По ком плачет рябина

Шелест ночного леса всегда меня успокаивал. Величественные несгибаемые дубы и пушистые лиственницы, вздрагивающие от любого шороха стройные осинки и коренастые ольха с орешником – я обожала каждое деревце, каждый кустик, что росли у самого нашего домика. А если точнее, то это наш уютный домик располагался у самой кромки леса в ведьмином кругу, что берег наше маленькое семейство от непрошеных гостей да злых глаз.

Я любила шорох листвы на деревьях. Что в медовый осенний день, что в трескучую морозную ночь; в тихий дождь и злой неистовый ураган – мне всегда казалось, что лес говорит со мной. Что-то шепчет на своем лиственном языке, баюкая и успокаивая. Я никогда не боялась ступить туда, куда не рискнул бы взойти даже наш вездесущий фамильяр Сеймур, а ведь у него в запасе еще целых шесть жизней! Возможно, именно за такое безрассудство мне не раз влетало от мамули ее чародейским веником, способным без устали пинать все, до чего дотянутся его заговоренные прутья. Впрочем, я умела дать отпор всякому, кто стоял на моем ведовском пути: заговоренная утварь в нашем доме менялась чаще, чем усы у Сеймура.

Я никогда не страшилась встать на любую, даже самую гиблую, нехоженую тропу, если того требовали обстоятельства.

Не побоюсь и теперь.

Не оттого ли впервые за мои двадцать лет темный лес за резной калиткой больше не шептал? Возвышаясь зловещей непроходимой стеной вокруг потерянного домишки, он молча провожал меня в последний путь.

Глава 1

– Клади это сюда… да не на мою ногу!

– А чего ты повсюду суешь свои веники? Ты в печати уже должна быть!

– А я и была в печати, пока ты там банку с тараканами не разбил.

– Это был изюм.

– Он кусался!

– Успокойтесь оба!!!

Я недовольно надулась, глядя на горящие от гнева глаза Алии. И прекрасно ее понимала: все-таки не каждый вечер приходится готовить смертное одрище для родной сестренки.

– Ты… – она шмыгнула носом и снова принялась теребить толстую черную косу, – ты правда это сделаешь?

Я вздохнула и молча развела руками. Да и что я могла сказать? Что попытки двух несовершеннолетних ведьм, одна из которых еще даже не посвящена, найти маму после ее внезапного исчезновения выглядят крайне удручающе? Что я не верю Ковену, заявляющему о маминой безвременной кончине в результате криво склеенного обряда, ни на шиш? Или о том, что, вопреки всему вышеперечисленному, сама собираюсь совершить настоящее безумство?

Все это мы с сестренкой уже не единожды обсуждали. Спорили, ругались, орали друг на друга, ревели, мирились и снова спорили. И ни на одну секунду не прекращали верить в то, что мама жива и невредима.

Ровно до того момента, как бабушка показала нам мамин обугленный венчик. Тот самый венчик, который обычно появляется на волосах усопших колдунов во время проведения отходной церемонии.

Алия сдалась. Но я сдаваться не собиралась и, собрав в кучу обрывки довольно скудных познаний в некромантии, попыталась установить с мамой хоть какой-нибудь контакт. Но сколько бы я ни звала ее фантом, сколько бы ни призывала служащих ей бесов, сколько бы ни умоляла семейного фамильяра Сеймура установить связь – все мои попытки, увы, оказались безрезультатны. Утратив остатки самообладания, я плюнула на воспитание и навестила Ковен, где устроила настоящий скандал. И честное ведьминское, в тот момент мне было абсолютно папиросово на взращенные и взлелеянные не одним поколением честь и имя нашей семьи!

Впрочем, имя не пострадало. Чего не скажешь о чести. Нет, не моей, у меня-то ее сроду не водилось. А вот молодому да не шибко умному последователю следовало бы внимательнее приглядывать за своей филейной…э-э… честью. Если уж взялся за нравоучения и воспитание сумасбродной и безумной в своей скорби юной ведьмы, то будь добр не поворачиваться к ней этой своей честью, ибо по ней и пнуть могут. От души и немножечко с достоинством. К счастью, честь и имя последователей Ковена тогда спасла вовремя подоспевшая бабушка, практически в последнюю минуту отодрав меня от Черного Алтаря, где я намеревалась призвать маму.

Зло ухмыльнувшись воспоминаниям, я помрачнела. Да, сейчас мне было очень страшно. От одной только мысли, что я собираюсь проделать с сестрой то же самое, что мама сделала с нами обеими, у меня скручивало живот. Я страшно злилась на маму за то, что она бросила нас с Алей одних. Злилась на сестру за ее слабоволие и малодушие: уже посвященная, а ноет, будто только вчера призвала своего первого беса.

Но больше всего я злилась на себя: за то, что не смогла уберечь маму; за то, что не могу придумать ничего лучше для ее поиска, кроме как оставить Алю одну. И за то, что сама трясусь как орешник в непогоду от одной только мысли о том, что мне предстоит провернуть.

Да, мне было чертовски страшно. Потому-то мы и переругивались ежесекундно с однокурсником Тероном, чтобы хоть немного заглушить панику, от которой сердце билось уже где-то в районе горла, так и норовя превратить дыхание в судорожные всхлипы.

– Алия, ты же знаешь, – беспорядочное дыхание сбилось окончательно, предательски заглушив мои благородные порывы успокоить младшенькую. Я сделала пару глубоких вздохов. – Мы ведь уже это обсуждали, помнишь?

Мой взгляд наткнулся на мамино рукоделие на стене: овальный коврик с вышитыми на нем нашими с мамой и сестрой смеющимися лицами: мое лицо, и без того не избалованное природной красотой, расплылось в форме кривого и толстого параллелепипеда. Я вспомнила, как недовольная и оскорбленная до глубины веснушек своим неудавшимся портретом восьмилетняя я попыталась исправить сие недоразумение набором из завалявшихся ниток и своих кривых ручонок. Не сказать, чтобы у меня совсем не было таланта, но… Когда идеальный квадрат моего лица приобрел неидеальную форму параллелепипеда, мне таки пришлось признать поражение, после чего нитки и саму идею пришлось забросить до лучших времен.

Поймав за краешек воспоминаний приятную ностальгию, я улыбнулась. Сделала еще один глубокий вздох. И еще один. Полегчало.

– Но почему именно ты, Мирабель? – вернула меня к реальности Алия, в пятый раз нервно расплетая и заплетая свою пышную косу. – Почему нельзя доверить это дело Ковену? Они ведь обещали помогать. И мудрый Блар…

– …это тот, который говорил все сделаю, только шипи? – иронично уточнила я, в десятый раз перепроверяя артефакты, вязи и свою решимость. – И где, позволь спросить, этот сплав мудрости шланговался, когда мама обратилась за помощью в Ковен из-за проблем с демоном? Как реально понадобилось что-то сделать, так они все спихнули на бабушку, мол, это наши дела семейные, разбирайтесь! И это после всего, что ей пришлось вытерпеть и пережить, пока она пыталась снять с нас это бесово проклятье! – рявкнула я, не сумев сдержать гнев и отчаянный страх, что душили меня с момента моего последнего визита к бабушке, где я и узнала правду о «родовом проклятье».

А еще о демоне Астарте, с которым связан контрактом наш род. И о цене, которую платит каждое следующее поколение за силу и долголетие, что получили от демона. Так, моя прабабушка Альзара ушла в возрасте двадцати одного года: отравилась чистой водой из колодца. А троюродная тетя Хларин едва успела пройти посвящение в двадцать лет, как утонула в Диком озере в лесу, где безбоязненно купаются даже дети. Вторую ленточку с ее волос тогда так и нашли.

Никто не знал, где и когда проклятье проявится в следующий раз. И кого унесет с собой по ту сторону луны. По рассказам моей бабушки Ирги Ковен уже не раз пытался убрать эту родовую червоточину и расторгнуть сделку с Астарте, но все их усилия оказались тщетны. А один раз и вовсе ритуал, в котором участвовала моя бабуля, едва не закончился трагично, оставив Ирге на память нарастающую слепоту и жесткий непримиримый характер.

С тех пор все ведьмы нашего рода ждут своего посвящения с какой-то панической надеждой.

Разумеется, ждала и я. Правда, по несколько иным причинам.

К сожалению, пробуждение ведовских способностей рода Дишел у меня как-то с самого начала не задалось. Еще при моем рождении подаренный мне ведовской кулон Арфос не засиял. Луна не обагрилась, земля под ногами не разверзлась и что-то еще там к моим силам не воззвало. Я уж плохо помню все предзнаменования и явления, однозначно указывающие на мою безусловную принадлежность к величайшему и благороднейшему ведовскому роду Дишел. Но хорошо запомнились бабушкины поджатые губы да мамины тяжелые вздохи всякий раз, когда я подробно выспрашивала о дне моего рождения. Я даже об отце так дотошно не выпытывала. Ну бросил и бросил, что с некроманта взять. А вот за отсутствие магических проявлений было крайне обидно.

Именно поэтому я ждала свою инициацию сильнее, чем кто бы то ни был. Чтобы наконец-то всем и каждому – но прежде всего самой себе – доказать, что я тоже являюсь частью могущественного ведовского рода. А еще для того, чтобы, обретя полную магию своего рода, раз и навсегда покончить со злокозненным проклятьем. И меня совершенно не страшили ни последствия моего беспечного решения, ни даже крайне высокая вероятность последовать за моей менее удачливой родней прямиком в Закраину.

Что сказать, инициации я все-таки дождалась: в положенный день моего двадцатилетия Арфос засиял. Вот только не у меня.

Семнадцатилетняя Алия прыгала и верещала от радости, пока бабушка восторженно крутила в руках ее переливающийся всеми цветами мифических единорогов Арфос. А я стояла тихонечко в пыльном углу и боялась посмотреть маме в глаза. И мне уже было совершенно не до амбиций и желаний что-то кому-то доказать. В тот момент я боялась ровно того же, чего страшилась мама. И испытывала огромное чувство вины из-за того, что теперь под проклятье может попасть моя маленькая несовершеннолетняя сестренка.

Ровно месяц назад Алия прошла инициацию.

А три недели спустя исчезла наша мама. И я больше, чем уверена, что она это сделала намеренно, чтобы спасти Алю.

Ее решение не может не восхищать. Равно как эта жертва не может не злить!

Я сжала кулаки и тихо зарычала, едва сдерживая клокочущую в груди ярость.

Алия побледнела и испуганно прижала ладони к груди. Это привело меня в чувство: я поспешила к сестре и крепко ее обняла.

– Ну-ну, Аля. Прости меня, я совсем не имела в виду, – я немного отстранилась, позволив сестре вытереть влажные глаза. – Все получится, вот увидишь. Я обязательно вернусь. И не одна, а вместе с мамой. А если не… если понадобится, то разыщу того, кто виноват, и заставлю ответить за все. Вот увидишь, мало не покажется никому!

– Закраине не позавидуешь, – улыбнулась сквозь слезы Алия. На какое-то мгновение ее рассеянный, покрытый с момента маминого исчезновения мутной пленкой тоски и безысходности, взгляд прояснился. – Если уж сама Ряба решила навести там порядок.

– Фу, Аля, опять это прозвище, – слегка скривилась я, но скорее по привычке. А затем приникла к ней, смахивая своей щекой ее слезинки. – Рада, что ты наконец-то улыбаешься. И что веришь в меня.

– Конечно, верю, Мира! – возмутилась Алия, гневно блеснув покрасневшими глазами. – И никогда не сомневалась ни на минуту. Просто… просто я не понимаю, – ей пришлось сделать паузу, чтобы вернуть голосу уверенность. – Это не обязана быть именно ты! Я уже посвященная. Я сильнее тебя и… и будет лучше, если я…

– Не нужно, – я опустила ладони на плечи младшенькой и крепко сжала. Нижняя губа сестренки мелко задрожала, расширенные от страха глаза снова увлажнились – казалось, Алия сама не верила, что решилась предложить подобное. Было видно, с каким трудом ей далось обдуманное до собственного непринятия предложение и в каком ужасе она от него сама. – Это мы тоже обсуждали. Я лучше тебя в некромантии, ты же знаешь. К тому же ты уже посвященная, а значит – тебя и твою магию там знают. Мой же слепок бестелесые еще не видели, а значит, у меня в разы больше шансов остаться незамеченной. Тем более, что я не такая плакса.

Я вспомнила, как часто бабушка повторяла о том, что в Закраине – не важно, как ты туда попал – по первости колдун становится такой же безликой сущью, как и все ее обитатели. Но ровно до того момента, пока он не явит тому миру свои эмоции или, будучи недостаточно укрытым защитной вуалью, воспользуется силой. И Лафия его упаси там зарыдать! Тут же по его душу слетятся тысячи бесов и лярв, жаждущих полакомиться сочной сущью пока еще живого мага-неудачника.

Я вздрогнула, не в ладный час взбудоражив свою и без того взвинченную фантазию. Как-то вдруг вспомнилось, как с самого детства я тяготела ко всему, от чего обычный колдун или ведьма в миру предпочитают держаться подальше, дабы быть целее. А вот мне, совершенно не представляющей всей опасности Закраины и его обитателей, да еще будучи под бабушкиным надежным крылом, было крайне любопытно, что за твари обитают по ту сторону нашего мира. Заметив мой неподдельный интерес, бабушка Ирга взялась за мое обучение некромантии: при мне отыскивала и призывала души почивших, подзывала бесов, подвязывала лярв. А один раз мы с ней даже спустились в Закраину. Ну как, с ней. Я, будучи шилозадым упыренышем, глотнула светящейся «розовой бульбульки» из бабушкиного ларца, что давно манил меня и мою битую веником пятую точку. А как иначе-то?! Я же ясно видела, как бабуля перед каждым ритуалом заглядывала в волшебный ларец и отпивала из разноцветных стеклянных колбочек нужное для каждого определенного обряда снадобье. Разумеется, мне строго-настрого и не единожды было наказано туда свое курносье не совать. И разумеется, восьмилетняя сикилявка просто не могла не воспользоваться шансом оставленного всего на минуту без присмотра и запирающей печати ларца. Розовый был моим любимым цветом, а посему выбор был простым и очевидным… и крайне неразумным для ведьмы, пускай и малолетней, но уже понимающей, что легкомысленно играть с ведьмовскими артефактами значит рыть себе прямой путь в Закраину без права на возвращение. Даже сейчас, по прошествии стольких лет, я с трудом могу вспомнить причину своей беспечности или хоть как-то объяснить свой наиглупейший в моей жизни поступок. Разве только это можно было бы списать это на безрассудное желание походить на мою бабушку Иргу – умную, бесстрашную и могущественную ведьму, не боящуюся ни беса, ни дьявола.

Да только минута ликования тогда быстро прошла, а вслед за ней – и моя жизнь. Даже моргнуть не успела, как оказалась в Закраине в окружении слетевшихся на свежеусопшую лярв. Бабушка и швабра тоже подоспели вовремя: вырвав из цепких когтей мою убогую, клацающую зубами от ужаса, сущь и вернув на землю грешную, отпоила, успокоила и от всей души отходила своей дубовой шваброй. Эту науку я запомнила на всю жизнь, как и строжайшие законы, которые надобно соблюдать, если хочешь, чтобы твоя душа остался по эту сторону еще как минимум пару сотен лет. С тех пор моей прыти и любознательности к некромантии знатно поубавилось. Как, впрочем, и любви к розовому цвету.

– Мира, ты слышишь? Мирабель!

Я судорожно вздохнула и повернулась к тормошащей мои безвольные телеса сестренке.

– На чем я остановилась?

– Ты обозвала меня плаксой, – Алия скрестила руки на груди и надулась.

– Ах, да, – наигранно стукнула я себя по лбу. – Хотя смею заметить, что, как для плаксы, ты все равно довольно смелая, – я ласково потрепала ее по волосам, благо, ситуация и рост – выше сестры на полголовы – позволяли подобные вольности. – И в каком же это месте ты сильнее меня, а?

– А то не знаешь, – и она гордо выпятила грудь, предмет своей гордости, моей зависти и безответных вопросов к сансаре.

Я ухмыльнулась, хлопнула сестру по плечу и поспешила к комоду, где лежали заранее приготовленные и заговоренные мантия и веточка молодой рябинки. А еще мамин обугленный венчик.

Задумчиво провела ладонью по одеянию, что так долго мечтала надеть на свое посвящение. Видно, не судьба. А впрочем… переход в Закраину – чем не посвящение для юной ведьмы? А если мне все удастся, то посвящение мне и не понадобится вовсе. И Ковен с академией могут идти болотом со своими требованиями к опыту и годам!

Погруженная в свои мысли, я не сразу заметила, как подошла сестренка. Мне на шею опустилось что-то прохладное и тяжелое. Я вздрогнула и, протянув ладонь к шее, ощутила под пальцами тоненькое колье.

– Это убережет тебя, – тихо сказала Алия, кивнув на больше зеркало, в отражении которого сверкнули багровыми искрами веточки рябины на моей шее. – Я сделала все, как мы договаривались, – и она подняла свою правую ладонь, где покоился такой же прекрасный браслет в виде рябины.

– Обалдеть, Аля, вот это красота! – прошептала я, осторожно коснувшись неожиданного подарка. – Неужели сама сделала?!

Искусно вырезанная из малахита изящная цепочка легла на ямку на моей шее композицией из хрупких веточек и миниатюрных листиков, венчавшихся кровавыми капельками гранатовых рябин. Я восхищенно выдохнула: ну дает, Аля! Ай да мастерица! А я даже и не подозревала, какие таланты резчицы по камню таятся в моей маленькой неуклюжей сестренке! И где она только этому научилась? А главное, когда успела втайне от меня создать такую красоту?

– Главное, чтобы сработало как надо, – смущенная Аля отвела взгляд в сторону и накрыла свой браслет ладошкой. – Я еще добавила кое-какие вязи из маминого гримуара, чтобы оберег помог скрыть твое присутствие в Закраине. Но самое главное – он будет нашей с тобой связью. И в нужный час поможет мне вытащить тебя оттуда. Ты же вязь запомнила? – грозно уточнила она, глянув на меня исподлобья.

– Обижаешь, – с легким смешком кивнула я и, проведя ладонью по украшению, с удивлением ощутила на коже пульсирующую горячую силу, что таили в себе гранатовые рябинки. – Спасибо. Хотя знаешь, – я встрепенулась и приподняла левый рукав, явив свету тоненький, шитый-перешитый нитками и вязями браслетик в виде рябиновой веточки, – вот где по-настоящему мощный оберег. И ни один мощный артефакт с ним не сравнится.

– Ты его все еще хранишь? – удивилась сестренка и тут же опустила мой рукав обратно, скрыв свой подарок от глаз. – Прошу тебя, больше никому не показывай это убожество.

– Эх, Аля… – начала было я, но осеклась.

Уловив боковым зрением шевеление тени в углу, я отстранилась и повернулась к зеркалу, в котором тускло отразился огромный белоснежный кошак с сапфировыми глазами.

– Сеймур! – ахнула Алия, шмыгнув носом. – Неужели он пришел проводить тебя?!

– А то как же, – пробубнела я, раздраженно покосившись фамильяра, чьим излюбленным занятием в нашей семье было доводить свой зад до зеркального блеска, а меня – до белого каления. – Откусить он мне провожалку пришел.

Что и говорить, я была на фамильяра крайне зла! С момента маминого исчезновения этот помпон с ушами не то, что не помог в ее поисках, но даже не появился ни разу, чтобы узнать, как мы с сестрой справляемся. И это называется преданный семье фамильяр?! Тьфу! Недаром наши с ним взаимоотношения начались со стадии взаимопокушения, когда в далеком детстве вредная я укусила Сеймура за хвост. А потому что нечего было выдавать бабушке шестилетнюю меня, занимающуюся тишком магией под столом по стянутому со стола гримуару! То было мое первое знакомство с бабушкиной шваброй, а Сеймура – с моим тихим омутом, где водилась только я.

Словно подсмотрев мои воспоминания, Сеймур поднял сверкающие глазищи и уставился на меня с дерзким вызовом.

– Сеймур, – позвала Алия кота и протянула ладонь к зеркалу, в недрах которого притаился наш фамильяр. – Сеймур, иди сюда.

Все еще не спуская с меня немигающего взгляда, кот мотнул головой, сделал шаг и остановился. А потом вдруг навострил уши и обернулся. Я уставилась в зеркальный мрак и нахмурилась: отчего-то стало неспокойно. И это чувство совершенно точно не имело ничего общего с грядущим ритуалом.

– Ну же, Сеймур, – снова позвала его сестра и осторожно прикоснулась к холке кота, – иди сюда.

– Не выйдет, – заметила я, борясь с соблазном последовать примеру сестры. Высокая густая шерсть фамильяра так и манила сделать глупость. – Он нас совсем не слушается. Какой от него сейчас прок?

– А вдруг он поможет тебе? – возразила Алия. – Сеймур, ну иди же.

Настороженно обнюхав ладонь сестры, кот сделал еще один шаг вперед и снова остановился.

– Поможет, как же, – передразнила я, продолжая вглядываться в темноту зазеркалья, из глубин которого, казалось, доносился слабый шорох. По моей коже пробежали мурашки, и я отстранилась. – Где мама?! – рявкнула я на кота.

Сеймур вдруг резко выгнул спину и зашипел. Аля испуганно отдернула руку. Застывший в глазах сестренки испуг стал последней каплей, переполнившей чашу подавляемых эмоций, и я со всей дури вцепилась коту в шкирку.

– А ну говори, где мама, чесало шерстяное! – вскрикнула я, ощутимо встряхнув кота.

– Мира.

– С самой… самого исчезновения мамы пропал, ничего не сделав! И тут вдруг заявляешься, как ни в чем не бывало, и даже слова не скажешь?! – бушевала я, ощутив горячую резь в глазах. – Издеваться над нами вздумал?

– Мира! – сестра перехватила мою руку, но это было уже излишне – кот справился и сам.

Я охнула от боли и подняла ладонь, испещренную парочкой малопривлекательных алых царапин с багровыми бусинками крови.

– Сей-бако, – зашипела я, отдернув руку. Кот испуганно оглянулся, вздыбил шерсть и с шипением исчез в зеркальной глади. – Напомни моему маразму больше так не делать.

– Эх, Мири, – покачала головой Алия. – Вот всегда ты так. А Сеймур ведь явно что-то хотел сказать. Ты просто поторопилась.

– Оно и видно, как хотел, – буркнула я, ежесекундно встряхивая котоободранной конечностью, что никак не увеличивало градус симпатии к фамильяру. – Так хотел, что ни разу не появился с тех пор, как пропала мама. А сейчас даже не осмелился порог зеркала переступить. Семейный фамильяр называется.

– Ну, Мири, – мягко произнесла Аля, – если бы на меня орали, я бы тоже не рискнула к нам приблизиться. Может, в следующий раз стоит быть чуточку дружелюбнее?

Я недовольно засопела: я и дружелюбие сочетались примерно так же, как моя бабушка и вышивание крестиком. Мои красновато-рябые непослушные волосы вкупе с веснушками на лице и подозрительным взглядом не оставляли ни малейшего шанса пробиться природному обаянию, которого мне было отсыпано с мой курносый нос. Недаром мама частенько шутила, что при нашем с сестрой совместном шарме и загадочной изюминке, мне явно досталась роль изюма. Который, впрочем, как она частенько говаривала, в настоящем сдобном лакомстве не всегда заметен, но всегда незаменим. Зато вот сестренка обладала умением очаровывать всех и каждого, кто встречался на ее пути. Потому-то даже в академии за ней всегда устраивалась вереница из поклонников, в то время как моя вереница сплошь состояла из «хвостов», наказаний и летучих мышей, что с моей случайной подачи плодились в академии беззаветно и бесконтрольно.

Что ж, с очарованием не срослось, так хоть упрямства у меня с лихвой. И только лишь это строптивое своеволие все еще держало мой страх в узде, а разум – в сознании.

Я безотчетно потянулась к зеркалу и вздрогнула, заслышав громкий бас.

– Время.

Короткое слово прошло сквозь сердце, точно стрела. Я съежилась, снова прикоснувшись к колье, словно в поисках поддержки, и повернулась к двери, где стоял угрюмый третьекурсник и поклонник Алии по совместительству. Правда, о его статусе поклонника знали все, кроме той, кому эти самые поклоны предназначались. Как водится, красивая и уверенная в себе ведьма частенько бывает слепа к пылким чувствам, принимая оные за обычную дружбу. Моя сестренка как раз была из красивых и уверенных в себе, ну а я… я просто ее любила, волочась в самом хвосте череды ее поклонников.

Терон мне нравился: любознательный, умный, надежный – он стал настоящей опорой для нас в это непростое время. Я была ему искренне благодарна за то, что он без лишних нравоучений и вопросов согласился нам помочь, несмотря на риск исключения из академии. А прежде всего за то, что он станет поддержкой Алии, пока меня не будет.

– Все проверил? – уточнила я, накидывая дрожащими руками мантию и надевая капюшон. – Ничего не упустил? – ватные ноги нехотя понесли к двери.

– Обещать не могу, – пожал плечами колдун. – Я, в отличие от отца, в некромантии не спец, и таким занимаюсь впервые.

– Что значит «не можешь обещать»?! – накинулась Алия на парня. Ее эмоциональная жестикуляция едва не оставила на моем и без того малопривлекательном лице парочку незапланированных синяков. – А кто помочь обещал? Кто говорил, что сделает все возможное?!

– Я и делаю, но…

– Аля.

– Ты мне не «но»кай! На кону жизнь Миры, а ты…

– Алия Дишел!!

– А то я не знаю, что ее жизнь… – нервы Терона, похоже, тоже сдавали – вокруг него поднялся столб пыли; стало тяжело дышать. – Думаешь, мне это в радость? Да я всех наших фамильяров на уши поднял, чтобы информацию раскопать! Влез в запретный архив, стащил у отца гримуар!

– Ребята, довольно! – вклинилась я в перебранку, которая грозила отослать меня в Закраину раньше времени. – Вы оба сделали все возможное, спасибо вам. Дальше я сама.

Тихо шурша мантией по траве, я быстро подошла к поблескивающей зелеными искрами на земле печати; густую тишину вокруг время от времени прерывало тихое потрескивание и шипение. Сделав успокаивающий вздох, я смело вошла внутрь – печать сразу ожила, запульсировала, точно в нетерпеливом ожидании обещанной жертвы.

– Мирабель!

Я закрыла глаза и, проведя по ним тыльной стороной, медленно повернулась к Алии.

– Не надо, – в голосе сестренки скользнула отчаянная надломленность. Ее лицо заострилось, в глазах появился лихорадочный блеск. – Прошу, – последнее слово вырвалось облачком студеного пара и растворилось в судорожном всхлипе.

Ее дрожащий голос, точно каленый прут, пронзил мою грудь насквозь и моментально выжег из груди весь воздух. Отяжелевшее сердце замерло, горло сжалось в неподконтрольно спазме.

Именно в этот самый миг я вдруг осознала, ЧТО собираюсь сотворить. Мои губы задрожали: и как же все так обернулось-то?!

Я не винила бабулю за неудачный призыв мамы. В последние месяцы Ирга и без того начала сдавать: схуднула, осунулась и посерела лицом, ослабла физически и ментально, хотя по ведьмовским меркам ей жить, по меньшей мере, еще лет двести. А неожиданное исчезновение мамы и вовсе подкосило Иргу, оставив ей на попечение двух несмышленых упрямых ведьмочек да ворох неразрешенных вопросов.

Я была благодарна бабушке уже за одну только попытку связаться с мамой. А еще немножечко за рассеянность. Ведь именно в момент очередного призыва я и застала в черной обугленной пентаграмме бабушку, забывшую накинуть на двери запирающие печати. Всегда бодрая и несгибаемая, бабуля была бледной, как мука. Держась за горло и с трудом хватая ртом выжженный воздух, она с ужасом вглядывалась в печать, где вместо призываемого маминого духа появился лишь ее искореженный венчик.

Именно тогда, стоя среди истлевших свечей и провонявших гнилью зеркал, перебирая в дрожащих руках мамин черный, практически сожженный дотла, венчик, я приняла твердое решение действовать.

Приготовления заняли непозволительно мало для такого ритуала времени. Сестренка подключила Терона, я – все свои скудные познания в некромантии, и все вместе мы разработали некое подобие на план. Обсуждать его и уж тем более оттачивать детали времени не было. Как и желания, если совсем уж начистоту. Ведь мы трое прекрасно понимали, что состряпанный на скорую руку ритуал, который держался исключительно на вере в чудо, не выдержит даже поверхностного обсуждения, не говоря уж о придирчивой критике.

А времени становилось все меньше.

Еще в детстве я слышала много историй о сильных ведьмах и колдунах, которые, случайно попав в Закраину, сумели вернуться обратно. Я не знала, правда ли это. Никогда не задумывалась… и никогда не встречалась с возвратившимися лично.

Но сейчас, отбросив подальше все условности, я верила даже в эти сказки. Хотела верить. Всей своей трепещущей от страха и волнения душой. И вопреки сковывающему внутренности ужасу. Потому что, к сожалению, была оговорка даже в этих сказках: колдуну на спасение отводилось не более девяти дней.

Всего девять дней для спасения маминой души. Шесть из которых уже были нами потрачены на бесполезные поиски и бесплодные призывы.

У меня оставалось всего три дня.

Три дня на то, чтобы отыскать маму в мертвом враждебном мире и помочь ей вернуться в мир живых.

Вернуть ее домой. Любыми средствами!

– Аля, я… – мой хрип напугал даже меня, настолько он был жутким. В глазах сестренки застыл испуг. Совсем как в тот злополучный вечер, когда бабуля впервые показала нам мамин венчик.

Отчаянный крик Али еще долго будет стоять у меня в ушах.

Это жуткое воспоминание отрезвило, взбодрило, помогло выбраться из пучины отчаяния и жалости к себе. Я прочистила горло и сделала пару успокаивающих вздохов.

– Все хорошо, Аля, – нашла в себе силы вымученно улыбнуться. А вот на ответ поубедительнее сил уже не осталось. – Все обойдется, не волнуйся.

Сестра подошла к самому краю печати.

– Ты и правда это сделаешь? – обреченно спросила она, опустив голову.

– Да нет, просто постою здесь и пойду чай пить, – хмыкнула я, мазнув ладонью по ее щеке.

Сестра возмущенно вскинула подбородок и гневно блеснула глазами.

– Все твои шуточки!

Я улыбнулась: гнев лучше страха, а здоровый сарказм помогает отвлечь фантазию. Да и пора уже заканчивать: чем дольше мы прощаемся, тем сильнее крепнет отчаяние и нерешительность, что в преддверии задуманного было совершенно некстати.

Я подошла к невидимому барьеру печати, цапнула сестру за ладошку и, звякнув ее рябиновым браслетом, крепко сжала в своих руках.

– Просто дождись меня, ладно?

Алия кивнула и доверчиво положила мои ладони к себе на грудь.

– Я сделаю все… все, как мы и договаривались. Обещаю. Как только придет время, я зажгу рябины – и ты обязательно вернешься. Я все сделаю правильно, вот увидишь.

– Я знаю, – мягко отпустила ее руки и сделала шаг назад, обратно в печать.

А затем без лишних предисловий села на землю и надела мамин обугленный венчик.

– И помни, – Терон решил, что настало время наставительной беседы. – Чувства, эмоции, сожаления – все это держи в себе, чтобы тебя не раскусили как живую. Говори мало, делай еще меньше. Не позволяй себя ни во что втянуть. Никому не сочувствуй, ни во что не вмешивайся – это не твой мир, и там свои законы, поняла?

Я молча кивнула, чувствуя, что уже не справляюсь с поставленной задачей – сердце колотилось, точно сумасшедшее.

– Но самое важное. Никогда, ни за что и ни при каких обстоятельствах не…