Cytaty z książki «Тайна по имени Лагерфельд»
Ив слишком печется о своей личной славе. Владелец марки, семья Вертеймер, смотрела в другую сторону и искала того или ту, кто смог бы продолжить дело несравненной мадемуазель. В начале 80-х годов Карл окружен ореолом своих успехов в Домах Chloé и Fendi, а также многих других брендов, для которых он трудится, разъезжая по всему миру. У него репутация трудоголика. Он мало спит, встает в пять утра, беспрестанно рисует. Садится в самолет, прилетает в Милан, а через несколько часов улетает. Между делом утверждая всю коллекцию и придумывая новые платья. «Однажды я видел, как он, пробуя равиоли, попросил пару фестонных ножниц, кусочек меха… И жик, жик, жик, вырезал из меха равиоли! Их пришили к манто, получилось манто с меховыми равиоли, и это сработало! И все было так»10, – улыбается Эрве Леже. Эта работа роскошного «наемника» позволяет ему порхать от одного Дома к другому, от одной идеи к следующей, никогда не смешивая стили и не теряя оригинальности. Кроме того, что Карл фонтанирует идеями, у него репутация кутюрье, не обескровливающего бренды ради собственной выгоды. Он уважает их историю, их самобытность, соблюдает их законы, а затем наводит лоск, осовременивая их.
В конце 60-х и начале 70-х годов Модный дом, меняя коллекции, задающие ритм модным сезонам, под руководством Лагерфельда приобретает больше свободы. «Обуженные жакеты и блузки в цветочек, все это в стиле ретро, но киношного ретро: кино в ту эпоху играло очень большую роль, и он ужасно много почерпнул из него. Он рисовал свободную, романтическую и в то же время ранимую женщину»6, – подводит итог Венсан Дарре.
Так, в ритме движения карандашей по бумаге, протекают часы и дни, похожие друг на друга. Подросток продолжает читать, мечтать и рисовать в белом доме, скрытом за занавесом из деревьев, еще не разорванном реальностью. «Я жил в неком прошлом, которого я не знал и которое мог вообразить»33. Журналы, привезенные отцом, как и картина Менцеля, скрывают реальность, приглушая жестокость атак. Все происходит так, будто ребенок бессознательно продолжал жить, обожествляя то, что война и бомбы окончательно сметают с лица Земли: тот старый мир, тот немецкий пейзаж с особняками, его дворцы с анфиладой салонов, с драгоценной деревянной обшивкой стен, с потолками, расписанными в виде голубых небес, населенных ангелами, с украшенными статуями садами, фонтанами, потаенными уголками, всю ту утонченность, высшей степенью воплощения которой был XVIII век. Там, в комнате, он закладывает основы своего собственного мира, чтобы лицом к лицу столкнуться с не столь роскошной реальностью.
Среди Домов, на которые он работает, – прославленный итальянский бренд меха Fendi, который он осовременивает. На краешке стола он рисует две соединенные буквы F, одна из которых перевернута, обозначая Fun Fur, мех для удовольствия. Рисунок становится логотипом торговой марки. Так начинается сотрудничество, которое станет одним из самых продолжительных в истории моды. Карл Лагерфельд обращается с мехом как с тканью, с бесконечной гибкостью, облегчая формы манто. Во время своих поездок к югу от Альп он останавливается в квартире, которую сестры Фенди предоставляют в его распоряжение в Риме. Когда он приезжает, все готово. Он смотрит, дает советы, уезжает. Теперь он носится из одного офиса в другой, меняя самолеты, стили, материалы, своих собеседников. Как вихрь. «От Fendi, где он обновляет меха, он переходит к Chloé, где создают очень женственные, романтичные наряды с массой кружев…»10 – подчеркивает Эрве Леже. Начавшийся процесс неостановим. Есть некое исступление в том, как успешно он завершает свои все более и более многочисленные проекты, вызывающие широкое одобрение; он наслаждается рисунками, выполненными как будто тайком от всех, как бывало с первых лет его пребывания в Биссенморе… Можно подумать, что вместо него действует двойник. Просто Карл работает быстро и хорошо.
И пусть он вынужден оставаться в тени, мир моды все равно в курсе того, что за ближайшей коллекцией Chanel скрывается Лагерфельд. Все ждут, когда он примет решение. Как говорит журналистка Жани Саме, многие сомневаются в том, что немецкий кутюрье сможет разжечь пламя французской легенды: «Когда стало известно, что Карл Лагерфельд собирается возглавить Chanel, все заняли выжидательную позицию, это была неожиданная идея…»18 «Все были уверены, что он собирается убить стиль Шанель»19. 18 октября 1982 года под палатками, раскинутыми на Квадратном дворе Лувра, пресса перешептывается, с нетерпением ожидая увидеть, что придумал кутюрье. Наконец перед ними дефилируют сто двадцать манекенщиц: в коротких юбках, со взлохмаченными волосами. Карл тайком следит за реакцией. В конце дефиле он не может выйти на поклон. Он исчезает. «Первая коллекция – это был скандал, – вспоминает Эрве Леже. – Люди говорили: “К Шанель ходят не затем, чтобы увидеть вот это”. Все ожидали чего-то очень классического, но он нарушил все законы»20. На следующий день после презентации Хиби Дорси, журналистка из Herald Tribune, сообщает об этой бурной реакции: «Хорошо, что Коко Шанель мертва, потому что она не поняла бы»21. Актриса Мари-Жозе Нат, присутствовавшая на дефиле, никак не может оправиться от полученного впечатления: «Не для того я хожу к Шанель»22. Другой зритель, скорчив кислую мину, скорбит, это для него конец света: «Шанель олицетворяла Францию!»23. Соединенные Штаты Америки аплодируют смелому стилю, но Европа дуется, волнуется, сожалеет, что Коко исчезла за цепями, жемчужинами, яркими цветами. Что до Лагерфельда, то его замысел удался. «Для того чтобы вдохнуть новую жизнь в Дом, нет ничего лучше скандала. Он был на седьмом небе от счастья»24, – заверяет Эрве Леже. В прессе коллекцию напрямую связывают с его именем. И физическое отсутствие дизайнера только усиливает его ауру. После этого медийного переворота 25 января 1983 года в три часа дня в салонах на улице Камбон происходит официальная презентация готовой к продаже коллекции. Она более выдержанная, более классическая и, не теряя энергии новизны, завоевывает все сердца. Она всех мгновенно увлекает. «Нежданно-негаданно у всех возникло желание одеваться в стиле Chanel, тогда как за полгода до этого никто ни за что на свете не стал бы носить вещи от Chanel25, – вспоминает Жани Саме. Этой коллекцией отмечено официальное вхождение Карла в Дом Chanel и начало сотрудничества с домом Fendi, ставшего одним из самых продолжительных в истории моды, сотрудничества между брендом и его креативным директором.
за большими темными очками, когда он объясняет свои идеи, демонстрируя их на манекене. Взгляд за стеклами очков еще различим, и от лица по-прежнему веет мягкостью. Оно контрастирует с голосом, который всегда звучит уверенно. «Я делаю коллекцию дорогих платьев, коллекцию дешевых платьев, пуловеров, купальников, но я никогда не делаю одно и то же дважды, даже в другой стране»4. Чуть позже дизайнера приглашает даже Ив Мурузи, самый популярный журналист того времени, который в январе 1972 года принимает его на съемочной площадке. Карл Лагерфельд поддается игре: нужно переодеть певицу Дани в роковую женщину. Широкая публика завоевана. В это время пресса также обращает внимание на этого скромного и многоликого молодого человека: «Карл Лагерфельд […] оказывает влияние как на моду, так и на бренды. Популярная мода, кич, брюки-галифе, платья с кринолинами, он все предвидел, все придумал»5. Его работоспособность возбуждает любопытство: «Во Франции он рисует коллекцию роскошного прет-а-порте Chloé (в своей лаборатории), трикотажные модели Timwear, одежду из искусственного меха Momsier Z, перчатки Nevret… В Италии – обувь Mario Valentino, купальники, шляпы, сумки, ювелирные изделия, ткани… В Германии и в Англии – пуловеры»6. В то время как весь мир приходит в восторг, Карл продолжает прокладывать себе путь.
Карл часто наведывается во французскую синематеку, устраивающую показы фильмов золотого века немого кино. Он насыщается образами. Работает с материалами и цветами, контрастными тонами крашеного шелка. «Карл очень необычно и оригинально использовал графику, – анализирует Патрик Уркад. – Он черпал вдохновение в самых разнообразных источниках, начиная с журналов, не говоря уже о предметах, вазах, украшениях. Он без конца вырезал, перерисовывал, переклеивал… Именно так он создаст свои прославленные модели из набивной ткани, которые приобретут большую известность. Рубашки, прозрачные блузки, шейные платки, платья, пальто, жакеты, брюки […] Культура всегда была права»7. Модные показы Дома Chloé сочетают в себе цвет и движение. Не за
В 1930 году, когда Отто женился, ему было сорок девять лет, а Элизабет – ровно тридцать. Он был немолодым и сдержанным, но внимательным. «Он говорил мне: “Проси у меня что хочешь, но не в присутствии твоей матери”»22, – вспоминает Карл. Отец восполняет то, что Элизабет не может дать своему сыну, и прежде всего – доброжелательную мягкость. «Мать твердила мне: “Если ты хочешь сказать глупость, говори скорее, не будем терять время”»23, – часто рассказывает Карл Лагерфельд, приводя множество примеров на первый взгляд немотивированной жестокости. «Всю жизнь она занималась тем, что говорила мне гадости. “Нужно вызвать драпировщика, у него слишком большие ноздри, нужно завесить их шторами”. Разве так говорят ребенку? Я обожал тирольские шляпы, но она говорила мне: “Ты похож на старую лесбиянку!”»24. Его длинные черные волосы, как ручки вазы, обрамляют лицо с обеих сторон… «Мать сказала мне: “Ты знаешь, на кого ты похож? На глиняную миску со Страсбургской мануфактуры”»25. Устав от того, что сын мешается у нее под ногами, устав слышать вопросы на самые странные темы, она завела привычку избавляться от маленького надоеды, изводя его насмешками. «Маленький Карл пытался играть на пианино. Он брал уроки и время от времени наигрывал какую-нибудь пьесу»26, – рассказывает немецкий историк Рональд Хольст. Однажды, когда он репетировал на семейном инструменте, мать бросила ему: «Прекрати играть, не шуми. Рисуй. По крайней мере, будет тихо»27, – сообщает он. Его мать – нежная и резкая, негодующая, но аристократичная до кончиков ногтей, высокомерная в обществе, но крайне вежливая со своей прислугой, ненавидимая и обожаемая, до ужаса странная. Его мать – парадокс и образец для подражания. «У меня были родители что надо: отец, который позволял мне все, и мать, которая ставила меня на место и раздавала подзатыльники»28.
Его подход не меняется: прежде чем впрячься в работу, он хочет овладеть предметом. «Необходимо было иметь энциклопедические знания о Доме, понять важность мадемуазель Шанель для французской моды и актуализировать ее, продвинуть вперед и представить по-новому»12, – заявляет Эрве Леже. Карлу Лагерфельду хорошо известна история Шанель, но он хочет углубиться в нее, дойдя до самых истоков. Проблема в том, что архивы не сохранились. По словам Леже, «он сам купил или попросил купить на блошином рынке старые журналы. Тонны и тонны старых газет в нескольких экземплярах»13. «Когда его что-то интересовало, он вырывал страницу. Он делал из них альбомы, ставшие основой для его вдохновения. Он один был настоящей поисковой системой: Googlе еще до того, как появился Google»14. Книги сложены стопками. Карл просматривает их, черпает вдохновение, делает вырезки, сортирует, упорядочивает, изучает с мыслью о Шанель. На смену теории приходит практика. По вечерам он отправляется в «Палас». Как всегда, для того чтобы проверить, заново рассмотреть во всех деталях живую материю. Девушки, покачивающие бедрами… Они купили на блошиных рынках старые пиджаки и носят их с джинсами… Когда всем кажется, что веселые ночи будут продолжаться вечно, он возвращается к себе и снова работает. Когда он отдыхает, возможно, ему во сне является Шанель. Она приходит, чтобы поговорить, подсказывает ему линии, материалы. «Все, что я сделал хорошего за свою жизнь, я видел во сне. Поэтому у меня рядом с кроватью всегда лежит блокнот для зарисовок»15. Он рисует тщательно, сновидения смешиваются с призраками «Паласа» и цитатами, почерпнутыми из журналов и книг. На его рабочем столе – ворох рисунков, намечающих контуры его первой коллекции, которая в то время еще называется не «прет-а-порте», а «бутик». Удастся ли ему то, что не удавалось никому уже десять лет? Достойный ли он наследник? Или, скорее, актер, который сможет исполнить роль? Пока у него продолжается контракт с Chloé, он не может официально работать на Chanel. Значит, ему придется дергать за веревочки, оставаясь в тени. Он звонит Эрве Леже и
