Czytaj książkę: «Меня зовут Лю Юэцзинь»
© О. П. Родионова, перевод, 2016
© Издательский дом «Гиперион», оформление, 2016
* * *
Глава 1. Синемордый Ян Чжи
Ян Чжи по прозвищу Синемордый нарвался на Чжан Дуаньдуань в ресторанчике Лао Ганя «Синьчжоуская1 резиденция вкуса». Лао Гань из-за проблем с горлом разговаривал с присвистом. И хотя это стоило ему больших усилий, он все равно не умолкал. Когда Ян Чжи умял пять присыпанных кунжутом лепешек вместе с бараньей похлебкой, к нему подошел Лао Гань, рассчитал его и, присев напротив, стал рассказывать, как вчера вечером с моста «Дахунмэньцяо», что рядом, на Пятом кольце, сиганул самоубийца: «Рассчитывал, что помрет, но не получилось, только ногу сломал. Зато досталось пяти ехавшим по развязке машинам – врезались одна в другую. Один «мерс» так вообще вынесло поперек дороги на соседнюю полосу, и его на полном ходу протаранил груженный углем грузовик с шаньсийскими номерами. В результате «мерседес» со всей дури впечатало в опору моста. В машине ехали мужчина и женщина. Мужчина получил перелом тазовых костей, а женщина скончалась на месте. Но это еще не самое интересное. Как потом выяснилось, погибшая была не женой, а любовницей того мужика. Нескоро еще разберутся с самой аварией, зато в больнице сейчас полный переполох. Вот мужик попал впросак – не ждал, не гадал», – заключил Лао Гань.
Но Синемордого сейчас больше волновали свои собственные заботы, поэтому, пытаясь закруглить разговор, он взял со стола поясную сумку и сказал:
– Лао Гань, из какой муки были сегодня твои лепешки? Какие-то они прогорклые.
– Почуял-таки. Только кое в чем ты ошибся: не в муке сегодня дело, а в кунжуте. Лао Ху, который мне его продал, взял и подмешал к свежему кунжуту прошлогодний. Считай, что одно-единственное зернышко раскрыло мне глаза на человека. – Тут он неожиданно спросил: – А ты нашел того, про кого я говорил в прошлый раз?
Ян Чжи и Лао Гань оба были выходцами из Шаньси, только Лао Гань – из Синьчжоу, а Ян Чжи – из Цзиньчэна2. И хотя один жил на севере провинции, а другой на юге, они все равно считались земляками. Однако в том, что Ян Чжи стал завсегдатаем «Синьчжоуской резиденции вкуса» их землячество было ни при чем, просто Синемордому нравилось, как Лао Гань готовит баранью похлебку. А та у него выходила отменная, хотя баранину он покупал, как и все остальные, на рынке. Казалось бы, готовил из тех же костей, однако похлебка у него, не в пример другим, получалась вкусной, насыщенной и ароматной. И если в свою похлебку Лао Гань действительно вкладывался, то в случае с кунжутными лепешками, закусками и горячими блюдами он халтурил. И Ян Чжи это не нравилось. От людей он слыхал, что баранья похлебка Лао Ганя оттого так хороша, что тот добавлял в нее соломку опийного мака, поэтому всякий, кто ее отведывал, тянулся к ней снова. Как-то ночью, двадцать пятого числа прошлого месяца, когда в доме Лао Ганя все спали, туда проник вор. Как потом выяснилось, он просто проходил мимо: в ресторан этот он никогда раньше не заходил и Лао Ганя знать не знал. В первом зале, где, собственно, располагался ресторан, стояли столы да лавки, но зачем они вору? В соседнем помещении была кухня с утварью, которая тоже его не интересовала, не для того он с таким трудом взламывал дверь. Вор решил, что деньги спрятаны в спальне, где спало все семейство. Но прозорливый Лао Гань денег там не держал, вырученную за день прибыль он заворачивал в пакетик и клал в жбан с кунжутом, который стоял на кухне. Сверху жбана – кунжут, а внутри – денежки. Лао Гань не хранил денег в спальне, потому как боялся, что их растаскают жена с детьми. Вот и получилось, что свое добро он прятал от домочадцев, а сохранил от вора. Вор стал шарить в спальне: проверил шкафы с тумбочками, переворошил лежавшую рядом одежду, даже прошелся рукой под подушкой Лао Ганя, но весь его улов составил три с половиной юаня. Вот уж загадка так загадка, не в силах ее разгадать, вор в растерянности присел на пол у кровати. Между тем Лао Гань уже давно не спал. Молча, стараясь не выдать себя лишним звуком, он поглядывал на пригорюнившегося вора. Наконец, не выдержав, он хохотнул. Закричи Лао Гань: «Держи вора!», – вор бы не испугался, потому как много раз попадал в подобные переплеты. Но сейчас, услышав чей-то смех, да ладно бы нормальный, а то с жутким присвистом, вор жутко перепугался и уже сам с воплем: «Вор!» – выскочил из дома. Но выскочил он все-таки не с пустыми руками: выбегая за дверь, он успел прихватить висевшую на стене куртку Лао Ганя. Денег в ней не лежало, да и от кожаной было лишь название, прямо как ресторан Лао Ганя: не ахти какое заведение, зато звучит ого-го! Однако в кармане той куртки лежала тетрадь в клеточку. Дело в том, что рядом с «Синьчжоуской резиденцией вкуса» находился рынок, а прямо за ним – стройплощадка. Поэтому в ресторан к Лао Ганю частенько заглядывали торговцы с рынка и рабочие со стройки. Данной публике изыски не требовались, народ приходил просто поесть. Это и подтолкнуло Лао Ганя прибегнуть к разного рода уловкам. У посетителей «Синьчжоуской резиденции вкуса» много денег не водилось, а бывало, что и они вовсе заканчивались, и в таких случаях Лао Гань кормил людей в долг. Приходя по одному, они в долги не влезали, ведь всегда заранее известно, во сколько обойдется заказ. Но доведись им прийти компанией из трех-пяти человек, приглашающая сторона легко могла и просчитаться. На халяву-то поесть всякий горазд, то одного гости захотят, то другого, а приглашающий знай себе хорохорится, выполняет любые прихоти. В результате денег не хватает и приходится оформлять долг у Лао Ганя, а потом возвращать при удобном случае. Записи этих расчетов и хранились в той самой тетрадке. Сама же тетрадка лежала во внутреннем кармане куртки. Вообще-то говоря, раньше Лао Гань не клал ее в карман, а вешал на гвоздик на стене рядом с курткой. Но однажды в его «Синьчжоускую резиденцию» заглянул торговец бараниной Лао Та, уроженец Внутренней Монголии. Пока он ждал свой заказ, от нечего делать снял с гвоздика тетрадку и стал ее изучать, то и дело громко озвучивая имена всех должников вместе с их долгами. Лао Та раззадорился, а Лао Гань, понимая, что они не одни, испугался, как бы все это не дошло до ушей должников и не сказалось на его бизнесе. Тогда он выхватил тетрадку из рук Лао Та и засунул ее в карман куртки. В тот раз он сделал это неосознанно, но постепенно это вошло у него в привычку: запишет, бывало, очередного должника и засунет тетрадку в куртку. Лао Гань и подумать не мог, что тетрадка окажется в руках вора. Записанные в ней долги по отдельности выглядели смешными, но если сложить их вместе, то выходила кругленькая сумма в тысячу с лишним юаней. На самом деле Лао Гань нутром чуял, кто в его «Резиденции вкуса» числится в должниках, у него, что называется, имелся еще и свой внутренний калькулятор. Однако пропажа тетрадки сулила ему неудачу в делах: он опасался, что без такого свидетельства должники будут увиливать от уплаты долгов. Поэтому-то Лао Гань и хотел вернуть эту тетрадку. Разговорившись со своим земляком и постоянным клиентом Ян Чжи, он узнал, что тот якобы водится с ворами. Лао Гань не стал уточнять, чем занимается сам Ян Чжи, да и последний на этот счет тоже помалкивал, тут, как говорится, не пойман – не вор. Тогда Лао Гань поинтересовался у Ян Чжи, как бы ему найти вора: «Куртка мне не нужна, а вот если он вернет ту тетрадку, я ему еще двадцать юаней в придачу дам».
Поэтому сейчас, когда Лао Гань снова вернулся к этой теме, Ян Чжи сплюнул на пол и сказал:
– Значит, как с просьбой обратиться, так это пожалуйста, а как накормить, так «платите денежки». Считай, что такое отношение и мне глаза на человека раскрыто.
Лао Гань, крепко зажав в кулаке деньги, просипел:
– Так, по-твоему, выходит, я эти деньги должен тебе вернуть?
Ян Чжи оставил его вопрос висеть в воздухе, взял сумку и направился к выходу. По пути вытирая салфеткой рот, он вдруг заметил за столиком у самой двери худенькую девушку, перед которой стояла чашка с бараньей похлебкой. Однако девушка не ела, а просто задумчиво смотрела в окно: на улицах уже зажглись фонари, мимо куда-то по своим делам торопились прохожие. Покинув «Синьчжоускую резиденцию вкуса», Ян Чжи, уже подходя к остановке, решил закурить, но, похлопав себя по карманам, вспомнил, что оставил сигареты в ресторане. Сначала он хотел было вернуться за ними, но передумал и направился к ближайшему ларьку. Купив новую пачку, Ян Чжи вытащил сигарету, зажег ее и хотел уже отправиться дальше, как вдруг его догнала та самая девушка, которую он приметил в ресторане. Поравнявшись с Ян Чжи, она предложила:
– Может, развлечемся?
Только сейчас до Ян Чжи дошло, что она была «ночной бабочкой». Ее худенькое тело и детское личико тянули лет на семнадцать-восемнадцать. Рассмотрев ее повнимательнее, Ян Чжи заключил, что она совсем не походила на опытных уличных потаскушек, которые смотрели на мужчин, словно кошки на мышек. Девица же эта, наоборот, смотрела на Ян Чжи, словно мышка на кота, да и от своих слов тут же зарделась. Она не стеснялась того, что была «ночной бабочкой», хотя ее и отличало редкое для этой профессии смущение. Именно данное обстоятельство и тронуло Ян Чжи, поэтому, не имея прежде планов развлечься, он вдруг этого захотел. Синемордый кивнул, и тогда девушка повела его в свое жилище. По дороге Ян Чжи стал задавать ей вопросы:
– Ты откуда?
– Из Ганьсу.
– Как давно занимаешься этим?
Мельком взглянув на Ян Чжи, девушка опустила голову:
– Если скажу, что со вчерашнего дня, все равно не поверишь. Я приехала в Пекин к своему брату, но не знала, что он сменил адрес, звонила ему на мобильник, но его номер больше не обслуживается. Я решила заняться этим, чтобы накопить деньги на билет. Разумеется, ты считаешь, что я вру.
Ян Чжи хохотнул:
– Мы с тобой, может быть, видимся первый и последний раз, занимайся ты этим хоть год, мне-то что? Ну а даже если начала только вчера, так мне, считай, тоже ничего особого не обломилось.
Они продолжали путь. Ян Чжи снова поинтересовался:
– Сколько тебе лет?
Девушка подняла свое лицо и ответила:
– Двадцать три.
Ян Чжи такой ответ показался неожиданным. Обычно подобные девицы занижают свой возраст, а эта, выглядя на семнадцать-восемнадцать, вдруг объявила, что ей двадцать три. Весьма честно с ее стороны.
– Как твоя фамилия?
– Фамилия Чжан, но не надо церемоний, зови меня просто Дуаньдуань.
Ян Чжи понял, что Дуаньдуань – ненастоящее имя девушки. Но раз она на него откликается, то почему бы ее так и не называть. Велика ли важность, как звать человека? Разговаривая, они уже дошли до второй остановки, но, похоже, нужно было пройти еще. Тогда Ян Чжи приостановился и спросил:
– Далеко еще?
Дуаньдуань показала вперед:
– Нет, уже пришли.
Они снова двинулись с места, но ее «уже пришли» растянулось до следующей остановки. Наконец они свернули в какой-то переулок. Место оказалось затхлое, рядком стояли три общественных туалета, смывная вода из них просачивалась прямо на улицу. Освещения здесь не было, поэтому следовало смотреть под ноги. В самом конце переулок резко заворачивал и продолжался дальше. Ян Чжи огляделся:
– Здесь безопасно?
– Братец, ты уже столько идешь за мной, и только сейчас вспомнил о безопасности.
Наконец они уперлись в тупик. В тупике стоял домишко с выходом на улицу. Заделанные известкой вкривь и вкось швы на стене делали ее похожей на пеструю тыкву. Судя по всему, раньше никакого выхода здесь не было, видимо, его вывели на улицу, когда сильно приспичило. Дверью в дом служила большая древесно-стружечная плита, которая при малейшем ветре колыхалась внутри самодельной рамы из сколоченных реек. Дуаньдуань вытащила из брюк ключ и, наклонившись к замочной скважине, открыта дверь, вошла в дом и включила свет. Прежде чем переступить порог, Ян Чжи еще раз огляделся. Только окончательно убедившись, что в переулке не было ни души, он успокоился и последовал внутрь. Дуаньдуань закрыла дверь на крючок, а Ян Чжи тем временем стал осматриваться по сторонам: они были в комнате площадью семь-восемь квадратов; у стены стояла кровать, прямо на полу громоздилась какая-то кухонная утварь.
– Свет выключить или оставить? – обратилась к Ян Чжи девушка.
Ян Чжи на секунду задумался и ответил:
– Выключить, так оно надежнее.
Девушка выключила свет, и они стали раздеваться. Оказавшись в постели, Ян Чжи сразу понял, что Дуаньдуань действительно двадцать три года. Она вела себя весьма и весьма умело. Сначала Ян Чжи взял инициативу в свои руки, но как только он погрузился в лоно Дуаньдуань, та стала его направлять. Из-за ее хрупкого телосложения Ян Чжи побаивался резких телодвижений, но кто бы мог подумать, что уже после нескольких его толчков худенькая Дуаньдуань, которую он подмял под себя, возымеет над ним полную власть. Вот тогда-то Ян Чжи и понял, как может быть обманчива внешность, как говорится, морскую воду ковшом не измерить. Ян Чжи, до того не горевший энтузиазмом, сейчас, раззадоренный Дуаньдуань, вдруг распалился не на шутку. Но в момент, когда он уже готов был разрядиться, дверь с грохотом отвалилась, под потолком с громким щелчком вспыхнула лампочка, и в комнату вломились три амбала. От их нахрапистого дыхания разило перегаром. Ян Чжи разом прошиб пот. Сначала он подумал, что нагрянула полиция, но жуткий вид этих молодчиков его в этом разубедил. Первой реакцией Ян Чжи было схватить свою одежду, но все его вещи, включая поясную сумку, уже прибрал к рукам один из вошедших. Другой товарищ без всяких объяснений подлетел к Ян Чжи и вмазал ему крепкую пощечину.
– Твою мать, как ты посмел насиловать мою жену!
Ян Чжи, стоя в чем мать родила, оставил неприкрытым лицо и пытался защитить свое хозяйство:
– Это какая-то ошибка.
Он взглянул на Дуаньдуань, а ту как подменили: закрывшись ладонями, она стала причитать:
– Я готовила ужин, а он проник в дом, схватил нож и затащил меня в постель.
С этими словами она показала на подоконник, на котором лежал какой-то скребок. Третий амбал схватил его в руки и направил в сторону Ян Чжи:
– Выбирай: полицию вызовем или сами договоримся?
Только сейчас до Ян Чжи дошло, что он напоролся на шайку грабителей, в которой Дуаньдуань играла роль наживки. А Ян Чжи по неосмотрительности на нее клюнул. Сейчас он в полной мере понял, как может быть обманчива внешность, и что значит «морскую воду ковшом не измерить». Амбал, схвативший вещи Ян Чжи, бесцеремонно стал их обшаривать. Он достал из карманов мобильник, кошелек, из кошелька вытащил деньги с кредитками. Потом очередь дошла до сумки, длинный ремень которой он завязал в узел; в сумке он также нашел толстую пачку купюр. Вытащив все деньги, он наткнулся на удостоверение, взял его и вслух прочитал:
– Лю Юэцзинь.
Оторвавшись от документа, спросил:
– Ты – Лю Юэцзинь?
Поникшему Ян Чжи не хотелось отвечать ни на какие вопросы. Но это никого не волновало. Бандит снова стал изучать фотографию, сравнивая ее с физиономией голого Ян Чжи, после чего изрек:
– Не похож.
Тут Ян Чжи осенило, что все его несчастья начались с посещения «Синьчжоуской резиденции вкуса» Лао Ганя, а во всем была виновата его сумка. Ведь именно из нее Ян Чжи вытаскивал деньги, которые увидела Чжан Дуаньдуань, когда он расплачивался в ресторане.
Глава 2. Жэнь Баолян
Каждый на стройке знал, что Лю Юэцзинь – вор. Обычно воры промышляют на улицах либо обчищают дома, а Лю Юэцзинь ни того ни другого не делал – воровал он у себя на стройке. При этом проволока, кабель и трубы его не интересовали – интерес для него представляла столовая. Лю Юэцзинь был поваром. И воровал он даже не в столовой, а на рынке. Каждое утро в обязанности Лю Юэцзиня входила покупка продуктов. Собственно, и на рынке он ничего не крал: будь то зелень, редька, капуста, картошка, лук или мясо – за все он платил исправно. Но учитывая, что на стройплощадке трудилось несколько сотен ртов, за раз Лю Юэцзиню приходилось покупать помногу всего, а это давало возможность поторговаться. Если ему удавалось за цзинь3 скинуть пять фэней4, то за несколько десятков цзиней он уже мог сэкономить несколько юаней. Кроме того, было выгодно заходить в одни и те же лавки, а не бегать по разным продавцам. Или взять, к примеру, мясо, оно ведь тоже бывает разным: филейная часть, грудинка, шея – и стоит все по-разному. В кругу рабочих бытует мнение, что есть прямая взаимосвязь между бычьими шеями рабочих и тем мясом, которое каждый день им готовил Лю Юэцзинь. Но, как говорится, не пойман – не вор, а Лю Юэцзиня поймать не удавалось, поэтому и назвать его вором тоже было нельзя. Народ же на стройке злился не из-за наличия вора, а из-за того, что его нельзя было поймать. Бригадир-подрядчик Жэнь Баолян сокрушался: «Я раньше думал, что не пойман – не вор, а тут выходит, не пойман – а вор».
Лю Юэцзинь и подрядчик Жэнь Баолян дружили уже десять с лишним лет. Жэнь Баолян был хэбэйцем из Цанчжоу5, а Лю Юэцзинь – хэнаньцем из Лошуя6. Шестнадцать лет назад Жэнь Баолян, отсидев два с лишним года, вышел из лошуйской тюрьмы, В этой самой тюрьме поваром тогда работал дядя Лю Юэцзиня, Ню Дэцао. Пока ему не исполнилось сорок лет, его огромные глазищи светились, словно два прожектора. А в тот год, когда он отметил свое сорокалетие, у него обнаружилась катаракта, и с тех пор все перед ним сливалось, словно в тумане. Пока Ню Дэцао видел хорошо, речь его была неторопливой, а едва в глазах появился туман, он стал разговаривать очень громко. Завидя кого-нибудь, он тотчас восклицал:
– Зрение – это еще не все, я людей сердцем чую.
Когда Ню Дэцао был еще здоров и Лю Юэцзинь вместе с матерью ходил к бабушке, Ню Дэцао с ними практически не общался, поэтому Лю Юэцзинь его побаивался. Хотя кашеварил Ню Дэцао при тюрьме, гонору у него было хоть отбавляй: и не оттого, что он работал поваром, а оттого, что работал он в тюрьме. Повара из ресторанов каждый день выкладывались как могли, а у тюремного повара была прямо противоположная задача. Заключенные может и хотели бы хорошо покушать, да кто бы им дал: триста шестьдесят дней в году их трехразовое питание неизменно составляли соленья, жидкая кашица да пампушки. В ресторанах чуть что клиентам не по вкусу – повар крайний, а заключенным что ни подадут – они лишь помалкивают. А случись им пересечься с поваром, так они еще и заискивать начнут. Повара из ресторанов презирали Ню Дэцао, а тот презирал их: «Едрить твою мать, везде заведено, чтобы повара опекали клиентов, еще поискать надо, где наоборот».
Однако, когда у Ню Дэцао появилась привычка драть глотку в разговоре, народ приноровился им, незрячим, помыкать. Сослуживцы или знакомые при встрече любили шлепнуть его по шее. Бывало, огреют звучным шлепком по загривку и поминай как звали, а Ню Дэцао оставалось только гадать, кто это был. Как-то раз зимой, когда Лю Юэцзинь вместе с матерью пошел в тюрьму проведать дядю, тот взял его с собой на рынок, чтобы прикупить солений. Вдруг к ним подошел один из знакомых Ню Дэцао и огрел его по шее. Ню Дэцао уже привык к такому обращению, а вот восьмилетний Лю Юэцзинь решил заступиться за дядю, поэтому пнул и обругал обидчика. Тот никак не ожидал такого поворота и дал мальчику оплеуху. Лю Юэцзинь заплакал, вокруг собралась толпа, а Ню Дэцао недовольно пожурил племянника, мол, это же просто шутка. Но когда они уже уходили с рынка, он погладил его по голове и, прослезившись, сказал:
– Верно говорят, что на тигра лучше идти с братьями, а на войну – с отцом.
С тех пор они и сблизились. Когда за решетку попал Жэнь Баолян, Лю Юэцзинь уже женился. В те времена Жэнь Баолян мотался на грузовике по Китаю, скупая и перепродавая уголь, зерно, удобрения и хлопок. Работа эта была сезонная, поэтому весь свой заработок он потом вкладывал в закупку нового товара. Как-то раз он вез из Гаою, что в провинции Цзянсу, целый грузовик живых крабов, а направлялся он в провинцию Шэньси, в Тунгуань. Когда же он проезжал через пост транспортной инспекции в Лошуе, его тормознули. Сказали, что параметры грузовика превышают стандарты. Тогда Жэнь Баолян по-тихому сунул в карман полицейского двести юаней, тот не возражал. Жэнь Баолян завел уже было машину, чтобы ехать дальше, но тут из будки к нему направился еще один полицейский. Он попросил заново предъявить документы и, придравшись к чему-то, объявил, что машина подлежит задержанию. Жэнь Баолян не собирался раскошеливаться по второму кругу. Между тем он глянул на свой живой товар: крабы, источая пену и тараща глаза, проявляли нетерпение. Жэнь Баолян тоже стал заводиться: один, видите ли, придирается почем зря, другой, прикарманив деньги, вообще ушел, не считая своим долгом помочь – как тут не взбеситься? Жэнь Баолян выловил первого полицейского и потребовал свои деньги обратно, но тот воспротивился, сказав, что никаких денег не брал. Между ними началась потасовка. Полицейский схватил свою дубинку и принялся колотить Жэнь Баоляна, но тот после трех ударов дубинку отобрал и огрел ею полицейского. Если три удара полицейского пришлись по плечу, пояснице и спине Жэнь Баоляна, то один удар Жэнь Баоляна обрушился обидчику прямо на голову. И этого хватило, чтобы полицейский, окровавленный, грузно повалился на землю. Если расколошматить черепушку обычному смертному, то, как говорится, невелика беда, но совсем другое дело, если пострадала черепушка полицейского. В итоге небольшая ранка с несколькими каплями крови после больничного освидетельствования превратилась в сильное сотрясение мозга, к этому еще прибавили оказание противодействия лицам при исполнении служебных обязанностей, и Жэнь Баоляна осудили на два года и восемь месяцев.
Как-то раз Лю Юэцзинь отправился в город за поросенком. У него была одноклассница, Ли Айлянь, а у той – двоюродный брат, Фэн Айго. Этот самый Фэн Айго украл в соседней деревне быка и корову с двумя телятами, за что тоже попал за решетку на восемь месяцев. Ли Айлянь рано лишилась родителей, поэтому с малых лет ее растила тетка. Раз в месяц в тюрьме устраивали день свиданий, и хотя этот день еще не настал, Ли Айлянь пользуясь тем, что дядя Лю Юэцзиня работал тюремным поваром, попросила Лю Юэцзиня передать Фэн Айго жареную курицу. Поэтому, купив в городе поросенка, Лю Юэцзинь взял жареную курицу и зашел к своему дяде Ню Дэцао. Ню Дэцао вызвал из камеры Фэн Айго, которого привели прямо в тюремную кухню. Швырнув ему курицу, дядя разрешил ему пристроиться и поесть в углу. Когда курица была уже наполовину съедена, из камеры кто-то закричал:
– Это я – Фэн Айго! Это я – Фэн Айго!
Тогда только выяснилось, что курицу грыз вовсе не Фэн Айго, а хэбэец Жэнь Баолян. Когда Ню Дэцао пришел за Фэн Айго, тот, уже два дня мучаясь поносом, вышел в туалет. Поэтому на кухню вместо него привели его сокамерника Жэнь Баоляна. Разобравшись что к чему, Ню Дэцао подошел к Жэнь Баоляну и влепил ему затрещину:
– Едрить твою мать, а в Хэбэе жареных куриц не делают? – Пнув заключенного, он добавил: – Хотел меня одурачить? Ладно бы кто другой осмелился, а тут еще ваш брат начинает мне мозги пудрить!
С этими словами он схватил скалку и набросился на Жэнь Баоляна. Лю Юэцзинь наблюдал, как заключенный, обхватив руками голову, молча терпит побои, при этом пытаясь дожевать свою курицу. Наконец Лю Юэцзинь не выдержал и бросился к Ню Дэцао:
– Дядя, оставь его, подумаешь, какая-то курица. Теперь ее все равно из него не выколотишь.
Тут Жэнь Баолян заплакал:
– Курица тут ни при чем, просто за два с лишним года меня еще никто не навестил.
Прошло два года и восемь месяцев, и Жэнь Баолян вышел из тюрьмы. Первое, что он сделал, это навестил Лю Юэцзиня в его деревне Люцзячжуан. С собой он принес десять отборных цыплят. Спустя пять лет Жэнь Баолян стал подрядчиком на стройплощадке в Пекине. Видеться с Лю Юэцзинем они перестали, но письмами обменивались. Прошло еще пять лет, Лю Юэцзинь развелся и, пытаясь пережить тяжелый период, уехал из Лошуя в Пекин, под крыло Жэнь Баоляна, который устроил его на стройплощадке поваром. Если бы Жэнь Баолян не был начальником Лю Юэцзиня, они бы остались друзьями, но теперь, когда один стал руководителем, а другой подчиненным, друзья перестали считаться таковыми. Собственно, Жэнь Баолян мог сказать, что Лю Юэцзинь ему друг, а вот Лю Юэцзинь сказать то же самое про Жэнь Баоляна уже не имел права. Или скажем так: наедине они могли считаться друзьями, а на людях им следовало держать дистанцию. Лю Юэцзинь все это прекрасно понимал, поэтому наедине с Жэнь Баоляном обращался к нему просто «Баолян», а при посторонних тотчас величал его «управляющий Жэнь». Жэнь Баолян, видя такое понимание с его стороны, а также помня о случае с жареной курицей, хоть и знал про махинации Лю Юэцзиня, смотрел на них сквозь пальцы. Но как-то раз Лю Юэцзинь напился, а рабочие, составлявшие ему компанию, стали перемывать кости Жэнь Баоляну. Рабочие есть рабочие – у них всегда будет иметься зуб на подрядчика, а вот Лю Юэцзиня словно подменили. Если раньше он, прежде чем что-то сказать, думал головой, то сейчас, хватив лишнего, потерял над собой всякий контроль и присоединился к сплетникам; язык у него развязался и молол без остановки. Тогда-то он и рассказал, что Жэнь Баолян десять с лишним лет назад сидел в лошуйской тюрьме, вспомнил и про случай с жареной курицей. Все эти разговоры дошли до ушей Жэнь Баоляна. Вообще-то, он не стыдился своего прошлого, а иногда даже подначивал: «Да я, твою мать, за решеткой сидел, так что мне теперь никакие выродки не страшны!». Но то, что позволено говорить о себе человеку самому, не позволено говорить другим. Более того, что позволено говорить другим, не позволено Лю Юэцзиню. Так что этот случай окончательно разорвал их дружбу. Сначала Жэнь Баолян хотел было вообще прогнать Лю Юэцзиня, да только совесть его останавливала. Тогда он, не подав виду, оставил Лю Юэцзиня работать, как прежде, на кухне, но ходить за покупками запретил. Он надеялся, что Лю Юэцзинь сам поймет, что ловить ему здесь больше нечего, и уйдет. Очень кстати у Жэнь Баоляна объявилась племянница, которая, окончив школу не смогла поступить в университет и теперь тоже приехала из Цанчжоу в Пекин, надеясь на помощь Жэнь Баоляна. Тот тут же пристроил ее в столовую и обязал ходить за продуктами. Лю Юэцзинь понимал, что виной всему была лишь одна его фраза, сказанная под градусом. Он тоже хотел уйти, потому как при сложившихся обстоятельствах общаться с Жэнь Баоляном ему было невыносимо. Однако в Китае, где дефицит всего, кроме людей, взять и быстро найти другое рабочее место не так-то просто. Другими словами, устроиться разнорабочим на стройплощадке – это пожалуйста, а вот поваром на кухне – куда сложнее. Поэтому хоть вся эта ситуация и напрягала Лю Юэцзиня, он решил сначала найти место, а потом уже уходить. Племянницу Жэнь Баоляна звали Е Лянъин. В отличие от худосочного Жэнь Баоляна, Е Лянъин была толстушкой и в свои девятнадцать весила сто пять килограммов. Вдобавок при такой комплекции у нее не наблюдалось никаких женских форм. Е Лянъин с радостью приступила к своим обязанностям. С утречка пораньше она садилась на велосипед с тележкой и, вихляя задом, отправлялась на рынок за продуктами. Стоимость каждой покупки она аккуратно записывала, учитывая все, будь то лук или чеснок. Спустя месяц она исписала две толстых тетради. Но откуда ей было знать, как следует вести дела на рынке? В результате обнаружилось, что Е Лянъин за прошедший месяц потратила на продукты на две тысячи больше, чем тратилось раньше, что, впрочем, не отразилось на качестве питания. Когда в конце месяца настала пора подводить счета, Е Лянъин вручила Жэнь Баоляну свои тетради, а тот разорвал их в клочья и, бросив на пол, сказал:
– Следует признать, что ты – честный человек. – Следом он вздохнул: – Но лучше бы ты воровала.
Жэнь Баолян сместил Е Лянъин и отправил на кухню подогревать пампушки да готовить рис, а покупку продуктов снова возложил на Лю Юэцзиня. Но тот вдруг стал набивать себе цену и с кислой физиономией заметил:
– Управляющий Жэнь, у меня уже возраст не тот, что бы бегать по лавкам. – Сказав это, он добавил: – Так что лучше не серчайте на свою племянницу.
Такое поведение взбесило Жэнь Баоляна:
– Лю Юэцзинь, ты поимел меня, я – тебя, кончай уже свой выпендреж, а то доиграешься, и я пошлю тебя ко всем чертям!
Только тогда Лю Юэцзинь сел на велосипед с тележкой и, посмеиваясь в душе, поехал на рынок.