Czytaj książkę: «Молчун-гора»
Они шагали рядом – два мира чувств и понятий,
неспособные сообщаться.
Уильям Голдинг
– Почему она одна стоит? А не с детьми играет? Вон, смотри, как бегают все, – сказала тихим, скрипучим голосом женщина.
– Хочет и стоит, тебе, что не сидится? Отстань от ребенка, – посмотрев на свою дочку, стоявшую в луже, а потом на жену, ответил мужчина в шляпе. Его руки непринужденно развалились на спинке скамейки, – Ты бы предпочла бегать за детьми как другие родители, спокойный у нас ребенок. Хорошо же.
– Пойду отведу ее к детям, – вставая, буркнула самой себе женщина, даже не глядя на своего мужа.
– Ань, что к ребенку пристала, за то следить не надо, ей еще лет мало для беганья с другими, упадет еще, только ходить научилась, – собрав руки, ответил он, тоже сам себе.
Наблюдая за своей женой, он немного вытянулся.
Маленькие, светлые кудри прыгали в такт шагам; юбка шелестела, стараясь разгладить полосы замятин. Немного располневшая женщина подошла к своей дочке.
Она стояла спиной к родителям; в зеленых, резиновых сапогах, практически по середине лужи и водила палочкой: туда-сюда. По мутной воде шли полосы, еле заметно исчезая по темным краям асфальта. Поднимаясь волнами чуть выше подошвы сапог. Её мама подошла к ней, наклонилась и взяла девочку за руку. Девочка вздрогнула и краем глаза посмотрела на свою руку.
“Мама”
Продолжая так же смотреть на рябь. Платьице в цветочек покачивалось вместе с ней.
Мама потянула её и повела в сторону песочницы, ближе к другим детям.
– Вот, смотри, все играют и ты поиграй, – сказала мама умоляющим тоном, – Подружись с кем-то. А то что ты все в луже стоишь, как будто бросили тебя. Я смотреть не могу на тебя. Вот, и дети бегают друг за другом. Может хоть на качелях покатаешься, – рука дернулась в другую сторону, и они пошли в сторону качелей, – но тут мама резко остановилась, – Ну, чего ты хочешь? Качели? Песочница? – наклоняясь над девочкой, – Леся?
Девочка смотрела на палочку у себя в руке, немного качая ей, как будто она все еще стоит на небе и разгоняет облака. Мама опять потянула её.
– Ты меня не слышишь? Не хочешь играть, домой тогда пошли. Идем домой, – обращаясь уже к отцу дочки, таким же скрипучим, тихим, не меняющимся тоном, – Не хочет она играть, пойдем домой.
– Моя девочка не хочет играть? Пойдем дома поиграем, – взяв на руки Лесю папа зашагал.
Они пошли протоптанной тропинкой между домами.
Не замечая усердий дворников, ранняя осень в своей красе разбрасывала листья. Блики солнца бегали по двору. В воздухе пахло пылью, хотя всю ночь капал дождь.
За все лето разогретая земля старалась напиться. Оставляя напоследок влажные листья под деревьями.
На детской площадке осталось пару мамочек и четверо детей разных возрастов, те кто постарше играл в догонялки, как заведенные, неустанно бегая друг за другом. А мальчик и девочка лет двух-трех сидели в песочнице. Копались лопатками, сгребая себе на штаны желтый песок. Их мамы собрались на одной скамье и бурно что-то обсуждали.
Леся через папино плечо смотрела на детей, детскую площадку, деревья.
– Что ты к ней пристаешь, она маленькая еще, не понимает, что ты от неё хочешь; свежим воздухом дышали, хорошо сидели, – сказал папа, смотря на свою девочку, а она заулыбалась и отвернулась.
– Юр, что теперь с ней не разговаривать, если она не понимает? Я её тоже не понимаю.
– Ей два года, через годок и начнет понимать, – и только обратив внимание на ноги девочки добавил, – Жара такая, а ты ей сапоги одела.
– Боялась, что ноги промочит, – и по привычке, остаток слов она сказала еле слышно, – Да, тут уже все высохло, но как знала, что в лужу будет лезть.
Папа стянул с неё одной рукой сапоги, освободив вспотевшие ноги. Она перебрала пальчиками и сжала их.
Небо и деревья скрылись под козырьком подъезда и стало темнее, звуки бегущих детей тоже зашли в подъезд и растворились в полутьме. Ступени, обрамленные зеленой каймой, поднимались, четко поворачивались, устремляясь все выше.
Коричневые двери.
После щелчка выключателя, коридор квартиры освежился. Цветы на обоях при таком освещении казались еще бледнее. Семья зашла в квартиру. Папа поставил Лесю на пол, и она побежала в свою комнату.
Мама ей что-то сказала или позвала, но она не обратила внимание и села играть в игрушки, что дожидались ее на полу. Наверное, через мгновение, как только девочка присела на пол, вошла мама и потянула ее куда-то. Она бурчала, что дочка никогда ее не слышит, а затащив в ванну, подхватила Лесю подмышку и принялась мыть ее руки. Тянув и растирая ладони дочки душистым мылом. Вода была холодная и девочка вжалась, саму в себя.
“Ай-Ай-Ай”
Жесткое полотенце немного согрело руки, Леся посмотрела на маму, дожидаясь, что будет дальше. Но мама, ничего не сказав, пошла на кухню.
Постояв по середине коридора Леся убеждалась, что мама больше ничего не говорит ей. Мама загремела посудой, и девочка спокойно пошла в другую сторону квартиры. Проходя темный коридор, двигаясь вправо к открытым, стеклянным дверям гостиной.
Папа уже сидел на своем любимом месте, на диване, справа, ближе к окну. Наперевес, перебирая стопки газет вперемешку с книгами, лежащими на тумбочке сбоку. Там же рядом стоял торшер, припечатываясь и придерживая оранжевые занавески, мама их каждый день открывала и бурчала, что из-за тумбочки одни неудобства.
Девочка стояла в дверях, наблюдала за папой, выбрав все же первую и свежую газету, он уселся поудобнее. Жестко зашелестели страницы, глухо и так явно, Леся, не дожидаясь полного разворота станицы, заторопилаль в свою комнату. Звук погнался за ней. Она от него.
Девочка терла уши, но звук застрял в ушах и не хотел оттуда выходить. Закрыла их, надавливая, и понемногу противно-щекотавший звук начал растворятся.
Одни выходные были похожи на другие, различие в чтение, еде, что готовила мама. И несмотря на напряженность, они обязательно вместе гуляли. Не всегда далеко, к реке, в разные стороны природы, на детскую площадку. А придя домой, все растворялись в квартире.
Выходные заканчивались.
Папа непременно глубоко вдыхал и выдыхал, а мама, как и всю рабочую неделю ходила туда-сюда по комнатам что-то прибирая. Сумбур ходил вместе с ней, она поправляла все, что до этого не поправила, бурчала, что все заняты не теми вещами. Леся не так играет, да и вообще может упасть с дивана.
– Зачем ее туда посадил? – придя из кухни спросила она. Папа с дочкой сидели рядышком. Леся играла в кубики, а папа читал книгу. На маму никто не обратил внимания, и она ушла. Через минут десять она пришла вновь, взяла дочку на руки и унесла на кухню.
– Вот, на, на буквы посмотри лучше, – усаживая в детское кресло сказала ей мама, на столике уже лежал букварь, – тут и безопаснее, а то как упадешь с дивана и шею себе сломаешь.
Ее креслице стояло на полу рядом с холодильником. С него Леся видела деревянный низ стола и край кувшина с водой, стоявший на нем. Под столом все так же висели пучки сухих трав, какие-то белые мешки, которые не раз она порывалась потрогать. Иногда ей удавалось урвать момент, когда мама убиралась в другой комнате и она аккуратно пробиралась на кухню. Понюхать, изучить мешочки в которых хрустела трава. Пучки же трав как всегда немного осыпались на пол. Серо-желтые пупушки висящие верх ногами пахли еле уловимой из-за пыли сладостью, и щекотав нос, падали. Леся посмотрела себе под ноги, и присев, по одной штучке собрала пушистые горошинки в ладонь. И понесла свою добычу к себе в комнату.
Леся немного вздрогнула от воспоминаний. Мама нашла эти пупушки в коробочке и очень долго ей что-то объясняла, не давая уйти, держа за плечи.
Она осмотрела кухню, пытаясь догадаться, что готовит мама. Разноцветные буквы были похожи на те, что были и на кубиках. Было жарко от плиты, а красные завязки фартука помяли халат. Мама начала монотонно что-то резать.
“Раз. Раз. Раз. Раз. Раз”
Девочка начала вырываться из стульчика, стонать, трепыхаться.
“Раз. Раз. Раз”
– Что такое? – не прерываясь спросила мама, – Сиди книжку смотри, что не так?
“Закрыть уши. Надо. Давай закроем. Закрыла. Не помогло.”
Звук прекратился.
Мама освободила Лесю и поставила на пол.
“К себе. Надо идти. Дверь открой. Не могу. Открой дверь. Не могу.”
– Тебе дверь открыть?
“Открыть”
– Леся, тебе открыть дверь?
Девочка подошла еще ближе к двери.
– Ладно, иди.
“Открыть дверь. К себе. Скорее. Давай” – девочка побежала к себе в комнату, автоматически прикрыла за собой дверь. И села в углу за ней.
“Тихо”
Она положила голову на колени.
– Что ты делаешь? – взволнованно и медленно произнес знакомый голос, – Леся! Пойдем есть! Ты так давно сидишь? Что случилось? Ты ударилась? – мама взяла ее на руки и понесла на кухню, – Никогда не слышишь, как я тебя зову.
Папа уже ел золотистый суп, сверху Леся посмотрела на то, что не могла видеть со своего стульчика и опять оказалась в нем.
Стол стоял на проходе: напротив двери, окна, посередине у стены. У каждого была своя сторона стола и со своего места Леся видела только папину макушку.
Сзади гудел холодильник, иногда он заполнял всю кухню этим гулом, и Леся не могла слышать, о чем говорят родители, не могла сдвинутся под тяжестью этого звука. И мама в такие моменты начинала её кормить, говоря что-то. А девочка просто замирала в ожидании, когда холодильник умолкнет. А потом оставалось успеть доесть, пока он не щелкнет и не начнет опять уплотнять пространство вязкостью.
Дни заканчивались ужином и с разными вариантами подготовки ко сну: глажением белья, мытьем, тишиной и темнотой комнаты с нечеткими тенями деревьев. Чтение сказок на ночь от мамы или радио из кухни вещало детские программы.
Мама постоянно была чем-то занята, Леся бывало ходила по квартире туда-сюда, не зная чем заняться. И останавливалась на интересе, что делает мама. Как она гладит белье, какой запах наполняет комнату. Раскладывание и складывание папиных рубашек на столе в ровную стопку.
Переворачивает и теперь другую сторону прогладит. Это было простыми движениями, отлаженными и девочка представляла, как она будет с такой же легкостью гладить вещи, когда вырастет.
Интерес, вещь занимательная, но от него быстро устаешь.
И Леся возвращалась в свою комнату. Пластмассовая лиса все так же стояла на тумбочке, гладкая, жесткая, с прищуром; она смотрела и ждала, когда с ней поиграют. Резиновые мишки, заяц, ежик – были уже немного протершиеся. С ними она играла чаще, а беря в руки зайца вспоминала, как кусала ему уши, когда была совсем маленькая.
Их было приятно сжимать в руке, а набирая воздух, выдавливать щекотавшим порывом себе на лицо или ладонь.
Кукла в голубом платье сидела рядом с лисой, а с другой стороны неподвижно сидел бурый мишка. Он был ватный, очень тяжелый и мама запрещала его брать с тумбы, говоря, что – у него могут оторваться руки или ноги. Еще рассказывала, как играла с ним в своем детстве, так же боясь ему оторвать что-то.
Самым любимым занятием, которое не надоедало и не обладало формой, создавалось ей самой. Лабиринты, самые длинные дороги, много маленьких гусениц. Сидеть внутри каменной стены или собирать одуванчики. Что угодно можно было сделать из спичек и вообразить.
Мама очень долго не могла смириться со странными, опасными играми. Прятала спички. Но через какое-то время находила дочку опять за этим занятием.
Долго думая, она решила, что Леся хоть чем-то занята и не мешается под ногами; отодрала фосфорную терку от пару спичечных коробков и отдала их со словами – это твои, другие не трогай.
Как-то папа увидел, как она раскладывает что-то на полу, тоже лег, и начал собирать из той же кучки, что и дочка – основание башни.
Лесю очень заинтересовала идея делать не только плоские дома.
После этого открытия она пару раз приходила к папе в гостиную со спичками и протягивала ему.
– Что такое? Ты хочешь, чтобы я еще показал? Не запомнила? Ну, давай, неси еще. Этого мало.
Прибежавшая с горстью спичек, она стояла и смотрела как на подлокотнике дивана, ряд за рядом папа возводил башню.
– Теперь запомнила? Попробуй дальше проложить, – папа взял ее на колени и дал в руку спичку, – Вот эту клади сюда, напротив следующую. А эти по двум другим сторонам. Сначала две. На них еще две.
– Чему ты учишь ребенка, это же спички!
– Мы строим, а не поджог устраивает. Это же пальчики развивает. Да?
Леся положила следующую спичку, немного пошатнув невысокую конструкцию. Она посмотрела на папу, злиться он или нет. Но он разговаривал с мамой. Пытаясь исправить все как было, спички слетели совсем.
– Поняла, как строить? – не замечая развалины спросил папа. Леся рядом начала строить сначала, – Сначала две напротив, а потом две сверху. Да, ну вот, теперь сможешь построить высокую башню. Не сразу, но построишь.
Юрий работал на камвольной фабрике допоздна, приходя домой, когда дочка уже спала. После того как мама укладывала Лесю и закрывала дверь, к ней больше не заходили, думая, что она спит. А девочка слышала из коридора очередные оправдания папы почему на этот раз он опоздал. И на следующий день он приходил к ужину. А через пару дней опять застревал на работе.
Праздники проходили шумнее и быстрее, чем выходные. Не так часто, но все же они запоминались. Папа выдвигал из угла большой обеденный стол, ставя его рядом с диваном, приносил стулья. Передвигал мамино кресло в освободившийся угол.
Мама стелила скатерть.
“Они скоро придут. Надо убрать спички”
Приходили взрослые, садились за столом и, кажется, что никто не вставал из него. Мама как всегда суетилась, но со стороны это выглядело уместно.
Леся прижималась щекой к двери гостиной, немного выглядывая одним глазом, так, чтобы ее не было видно. Приходили всегда одни и те же люди, и двое детей, мальчики. Их отправляли сразу в детскую к Лесе. Негласно и понятно – оттуда выходить было нельзя детям. Белокурые мальчишки старались как могли, найти и заинтересоваться чем-то из Лесиных игрушек. Но просто доставали все до чего могли дотянутся. Тот что по меньше следил и повторял все за братом. Так что приходилось следить только за одним.
В первые праздники, которые Леся могла отчетливо помнить, были нервными для нее. И после них она лежала с температурой. С воспоминаниями как ее вещи раскидывали.
Основные сокровища, с которыми она играла не интересовали мальчишек.
И пристально следив за ними какое-то время, девочка успокоилась на сколько могла.
Отходя дальше и как будто за ними наблюдает вовсе не она.
Комната уменьшалась, звуки отходили на второй план, ее поглощал полумрак коридора. А отсюда уже все казалось не таким важным.
Мама вышла, вбежала на кухню за чем то, что могло срочно понадобится. Леся испугалась, но не шелохнулась, следив теперь, когда мама пойдет обратно.
“Не заметила”
И тогда она переместилась к косяку двери и начала наблюдать за взрослыми.
“Такой шум, как в автобусе на остановке. Едят и едят. О чем они говорят? Вот так все вместе? Я не понимаю о чем они говорят”
Так иногда поймает мысль, и она тянется, раскручивается, а потом обрываясь начинается с начала.
“О чем они говорят? А вон она руками машет. Чего так машет? Платье у нее страшное такое. А почему? Она сливается с ним? А машет так, как будто выделяется. А всем смешно. Но мужу ее не смешно. Она не видит? А другие что? Едят. Тоже кушать хочется. Там морковка. Но надо ждать. Мальчишки скоро не выдержат и тоже есть захотят. А что они там? Кто? Мальчишки? Они нашли сокровища? Мои сокровища? Да. Надо посмотреть. Ну, так иди посмотри. А они? Они едят. А мальчишки? Я иду. Иди. Все в порядке. Они еще не влезли туда. Мама завтра уберет все. И все. Уберет же? А если не уберет? Уберет. Поиграй с ними. Что они там делают. Не хочу. Или хочу? Что они там делают? Нет, не хочу с ними быть. Мама все уберет. Морковку бы.”
Леся опять заглянула в гостиную. Папа сидел лицом к ней в самом дальнем месте за столом.
“Увидел. Ругать будет. Нет. Он зовет. Точно зовет? И как я пойду в этот шум. Это папа, а мама? Мама будет ругать? Папа-то зовет. Иди. Он улыбается. Я не могу. Как не могу? Там много людей. Ты не к людям, а к папе. Они заняты разговором и мама на кухне, пока не заметила. Быстро.”
Леся, озираясь на взрослых, аккуратно подошла к папе.
“Все разговаривают и не замечают”
Папа весь ее маневр перечеркнул, быстро взяв и усадив на свои колени. Не успев попятится назад, она уже сидела за столом. И увидела всех очень близко, стол был такой светлый, большой и там была куча разных блюд, мисочек, бокалов. Что она не смогла все это рассмотреть. Интерес перевесил боязнь, шум, а потом вошла мама.
– Леся, иди с мальчиками играй.
– Со взрослыми интереснее, – подхватил муж той женщины, которая была самая активная. Он сидел слева от папы и улыбался девочке.
– Ну конечно интересно, – хотела было мама начать длинный монолог. Но ее кто-то перебил, и все опять закружилось.
– Как Леся выросла все-таки, большая уже. Время. Время.
“Время. Почему они улыбаются мне? Мама села, значит не будет выгонять меня. Тут и поесть можно. Но запах. Фу. Я так долго не просижу. Или просижу. Папа держит, вроде удобно. Я же не могу уйти”
Папа наложил ей салата “заячья радость” под взор своей жены, которая сидела, напротив. Но за разговорами и шутками она смягчилась.
Под конец ужина женщины как-то невзначай переместились на кухню. Их мужья остались с папой в гостиной.
– Иди поиграй, а то устала сидеть, – так же неожиданно папа поставил Лесю на пол.
Пришлось идти в свою комнату и слышать оттуда громкий смех папы. Мальчишки уже носились по всей квартире, то хлопая дверью на кухне, то забегая в гостиную. Леся нехотя вошла в свою комнату, закрыв за собой дверь.
Через какое-то время забежал один мальчик. Никого не обнаружив в комнате, он допрыгнул до выключателя и с хлопком свет погас.
Леся стояла за занавеской и смотрела на снег. Испугавшись темноты, она хотела выйти и побежать. Но снег остановил её, он становился ярче, стало видно намного лучше. Он подсвечивался соседним окном гостиной, трепетал, кружил и разрушал темноту блестками. Подоконник, за который она держалась был холодный, а ноги грелись о трубу батареи.
И этот снег заставлял ее представлять, что она летит и улетает все дальше и дальше.
“Уже и не так темно. Посмотри нет ли никого в комнате. А снег? Я не могу отвести глаза. Он все падает и падает”, – она повернулась, все же охваченная незнанием и заглянула в щелку между занавесками, – “Никого. Даже все видно. Из коридора свет. И не страшно. Теперь спокойно можешь смотреть на снег. Снег. Летит, летит, летит”
– Леся? Тут ее тоже нет. Леся, все уходят, иди прощайся.
“Снег. Я не могу оторвать глаз. Они говорили про меня. Снег падает. Меня тут не видно. А снег меня видит? Что я смотрю на него? Откуда он летит? Все закончилось. Тишина. Снег. Летит, летит, летит”
И так в один из поздних вечеров рабочей недели Юрий вернулся домой. На этот раз девочка не услышала маминых ворчаний, мама была целый день тихая. В ожидании. Может так длилось куда больше времени, чем всего один день.
– С ней что-то не так, – сказала Аня своему мужу, они уже были на кухне. Она по привычке поставила чайник, треснула плита, загорелся газ, начал шуршать, и она села на свою табуретку.
– С Лесей? С чего ты взяла?
– Ей уже 4 года, она даже не пытается говорить. Вон у Лариски ребенку три, он во всю говорит, непонятно местами, но звуки произносит.
– Все в разном возрасте начинают.
– Хватит притворятся уже, и я больше не могу, понимаешь? Не все хорошо, и она не разговаривает. И я не знаю что делать. Ты на работе постоянно.
– Я деньги зарабатываю для нас.
– Дело в нашей дочке, а не в деньгах. С ней разговариваешь, она молчит, странно себя ведет, не как другие дети, но ты этого не видишь всего. Я-то вижу. Откуда ты вообще знаешь, что все хорошо с ней?
– Хорошо, давай к врачу сходим.
– К какому врачу?
– Я не знаю.
– Я тоже не знаю. А, что если с ней правда что-то не так? Что тогда?
– Мы будем знать, что именно. Я возьму на следующей неделе выходной, вместе сходим.
– На следующей недели? Я завтра пойду.
– Ну, хорошо.
– Хорошо? Все у тебя хорошо. Наша дочь, – она поджала губы, отвернулась и ушла в ванну.
Девочка лежала, укутанная в одеяло, старалась не слушать и не смотреть на щелку света под дверью, но глаза как всегда не закрывались. Она слышала, как мама в ванне плачет, а на кухне папа налил себе чай.
“Говорить, я должна говорить. Мама плачет. Не хочу, чтобы она плакала. Говорить. Просто сказать, что я могу сказать. Я понимаю, что она мне говорит. Просто не могу. Я могу. Скажу, завтра скажу. Или нет. Что я скажу? Что говорить и зачем? Она плачет. А папа что? Ему тоже плохо? Он и так меня понимает. Я скажу”
Мама вышла из ванны, папа ушел за ней в спальню и еще там они долго говорили, девочка слушала про то как она себя странно ведет, что дело уже не в возрасте. И она до сих пор ни с кем не играет.
“Я могу сжать ее руку, могу, но не хочу, ей неприятно меня держать за руку” – отвечала она себе на мамины слова, а она все повторяла одно и тоже: “Я беру ее за руку, а она не держится, она уже не маленькая, я думала все дети так. Слабые руки у них, я откуда знала? Ларискин Ванька, я просто не хотела верить, но он как-то взял за руку меня по-настоящему. А она не держит меня. Не сжимает, почему она не как все?”.
Она высказывала все своему мужу, что накопилось в ней за эти годы, опасения, стыд.
Девочка прокручивала в голове все слова, которые доходили до неё из соседней комнаты.
– Какой садик? Она сама ничего не может сделать. Как она общаться будет? Её обижать будут. А школа? Что делать то с ней? Это уже скоро. Ее в школу не примут.
– Ты раньше времени не думай. Она еще не заговорила, но она не инвалид же. Она все умеет, я уверен, она все понимает и слышит. Развитие просто не как у всех.
– Я слежу за ней, она играет в одно и тоже.
“Следит. Инвалид. Нет. Не инвалид. Мама следит за мной. Я не как все”
– Сначала врачи, потом уже выводы будем делать. Хорошо?
“Не хочу к врачу. Там пахнет”
На улице начинали петь птицы.
Девочка повторяла по кругу слова, застрявшие в голове слова, снова и снова. Смотрела сквозь игрушки, которые все отчетливее можно было разглядеть.
“Я скажу. И меня не поведут ко врачу. Руку сожму. Сожму, скажу и мама не будет расстраиваться. Я не инвалид. Я смогу. Игрушки. Уже видно игрушки”
Только девочка заснула, мама пришла ее будить. Солнце пятнами отсвечивало штору, блики качались и смешивались, плясали на красном ковре. Девочка потерла глаза, перевернувшись на другой бок стала разглядывать узоры на полу. Свет был яркий, глаза никак не хотели открываться. Мама пришла еще раз.
– Леся, ну, давай вставай, завтрак на столе. Нам надо собираться.
“Не хочу”
– Вставай, ну же, ты уже и так достаточно полежала.
Мама села на край кровати, потянув руку, погладила дочку по голове.
Девочка встрепенулась, отведя глаза от бликов.
– Ты же знаешь, что я твоя мама? Да? Почему ты не говоришь? Скажи: мама, ма-ма.
“Я не могу”
Мама отвернулась и вышла из комнаты.
– Леся, вставай. Мы идем к врачу.
“Я не хочу”
Автобус затрясся, мысли из кровати неожиданно переместились в другое место. Леся сидела у окна и смотрела на деревья, дома, машины; только сейчас поняв, что она сидит у окна и смотрит на них.
“Я не хочу”
Машины исчезли за пеленой ночи, разговоров родителей и тенями мыслей. Девочка, не отрываясь от мыслей, смотрела в одну точку, незаметно для себя перемещаясь в пространстве улиц.
“Там было еще так холодно. Когда я совсем маленькая была. Меня положили на весы, а они такие холодные. Как лед. Ледяные. Потолок ледяной, тьма колючая за шершавой стеной, тьма колючая за шершавой стеной. Потолок ледяной, тьма колючая. Меня же взвешивать не будут? Почему в поликлинике все так голо? Ледяное”
– Она еще не говорит, понимаете, ей четыре.
– Я вижу, Анна Сергеевна, не волнуйтесь, такое бывает. Редко, но бывает, вы на глухоту проверяли?
– Да, слышит она все, не говорит.
– У сурдолога были?
– Нет.
– Так сходите, направление выписать? К логопеду обязательно, посмотрим, что скажут. Соседний кабинет логопед, она еще тут. Как пройдете всех, приходите. Милая девочка, заговорит еще, – сказал напоследок терапевт.
“Такие холодные. И маленькие, я тоже была такая маленькая, что помещалась туда. Они всегда холодные, даже летом. Ледяные. Я не хочу. Она хватает меня за руку. Потолок ледяной, дверь скрипучая, за шершавой стеной. Потрогай их, они холодные? Руку подними. Их нельзя трогать. Выглядит холодно. Как я туда помещалась”
В соседнем кабинете врач попросил открыть рот. Леся сидела на жестком стуле, изучая белый халат, карманы, в них точно что-то лежало.
– Леся, открой рот, – повторила врач-логопед.
Девочка смотрела как шевелятся губы, и тут врач открыла свой рот, чтобы показать, как надо сделать.
“Красное такое. Нет. Я не хочу, чтобы смотрели в мой рот. Нет. Это не красиво так. Не буду. Не хочу. Нет. Что там такое? Нет. Это же внутренности. У меня тоже так же? Это не красиво”
– Она качает головой, значит все понимает, – сказала врач маме Леси, – Ладно, посмотрим, что остальные врачи скажут. Не будешь рот открывать, да? – в последний раз обратилась она к девочке, – Стеснительная такая! Развитие оно не по календарю идет, все разные. Не волнуйтесь, к школе заговорит.
– Когда?
– Вы слишком переживаете. Сразу видно, что она стесняется, ничего страшного, бывает и такое. Занимайтесь, разговаривайте с ней, рисуйте. Лепите. В детский сад конечно ее устроить, там она быстрее заговорит.
– Считаете?
– Да, дети с детьми попроще как-то.
– Она же не умеет ничего.
– В каком смысле?
– Она одеться не может сама, кормлю ее, какой ей детский сад, – она махнула рукой в сторону дочки.
– Так проблема в чем собственно? Она только не говорит или она вообще ничего не может?
Мама посмотрела на дочку, на врача и не знала, что ответить.
– Я логопед, а вам нужен невропатолог если на то пошло. Я проблем не вижу, пока что в пределе нормы. Думаю, она просто стесняется, а как потом начнет говорить и не остановить будет, да, Леся? Я понимаю, сложно бывает отпустить ребенка, но она должна учиться всему сама. В садик все-таки сходите, как раз скоро набор в группы. Анализы в порядке, болезней и симптомов других нет?
– Нет.
– Тогда волноваться не о чем, всякое бывает. Она на все реагирует, подождем немного. И если что, идите к невропатологу, в таких вопросах он нужен.
“Потолок белый. Потолок ледяной, она хорошая. Голос приятный. Но рот не открою все равно. Хоть она и хорошая. Так она и не просит. Это хорошо. Потолок ледяной, тьма колючая за шершавой стеной, тьма колючая, как за что? Потолок ледяной, дверь скрипучая, за шершавой стеной тьма колючая. Как шагнешь за порог – всюду иней, а из окон парок синий-синий”
– Не суй пальцы в розетку! Там ток – убьет тебя. Нельзя, – строгим голосом сказала мама, глядя на Лесю, и засунула в розетку вилку.
“Что”
Девочка сидела под столом в гостиной.
Мама на нем начала гладить белье.
Леся отвлеклась от своих мыслей и начала смотреть на провод, который качался и бился об ножку стола.
“Не трогать розетку, зачем мне ее трогать и как она убивает. Утюг работает и не убивает. Шаги, это его шаги”
В замочную скважину залез ключ и пару раз повернулся. Щелчок открыл, а потом закрыл входную дверь.
Мама продолжала гладить белье, не переворачивая уже какое-то время простыню; медленно водила утюгом, по сторонам расходились волны, и она разглаживала их, они опять собирались на середине и действие продолжалось сначала.
Леся уже была в коридоре, разглядывая как папа начинает снимать обувь.
– Привет, – кладя свой портфель на полку шкафа, сказал он, – Как дела?
“Не знаю”
– Привет, – проходя в гостиную повторил он для жены.
– Что так рано? – повернувшись спросила она. Ее лицо было хмурым, сосредоточенным, а вопрос звучал отстраненно.
– Отпросился, – после паузы ответил, – Вы ходили? – она кивнула, продолжая гладить, – И что сказали?
– Сейчас доглажу, чай поставишь?
– Все так плохо?
– Нет, сейчас подойду.
Сложенная простыня отправилась наверх стопки.
Леся ходила за папой, на кухню, потом в ванну, наблюдала как он моет руки, как капли, стекая с рук, разбиваются об плитку, а другие впитываются в квадратики полотенца.
– Ну, что молчун, скажешь, как у тебя дела? – выходя из ванны обратился он к босоногой дочке, – Тебе не холодно?
“Нет”
Газ затрещал, спичка резким движением руки потухла и начала растворятся в воздухе характерным запахом. Радио на подоконнике при повороте руки начало медленно замолкать. Он сел на мамину табуретку и взял дочку на колени, повторяя вопрос и рассказывая, как он провел день. Девочка смотрела на синее пламя конфорок, трепетание, жужжание внутри чайника, – шум превращался в музыку.
“Музыка. А он ее слышит. Сейчас не слышу. Вот она. Все сливается”
– Почему ты не говоришь? Ты маленькая была такая горластая, а потом вдруг все исчезло, ты слышишь, что я говорю, ты умная, но тебе сложно говорить? Мне тоже сложно говорить иногда. Я… Я тебя люблю, ты же знаешь. И это не зависит ни от чего. Ты…, и ты заговоришь, когда захочешь, да? – папа погладил дочку по голове, она встрепенулась и вжалась в плечи, посмотрев на папу, – Как маленький воробушек. Все…
– Я закончила, Леся иди в свою комнату, скоро ужинать будем.
“Чашки достает. Я пока построю самую высокую башню”
– Были у терапевта и логопеда, а что они могут сказать, сказали, что все в порядке и она скромная.
– Так и сказали?
– А как же все остальное?
– Может я устала и это все не так странно. Я не знаю что думать.
– Давай съездим в столицу, в больницу детскую, к маме заедем как раз, мы все вместе давно не были. Или я могу один съездить узнать где такими вопросами занимаются.
– Что бы и там тоже сказали, время только потратим. Врач сказал подождать.
Молчание повисло в воздухе, такое, что его можно было провернуть ложкой и есть с чаем, оставив в пространстве дырку.
За окном темнело, отражая кухню все больше. Они застыли в стекле, каждый думал о своем – муж выковыривал слова, а жена находила условные дырки. Форточка была открыта, и может поэтому по ногам тянул холод. Незаметно связывая их, было невозможно пошевелиться.
– Мне предложили в командировку съездить, – проговорил Юра, отпив остатки чая, ему было душно, но холодно. Выцедив эти слова ему стало легче.
– Ты и так дома не бываешь, – какое-то время она ждала ответа, – Ты мне изменяешь?
– Вот видишь, все волосы на месте, я же не лысею, – Юра практически уперся носом в стол, показывая пышную шевелюру на затылке, выпрямившись уже немного серьезнее он добавил, – В Таджикистане на предприятии много брака выходит, выбрали меня, чтобы разобраться, я не могу отказаться.