит мне посмотреть «Форсаж», чтобы я наконец научилась водить. Иногда мне кажется, что он совсем меня не понимает. «И всё же он доверил тебе машину», – одёргиваю я себя. Наверное, этого достаточно, чтобы заявить, что он меня любит. В каждом человеке есть что-то хорошее – надо только присмотреться. Но тогда почему весь вечер мне так отчаянно хотелось выхватить у него пульт и разбить телевизор вдребезги?

Вспомнив про Эмили, я бросаю машину на обочине и выбегаю на улицу. Чем ближе я подхожу к «Режиссёру», тем громче воют сирены скорой помощи. Пожалуй, это одни из тех звуков, которые я предпочла бы никогда не слышать. В голове проносится тысяча кадров, из которых можно было бы сделать неплохой фильм ужасов. Но реалии таковы, что теперь нам даже не придётся идти в кинотеатр, чтобы попасть в «Кошмар на улице Вязов». Достаточно спуститься с собственного крыльца. Ветер пронизывает до костей, хотя обычно Лос-Анджелес в этот месяц напоминает раскалённую сковородку. За жёлтой лентой носится столько репортёров, что я не сразу замечаю бывших коллег из участка.

А потом я вижу её – накрытую белой тканью, в луже собственной крови. «Мама, она умерла».

Не время захлёбываться слезами, но именно в этот момент внутри меня что-то надламывается. На мгновение мне даже кажется, что всё не по-настоящему. Словно в страшном сне, где человек прямо на моих глазах разлетелся на тысячу мелких осколков. В холодном дыхании улицы чувствуется запах свежей крови, от которого кружится голова. Я опускаюсь на корточки и нащупываю бордюр. Велю себе собраться, но у меня не хватает смелости даже поднять глаза.

Майк

Тем же вечером

– Не хочешь спеть?

– Не знаю, – отвечаю я.

Я стараюсь как можно дольше удерживать в лёгких её запах. Кажется, если я сделаю ещё хоть вдох, то навсегда утрачу немного щекочущее чувство в носу, как будто кто-то водит под ним пёрышком. Эмили пахнет, как весна, и это заставляет всё внутри меня трепетать.

– Может, тогда потанцуем? – спрашивает она.

По выражению моего лица она сразу понимает, о чём я думаю. Мы оттопчем друг другу ноги. 

– Ну пожалуйста! – Эмили обиженно надувает губы.

Не дав мне ни минуты, она хватает меня за руку и тащит в центр зала. Расходясь перед нами, как волны перед кораблём, ребята любезно освобождают нам место для танца. Я стараюсь не думать о том, что один неловкий шаг, резкий поворот или, что хуже всего, внезапно подкравшаяся икота могут испортить всё зрелище.

Почувствовав моё волнение, Эмили говорит:

– Не переживай, что будешь выглядеть глупо. А ты будешь, я знаю, – она кладёт себе на талию мою вторую руку. – Я тоже не умею танцевать, ну и что? Страх не должен решать, что нам делать, а что нет. Он тебе не мистер и миссис Уилсон.

Я сглатываю. Под моей ладонью горячее тело Эмили. Пальцы покалывает, как будто я весь день рвал крапиву голыми руками. От сверкающих вспышек фотоаппаратов нас отделяет всего шаг, стоит только начать танцевать. Правда, вряд ли они будут ярче, чем звёзды, которые сыпятся из моих глаз.

Глава 2

Каролина

Пока детектив пытается вытянуть из бедного парня хоть слово, над крыльцом нависает облако сигаретного дыма. Ещё немного, и из каждого окна высоченного «Режиссёра» в полицейских полетят сотни тапочек. Расплёскивая воду из пластикового стаканчика, парень еле слышно повторяет: «Я ничего не видел. Я. Ничего. Не. Видел». Его слова заставляют напрячься, и, судя по всему, не меня одну. Сотни людей только что стали свидетелями самоубийства (по крайней мере, репортёры выражаются именно так), а он ничего не видел? Затушив сигарету ботинком, детектив бросает тщетные попытки добраться до правды и возвращается в машину.

Другой полицейский осторожно берёт парня под руку и отводит к карете скорой помощи. Бедняга не похож ни на работника отеля, ни на случайного прохожего, – иначе как бы он оказался за лентой? Слегка помятый классический костюм наталкивает на мысль, что это один из выпускников. Один из тех, кто лучше всех должен знать, что произошло наверху. Но почему он отмалчивается?

Жаждая узнать ответ, я решаю взять дело в свои руки. Выждав, когда охрана отвлечётся на очередного свидетеля, я поднимаюсь на ноги и подхожу прямо к жёлтой ленте. Вот она – опасная черта, которую я не переступала уже полгода. С одной стороны – американская мечта, с другой – суровая реальность. От вездесущих вспышек фотоаппаратов слезятся глаза. Стараясь не смотреть на тело, от которого осталось разве что чёрное вечернее платье, я нагибаюсь и незаметно прокрадываюсь мимо полицейской машины. Но так думаю только я.

– У вас есть разрешение, мэм?

Я замираю на полпути к скорой и не могу поверить своим ушам. Голос, который я надеялась услышать только по радио, прозвучал прямо у меня за спиной. Может, у меня галлюцинации, потому что я толком не спала, а может… может, жизнь просто в очередной раз решила подставить мне подножку?

Выпрямившись, я раскрываю полицейское удостоверение и молча протягиваю его выглядывающему из машины детективу, но колотящееся сердце сдаёт меня с потрохами. Кажется, я никогда не научусь ровно дышать, пока Эл будет рядом. От одного его взгляда мои щёки краснеют, как у влюблённой дурочки.

– Просрочено, сержант Уилсон, – говорит он, даже не взглянув.

– Ты не можешь так поступить, – выдавливаю я.

– По-хорошему надо бы выписать тебе штраф, но… так и быть, по старой дружбе, можешь быть свободна.

Даже не знаю, что ранит меня больше: что меня не допускают до работы, которой я занималась битые двадцать лет, или что Эл ведёт себя так, будто мы расстались заклятыми врагами. Втянув воздух, я выпаливаю:

– Я знала погибшую.

– Каролина, ты уволена и мешаешь следствию.

– Эмили Смит, семнадцать лет, живет на бульваре Уилшир. Жила, – оговорка обжигает язык.

– Каролина…

– Ближайшие родственники: мать, Натали Смит; отец, Пол Смит…

– Каролина!

– Знакомые отзываются о ней как о тихой и закрытой девушке, но…

– Твоя машина!

Я вспоминаю про брошенный пикап, только когда ключи в кармане джинсов начинают неистово верещать. О, нет. Мой кошелёк не выдержит очередного штрафа, а я – ещё одного фильма о крутых парнях, которые умеют водить. Мне хочется броситься за эвакуатором, но я вспоминаю, что у меня даже нет с собой документов на машину. «Вообще-то у тебя и прав нет», – добавляет внутренний голос. И почему-то он принадлежит разозлённому Джорджу.

– Упс. Кто-то поедет домой на метро, – смеётся Эл.

«Как любезно с твоей стороны», – бубню я.

– Зачем ты приехала?

– Я знала погибшую, – повторяю я. Как бы мне хотелось, чтобы всё это оказалось сном! – Она училась вместе с Майком. Они… встречались. Они приехали сюда всего несколько часов назад.

– Майк был вместе с ней? – удивляется Эл. И снова это детское выражение лица, перед которым я не могу устоять.

– Они праздновали выпускной в ресторане на крыше, – объясняю я. – Я думала, ты его встретил.

– Пока я встретил только того, нервного, – Эл кивает в сторону жилистого парня, которого допрашивал пару минут назад.

– Здесь явно что-то не так. Эмили не могла… спрыгнуть.

Мне страшно представить, что кто-то мог столкнуть Эмили с крыши, но ещё страшнее – что она пошла на это добровольно.

– Эмили, говоришь, – он задумался. – Мы ещё ждём её родителей на опознание.

– На опознание? – переспрашиваю я. – Но ведь Майк сказал…

– У девушки разбито лицо. Полностью, – шёпотом добавляет Эл. Закурив новую сигарету, он отрывает листок для заметок и, как будто что-то вспомнив, начинает торопливо писать. – Есть вещи, к которым невозможно привыкнуть. Если хочешь, можешь глянуть – под мою ответственность. Но предупреждаю, зрелище не из приятных.

Я сглатываю.

– Спасибо, воздержусь.

– Значит так, – он складывает бумажку пополам и передаёт мне. – Если вам с Майком есть, что рассказать, подойдите завтра в участок. Время на записке.

– Я…

– Не злись на меня. Ты знаешь, таковы правила.

Как бы я ни защищалась, Эл прав. Любая деталь, которая может помочь восстановить хронологию событий, сейчас на вес золота. Трудно поверить, что когда-то и я, словно утопающий, цеплялась за каждую соломинку, лишь бы раскрыть преступление.

Но Майки! Он слишком молод, чтобы становиться подопытной крысой в комнате для допросов, где за нами, как в зоопарке, будут наблюдать ещё десять здоровенных полицейских. Мне ли не знать, каково это?

Повертев в руках лист, который дал мне Эл, я заставляю себя ответить:

– Да, конечно. Мы придём.

Слова встают в горле комом, но вместо того, чтобы попрощаться, я слабо улыбаюсь и возвращаюсь за ленту. Наверное, лучшее, что могут сделать бывшие любовники – разойтись как можно скорее. Но, только когда я переступаю негласную границу между добром и злом, я замечаю наскоро выписанный чек на сто долларов внутри импровизированного конверта. «Жду вас с Майком в 8:00 в нашем участке. P.S. Верни Джорджу машину».

Чувства, которые, как я думала, уже сожжены, восстают из пепла и зажигают моё сердце таким огнём, что я невольно краснею.

В голове проскальзывает лишь одна мысль: «Лучше бы я тебя ненавидела».

Даррэл

Полгода назад

…Жилет расходится так легко, будто сержант Уилсон и не старалась его застегнуть. Вся её одежда пропитана терпким запахом Benson&Hedges, без которых она никогда не выходит из дома. Каждый раз, когда я припадаю к её груди, я словно проваливаюсь в горький туман, который сводит с ума быстрее ирландского виски. Готов поспорить, что за эти горячие секунды Каролина заплатила как минимум тремя пачками сигарет. Обручальное кольцо, между прочим, стоит не меньше двух, а что до обязательств… сомневаюсь, что она вообще выставляла их на продажу. Вот они, последствия затянувшегося медового месяца.

– Ты нервничаешь, Кэрри?

– Замолчи!

Ну, ничего. Скоро она совсем растает, надо только почаще называть её своей Кэрри. Моя, моя, моя Кэрри… Как же она жила без меня? Жажда страсти так измучила её, что она готова броситься на шею первому встречному. Никому ещё не удавалось так плохо прятаться за формой и солнцезащитными очками. Её стон витает в воздухе, наполняя комнату сексом.

– Ты преступник, Эл! – смеётся сержант, когда я оттягиваю лямку её бюстгальтера.

– Тогда арестуй меня, моя Кэрри.

Она смотрит мне в глаза, хотя, наверное, слово «смотрит» сюда не подходит. Я знаю, что она в них тонет, но никогда не брошу ей спасательный круг.

– Почему ты остановилась? – спрашиваю я шёпотом.

Стоящий в дверях Майк отвечает мне дрожащим голосом:

– Может, потому что я помешал вам, мам?

Глава 3

Каролина

Мяч столько раз попадал в кольцо под звонкий свист болельщиков, что сетку на школьной корзине давно пора менять. Майку было одиннадцать, когда Джордж заметил его способности к спорту и записал его в секцию по баскетболу. С тех пор Майк рос как на дрожжах, а уже в четырнадцать догнал отца. Я всегда смотрела на сына как на будущего чемпиона и никогда – как на свидетеля или, что ещё хуже, подозреваемого. Может, и правильно, что меня уволили? Может, я веду себя недостаточно профессионально?

«Недостаточно профессионально, – фыркает маленький Джордж в моей голове. – Ты закрутила служебный роман и ещё претендуешь на профессионализм?»

Я смотрю на Майка и гадаю: нашёл ли он в себе силы простить меня? Как бы я поступила на его месте?

И как я, которая постоянно лгала, могу заставить его сказать правду?

Майк тихо спрашивает:

– Мы идём к нему, да?

Как объяснить ребёнку, что жизнь – подлая штука? Не могу поверить, что в многомиллионном городе не нашлось другого детектива, который бы взялся за дело Эмили. И это Майк ещё не знает, в какую передрягу я угодила с машиной Джорджа…

– Всего пара вопросов, – оправдываюсь я, краснея от стыда.

– Угу.

Когда мы выходим из метро, сын еле переставляет ноги. Он думает, что никто не узнает, что происходило вчера вечером за закрытой дверью. Но правда в том, что все мы одинаковые – спортсмены, полицейские, любовники. Все мы люди, ходячие бомбы замедленного действия. Я слышала, как он плакал, и моё сердце разрывалось на куски. Если даже сотни людей не смогли защитить Эмили, кто сможет защитить его?

В участке пахнет кофе: на столе Эла стынет стакан капучино, к которому так и тянутся руки. Мне пришлось всю ночь притворяться, что я сплю, лишь бы не дать Джорджу повода заговорить, но уснуть так и не получилось. Как только я погружалась в дремоту, перед глазами начинали мерцать красно-синие огоньки, напоминая об Эмили. Никогда бы не подумала, что она начнёт ассоциироваться у меня с преступлением. А я уверена – это самое настоящее преступление.

Мы с Майком садимся за стол и принимаемся молча ждать. Всё вокруг кажется до боли знакомым, но в то же время – почти чужим.

Эл заходит в кабинет с огромной кучей рапортов в охапку, над которыми, судя по его виду, он трудился целую ночь. Как иронично: нас всегда что-то объединяет. Я сразу замечаю, как Майк отсаживается поодаль. Эти двое – словно магниты, направленные друг на друга одинаковыми полюсами.

– Итак, – начинает Эл, прочистив горло. – Во-первых, мне жаль.

Ему жаль? Это определённо не то, что планируешь услышать в полицейском участке. Горы бумаг, строгая форма, манера общения – всё говорит о том, что Эл из другого мира, отделённого жёлтой лентой. Но его глаза… в них тоже блестят слёзы.

– Миссис Уилсон сказала, вы с погибшей… были знакомы, – продолжает он, глядя на Майка. – Я могу лишь догадываться, как тебе тяжело.

– Угу.

– Во-вторых, миссис Уилсон настояла на расследовании, – добавляет Эл, бросив на меня многозначительный взгляд. – Мы хотим, чтобы ты рассказал нам об Эмили. Всё, что посчитаешь нужным.

Мы. Я стараюсь убедить себя, что в этом слове нет ничего особенного, но сердце как будто не слушается. Майк сразу понимает, что к чему. И я молюсь об одном: лишь бы он простил меня.

Майк

Девять месяцев назад

Солнце стучится в окно, но мне хочется зарыться лицом в подушку. Я медленно вожу по листу концом гелиевой ручки, прислушиваясь к шелесту бумаги, только чтобы не провалиться в сон. Когда Ник предлагает нарисовать мистера Симпсона, я без особого энтузиазма добавляю каракулям уши, две жирные кляксы на месте глаз и кривую линию вместо рта. «Кислая мина», – говорит Ник. Какая есть, думаю я, бросая взгляд на учителя. Ему бы не помешало выпить кофе, чтобы немного взбодриться. Хотя мне ли судить?

Ник говорит, что с таким настроем мне никогда не подцепить классную девчонку. Например, вон ту, за соседней партой. Когда я случайно оказываюсь рядом, меня всегда накрывает облаком мускатных духов, раскрывающихся нотами пары-другой сотен долларов. Её зовут Эмили, и она перешла в нашу школу на прошлой неделе. Это объясняет, почему она настолько сосредоточена, что даже не чувствует на себе мой взгляд. Хотелось бы мне иметь такую суперспособность. Время от времени она что-то записывает, подчёркивает, откладывает ручку в сторону и просто куда-то смотрит, и так весь урок. Скукота. И как ей не надоедает?

Ник, словно бес на плече, нашёптывает:

– Заговори с ней. Заговори с ней. Заговори с ней.

– Как?! – спрашиваю я, не выдержав.

Ник вскидывает бровь, как будто я сморозил какую-то глупость, и, выдернув из моей тетради портрет мистера Симпсона, превращает его в бумажный самолётик.

– Сделаешь всё сам или мне помочь?

– Что?.. О, нет, лучше не надо.

– Если через минуту этот самолётик не будет на парте Эмили, то я запущу его прямо в…

– Только посмей, – предупреждаю я Ника. – Иначе я расскажу твоим родителям, что ты снова угнал машину.

– Если мистер Симпсон не сотрёт тебя в порошок за это, – говорит Ник, добавляя портрету на самолётике нечто до неприличия реалистичное. – …То, конечно, рассказывай. Но с таким-то компроматом ты вряд ли протянешь до следующего урока.

Победно улыбаясь, Ник заносит самолётик за спину и даёт мне последний шанс. Скрепя зубами от злости, я соглашаюсь на его авантюру, но только потому, что не хочу проблем. Если бы я только знал…

Разрезая воздух, бумажный Боинг пролетает через класс и приземляется на аэродроме «Парта Эмили». Кто бы мог подумать, что единственный пассажир – жалкое подобие мистера Симпсона – окажется самым настоящим эксгибиционистом! Брезгливо сморщившись, Эмили осторожно берёт самолётик и переворачивает его крыльями вниз.

– И это всё? – удивляется Ник. – Нарисуй ещё!

– Может, не надо? Эмили ясно дала понять, что ей всё равно.

– Не время давать заднюю. Оторви ещё листок, – командует он.

Пока мистер Симпсон занят графиками, как самый прилежный ученик, Ник тихо складывает ещё один самолётик и передаёт его мне. Чистый от носа до хвоста Боинг даже страшно взять в руки, не говоря уже о том, чтобы запустить в раздражённую Эмили. Она не похожа на злюку, но… говорят, в тихом омуте черти водятся. Если самолётиками её внимание не привлечь, то что это, если не бесполезная трата бумаги?

– Ну же!

Я запускаю второй самолётик за секунду до того, как перед моим носом пролетает первый. Как-то несправедливо, что перед Эмили затормозил белоснежный Боинг, а передо мной – готовый вспыхнуть под пристальным взглядом учителя Конкорд. Мы с Ником не успеваем обрадоваться нашей маленькой победе, как мистер Симпсон уже заглядывает в наши тетради.

– Майк, Эмили, – удивлённо добавляет он, обернувшись. Нику не хватает всего мгновения, чтобы столкнуть самолётик с портретом на пол. – Чем вы занимаетесь?

– Ничем, – отвечаю я, сглатывая.

– Ни-чем?

– Угу.

Поднеся самолётик к глазам и заметив то, что, я надеялся, он никогда не заметит, мистер Симпсон непонимающе глядит на меня поверх очков. Вы промахнулись, думаю я, надеясь, что он чудом прочитает мои мысли и посмотрит на Ника. Но чуда не происходит, и только двадцать пар ушей сдерживают его от красноречивой триады, целиком и полностью предназначенной мне и моей мазне.

– Я… люблю рисовать, – ужасное оправдание огромным причиндалам на лбу мистера Симпсона, но всё же лучше, чем ничего.

– Не похоже, что ты нарисовал это от большой любви.

– А это и не он, – встревает Ник. Я мысленно умоляю его не делать глупостей, но, видимо, Нику до экстрасенса как мне до отличника. – Это Эмили.

– Э-ми-ли? – протягивает мистер Симпсон, переводя взгляд. Ещё немного, и он запищит от злости, как старый чайник. – Не ожидал от вас этого, мисс Смит. С меня хватит. Вы оба, покиньте кабинет сейчас же!