Czytaj książkę: «Код Гериона. Бессмертие без жизни»

Czcionka:

Far away therés a land of snow and sorrow
Time has made the frozen tears fall like rain from the starlit sky
And I feel so cold, I cańt make it tomorrow
Oh, but the night will see where this path will lead my life
(Wintersun)

Дизайнер обложки Lana Сardi

ISBN 978-5-4498-3884-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог I. Школа жизни
Герион Линдон. 2103—2105, штат Вермонт, США

Мой папаша – Чарльз Линдон – рано приучил меня к охоте. Это было его главным развлечением в те редкие дни, когда он не пропадал пропадом в своих рабочих апартаментах, куда без разрешения ни я, ни мой младший брат-нытик Рэймонд не смели заходить. Он стремился сделать из меня своё подобие, но тогда и представить не мог, как далеко я уйду от его изначального бизнес-проекта.

В день, когда мне исполнилось восемь, отец разбудил меня до рассвета и объявил получасовую готовность: мне следовало умыться, позавтракать и полностью одеться для дальней прогулки. Когда я, уже собранный, спустился в гараж, он уложил в багажник машины зачехленное ружье, кейс с патронами, сумку-холодильник и несколько чучел уток и гусей, которых я принимал тогда за живых, но почему-то спящих птиц. Некоторые дела отец никогда не доверял ни роботам, ни слугам: сборы на охоту были тем священным ритуалом, исполнять который полагалось только самостоятельно.

Машину он выбрал на мой взгляд неприглядную; больше всего она напоминала мне гроб на колесах, не блистала изяществом линий, не манила стильной матовой чернотой или загадочной синевой. Со стороны можно было подумать, что из этого драндулета вот-вот посыплются в разные стороны болты да гайки. На самом же деле он оказался оснащен так, как я привык: автопилот, климат-контроль с регулятором влажности воздуха, кресла с массажем (хоть и обтянутые грубыми тряпичными чехлами) и бронированные стекла. Я попросил отца выдать мне смарт-очки, потому что хотел досмотреть в дороге мультик про нашествие инопланетян, но тот сказал, что сегодня мультики должны остаться дома. А здесь, в дороге, я должен разговаривать с ним, посматривать по сторонам и подмечать все необычное, хотя мне было сложно понять, что интересного можно увидеть на шоссе.

– Чтобы видеть, нужно иметь привычку, – сказал отец. – Кстати, ты задумывался, зачем мы сдались инопланетянам, которые раз в сто выше нас по развитию? Ты сам часто завоевываешь муравьёв или улиток?

– А если они вздумают поохотиться? Как ты охотишься на волков и медведей?

– Ха, а ты умеешь задавать вопросы! – отец потрепал меня по волосам. Он словно взял за правило прикасаться ко мне лишь тогда, когда я делал или говорил что-то исключительно для него приятное. А я в ту пору и не знал, что это такое – «уметь задавать вопросы». Даже не думал, что это еще и уметь надо… – Но даже тогда им не резон истреблять всех до единого. Иначе не на кого станет охотиться. Лично я подозреваю, что инопланетным охотникам нужны куда более крупные и опасные твари, за которыми можно гоняться по всей Галактике. А у нас несколько деревень на Марсе да русская база «Согдиана» на Луне – и та необитаемая…

Дорога то петляла меж холмов, то на многие километры тянулась прямо, мимо станций подзарядки «Линдон Пауэр», мерцающих огнями мотелей, закусочных и редких бензоколонок, по большей части навеки закрытых. Помню, отец, указывал мне на них и посмеивался: «Когда-то наш дальний предок, зверёк размером с крысу, жил бок о бок с тираннозаврами. И где теперь те тираннозавры?»

– За нами хвост, – сказал я, гордый тем, что смог по случаю ввернуть фразу, подслушанную в кинофильме. – Они нам отомстить хотят, эти самые тираннозавры, да?

За нами и вправду всю дорогу следовал «дом на колесах», двигаясь куда быстрее, чем обычно ездят подобные раритеты.

– Это охрана.

– А почему в такой странной машине?

– Чтоб не привлекать внимания. Для всех остальных мы самые обычные люди.

Как любитель шпионских фильмов я пришёл в восторг от этой игры. К тому же, никогда раньше я не отъезжал от нашего поместья так далеко. Именно тогда я впервые увидел, как отец ведёт автомобиль по-старинке, самостоятельно, не опасаясь быть осмеянным другими. Никогда, говорил он, нельзя отдавать контроль над своей жизнью – ни другим людям, ни даже самым умным машинам. Тот, кто ходит своими ногами, всегда будет иметь преимущество над тем, кто разучился это делать. Тот, кто научился добывать огонь с помощью бутылочного стеклышка, сильнее того, кто никогда не видел живого огня, пусть даже последних большинство. Тот, кто умеет охотиться, всегда в выигрыше перед тем, кто не умеет. Я слушал отца с восхищением и верил, что ему действительно есть дело до меня – ребенка и просто человека, а не наследника «Линдон Пауэр».

Мы позабыли свою дикую, животную сущность, говорил отец, но вместе с ней стали утрачивать и человеческие черты. На мой вопрос, как такое возможно, он пообещал свозить меня в «обычную школу» и познакомить с её учениками – но через пару-тройку лет, когда я подрасту.

– А разве моя школа – не обычная? – удивился я.

– Обычная – для таких, как мы. – пояснил отец, заговорщицки подмигнув. – Только вот мы не вполне обычные люди. Можно сказать – последние из оставшихся настоящих людей.

Я не понял последней фразы, но переспрашивать не осмелился. Не люблю походить на дурачка.

Постепенно бесконечные короба торговых центров, автомастерские, мотели и придорожные фастфуды самых невероятных конструкций вроде гигантского розового кролика или столь же гигантского яйца уступили место жёлтым полям, в глубине которых виднелись промышленные сооружения, тут же вызвавшие у меня неприязнь. Отец сказал, что это фермы, где выращивают скот, но я не заметил, чтобы хоть одно животное паслось под открытым небом.

– Они не пасутся, – сказал отец. – Они всегда взаперти. Фермы, где коровы гуляют, можно по пальцам пересчитать. Мы питаемся оттуда, а остальные – отсюда.

– А почему так?

– Земля дорогая.

– Но ведь её сколько угодно! – возмутился я.

– Земля всегда чья-то. Даже если на ней ничего нет.

С таким порядком вещей согласиться было трудно. Однако, как возразить отцу, какие подобрать аргументы – я не знал и вновь побоялся ляпнуть глупость. Машина снова повернула, и вот, справа и слева нас обступили деревья и кустарники – так, что стало почти темно. Вот, наконец, мы остановились перед высокой стеной тёмного леса, и я выскочил из машины, чтобы полюбоваться на могучие деревья, колоннами подпиравшие небо; некоторое время спустя подъехали и охранники, одетые как простые люди с улицы.

После того, как подлетевший беспилотник отсканировал сетчатки наших глаз, я сменил одежду и обувь на те, что прихватил для меня отец – толстую куртку и брюки камуфляжной расцветки, а также пару резиновых сапог – длинных, как женские чулки на рекламных баннерах. Для пущей важности отец водрузил мне на голову тёмную ковбойскую шляпу, чем привёл меня в бурный восторг. Глава «Линдон Пауэр» оборвал мои вопли, сказав, что охота – совсем не то мероприятие, на котором бегают, прыгают и орут. Я, в свою очередь, спросил, когда набегут волки. Получив ответ, что начинать придется с птиц, я разочаровался во всём мероприятии. Сколько я себя помнил, на птиц отец никогда не охотился, признавая в качестве дичи лишь крупных и опасных зверей.

Поверхность под ногами оказалась ужасно неровной – сплошные выступы, ямы, коряги и камни, подушечки мха, зыбкая мягкость прелой листвы, в которой тонула нога, неприятная жирность грязи. Совсем не то, что ровные дорожки нашего парка, посыпанные мелким гравием и ракушками. Мне пришлось заново учиться ходить, и казалось, на четырёх ногах передвигаться здесь было куда удобнее.

Узкая песчаная тропа, на которой мы очутились, круто спускалась вниз петляя среди кустов барбариса с продолговатыми рубинами ягод и травы в мой рост высотой. Она вывела нас к озеру, которое в этот пасмурный октябрьский день выглядело почти чёрным. Его зеркальная поверхность слегка подрагивала под набегавшим ветерком, который холодил мне нос и кончики пальцев.

Затаив дыхание, я наблюдал, как отец выбирает место, чтобы засесть там с ружьём. Дичь вовсе не спешила ни выпрыгивать из кустов, ни носиться над головой. Её нужно было приманивать, расставив на воде те самые чучела, дожидаться в скрадке-лежаке, не смея лишний раз пошевелиться, и лишь тогда – спокойно, без суеты и спешки, стрелять. Тогда я ещё не понимал всех этих удовольствий, но, стремясь во всем подражать Чарльзу Линдону, всеми силами притворялся заинтересованным, ожидая, когда, наконец, он хотя бы на несколько секунд даст мне подержать винтовку, которую он сам так часто называл главным достоянием свободного человека.

Когда в прибрежные заросли с криком упал наш первый гусь – красавец с длинной чёрной шеей, интерес вспыхнул по-настоящему. Я подскочил и, хлюпая водой, опрометью кинулся в камыши, чтобы схватить добычу и принести отцу. Мне не хотелось, чтобы первым стал кто-то из охранников (они и не собирались, но я этого не знал). Но меня ждал неприятный сюрприз: птица не лежала бездыханной в ожидании, когда ее подберут, а хлопала крылом, раскрывала клюв и злобно шипела в мою сторону, а я ходил из стороны в сторону, увязая в жирном прибрежном иле, и не знал, как подступиться к добыче. То, что гусь оказался живым и окрашивал кровью воду вокруг себя, сильно меня напугало.

Отец решил проблему, свернув птице шею, после чего она сразу перестала трепыхаться и замерла с приоткрытым клювом, а я зачем-то позорно разревелся. Глава «Линдон Пауэр» не стал мне за это выговаривать и лишь велел мне убрать нашу добычу в сумку, но я физически ощущал волны недовольства, которые от него исходили. Тоже ещё: впервые доверили серьезное, мужское дело, а он сопли пускает, словно не на охоту пришел, а на балет с умирающим лебедем.

До того, как стемнело, папаша добыл еще одного гуся, и этого я подобрал расторопнее: на счастье, птица оказалась неподвижной, как полено, и глаза её были закрыты.

– А ты молодец, уже не боишься, – похвалил отец, снял шляпу и повесил её на сук. – Пострелять хочешь?

Мы отошли метров на тридцать от дерева, где висела шляпа, и я ощутил в руках холодную тяжесть отцовского «Винчестера». Ого! Как держать ровно такую махину, когда руки под ней трясутся?

– Отдачи не бойся. Приклад упри в плечо сильнее. Не упрешь – выбьет сустав к чёртовой матери, не жалуйся потом, – сказал отец.

Я вжал приклад до боли, прицелился так, как он меня учил, снял ружьё с предохранителя и нажал спусковой крючок. То ли резко нажал, то ли руки все-таки дрогнули под непривычным весом оружия. Грянул выстрел. С непривычки промчалась по телу дрожь, отдача ударила мне в плечо и сильно толкнула назад, но шляпа осталась висеть на дереве.

– Ты у меня охотник или дичь? – усмехнулся отец.

Мои пальцы налились холодом, шум собственного дыхания отвлекал. Я отдал бы все свои игрушки, всю свою комнату, да что там – весь дом за то, чтобы отец не смотрел на меня так пристально. Как можно сосредоточиться под этим тяжёлым взглядом? Выстрел! И снова в «молоко».

– Хочешь подойти поближе?

– Нет! – прорычал я. Упрощение задачи унизило бы меня сильнее любых насмешек.

– Тогда не дёргай крючок, а мягко поведи на себя.

«Сейчас или никогда!» – сказал я себе, замедлил дыхание, прицелился и сделал так, как сказал отец – медленно и плавно потянув крючок фалангой пальца. На этот раз я даже не заметил удара в плечо, потому что продырявленная шляпа слетела-таки на траву. Не в силах поверить в такой успех с первого взгляда, я поставил ружье на предохранитель и подбежал, чтобы убедиться: мишень сбита.

– Да ты Соколиный Глаз! В следующий раз попробуешь на лету.

– Это как?

– Смотришь, куда летит шляпа, и стреляешь с опережением – до того, как мишень в прицел попадет. Тут долго выжидать нельзя: опоздаешь.

– Дай попробовать!

– Уже не сегодня. – по голосу отца я понял, что дальше упрашивать бесполезно: придется лезть на стену в ожидании следующих выходных.

Налетел прохладный ветер, зашелестев длинными острыми листьями камыша. Пустил мелкую рябь по воде. Уже на пути к машине я прислушался, как шумят деревья и одиноко стрекочет кузнечик среди травы. «Наверное, прощается», – подумал я.

На следующий день отец улетел по делам в Китай и отсутствовал целых восемь дней; в охотничьих угодьях я оказался только через выходные. Вновь потребовались две неудачных попытки, прежде чем я смог поразить летящую мишень – новую шляпу, копию предыдущей. И хотя папаша, как всегда, был скуп на похвалу, я заметил, как он оживился, как загорелись огоньки в его глазах- не ожидал, видать, что у меня получится так быстро. Повторить свой успех мне удалось лишь на седьмой попытке, но больше по этой шляпе я не промахивался. В этот раз мы провели на берегу озера целых два дня – с большим рыжим костром, ночевкой в палатке – и домой вернулись с пятью гусями.

Именно тогда я приручил огонь и научился разводить его без зажигалки – с помощью огнива, хоть и пришлось с ним долго помучиться. Я смотрел, как из крохотной искорки он превращается в пламя, пожирает сухую траву и хворост, набирает силу и начинает свой удивительный танец. Он гудел, трещал, шелестел, а значит, говорил со мной, как насекомые, как деревья. Я слушал уханье, щёлканье, стрекотание, свист, что доносились из лесной чащобы – и чувствовал себя первым человеком – ещё наполовину зверем, для которого эти звуки были не бессмыслицей, а целой историей. Телохранители словно испарились, хотя на самом деле, конечно, неотступно шли за нами.

– Насквозь костром провоняли, – проворчала мать, встречая нас вечером воскресенья в холле, пропитанном запахом лаванды. На этой лаванде она была просто помешана, аромат струился за нею словно шлейф, куда бы она ни шла. Тем не менее, я сказал, что костёр пахнет лучше всего на свете.

Так кончилось детство. Игры, мультфильмы, футбол, катание на пони и прочая белиберда, которой я увлекался прежде, обесценились навсегда. Наш огромный особняк день ото дня становился всё теснее, комната и вовсе жала, как ботинки, из которых вырос, и всякий раз, когда отец собирался на охоту, я увязывался за ним – глотнуть свободы. Он был чертовски доволен, что я полностью разделял его увлечение, но моим просьбам отослать охрану прочь не уступал, что слегка портило атмосферу.

Я стал больше стараться в школе, ведь в награду отец пообещал отпустить меня в стрелковый клуб и впоследствии продлевал мой абонемент всякий раз, когда я с отличием заканчивал семестр. Разумеется, больше всего я мечтал о собственном ружье, но всякий раз, когда я говорил об этом, отец отвечал: «Ты мог бы лучше заниматься» или «Ты ещё плохо стреляешь», – даже после того, как в клубе я обогнал всех сверстников. Другой, вероятно, забросил бы это дело, но уже тогда я не знал иного пути, кроме как вперёд.

Незадолго до десятого дня рождения на меня обрушился давно обещанный сюрприз – день в загадочной «обычной школе». Утром отцу, как почти всегда, нужно было работать, и потому меня туда доставил шофер. Впрочем, тот лишь делал вид, что куда-то меня везёт: машиной управлял бортовой компьютер, а водитель находился в ней лишь для подстраховки – чтобы вместо школы я куда-нибудь не удрал.

Мы пронеслись по хайвею на уровне десятого – пятнадцатого этажа, затем спустились в лабиринты узких улиц, на которых, в тени чудовищных небоскребов, царил вечный полумрак. Когда я вышел из машины, передо мной растворились низкие ворота, и я увидел здание, напоминавшее груду хаотично поставленных друг на друга детских кубиков. Множество парней и девчонок моего возраста валялись на разноцветных пуфах в усаженном чахлыми деревцами дворе. У всех были с собой наушники и планшеты, и ребята не отрывались от экранов.

Я подошёл к первому попавшемуся мальчику – высокому рыжему толстяку в неопрятной розовой футболке – и похлопал его по плечу. Тот сначала не реагировал, а затем дернулся, как от ожога.

– Что надо?

– Меня зовут Герион, – ответил я, протягивая руку для приветствия. Парень отреагировал не сразу.

– Новенький, да?

– Да. Ты в четвертом или в пятом?

– Эммм… Не помню. И вообще, мы тут пишем диктант.

Я заглянул к парню в планшет и с трудом подавил взрыв смеха. «Мальчика зовут Пит. У него есть родители и кошка. У семьи Пита хорошая квартира с двумя спальнями и машина с двигателем от „Линдон Пауэр“…»

– Да это ж не диктант, а чертов рекламный проспект! – усмехнулся я. – Я не то чтобы гений, но написал бы такой лет в пять!

Рыжий взглянул на меня так, словно я говорил с ним по-албански, и вернулся к своему занятию. Почти сразу же ко мне подошел другой чувак, похожий на него, как брат, только с торчащими во все стороны разноцветными волосами, и сунул свой планшет мне в руки.

– Слышь! Подбери-ка мне код к сейфу!

От наглости я так оторопел, что не сообразил просто его послать. Передо мной была знакомая обучающая игра: я тоже проходил её года три назад. Чтобы продвинуться дальше по сюжету, нужно решить математическую задачу и ввести код, букву либо недостающее число, которое от тебя требует программа. На более сложных уровнях голой математикой и законом Ома дело не ограничивается: нужно лезть в библиотеку и рыть там информацию, обращая внимание на самые мелкие детали и выявляя закономерности, как настоящий детектив. Иного босса можно сразить достаточно хорошо подготовленной и прописанной речью, но на подготовку этой речи придется затратить как минимум вечер.

Но здесь задача курам на смех – простое линейное уравнение с дробями, умножением и делением. Я ввёл цифру в поле ответа, мальчик забрал из сейфа виртуальное золото и побрел в школу, буркнув на ходу «спасибо». Складки на его боках сотрясались при ходьбе, как желе.

В классе таких странных ребят оказалось большинство. У одного под носом висели сопли, которые он даже не пытался убрать. Второй и третий весь урок рисовали на планшете половые органы и беспрестанно их друг другу показывали. Мальчик, которому я решил уравнение, то и дело засыпал, уронив голову на грудь, словно у него сломалась шея (подозреваю, пробудить его сейчас могла двойная порция картошки-фри). Неопрятная девчонка справа от меня – рыжая, с очень маленькими глазами и уже похожая на старушку с Альцгеймером, механически жевала жвачку, время от времени громко хлопая пузырем и облепляя им свое кроличье лицо. Мне сделалось почти страшно, словно все эти дети болели омерзительной болезнью и могли меня заразить. Спасибо, папа, за экскурсию!

Учитель мистер Грант – суровый, но медленный громила с мимикой паралитика (то есть с почти полным её отсутствием) – оказался ненамного умнее класса. Он завел речь про государства Древней Греции, о которых я к тому времени успел немало прочесть, но сделал вид, словно никогда не слышал ни про Критскую цивилизацию, ни про Троянскую войну! Когда же я спросил, существовала ли Троя на самом деле и как много достоверной информации есть про старика Гомера, тот ответил, что в программу моего класса данный вопрос не входит. Мои соседи истерично заржали, и я сперва решил, что потешаются они над некомпетентностью нашего «источника знаний».

На всякий случай я ещё спросил о назначении Кносского лабиринта. Учитель повторил предыдущий ответ не просто слово в слово, а с той же интонацией. Приглядевшись повнимательней, я понял, что передо мной андроид, в которого просто заложили программу: на одни вопросы отвечаем, на другие – нет. А грозный вид – это для того, наверное, чтобы ученички на запчасти не растащили. Хотя о чём это я, им причесаться – и то вряд ли под силу.

Но вот класс оживился и забурлил: даже «спящий красавец» оторвал второй подбородок от груди. Учителя начали осыпать вопросами один глупее и непристойнее другого, а он продолжал тараторить, как попугай: «Это не входит в вашу программу, это не входит в вашу программу». Так они веселились целых полчаса, пока урок не кончился, и я пожалел, что бросил камень в это болото.

На следующем уроке робот мистер Грант разучивал с нами стихотворение: мы повторяли его, как умалишённые, раз за разом, а он водил глазами туда-сюда, следя, чтобы никто не отлынивал. Когда мне надоело двадцать минут напролёт бормотать одно и то же, здоровяк подошёл ко мне вплотную и загробным голосом велел продолжать вместе со всеми, но я уже знал, как его нейтрализовать, и спросил про число хромосом у коровы. Этого хватило, чтобы на беднягу вновь обрушился радостный шквал вопросов не по программе. Кажется, я открыл ребятам Америку, и теперь они твёрдо решили спалить этому болвану процессор.

На гвалт прибежал директор мистер Хиссер – лысый, костлявый, похожий на богомола человечек с морщинистым лбом, ужасно брызгавший слюной при разговоре. Несмотря на хилое сложение, гаркнул он так, что все быстро расселись по местам и притихли. Однако со мной он заговорил нарочито вежливо, попросив не слишком вмешиваться в учебный процесс – иначе «эти остолопы» совсем отобьются от рук (интересно, а их нынешнее поведение как называется?). Он добавил, что если мне наскучило долбить эти чертовы стихи, я могу выйти вместе с ним в коридор и взять в автомате кофе. Пока я его пил, этот урод разглядывал меня с улыбкой до ушей, словно я был дрессированной обезьянкой.

Я заметил, что двери классных комнат автоматически открывались и закрывались строго по часам. Покинуть класс во время урока было возможно разве что при пожаре или стихийном бедствии, в то время как директор мог заглянуть в любой момент. С воротами, наверное, та же история, да ещё и на заборе колючая проволока, ни дать ни взять – в тюряге очутился. К середине дня я был железно уверен: детей не столько приводят сюда учиться, сколько сдают на хранение, чтобы не путались под ногами и не учудили какую-нибудь шалость. Их не считали за людей, но хуже того – они и сами себя за людей не считали и просто принимали все, как есть. И хотя их жизнь была такой унылой, что хоть головой об стенку бейся, они почти не проявляли интереса к зачинщику нежданного веселья, то есть ко мне.

Лишь одна черноволосая девочка с голубыми глазами и россыпью мелких веснушек на остреньком носу подошла ко мне на перемене и представилась:

– Я Вильгельмина Хейсс. Если коротко – Ви.

Какое удивительное имя! Cловно из какой-то старой книжки… И выглядит не так, как остальные. Пускай на ней толстовка и линялые джинсы, но вся одежда чистая, волосы как следует причесаны, льются на плечи и блестят. А ещё у неё живой и очень взрослый взгляд.

– Герион Линдон, – я подал девочке руку; она пожала её коротко, но сильно.

– Как красиво. Ты вообще не такой, как все. Первым говоришь с людьми, вопросы задаешь… В нашей школе это делать опасно.

Я расхохотался.

– Это не школа. Это дом престарелых раньше срока; тебя в расчёт не берем…

– Я здесь сходила с ума. Думала – я одна такая… К нам домой даже приходили с проверкой – хотели меня забрать у родителей.

– С какого перепугу?

– Решили, что мне не дают витаминок, и что из-за этого у меня «аномалии развития»… Всё обошлось, но я до сих пор под наблюдением… – вздохнула Ви. – И если будешь лезть куда не надо и всем показывать ум, заберут и тебя.

– Ну-ну… Мой отец угостит их пулей!

– У вас оружие? – ужаснулась моя новая подруга. – Вы нарушаете закон, и мне придется на вас донести!

Вот и поговорили…

– Валяй! – огрызнулся я. – А то, что раньше в каждом доме было по пушке, тебя не волнует?

– Что ты врёшь? Такого не может быть!

Её тонкие чёрные брови почти сошлись в одну линию, но это лишь ещё больше меня развеселило.

– Почему ты так считаешь?

– Потому, что так не может быть!

– Да ты, смотрю, историю не учила! В каждом доме, говорят тебе! И только потому, что какие-то больные придурки стали палить в других людей, лицензия стоит большущих денег. Но купить её можно.

– Что-то я такого не слышала.

– Вы здесь много чего не слышали. Да и школа у вас не настоящая.

– Может, ты настоящую видел?

– Я там учусь! Там люди преподают, а не роботы. Там можно задавать вопросы, и тебе ответят. Там нет этих жутких замков на дверях. А ещё – там книги! Настоящие, бумажные книги, а не планшеты с одной игрой! То есть, планшеты тоже, но и много другого!

Вильгельмина задумчиво опустила голову. Может, она никогда и книг не видала?

– Что же ты здесь забыл?

– Изгнан на день за плохое поведение! – лукаво бросил я.

– Даже не знала, что так бывает. В первом и третьем классе ты тесты писал? – спросила она.

– Тьму написал, ясное дело.

– Я не про обычные. Я про тесты на способности Умника.

– Не слыхал ни разу.

– Ладно.

– А кто они такие – эти умники твои?

– Они всё придумывают и изобретают, пишут программы, повелевают роботами. Это самые необычные люди с редким даром. Я хотела стать такой же, но у меня способностей нет. Вернее, они у меня средние.

– Как узнала?

– Тест показал. Говорят – компьютер не ошибается.

– Глупости. Ошибается, и еще как! А программы писать – способностей много не надо. Этому просто нужно учиться. Я вот учусь…

– Правда?

– Начал этим летом. Ну что, похож на крутого? – я картинно напряг бицепс. Моя новая подруга наконец-то улыбнулась, и даже зазор на месте молочного зуба показался мне очаровательным. Она хотела спросить что-то ещё, но властный рев звонка прервал нашу беседу.

– Какой сейчас урок? – спросил я.

– Пение, – с отвращением сказала Ви. – Будет про жареную курицу Фреда.

– Что? Какая курица? Давай прогуляем и нормально поговорим!

– Нет… Тогда меня точно заберут. И там, куда я попаду, я стану такой же, как все в этом классе, – голос Ви дрогнул, словно она вот-вот расплачется. – Прости, что налетела на тебя за пушку. Давай подождём перемены, следующая – большая, там и поболтаем.

– Идёт! – и на мгновение наши руки соединились.

Топать обратно не хотелось, но ещё больше не хотелось оставлять Ви одну среди этих снулых рыб. Как она сама до сих пор головой не поехала? Это ж пытка для того, кто хоть чуть-чуть соображает! Родители настояли? Но я не мог представить нормального родителя, который насильно держал бы своего ребёнка в таком клоповнике. Шутки ради, как мой, – может быть. Но до самого выпуска?.. От этой мысли в голове моей забегала туда-сюда обреченной крысой паника – чувство, проявлявшее себя исключительно редко, так как бояться в этой жизни мне раньше было нечего.

Вильгельмина оказалась не просто нормальной, она была удивительной. Хотелось её обнять, погладить по блестящим чёрным волосам и увести далеко-далеко отсюда, в свой дремучий лес, где я становлюсь немного оборотнем, немного зверем. Я бы научил её читать следы животных, различать голоса птиц и запекать дичь прямо в земле, не ощипывая перьев. Мы развели бы костёр высотой до неба. Я бы перестал быть «хвостиком» отца; напротив, обрёл бы замечательного спутника.

Тем вечером, оказавшись в обширном кабинете отца, увешанном рогами, черепами и шкурами больших и сильных зверей, с Вильгельмины я наш разговор и начал. Я сказал, что «обычная школа» – ужасное место, в котором ребята превращаются в скучающих придурков, что таких школ не должно быть в принципе и что Ви нужно оттуда забирать, потому что она всё ещё живая, а они уже похожи на зомби. Отец выслушал меня спокойно, не перебивая и даже кивая моим рассуждениям, а потом сказал:

– Это такая порода людей, Герион, им нравится так жить. Они не желают учиться. Их ничего не интересует, кроме как поесть, посмотреть киносон и потупить в Омниверсе. Они никогда ни за что не боролись, как боролся когда-то я, и другой судьбы не заслуживают. Но и ты держи ухо востро. Скатиться в их состояние очень легко – и всякий раз это происходит незаметно. Стоит дать слабину, оградить себя от трудностей, вообразить, что ты и так красавчик, как ты тоже станешь овощем, только при деньгах. И долго с тобой они не задержатся. Не нравится им жить с овощами.

– А Вильгельмина и не хочет такой быть. Она хочет пойти в настоящую школу, стать Умником и придумывать различные вещи.

– Шутишь? Этим ребятам физически не могут прийти в голову более сложные мысли, чем «пойду поем»!

– Ви другая, отец. Она проходила тест на Умника, но, должно быть, переволновалась. Давай переведем её в мою школу, пока не поздно!

Отец громко рассмеялся, хотя повода к этому не было никакого.

– Ты хочешь, чтобы это сделал я?

– Да.

– Но это нужно только тебе! Я твою подружку и знать не знаю!..

– Ты можешь подсказать, как ей помочь.

– В данном случае никак. Ей просто не повезло с семьёй. Они наверняка трудились хуже роботов, и лишились работы, обычная история. К тому же, она сама недобрала баллов, значит, плохо училась. Тест проходит каждый школьник её круга, так что всё справедливо.

Еще несколько минут он вещал про естественность социального неравенства и пагубность эмоций, но я стоял на своем.

– Тут какая-то ошибка. Давай заберём её к себе.

– А кто заплатит за её учёбу – я, что ли?

– Почему нет? Для тебя это совсем немного!..

– Ха-ха! Как хорошо быть добрым и благородным за чужой-то счёт! – недобрым голосом сказал отец. – И что теперь прикажешь – чтоб я каждого бездельника, которому не нравится жить так, как он живёт, брал на содержание и выучивал?..

– Нет… Только Вильгельмину… Только её… – взмолился я. Не помню, чтобы я так о чём-то просил: почти все мои желания удовлетворялись прежде, чем возникали.

– О Вильгельмине пусть её родители заботятся, я за её судьбу не отвечаю. Заработай сам хотя бы доллар, поголодай, как мы с моим другом Радживом голодали когда-то, выноси из-под больных горшки, как выносили мы – и о деньгах заговоришь совсем по- другому. Если б я относился к ним, как ты, вся семья сейчас бы кости глодала.

Это значило: даже не надейся. Впервые мне стало жаль, что мужчины не плачут. -А приезжать в ту школу я смогу? Хотя бы раз в неделю…

– Нравится общаться с идиотами – езди, запрещать не стану.

Уже тогда я понимал: отец рассчитывал, что его насмешка меня пристыдит и остановит. Но если раньше этот трюк сработал бы на сто процентов, то сейчас в меня словно встроили железный стержень. Я сказал «Договорились» и пошёл к себе – переодеваться к ужину.

Ждать, пока пройдёт неделя, я не смог, и уже во вторник, вскоре после выходных, проведенных в безуспешной гонке вместе с отцом за оленем-карибу, пожаловал в школу к Ви. Было это уже в пять вечера, после занятий в моей собственной школе: никто бы не разрешил мне их прогуливать. Пусть матёрый олень оказался хитёр, как лис, и мастерски запутал след, пусть после наших приключений горели ноги, но азарт преследования ещё бушевал у меня в голове. Несмотря на неудачу, я был весел, полон задора и спешил поделиться им с лучшей девочкой на Земле.