Czytaj książkę: «Морганы. Династия крупнейших олигархов»

Czcionka:

Часть первая
Предпосылки

Глава 1. Аристократия

– Герцогине, – произнес Лакей-Лещ с необычайной важностью. – От Королевы. Приглашение на крокет.

Лягушонок принял письмо и так же важно повторил его слова, лишь слегка изменив их порядок:

– От королевы. Герцогине. Приглашение на крокет.

Алиса в Стране чудес

В 1901 году Виндзорский замок, весьма почитаемый королевскими особами, придворными и военными, впервые посетили американские мультимиллионеры. Это была делегация Торговой палаты Нью-Йорка, прибывшая на торжества по поводу коронации Эдуарда VII, короля Великобритании и Ирландии (и императора Индии). Королю тоже было любопытно встретиться с этими влиятельными людьми. Особенно его интересовали Дж. Пирпонт Морган и Эндрю Карнеги.

Карнеги не приехал, и Морган оказался там единственным некоронованным американским денежным королем, который незадолго до этого продемонстрировал свою мощь, создав корпорацию «Юнайтед стейтс стил», промышленный гигант, вызывавший благоговейный страх как у коронованных особ, так и у простолюдинов. Теперь он закупал британские корабли у международного судоходного треста. Как сообщала пресса: «Внимание всех собравшихся, начиная с самого короля, было сосредоточено на господине Моргане, и в этом любопытстве прослеживалась доля восхищения». Придворные «опасались (в шутку, но не без основания, так как Морган активно скупал художественные ценности Англии), что Моргану может взбрести в голову прикупить заодно и Виндзорский дворец». Осуждая «американское вторжение», одна из британских газет предложила короновать Моргана.

В то время состоятельные американцы, жаждавшие королевского признания, стали стекаться к британскому двору. Соперничая в этом с англичанами, как, впрочем, и в других делах, кайзер Вильгельм II начал кампанию по привлечению американцев к своему двору, и вскоре честь быть признанным в Германии стала почти равной признанию в Англии. Морган был одним из фаворитов Вильгельма. Кайзер принял участие в обеде на яхте Моргана «Корсар», наградил его орденом Красного орла, подарил ему свой мраморный бюст и однажды назвал Моргана «мой талисман», когда единственный раз яхта его величества выиграла гонки в Киле, в то время как финансист из Америки находился на ее борту.

Морган и сам источал королевское величие, высокомерие, властность и масштабность. Это напоминало тягу к пышности и великолепию знатных купцов времен Ренессанса. И за всем этим величием стоял банкирский дом Морганов, обладавший верховной финансовой властью в самой мощной индустриально развитой стране мира. Финансовая власть в новой экономической системе позволяла Моргану купаться в роскоши и запросто общаться с королями; как-то после встречи с кайзером Вильгельмом II миллионер даже заявил с апломбом: «Он мне нравится».

Это было время, когда новая финансовая и старая наследственная аристократия объединились.

Сама аристократия может исчезнуть, но ее аристократические идеалы останутся… Хотя колонизация Америки (особенно в Новой Англии) представляла собой восстание против аристократии, среди поселенцев сохранялись классовые и кастовые различия. Каждая стадия колониального развития порождала свою аристократию. Старая колониальная аристократия, сметенная бурей революции и джефферсоновской демократией, приняла новые формы и стала претендовать на коммерческое превосходство. В 1850 году один панегирист радостно заявлял: «В этой стране нет знати, но здесь существует класс принцев… принцев от коммерции, и их присутствие – благо для Азии, Африки, Европы и для любой части Америки».

Но пришло время, и эта коммерческая аристократия уступила пальму первенства промышленной и финансовой аристократии, возникшей после Гражданской войны на волне капиталистического предпринимательства. Тогда на сцену вышли мультимиллионеры – короли железных дорог, нефти, стали, говядины, свинины, меди, жести, банков, составившие новую американскую денежную аристократию.

Но, несмотря на все ее светские манеры и обстановку, эту аристократию преследовал комплекс неполноценности. Сплевывая в колодец, из которого сами же пили воду, эти новые аристократы стали считать американские деньги чем-то обыденным и непримечательным. Сколотив незаконные миллионы с помощью методов, за которые сейчас можно угодить в тюрьму, они бросились скупать европейские титулы для своих дочерей. Но поскольку приобрести титул посредством брака могли только женщины, да и эти возможности были ограниченны, денежная аристократия стала приобретать для себя благородных предков (за вычетом заключенных и висельников). В социальном плане было весьма полезно, если чьими-то прямыми предками оказывались либо первооткрыватели, либо злобные пираты. Тот факт, что истинный американский Астор был уличным торговцем, а его брат – мясником, отнюдь не гармонировал с королевским величием правления госпожи Уильям Астор в среде социальной элиты Нью-Йорка. И тогда они нашли линию благородных Асторов среди аристократии Франции и Кастилии. Такая генеалогия бурно развивалась и зачастую приводила к обнаружению довольно удивительных родословных связей. Джон Д. Рокфеллер оказался потомком Генриха I, короля Франции, а Келвин Кулидж – Карла Великого. По данным одного специалиста по генеалогии, Дж. Пирпонт Морган происходил от Давида I Шотландского, в то время как другой, игнорируя его королевское происхождение, относил линию Морганов к главарям норманнских разбойников, которые «получили» большие поместья в Англии после ее захвата.

Но такой поиск аристократических линий представлял собой лишь одну из стадий развития этой денежной аристократии, и сейчас в основном ограничивается «мужской» составляющей, обладающей скорее благородной кровью, чем деньгами. Такие исследования демократизировали аристократическое прошлое: оказалось, что каждая американская семья английского происхождения вела свою линию от Альфреда Великого, Вильгельма Завоевателя либо от Роберта Брюса. Более того, Морганы и другие мастера делать деньги вполне могли отказаться от такого родства в пользу более прочного положения, которое можно приобрести за деньги, – сформировать собственную аристократию.

Суть аристократии – это власть и имя. Денежная аристократия обладает превосходством, которое нивелирует ее низкое происхождение в период освоения континента, давшегося потом, кровью и муками обыкновенных женщин и мужчин. Каждая аристократия соответствует своему времени, создает свои идеалы и антураж, являющиеся чем-то большим, чем простой снобизм: это демонстрация классового превосходства и могущества, которые обеспечивают порядок, надежность и стабильность. Власть и есть аристократия, а деньги – источник этой власти в современной цивилизации.

Глава 2. Колониальные корни

Когда я читала сказки, я твердо знала, что такого на свете не бывает! А теперь я сама в них угодила!

Алиса в Стране чудес

Майлз Морган, американский предок хозяев дома Морганов, прибыл в Бостон в 1636 году вместе с братьями Джоном и Джеймсом. Они приехали, как и большинство эмигрантов тогда и сейчас, в поисках лучшей жизни. Их дедушка работал шорником в Уэльсе, семья принадлежала к мелкопоместным дворянам и переживала не лучшие времена, а Новый Свет сулил благополучие.

Колониальные эмигранты были простыми людьми, несмотря на аристократические претензии их более успешных потомков. Этим выходцам из низов английского общества терять было нечего, а приключения на неосвоенных территориях обещали многое. Среди поселенцев, которых аристократия считала просто «толпой», были торговцы, мелкие фермеры, механики, нанятые по контракту слуги и осужденные должники, «презираемые» привилегированной системой, но именно им предстояло создать более совершенную цивилизацию. Колониальная эмиграция стала частью общего движения против аристократии за капиталистическое преобразование феодализма. Волна этого движения прибила Морганов к берегам Новой Англии.

Джон Морган не стал задерживаться в Бостоне. Возможно, он был скептиком и достаточно веселым человеком, поэтому, как говорилось в старых хрониках, «столкнувшись с фанатизмом и гонениями богобоязненных пуритан… он с отвращением и негодованием распрощался со смиренными учениками Жана Кальвина» и отправился в более приветливую Вирджинию.

Братья Джона оказались более стойкими (или более благочестивыми). Джеймс обосновался в Новом Лондоне, а склонный к авантюрам Майлз отправился с экспедицией полковника Уильяма Пинчона строить новое поселение в дикой местности.

Отряд Пинчона нашел индейцев «вполне дружелюбными» и за тридцать фунтов приобрел у них участок земли, на котором сейчас расположены семь городов в Массачусетсе и Коннектикуте. Их поселение располагалось в Спрингфилде. Хотя ему еще не исполнилось 21 года, Майлз Морган «скрыл факт своего несовершеннолетия при раздаче участков земли, в которой людям его возраста участвовать не полагалось». Это стало первым «удачным бизнесом» американских Морганов. Мужественный юноша, Майлз построил на своей собственности блокгауз. Предприимчивый и целеустремленный, он один за другим приобретал участки земли, был избран констеблем, членом городского управления и комитета по распределению земли. Таким образом, он стал одним из трех самых уважаемых граждан Спрингфилда.

Майлз Морган благополучно процветал в Спрингфилде, был дважды женат, имел девять детей и скончался в преклонном возрасте – восемьдесят четыре года. Но до смерти он успел еще принять участие в Войне Короля Филипа, дослужившись до звания капитана колониальной милиции.

Дружественные отношения между индейцами и поселенцами в Новой Англии продолжались недолго. Сначала поселенцы «покупали» земли, а затем, став сильнее, начали их попросту захватывать. Используя в качестве причины ссоры с индейцами, они объявляли им войну и захватывали желанные земли. Суды распространяли свою юрисдикцию на индейцев, даже если те не жили в поселениях, приказывали штрафовать или наказывать индейцев плетьми за «богохульное поведение в священный день отдохновения», которое выражалось в виде охоты, рыбной ловли или других «проступках», а такие штрафы, как правило, выплачивались в виде земли.

Подобные необоснованные претензии поселенцев на право землевладения привели к конфликту Роджера Уильямса с правящей олигархией и к последующей его высылке из Массачусетса. В 1675 году притеснения экспроприаторов привели к всеобщему восстанию индейцев. Рассчитанная на полное уничтожение, Война Короля Филипа вылилась в столкновение дикости индейцев и варварства поселенцев.

Индейцы атаковали, взяли в осаду и сожгли Спрингфилд. Уцелевшие нашли убежище в блокгаузе Майлза Моргана и под его командованием отразили все атаки. Но без подхода подкреплений ситуация оставалась безнадежной, и все выжившие были бы убиты, если бы один дружественный индеец не пробрался сквозь линии осаждавших и не привел помощь. Но, несмотря на это, стоящая в Спрингфилде статуя прославляет заслуги Моргана, а не безвестного индейца.

Капитан Майлз Морган прослужил всю войну, как и его трое сыновей, о которых в старой хронике говорится, что «они были прекрасными нимродами в похвальном деле охоты за индейцами».

Но и в те времена бизнес не оставался без внимания. Через две недели после начала войны один бостонский джентльмен гордо заявил в своем письме, что «земля уже стоит десять тысяч фунтов».

Совет Коннектикута предоставил солдатам, помимо регулярной платы, права на «все, что им удастся захватить, будь то пленные, зерно или другое добро, которые они смогут продать с наибольшей выгодой для себя при условии, что при продаже их трофеев власти будут иметь право первой руки и покупать все по рыночной цене для последующего распределения между солдатами в равных долях, а среди командиров – пропорционально их оплате».

Предложение заполучить «все трофеи, которые они смогут захватить, в виде пленных и другого добра» естественно подтолкнуло некоторых солдат грабить как врагов, так и друзей. Поэтому впоследствии совет постановил: «Если случится так, что индейские деньги из раковин и другие захваченные трофеи принадлежат непричастным людям, а не врагам, они должны быть возвращены, так как мы не можем позволить себе неблагочестивые действия и беспорядки при совершении нашего справедливого возмездия».

По примеру совета Коннектикута, который «помимо платы оставлял солдатам все захваченные ими трофеи», совет Массачусетса для привлечения добровольцев на не спровоцированную поселенцами войну с племенем наррагансеттов предложил своим солдатам вдобавок к регулярной плате участки земли, захваченные у индейцев. Вместе с тем во время войны индейские добровольцы в колониальной милиции не получали наделы земли за свою службу.

В качестве трофеев были захвачены и поделены огромные участки земли. Коннектикут выделил земли ста восьмидесяти добровольцам, и среди них Джеймсу и Джозефу Морганам. После войны Майлз Морган и трое его сыновей получили «все заливные луга, примыкавшие к их полям за рекой Агавам, вместе с верхним полем». Помимо захваченных земель, сотни пленных индейцев были проданы в рабство на острова Вест-Индии, а другие остались «в услужении» поселенцев. Среди проданных индейцев были «тринадцать женщин и детей (один больной)» за двадцать фунтов, «одна женщина, четыре маленьких ребенка» за пять фунтов и «сорок один пленный» за восемьдесят два фунта. По всем имеющимся данным Морганы не принимали участия в этой работорговле.

И все это считалось вполне законным. Пуритане приравнивали собственные интересы к религии, приписывая божественное происхождение своим действиям и их последствиям. Вместо признания того, что Война Короля Филипа была вызвана их жестоким поведением в отношении индейцев, высокомерное духовенство (правящая сила) настоятельно проповедовало идею о том, что войну развязал сам Господь, недовольный разгулом пьянства среди поселенцев, их леностью в преследовании квакеров, нетерпением при слушании богослужений, «неприличными» одеяниями женщин и многими другими подобными «грехами». Помимо этого, главенствовавший в то время пуританизм оправдывал такие пороки, как стяжательство и любовь к деньгам, и, следуя доктрине кальвинизма, восхвалял предпринимательство, развитие бизнеса и накопление капитала (в противоположность расточительной аристократии). Бог проявлял себя в «хорошей работе», а «хорошая работа» означала труд и собственность. Таким образом, собственность стала проявлением воли Бога и благодеянием, а ее приобретение – идеалом. Поселенцы Новой Англии приспособили пуританизм к условиям своего непосредственного окружения: земля была главной формой собственности, «одним из божеств Новой Англии». Экспроприировать земли у индейцев, которые считались «исчадиями ада», стало богоугодным. Сколачивая свое изначальное состояние, Морганы служили Господу в меру своих умственных способностей и… личных интересов.

Но помимо денежных, пуританизм проповедовал и другие идеалы. Возникшее на волне борьбы против старого феодального порядка и формулирующее идеи индивидуальной и социальной свободы, пуританское движение было прогрессивным в своей основе, несмотря на ограничения, навязанные ему теологией и потребностями развивающегося капитализма, идеологическим выражением которого оно и являлось. В то время существовало множество радикальных пуританских сект, которые, вырвавшись из этих ограничений, проповедовали глубокие реформы и эгалитарную демократию, выражая таким образом настроения простых женщин и мужчин. Подобные секты расцвели на основе противоречий в новых символах веры. Поскольку быть бедным или богатым равно считалось проявлением воли Господней, среди богатых возникло нетерпимое презрение к бедным. Но пуританин мог быть богопослушным и одновременно безуспешным в приобретении собственности: и что тогда? Это не имело значения у первых поселенцев, условия жизни которых были примитивными, земли было в избытке, среди людей превалировало сравнительное равенство, а клерикальная аристократия жестко правила от имени Господа. Но условия менялись. Уже к 1680 году состояние тридцати торговцев Массачусетса составляло от пятидесяти до ста тысяч долларов, а к 1700 году сложилось четкое разделение между богатыми и бедными. Теократия была свергнута, а правление перешло в руки новой аристократии богачей, которая считала власть прерогативой собственности и служила этой собственности (а не Богу). В среде бедноты, как среди старых, так и новых иммигрантов, начал раздаваться ропот протеста. Этот протест отождествлялся с наиболее радикальными аспектами пуританизма, эгалитарной демократии и свободы. Такая идеология явно придала определенный оттенок событиям того времени в Америке. В отдельных случаях этот протест выливался даже в предложения о совместном владении собственностью.

Морганы не поддерживали это движение бедноты против богатых, их также не вдохновляла идеология свободы. Они не были бедны и относились к крупным землевладельцам, консервативным, преуспевающим и богобоязненным. Один из них, правда, был яростным борцом против новых радикальных идей – преподобный Джозеф Морган, потомок Джеймса, брата Майлза Моргана. Как оказалось, и сам преподобный был далеко не безупречен. Одна из церквей выдвинула против него обвинение в «практике астрологии и греховном пьянстве». Обвинения не подтвердились, но преподобный Джозеф счел целесообразным оставить свой пост. В другой церкви он был изгнан высшим духовенством за невоздержанность, но через два года восстановлен «по ходатайству многих уважаемых людей». И вместе с тем преподобный Джозеф Морган был ярым глашатаем собственности. В одной из своих проповедей в 1732 году он говорил так: «Алчность (как и идолопоклонничество) является одним из устоев мира, как и нищета. Каждый человек, стремящийся разбогатеть, олицетворяет собой общественное благо. Таким образом, Бог, в своей мудрости и милости, превращает нашу греховность во всеобщее благо».

Подобное единение Господа и обогащения сопровождалось идеализацией бедности: «Для большинства людей оставаться бедным лучше, чем родиться богатым. Так жизнь в этом мире будет для них более удобной, а последующая – менее ужасной… У богатого человека жизнь всегда полна страхов и забот… В то время как человек, добывающий честным трудом себе на пропитание и одеяние, свободен от подобных страхов и забот… Поэтому нам следует жалеть и любить богатых людей».

Но поскольку подобные аргументы могут мешать накоплению богатств, преподобный Джозеф Морган восклицает: «Но что же я делаю? Если это оттолкнет людей от борьбы за богатство, то принесет большой вред обществу и может подорвать устои мира… Богатый человек – большой друг общества, хотя он и заботится только о своем благе. Господь велит нам помогать друг другу, а раз любовь этого добиться не может, это должна сделать алчность».

В этой проповеди прослеживается социальный уклон к пуританскому объединению религии и личного интереса. В прежней вере богатство и бедность являлись вопросами индивидуальных отношений с божественной сущностью: бедность была знаком неудовольствия Бога, а бедные – небогоугодными и отверженными. В данном же виде вера не могла выжить в условиях грядущего социального недовольства и более либеральных идей. Формулировка преподобного Джозефа Моргана сохраняет религиозные постулаты, но «социализирует» при этом старую веру, объединяя ее с «общественным благом». Таким образом, преподобный, возможно, перефразирует теорию Мандевиля, по которой «личный порок является общественной добродетелью» – важный аспект развивающегося капитализма. Приравнивая личные интересы к религии, пуритане воспитывали неудержимую страсть к приобретательству и накопительству, которая пережила упадок их теологической морали.

Глава 3. Джозеф Морган – хозяин гостиницы

– Так они и жили, – продолжала мышь Соня сонным голосом, зевая и потирая глаза, – как рыбы в киселе. А еще они рисовали… все, что начинается на М.

Алиса в Стране чудес

Давно существует ошибочное мнение, что дедушка Дж. Пирпонта Моргана был капитаном Континентальной армии. На самом деле это был его прадедушка, который сражался во время Войны за независимость, один из американских цинциннатов, который, уйдя в отставку после войны, осел в родовой ферме неподалеку от Спрингфилда. Его сын, дедушка Дж. Пирпонта Моргана, был более предприимчив и успешен. В семейной хронике Джозеф Морган, родившийся в 1780 году, описывается как «известный владелец гостиницы», который умер в 1847 году, оставив после себя сравнительно большое состояние». Эти хроники были довольно подробными. Джозеф Морган был хозяином гостиницы, владел несколькими линиями дилижансов, играл на бирже, одним словом – хитроумный янки, который своего не упустит.

В тот период существовало множество возможностей для предпринимательства. Революция пробудила политические и экономические силы. В гуще классовых конфликтов по поводу форм и целей нового правления индустриальные инновации придали нации определенный образ капитализма. Преобладавшее в то время мнение интерпретировало революцию с точки зрения расширения возможностей для коммерции: «Американская революция явилась освобождением не столько от политического, сколько от экономического рабства. Это коммерческое движение поддерживали прежде всего собственники, торговцы и производители». Промышленность и торговля развивались ускоренными темпами, а освоение Запада приносило новые богатства и расширяло рынки. Множились варианты возможности заработка денег.

Однако у фермеров Новой Англии не было возможности заработать большие деньги, поэтому фермерство стало экономически невыгодным и хозяйства пустели. Тогда предприимчивый Джозеф Морган решил стать хозяином гостиницы.

Коммерческий прогресс придал новое значение тавернам и использованию дилижансов для транспортных перевозок. Таверны, как правило, процветали, так как наши прадеды были отчаянными выпивохами – «мужчина не считался «пьяным», пока без сознания не валился на пол». Вместе с тем таверны были не только помещением, где удовлетворялись греховные страсти, но и социальным, политическим и деловым центром. Местом, где останавливались дилижансы и встречались бизнесмены во время путешествий. Будучи основным средством транспорта, дилижансы приносили большие прибыли, а высокие прибыли вызывали конкуренцию и войны тарифов. В одном из таких случаев война тарифов закончилась тем, что конкуренты завлекали пассажиров обещаниями бесплатной поездки, с бесплатным обедом и бутылкой вина впридачу. Владение тавернами и линиями дилижансов часто объединялось, что уже считалось «большим бизнесом».

Именно этот процветающий бизнес и привлек внимание Джозефа Моргана. В 1817 году он оставил родовую ферму и в сопровождении жены и сына, Джуниуса Спенсера Моргана, переехал в Хартфорд. В то время этот город был наиболее важным, бурно развивающимся торговым центром в долине реки Коннектикут. Он процветал благодаря активному переселению людей и развитию бизнеса. Хотя таверны и не являлись традиционным делом предков Моргана, чтобы победить, человеку зачастую нужно немного рискнуть, и гостиница стала для Джозефа Моргана надежным оплотом.

Владелец гостиницы оказался практичным и радушным хозяином. Дела Джозефа Моргана сразу же пошли в гору. Он не был замкнутым; радушно приветствуя пассажиров дилижансов, Морган весело беседовал со своими гостями, которые в тот момент поглощали обильные обеды, включая большое количество вина и рома. Джозеф Морган всегда старался привлекать к своей гостинице внимание видных и зажиточных граждан Хартфорда, и вскоре она стала пользоваться у них популярностью.

Такая известность предоставила Моргану шанс разбогатеть. В 1819 году группа наиболее видных бизнесменов Хартфорда встретилась в его гостинице и организовала страховую компанию «Этна файер», но тогда Джозефа Моргана не было в числе организаторов. Только небольшая часть капитала компании была внесена наличными, а остальная – в векселях. Предполагалось, что прибыль снимет необходимость каких-либо дополнительных выплат наличными со стороны акционеров. Но дело шло медленно, с трудностями, и вскоре возникло опасение, что для выполнения обязательств могут потребоваться дополнительные взносы. Стоимость акций катастрофически падала, и Джозеф Морган приобрел большое их количество почти даром. Вполне возможно, что он получал эти акции прямо от посетителей своей гостиницы, так как акционеры часто хвастались, что нашли того, кто освободит их от их акций, обязательств и всего прочего. Похоже на то, что доход Моргана от этого сравнительно ничтожного предприятия оказался весьма большим, так как через несколько лет капитал «Этны» уже составлял три миллиона долларов, из которых только сто девяносто шесть тысяч были выплачены акционерами, а остаток представлял собой капитализированный доход и прибыли. Эта удачная спекуляция сделала Джозефа Моргана действительно богатым человеком.

Когда колоритные кучера останавливали свои ярко раскрашенные дилижансы, запряженные грациозными лошадьми, у гостиницы Джозефа Моргана, ее хозяин размышлял о перспективах своего бизнеса. Таверну и дилижансы легко можно было объединить в прибыльное совместное предприятие. В то время Хартфорд был крупным транспортным центром, а одна из наиболее важных линий дилижансов «Мидл роуд» проходила из Бостона в Нью-Йорк через Хартфорд и Нью-Хейвен, а далее пароходом до Нью-Йорка. И тогда Джозеф Морган приобрел значительные активы в линиях дилижансов. Говорили, что он фактически контролировал главные транспортные дороги штата, но этому заявлению нет документального подтверждения. Морганизированный бизнес все еще ждал своего часа. Потом появились железные дороги.

Железная дорога ускорила ход индустриальной и коммерческой революции, повлекшей за собой глубокие социальные перемены. Цеплявшиеся за старую систему люди резко осуждали железную дорогу, которую ассоциировали с фабричной системой и другими новшествами. Дорога была «дьявольским изобретением», способствовавшим капиталистической монополизации, а потому антиреспубликанским, рассчитанным на проникновение производителей в самое сердце страны, отвлечение производства от пусть и примитивных, но моральных устоев сельского хозяйства, что могло навлечь на людей все беды и несчастья индустриальных и коммерческих центров. Возмущение аграриев против расширения индустриализации росло. Эта борьба между сельским хозяйством и промышленностью в том или ином виде продолжалась до конца столетия.

Железные дороги вытеснили дилижансы и их кучеров из бизнеса. Кучер дилижанса был лучом света в серой обыденной жизни, предметом обожания женщин и идеалом для молодежи. Население сочувствовало кучеру дилижанса во время его разорения. Новый вид транспорта привел также к разорению таверн, процветание которых во многом зависело от дилижансов. Осознав неминуемость победы этого нового вида транспорта и все ее грядущие последствия, Джозеф Морган вовремя оставил бизнес, связанный с тавернами и дилижансами, и благополучно пережил перемены, которые для многих обернулись крахом.

Железная дорога стала основным средством передвижения, путешественники теперь останавливались в гостиницах и пили в салунах. Тогда Джозеф Морган открыл большую гостиницу в Хартфорде, что соответствовало духу времени и его положению влиятельного и зажиточного гражданина.

В это время его сын, Джуниус Спенсер Морган, родившийся в 1809 году, делал карьеру активного и успешного бизнесмена. Начав работать в шестнадцать лет клерком банка, уже через пять лет Джуниус Морган открыл на деньги отца свой независимый бизнес, основав в Нью-Йорке банкирский дом «Кетчум, Морган и К°». После ликвидации этого партнерства Джуниус Морган занялся галантерейным бизнесом в качестве младшего партнера «Хауи, Мазер и К°», а в 1851 году стал партнером «Дж. М. Биби и К°» в Бостоне. Биби, сын фермера, начал с розничного бизнеса, впоследствии стал неоспоримым лидером оптовой торговли. Когда какой-либо клиент сомневался в его ресурсах, Биби с гордостью отвечал:

– Этот магазин стоит миллион.

И это действительно было так. Вскоре его фирма стала называться «Дж. М. Биби, Морган и К°», что свидетельствовало о состоятельности и деловых качествах Джуниуса Моргана. Одним из младших партнеров «Биби, Морган и К°» был Леви Мортон, тот самый Мортон, который в последующие годы был сначала финансовым союзником, а затем подчиненным Дж. Пирпонта Моргана (в то время еще учащегося средней школы). Как и большинство других влиятельных торговцев, Морган и Биби активно занимались банковским делом и страхованием, а Биби еще участвовал и в развитии железных дорог.

Ни темперамент, ни активность Джуниуса Спенсера Моргана не были выдающимися. Его наиболее важными чертами были упорство и коммерческая честность. И особенно честность в те времена, когда в деловом журнале можно было встретить следующее объявление: «Если дела пойдут плохо, торговцу следует расчетливо взяться за работу. Когда он поймет, что приближается крах, и не в силах этому помешать, и если у него есть полмиллиона долларов, ему незамедлительно следует приобрести ценные бумаги на миллион, а затем обналичить их, скажем, на восемьсот тысяч долларов. Потом он объявляет, что его крах ужасен и что несчастный торговец никогда не способен возместить и двух центов за доллар. Так он сможет выкупить свои долги по десять центов за доллар, то есть всего за сто тысяч долларов. Таким образом, он отмоет в банке или на бирже Соединенных Штатов семьсот тысяч долларов. На это все единодушно воскликнут: «Какой благородный человек!» Но если он потратит последний доллар и у него не останется даже на кусок хлеба, то каждый скажет: «Какой ужасный мошенник!»

В противоположность этому, Джуниус Спенсер Морган всегда соблюдал высший кодекс деловой морали. Одним из примеров этому стал роспуск партнерства «Кетчум, Морган и К°». Моррис Кетчум был беспринципным спекулянтом, замешанным в теневом бизнесе, что и явилось для Моргана главной причиной разрыва с ним партнерских отношений.

Такие незыблемые моральные устои отца Дж. Пирпонта Моргана сочетались у него со стяжательством, жесткой решительностью, обостренным чувством собственного достоинства, холодной консервативностью и отрицательным отношением к демократии.

Такое предубеждение к демократии в Джуниусе Моргане воспитали условия ведения бизнеса и социальная аристократия Хартфорда. После революции федералистские настроения распространились среди демократических радикалов из числа фермеров, мелких торговцев и механиков, особенно в Новой Англии, где духовенство, чтобы захватить бразды правления, объединилось с торговой аристократией и новыми богатеями, сколотившими состояние на спекуляции. Эта аристократия поддерживала власть «обаятельных богачей или людей благородного происхождения», виртуозно жонглируя такими понятиями, как «богатый, мудрый, хороший и способный». Томас Джефферсон считался у них аспидом, а его демократическое движение – угрозой для цивилизации. Самым реакционным штатом Новой Англии стал Коннектикут, которым правила аристократия, управлявшая и Хартфордом – городом, основанным Томасом Хукером и его последователями, в качестве демократического вызова теократической олигархии Массачусетса. Дух этой аристократии олицетворяли «Хартфордские острословы», группа торговцев, юристов, профессоров и священнослужителей, цеплявшихся за обычаи предков. А также столпы власти, хулившие прогресс и с презрением относившиеся к простым людям, которые строили более демократическое общество. Президент Йельского университета так отзывался о пионерах великого освоения Запада, которым было уготовано изменить всю американскую цивилизацию:

Ograniczenie wiekowe:
12+
Data wydania na Litres:
05 lutego 2013
Data napisania:
2012
Objętość:
555 str. 10 ilustracje
ISBN:
978-5-9524-5054-7
Właściciel praw:
Центрполиграф
Format pobierania:

Z tą książką czytają