Cytaty z książki «Эспер», strona 6
Остров д’Экс, его прибежище. Его тюрьма, его дом, его отчаяние, унижение, боль, счастье. Надежда. Крошечный кусочек суши, затерянной в Атлантике, окруженный фортификационными стенами.
К сожалению, или к счастью, особенность человеческой породы – умение мыслить – становится величайшим недостатком в момент, когда другая человеческая особенность – умение говорить – вступает в схватку с первым. И тогда – либо выдаст, либо прикроет.
«Мой обожаемый волчонок! Еще один день вместе, а впереди много-много других! Я счастливый мужчина, потому что у меня есть такая женщина, как ты. Ты знаешь мою радость, когда я с тобой, в нашем доме. Не грущу, так как рассчитываю… 24/2/1919 г».
«Открытка старая, на ней привычные, уже затертые у нас слова, но почему-то слезы подступают и понимаешь: в них жизнь, судьба людская, которая бросает, крутит и творит сюжет, но он во времени исчезнет, и его уж нет… И только на открытке вечные слова: люблю, скучаю, мне без тебя так плохо, хочу к тебе, целую, я тебе верна… Сейчас открыток нет, не те уж времена, но снова, как тогда, звучат в эфире старые слова: люблю, скучаю, мне без тебя и жизни нет, она мне не мила. И понимаешь: мы умираем, а любовь жива…» «О старых открытках». Оксана Курилова
Пройдут столетия. И все, что когда-то составляло великую тайну, обернется великим фарсом или великой трагедией.
Цензура – отличное оружие. Боевое и бескровное. Предупредительное. Зачем создавать очаги напряжения, доводить до кипения, тушить, если можно и нужно всегонавсего вовремя распознать опасность. И принять решение.
В редкие минуты прозрения, пересматривая фронтовые документы, фотографии, читая открытки Мартины, его охватывало чувство ностальгии не по тому времени – безусловно, трагичному в своей несправедливости и жестокости, а по моментам ощущения счастья. Моментам, когда он, бегая с носилками, рискуя, понимал собственную значимость, даже исключительность, что и давало силы.
…Тридцать первое марта. Во Францию пришла Пасха, любимый праздник наравне с Рождеством. Мадлен хорошо помнит, что, стоя на богослужении, слушая мессу, думала не о том. Не о боге. Не о чуде воскресения. Из глаз лились слезы, а о чем же она помышляла? О близости с мужчиной. Да-да. Об этом. Перед глазами, как наваждение, возникал Дмитрий, в голове рождались планы один безумнее другого, виделись картины одна откровеннее другой, и, впадая в отчаяние, ей порой действительно хотелось, чтобы русских забрали. По крайней мере, эти терзания кончились бы.
На вид Жерару лет семьдесят – семьдесят пять. Низенький, щупленький, сутуловатый. Седые волосы аккуратно зачесаны назад, глаза голубые, слезящиеся от старости, но точно не от горя. Руки сплошь в пигментных пятнах, лицо в глубоких морщинах. Он напоминает Кощея Бессмертного, только веселого, довольного жизнью и не ворующего царевен. Каждую среду приходит Жерар на Сен-Манде 1 – один из старейших во Франции рынков почтовых открыток, писем, фотографий, дисков со старыми фильмами. Достает
Как беспечны и неблагодарны люди, думала катастрофа, не забывшая о своей главной роли: напоминать.
