Czytaj książkę: «Не было бы счастья…»

Глава 1

Валерий

– Мам, вот скажи, для чего я согласился ехать с тобой в эту тьмутаракань? – нервно спрашиваю я у мамы, которая сидит на заднем сиденье и что-то активно ищет в своей сумке.

– Потому что ты заботливый сын? – Её ответ больше напоминает вопрос.

– Ты сейчас спрашиваешь или уверена в своих словах? – Я бросаю мимолётный взгляд в зеркало заднего вида, и это становится ошибкой.

– Валера, осторожно! – кричит мама, а я успеваю в последний момент выкрутить руль и влететь в огромный сугроб.

«Подушки не сработали, – пробегает мысль, – хотя в салоне утверждали, что машина почти новая. Скоты».

– Мамуль, ты цела? – Я разворачиваюсь к ней.

Бледная, держится двумя руками за грудь, в глазах паника. Вокруг неё рассыпалось содержимое сумочки.

– Мы сбили ребёнка? – спрашивает мама шёпотом, а из ее глаз начинают бежать слёзы.

– Нет, мамуль, – стараюсь успокоить её, потому что точно знаю, что я успел увернуться. – Мы никого не сбили. Но вот шею я сейчас кому-то начищу.

Зло рычу и начинаю выбираться из машины. Это же надо, такие сугробы в конце ноября!

Дверь открывается ровно настолько, чтобы я смог протиснуться. В тихой ярости я выползаю из машины, так как по-другому мои барахтанья в сугробе назвать нельзя, и наблюдаю занимательную картину: двое пацанов, лет так тринадцати-пятнадцати, пытаются завести подобие снегохода. Они препираются, что-то шипят друг другу, но видно, у них дело не клеится.

«Это из-за этих малолеток я чуть не угробил себя с мамой?» – Я злюсь ещё сильнее и уже готов схватить обоих за уши, как слышу:

– Ты идиот, Мишка, – зло ворчит один на другого. – Я тебе говорил, как сделать? А ты что скрутил? А если бы мы поехали на гору?

И с каждым словом пацана, который сидит в снегу и пытается что-то раскрутить покрасневшими от холода руками под самодельной сидушкой, другой парень, тот самый Мишка, превращается в помидор, который вот-вот разрыдается.

– Вань, да не понимаю я в твоих схемах ни финта, – с обидой протягивает Мишка, вытирая красный нос рукавом. – Я вообще не знаю, кто у нас, кроме тебя, может в этих писульках разобраться.

– А зачем тогда сказал, что сделаешь? – злится ещё сильнее Иван.

– Ты бы меня тогда кататься не взял, – уже почти плачет Мишка.

А мне и смешно становится, и интересно. Что такого сложного в тех «писульках»?

– Чё надо, дядь? – звучит так резко и громко, что сначала я даже теряюсь.

Перевожу взгляд на того самого пацана, что сидит возле снегохода. Такие тёмно-синие глаза я видел дважды: одни были у моего отца, вторые – смотрят на меня из зеркала каждый день. А мама говорит, что больше таких нет. Есть, оказывается.

Но глаза – это полбеды, а вот их выражение… Такое чувство, будто это я бросился под колёса машины.

– Тебя кто водить учил, мелочь? – строго спрашиваю я. – Или ты не видел, что машина едет?

– Слушай, дядь, если помощь нужна, так и скажи. А всыпать мне и без тебя есть кому.

Вот здесь, слово «охренеть» не может выразить моё состояние.

– А тебя не учили, что со старшими так не разговаривают? – выхожу из себя я.

– А тебе не рассказывали, что в деревне нужно по сторонам смотреть, когда едешь? – отвечает в тон мне пацан и поднимается. Высокий, мне по плечо, но худой, что очень заметно в мешковатой одежде. – А то, не ровён час, курица или коза выскочит под колёса. Со мной ничего не будет, а вот за скотину тебя, дядь, местные бабульки съедят и косточки обглодают.

Я смотрю на парня, а внутри и гордость берёт, что не тушуется, и злость, что не проявляет уважения к старшим.

А стоит ему ещё и хмыкнуть, замечая моё молчание…

Ах, ты, школота!

– Сынок, ну что там? – раздается встревоженный голос мамы.

Оборачиваюсь, а она уже снаружи стоит. Перепуганная, нервная, теребит воротник своего пуховика и осматривает всех.

– Извините. – Слышу я от Ивана и дёргаюсь от резко изменившегося тона пацана, с борзоты на уважительный. – Мы вас напугали, наверное? Не хотели.

Всматриваюсь в его лицо и не вижу ни грамма того вызова, что был ещё пять минут назад. У меня от удивления даже дар речи пропал. Второй паренёк стоит за спиной Ивана тише воды, ниже травы. Бордового цвета. «Вот этот бы не огрызался», – думаю я.

– У нас здесь непредвиденная поломка. Не заводится. – И, пожав плечами, такие глаза делает, что я только и успеваю услышать вздох умиления мамы, а она уже толкает меня в бок.

– Валерочка, сынок, посмотри. – Мама подталкивает меня к этому самодельному агрегату. – Не переживайте, мальчики. Мой сын хорошо в технике разбирается, – добавляет уже обращаясь к пацанам, которое закивали, как два болванчика. – Сейчас всё починит.

– Мам, – пытаюсь остановить эту энтузиастку, но натыкаюсь на её взгляд и всё же подхожу к снегоходу.

– Спасибо вам, большое, – говорит этот подлиза с милой улыбкой, но, как только я наклоняюсь к агрегату, слышу тихое: – Ты, дядь, поаккуратнее. Я его лето целое собирал не для того, чтобы какой-то городской угробил мою работу.

– Слышь, ты… – мгновенно закипаю я и дёргаю самодельную сидушку.

Но ответить не успеваю, так как уже вижу, в чём проблема, и теперь мне охота утереть нос этому деревенскому оборванцу.

– Манерничаешь ты, конечно, хорошо, а вот мозгов проверить топливные трубки не хватило. – Я иду к машине, достаю нужный ключ и под удивлённый и злой взгляд Ивана за пару минут всё делаю как нужно.

«А толково собрано, – думаю я. – Если не учитывать, что это гопота местного разлива, малолетка, то у парня большое будущее».

Но говорить я ему этого не буду. Видел я таких.

– Вань, – пищит второй пацан еле слышно, но тот только кидает злой взгляд на друга, ничего не отвечая.

– В следующий раз уважение проявлять нужно ко всем старшим, а не выборочно. – Я выпрямляюсь, расправив джинсы и пуховик, осматриваю этот дуэт.

– Как же хорошо, что никто не пострадал, – говорит мама, которая всё это время стояла сзади нас.

– Мамуль, ты замёрзла. – Я встревоженно обращаю внимание на то, как мама растирает руки.

– Всё нормально, сынок.

– Давай-ка ты в машину сядешь, а я постараюсь выехать из сугроба.

Усаживаю маму в салон, а сам пытаюсь выехать, но ничего не выходит.

Вторые сутки наперекосяк. Всё через задницу. То Рита вынесла мозг, что я ношусь со своей мамой, а как только я опять заговорил о детях, так остался ещё и бездушным тираном. То самолёт долго не шёл на посадку. После в салоне нервы вымотали, подсовывая не те машины. Идиоты одни. Теперь ещё и это!

– Сынок, – слышу тихий мамин голос.

– Не сейчас, мам. – Я стараюсь не грубить, но голова сама ложится на руль.

Успокойся, Валера, и просто подумай.

От стука в окно я дёргаюсь. Поворачиваюсь – на меня смотрит ухмыляющийся Иван.

Вот же мелочь.

– Что нужно? – гаркаю я, опуская окно.

– Валерий, – шикает мама, но я уже не обращаю внимания.

– Давай дёрну.

– Себя дёрни, – огрызаюсь, как пацан, и не пойму, что сейчас чувствую: уважение или раздражение.

– Ну, как знаешь. – Он пожимает плечами и начинает отходит.

– А мощности хватит? – Я ещё злюсь, но нежелание торчать посреди зимней дороги всё же преобладает.

– Хватит, – отвечает Иван. – Только трос нужен.

Я стараюсь особо не нервничать, но из машины выхожу быстро и, найдя трос, мы цепляем его к снегоходу. Я наблюдаю за Иваном, пока всё подцепляю. Никаких лишних движений. Он делает всё так быстро и уверенно, даже и не скажешь, что пацан ещё подросток.

Сажусь за руль и, внимательно наблюдая в боковые зеркала, начинаю подгазовывать. Не проходит и пяти минут, как я выезжаю из сугроба.

Я вздыхаю облегченно, и невероятная усталость наваливается одним махом. Улыбаюсь маме и выхожу, чтобы забрать трос.

– Спасибо, – говорю уже спокойнее, забрав скрученный трос из рук парня.

– Не за что, – отвечает, как будто так и надо. – У нас не принято бросать людей на дороге.

– Благодарность ни принимать, ни выражать не можешь, – хмыкаю я, но вспомнив одну деталь, решаю спросить. – А до Перемежного далеко?

– Километра три осталось, – отвечает и сощуривается. – А вы к кому туда?

– С чего ты взял, что мы к кому-то туда? Может, мы оттуда, – хмыкаю я.

– Вы не оттуда, – тоже хмыкает он, полностью копируя мою манеру. Вот же мелочь! – Я оттуда. – А теперь начинаю хмуриться я. – И всех там знаю. Так к кому?

– Местный защитник? – улыбаюсь.

– Нет. Просто сознательный сосед. – И стоит напротив, будто сможет не пустить меня дальше.

– К бабе Паше мы едем. Карелиной. Знаешь такую? – решаю ответить я, а то, не ровён час, и правда под колёса что-нибудь кинет.

– Ха, как же не знать? – отвечает он уже веселее. – Ну поехали, проведу вас, чтобы вы не влетели в очередной сугроб.

И быстро отбегая, он садится на снегоход, где второй парень уже, наверное, околел. Мороз начинал забирать.

– Вот же… – Я разворачиваюсь и, сев в машину, трогаюсь за Иваном.

– О чём говорил с мальчиком? – аккуратно спрашивает мама.

– Если ты хочешь узнать, ругал я его или нет, то нет, – отвечаю я улыбаясь, а сам не могу понять, почему так радуюсь. – Этот парень сам кого хочешь отругает и на место поставит.

– Ты знаешь, сынок, он мне так тебя в детстве напомнил, – тихо говорит мама, а я слышу грусть в её голосе.

– Ты чего? – весело спрашиваю я. – Да я таким и близко не был. А ты представляешь, он тоже из Перемежного. И бабу Пашу нашу знает. Как раз и предложил проводить к её дому.

– Ой, как замечательно! – уже бодро отвечает мама. – Но этот мальчик всё равно очень мне тебя напомнил.

– Иваном зовут, – добавляю, не переставая улыбаться.

– Красивое имя. Как деда твоего прям.

– Ага.

Мы оба замолкаем с мамой. Не знаю как она, но мне сейчас вдруг становится очень интересно посмотреть на отца и мать этого парня. Даже если учесть, что он живёт в глухой деревне, мозги у него работают неплохо: вон как умело собрал снегоход.

Погрузившись в свои мысли, я не замечаю, как мы заехали в небольшую деревню.

Надпись на знаке поистёрлась, и особо не прочтёшь, что там написано. Кое-где уже даже свет горит в окнах.

– Здесь что, только одна улица? – спрашиваю сам у себя, но слыша смешок мамы, усмехаюсь.

– Ты, сынок, слишком долго живёшь в городе. Хотя баба Паша при последнем разговоре упоминала, что у них здесь целых две улицы, просто разделены они небольшим пролеском. – Мама говорит, а я вижу на её лице такую спокойную улыбку, что сам успокаиваюсь. Может, и правда нужно было её раньше привезти сюда. Здесь она хоть улыбаться начнёт.

Снегоход Ивана останавливается. Парень вскакивает с него, жмёт руку другу и указывает тому в противоположную сторону. Сам же поворачивается ко мне и кивает на дом, огороженный метровым штакетником. В сумерках особо не рассмотришь всё, но территория огромная. Вот только проблема – не чищено. Ладно разберёмся.

– Приехали, мам, – говорю я улыбаясь и, выйдя из машины, помогаю и ей выбраться.

Мы подходим к калитке, где стоит Иван и ждёт нас. Провожать, что ли, будет? Я уже собираюсь задать ему этот вопрос, как дверь в доме резко открывается, и из него вылетает низенькая щупленькая старушка в огромных валенках и, закутывая на себе огромный серый платок, кричит:

– Ой, спаситя-помогитя! Паша помярла. Ой, люди добрые!

Иван дёргается к бегущей бабушке, но тут открывается окно, и в него наполовину вываливается вторая старушка, которая начинает хохотать на всю округу.

– Глашка, ты чаво? Совсем дурная? Шутку опять проглядела.

– Тьфу, – зло выплёвывает старушка, что выбежала на улицу, резко останавливаясь. – Дура старая. Всё. Больша не пряду к тебе. Сама пей свою наливку, а я к Маньке ходить буду.

– Ну, Глашка, – не переставая хохотать, выходит на улицу старушка.

– Не Глашкай мне, карга старая. – Она поворачивается к Ивану и строго говорит: – Поди, унучик, забери вещи мои у этой мымры. Я больша с ней не вожуся. – И гордо выходит с калитки, даже не замечая нас.

– Да, бабуль, – улыбается Иван и идёт к дому. – Привет, баб Паш.

– Привет, Ванюша. А это кто там с тобой? – Наконец-то и нас замечают.

А я думаю: может, ну их эти каникулы, и домой уехать?

– А это к тебе приехали. Из города.

– Тёть Паш, – тихо начинает мама. – Это я, Маринка.

– Ой, мать честная! – орет баба Паша так громко, что даже я подпрыгнул.

Твою мать, у меня мужики в сервисе ведут себя тише.

– Девонька моя! – Бабулька бежит к нам, а я просто удивляюсь её прыткости. – Приехали. Слава Богу. Ой, а это Валерчик? Господи, как вырос. Хорошие мои. – Она начинает обнимать и тискать маму, а после и ко мне подходит.

Низенькая, меньше Ивана ростом, но пышная старушка с румяными щеками. Я и забыл, как выглядит наша баба Паша. Я стараюсь улыбаться в ответ, так как пока ещё не отошёл от первого впечатления.

– Вот, Глашка, теперь и ко мне внук пожаловал! – Орёт в сумерки наша бабулька, где уже скрылась первая старушка, да так, что эхо разносится везде. – Видишь, какой красавец вырос.

– А у меня внук всё равно краше, – летит ей ответ ничуть не тише по громкости.

– Тьфу ты, ведьма, – отвечает баба Паша.

– От ведьмы слышу! – кричит баба Глаша.

«Куда я попал?» – хочется заорать и мне, но тут замечаю тихо хохочущего Ивана, который вышел из дома и теперь просто слушал всё это.

Заметив мой взгляд, он подмигивает и, проходя мимо, тихо шепчет:

– Добро пожаловать. У нас скучно не бывает.

– Да, я уже заметил, – отвечаю я ошарашенно и под напором нашей бабули иду в дом.

Вероятно, мой отпуск будет запоминающимся.

Глава 2

Елена

– Мамуль, я дома, – кричит сын с порога, а я могу выдохнуть.

– Привет, сынок. Что-то ты долго. Бабуля пришла уже минут пятнадцать назад, – говорю я и краем глаза наблюдаю, как он заходит на кухню.

– Так, я же пока снегоход поставил в сарай, да скотину проверил. – Он обнимает меня сзади, а я выдыхаю.

– Ты мой помощник, – говорю я с любовью и, развернувшись, прижимаю своего мальчика к себе.

Высокий уже вымахал, почти меня догнал. А ему ведь только тринадцать. Мой защитник. Опора моя и поддержка. Если бы не Ваня, я бы, наверное, не выжила. Не смогла бы пережить предательство.

Сынок трется носом о моё плечо и тихо смеётся.

– Ой, мам, баба Паша над бабулей сегодня опять шутки шутить вздумала.

– Не шутки она шутит, а хочет меня в могилу свести, ведьма старая, – бурчит бабуля, заходя на кухню.

И уже я начинаю смеяться. У нас всё в деревне знают шутки наших бабок, но никто не рискует попасть им под руку.

– Бабуль, – весело говорю я, – ты же сама недавно так пошутила над баб Пашей, что я её два часа корвалолом отпаивала.

– Ты её защищать будешь, что ль? – шипит на меня моя бабулечка, а я просто умиляюсь.

– Ну что ты. Как я могу? Ты же моя опора, – начинаю подлизываться, и бабуля сразу тает.

– Ой, подлиза, – отмахивается она. – А ты-ка скажи мне, Ванюша, кого это ты привёл к этой ведьме сегодня? – Она резко переводит взгляд на Ваню, который уже стащил пирожок и наливает себе молока.

– Так это внук её с города приехал, как я понял, – отвечает сын и сразу полпирожка в рот запихивает, зажмуриваясь от удовольствия. – Шпащибо, мамуль. Ошень вкушно.

– Не разговаривай с набитым ртом, – строго говорю сыну, а бабуля, как назло, продолжает допытываться.

– Какой внук-то? У неё их отродясь не было. Разве что племянница, – сама с собой размышляет она. – А женщина была, Ванюш?

– Ага, – отвечает сын, доставая второй пирожок.

– Подожди, сейчас щей налью, Вань, – уже злюсь я.

– Точно! – выкрикивает бабуля, что я аж подпрыгиваю с тарелкой. – Это, видать, Маринка приехала. Племянница еёвына. Вот теперь пусчай она её и лечит. Нечего тебе, Леночка, ходить к этой ведьме.

– Бабуль, я так не могу, – смотрю на неё строго я. – Здесь я фельдшер, и если что, ответственность на мне. Так что давай ваши обиды будут между вами, а я буду делать свою работу.

– Злая ты, Ленка. Не любишь бабку свою, – обиженно говорит бабуля. – Она, между прочим, сегодня меня чуть до инфаркта не довела.

– Ну не довела же, – улыбаюсь я и целую бабушку в щеку, ставя и перед ней тарелку со щами.

– Эх, Леночка. Замуж тебе надо, – вздыхает бабуля.

– За кого это? – Вот и сын очнулся. – Нет у нас мужиков, которые достойны жить с моей мамой.

– Ишь ты какой! Из-за тебя мамка до сих пор в девках ходит, между прочим. – ворчит бабуля.

– Не из-за Вани, – останавливаю я её. Я-то знаю, что с каждым годом сыну всё тяжелее признавать то, что за мной вообще могут ухаживать.

В его понимании, я до сих пор только его мама. И ничьей быть не могу.

– А из-за кого? – Вот неугомонная.

– Из-за себя, бабуль. Из-за себя. Не нужны мне мужики.

– Правильно, мамуль. Мы и сами неплохо справляемся, – почувствовав защиту, взбадривается Ваня.

– Неплохо справляются они, – опять ворчит бабуля, но щи начинает есть. – А вот уедешь ты скоро учиться, а я помру. С кем мать твоя останется, а?

– Бабуль, – останавливаем её вместе, – не начинай, а? Ну что за разговоры, за столом? Ты как хочешь меня замуж выдать, так сразу помирать собираешься.

– А я и не начинаю, – обиженно отвечает она. – Но замуж тебе всё равно надо.

Решив быть умнее, я замолкаю. С бабулей не поспоришь, последнее слово всё равно должно остаться за ней, а я не хочу опять нервничать и не спать полночи.

Я уже однажды собиралась замуж. Ничего хорошего из этого не вышло. Хотя вру. Хорошее всё же вышло. Вот сидит напротив меня и уминает за обе щеки щи. Как же рыдала, когда узнала о беременности. А после рыдала, когда увидела впервые Ванюшу. До последнего надеялась, что он будет похож на меня, а он, как напоминание мне, взял все черты своего отца. Даже манеру общаться. И любовь к технике и всяким деталькам.

Вот так и живу уже четырнадцать лет с воспоминаниями и безмерной любовью, замешанной на лжи и предательстве. Хотя любовь к сыну всё же другая. Он моё спасение. А тот, кто стал погибелью, больше не явится.

За столько лет не явился, значит, и не любил никогда. В чудеса я не верю. Медикам не положено. А в судьбу… Она и так надо мной изрядно посмеялась. Обойдусь.

– Мамуль, ты задумалась. – Ваня трогает меня за руку и, забрав мою тарелку, начинает мыть посуду. А я и не заметила, что все уже поели.

– Да, сынок, прости, – улыбаюсь я.

– Не слушай ты бабулю, – говорит он серьёзно. – Я тебя не брошу. Далеко не поеду всё равно. Я уже узнавал, где можно поближе поступить. Каждые выходные буду к тебе приезжать.

– Ванюш, – вздыхаю, чувствуя, что слёзы подступают к глазам, – не говори ерунды. Ты со своими умениями и знаниями сможешь поступить и в область, и даже в столицу. Выбирай хорошее место, чтобы потом ты мог найти хорошую работу.

– А я и выбрал хорошее место. Тем более после девятого класса меня только в училище возьмут, а у нас в районе оно тоже хорошее.

Подхожу к сыну и, поцеловав его в щеку, иду доить козу. Корову мы не потянули в своё время, а вот коза самое то.

За домом звонким лаем меня встречает Дружок.

– Привет, мой хороший. Сейчас буду кормить и вас, – говорю нашему сторожу и начинаю заниматься хозяйством.

Пока справляюсь с козой и проверяю птицу в сарае, Ваня сам успевает покормить Дружка и помогает мне отнести молоко в дом.

Обхожу двор, проверяю, чтобы всё было заперто и животина не вышла ночью.

Мороз берётся крепкий. У нас всегда зима наступает раньше. Не зря севером называют наш край.

На небе видно миллионы звёзд. Я всматриваюсь в них, а в голове всплывает обещание: «Видишь, сколько звёзд на небе? Вот во столько раз сильнее я тебя люблю».

Обманул ты меня. Нагло и бессовестно обманул.

Вздыхаю и иду в дом. Завтра новый день. Много работы. Нужно будет пройтись по нашим старичкам да съездить в соседний хутор. Да ещё и баню хочу истопить. Давно не парились мы.

А там, глядишь, мысли дурные выйдут из головы. Разворошила бабуля опять воспоминания, а мне теперь ночуй с ними.

Глава 3

Валерий

Никогда бы не мог подумать, что можно выспаться на кровати-гамаке. Сколько мы ездили с Марго на острова, где этих средств отдыха полным полно, всегда они меня раздражали. Неудобные, всё затекает.

А здесь я лежу на кровати, с которой мне придётся выкатываться, но впервые за длительное время чувствую себя выспавшимся.

Я вчера, когда понял, где мне предстоит спать, охренел окончательно. Уже готов был идти в машину. Но наша бабулька встала горой и отправила меня в комнату. Точнее, в помещение, отгорожено от залы, как сказала баба Паша, обычной гардиной, «шторочкой» с вышитыми на ней цветочками.

И я бы продолжил лежать здесь в тепле и на супер-мягкой постельке, если бы мне не хотелось в туалет, которой здесь, естественно, нет.

Как сказала вчера наша бабушка:

– Здесь ваннами может похвастаться только Глашка. И то это всё благодаря унучке еёвыной. Ленка у неё всё сделала, когда переехала сюда.

Так вот, чтобы сходить в туалет и привести себя в порядок после сна, мне нужно – барабанная дробь! – выйти на улицу и сбегать за дом в деревянную коробочку с дырочкой. А после умыть лицо в тазу, который стоит в холодном коридоре.

И вот лежу я сейчас на этой удобной кроватке и уже мёрзну, так как на окне, что перед кроватью, по краям стекла собралась изморозь.

– И это даже не декабрь ещё. Что же здесь происходит, когда наступает календарная зима? – шепчу я тихо.

Только я собираюсь встать, как шторочка резко отодвигается в сторону, и в комнату входит улыбающаяся баба Паша. На ней какое-то интересное разноцветное платье и фартук, синий, с кучей карманов. Я таких даже не видел. На голове то ли платок, то ли тюрбан. Прямо как в русских сказках.

– Валерчик, проснулся унучик! – кричит она.

Ах да. Бабушка у нас громка, оказывается.

– Доброе утро, бабушка, – нервно отвечаю я и натягиваю одеяло обратно.

И как мне теперь вставать? Не буду же я перед бабушкой в трусах ходить.

– Ой, конечно, доброе. – Она хлопает в ладоши и идёт трогать стену, а после быстренько выходит из комнаты и возвращается уже с целой кучей вещей.

– А что вы делаете? – спрашиваю я и чувствую, что сейчас будет что-то интересное.

– Как что? – безобидно удивляется она и подходит к стулу, сваливая не негу всю эту кучу. – Принесла тебе вещи. Поглядела я вчера, в чём ты приехал. Ты у нас околеешь, Валерчик. Штанишки нужны хорошие, ватные. Со шнурочками. И валенки нужны. А то твоя обувка совсем не подходит. И гляди, какову рубаху я нашла. Дед твой ходил. Но ты не подумай, усё стираное.

Баба Паша продолжает говорить дальше, показывая мне каждую вещь, что принесла, а у меня начинает дёргаться глаз, от перспективы надеть вещи своего деда, которого я вообще никогда не видел!

А она так увлечена своим показом «мод», что даже не замечает, как я почти готов сорваться с места.

– Сынок, ты проснулся. – В дверном проёме появляется немного встревожена мама.

А я окончательно охреневаю!

Моя мама. Моя красивая, взрослая женщина, которая всегда одевается со вкусом и любит сочетать цвета, стоит сейчас передо мной в платье на манер бабы Пашиного, только оно не такое пёстрое. И тоже в фартуке. В красном. А ещё на маме чудная жилетка, обшитая по краям каким-то мехом.

И я бы, наверное, заржал, потому что нервный смешок уже выскочить у меня успел, но, замечая в маминых глазах непонятную мне радость, передумал.

– А мы там с бабушкой сырнички делаем. И я омлет приготовила. Он, конечно, не такой, как ты привык, но очень вкусный, – спокойно говорит мама, а баба Паша смотрит на нас и, приложив руки к пышной груди, только охает.

– Мои ж вы голубчики, – всхлипывает старушка, и мама быстро к ней подходит, обнимая за плечи. – Как же я рада, что всё же приехали.

– Баб Паш, ты только не расстраивайся, а то я уже заметила у тебя целую аптеку в холодильнике. – Мама гладит бабу Пашу по руке и легонько начинает подталкивать ее вон из комнаты.

Я в очередной раз убедился, что моя мама самая понимающая женщина. Всегда знает, когда нужно уйти, а когда остаться, когда нужно сказать, а когда промолчать.

Жаль только, что после смерти отца, она так и не захотела переезжать из квартиры с нами в дом. Но сейчас я был ей очень благодарен за то, что смогу наконец-то встать и одеться.

– Ой, да это всё Ленка, – отмахнулась баба Паша от маминого замечания, улыбаясь. – Она же у нас фельдшер. За каждым стариком присматривает. Даже в соседние хутора ездиет. Жаль только невезучая. Детёнка родила без мужика.

– Ну почему же невезучая, бабуль? – удивлённо спрашивает мама, да и мне интересно стало.

Но мама уже задернула штору в комнату, а мне осталось только быстро подняться и одеться. В свои вещи.

Так, сначала на улицу, и надеюсь, я себе ничего не отморожу, пока сбегаю в туалет. А после уже умыться да сырники.

Я кинул взгляд на часы – половина десятого уже.

– Ого! Вот это я сплю.

Быстро натянув на себя футболку и домашние штаны, которые приготовил ещё вчера, и схватив куртку, я иду на улицу.

Беру ключи – машину тоже нужно будет проверить. Я надеваю свои ботинки и только выхожу на крыльцо, как сразу оказываюсь в небольшом сугробе.

– Это, блин, откуда? – шиплю себе под нос, стараясь вытряхнуть снег из ботинок.

Когда снега успело насыпать?

От крыльца ведут две дорожки. Одна к калитке, за которой стоит наша машина. Вторая – за дом. По этой дорожке меня вчера уже водила баба Паша, но снега было явно меньше.

Быстро бегу за дом, а в мыслях мелькает: «Я уже не так сильно хочу в туалет».

Так. Нужно срочно, что-то придумать. Я за месяц таких условий одичаю.

Останавливаюсь возле этого сооружения сталинских времён и понимаю, что вот сейчас мне не очень комфортно сюда входить. Почему-то кажется, что оно может развалиться, если я войду. Но природа не даёт мне долго думать.

Быстро возвращаюсь в дом, мою руки и лицо в тазу, что стоит в коридоре. Как вода здесь не замёрзла? Хотя ледяная – ужас.

В доме замечаю две пары валенок. Из кухни слышатся голоса. Много голосов.

Отодвигаю шторку и захожу на кухню, где сидят четыре женщины. Маму замечаю сразу. Она стоит у самой настоящей кирпичной печки, на которой разместилась сковорода, накрытая крышкой. За столом сидит вчерашняя бабушка, что устроила крик.

А вот у окна, возле небольшой тумбочки, сидит наша баба Паша, с закатанным рукавом. Возле неё, спиной ко мне, стоит, судя по фигуре, достаточно молодая женщина.

– Доброе утро всем, – громко здороваюсь я.

– Ой, Валерчик, знакомься, это Глашка моя. Ну ты вчера видел её…

– Баб Паш, тише, – говорит девушка, а у меня что-то щёлкает от её голоса. – Дай я давление померяю тебе спокойно.

– Да нормальное давление у меня, Ленка. Ты погляди, какой ко мне унучик приехал. – Баба Паша дёргает девушку за руку, а я забываю, как дышать. – Глянь каков, а! Но только он женат, – продолжает баба Паша и задорно хохочет .

– Ой, нужен он нам. – шикает на неё баба Глаша. – Моя Леночка сама себе хозяйка.

Я слышу каждое слово, но взгляд просто прикипает к когда-то безумно любимым глазам. Смотрю и надеюсь, что это просто мираж. Просто очень похожа. Но Лена бледнеет, да так, что её даже немного ведёт. Я хочу дёрнуться к ней, но ноги не слушают.

– Сынок, – тихо зовёт мама.

Я перевожу на неё взгляд и вижу тревогу в глазах.

– Всё хорошо? – всё так же тихо спрашивает она.

– Баб Паш, у тебя всё хорошо. – Я слышу нервный голос Лены. – Если тебя будет что-то беспокоить, ты через бабулю передавай или сама приходи, хорошо?

Она начинает быстро собирать сумку, запихивая всё как попало.

– Леночка, тебе нехорошо? – спрашивает у неё баба Глаша.

– Нет, бабуль, всё в порядке. Мне нужно по другим домам пройтись. – Лена хватает сумку, делает шаг в сторону выхода, резко оборачивается к окну, а я понимаю, что она, видимо, так сильно не хочет приближаться ко мне, что готова в окно выпрыгнуть. – Я пойду, бабуль.

– А чай, Ленка? С вареньем… – ошарашенно говорит баба Паша.

– В следующий раз. Когда-нибудь…

Лена быстро срывается с места и просто пробегает мимо меня, а я улавливаю её запах и, как пёс, иду следом.

– Сынок… – зовёт мама, но я только рукой машу и хрипло добавляю:

– Провожу.

Я успеваю заметить мелькнувшую тёмную куртку во входной двери, перед тем как она захлопнулась. Я не знаю зачем, но быстро одеваюсь и, застёгиваясь на ходу, выбегаю на улицу.

Лена уже у калитки.

– Лена, – зову я, но она не останавливается.

Поскользнувшись, но быстро поймав равновесие, она выбегает со двора.

– Лена! – зову я громче, ускоряясь.

Я хочу убедиться, что мне это не кажется. Догоняю её почти возле следующего дома и только хочу схватить за руку, как она выкручивается, но в этот раз, всё же не удержавшись, падает в сугроб. Я склоняюсь, стараюсь отдышаться, хотя понимаю, что дыхание у меня сбилось не из-за того, что я пробежал пятьдесят метров.

Смотрю на Лену, которая лежит в сугробе. Коса в снегу, шапка сползла, дышит ничуть не тише, чем я, и в глазах такая ненависть, что я даже теряюсь.

– Ну здравствуй, Лена, – говорю я, отдышавшись, и протягиваю ей руку, чтобы помочь подняться.

Не берёт. Смотрит на неё брезгливо и поднимается сама, отряхиваясь.

– Здравствуйте, – отвечает так, будто ножом режет.

– Сколько лет… – начинаю я, но меня быстро перебивают.

– Каких лет? – вскидывает бровь, скрещивает руки на груди. – Мы с вами знакомы, мужчина? Я вас не припоминаю.

Задирает подбородок и смотрит с таким же вызовом, как и пятнадцать лет назад. А я опять зависаю на ней. Всё такая же. Но тут в памяти всплывают строчки записки, и весь мой запал превращается в злость.

– Ах да, как же я мог забыть. – Я повторяю её позу. – Ты же умеешь поклясться в любви, а после в сраной записке написать, что я мудак и не достоин быть рядом с тобой. Где же твоя лучшая жизнь, Лена? Жорик тоже не оправдал надежд?

Лена опять бледнеет, но только в этот раз в её глазах начинают блестеть ещё и слёзы. У меня снова сворачивает внутренности. Пытаюсь заставить себя не смотреть на неё. Не верить её глазам, но как только слезинка стекает по щеке, я дёргаюсь к ней. Лена быстро отходит назад.

Я делаю ещё один шаг, но опять не достаю.

– Мамуль? – слышу знакомый голос и замечаю, как к нам быстро идёт Иван. Мой вчерашний знакомый.

Парень встревожен. Всё в той же чудно́й дублёнке, валенках и необъятных штанах, похожих на те, что предлагала мне сегодня баба Паша.

Быстро подойдя к нам, он становиться перед Леной и, осмотрев меня, протягивает руку, доставая её из рукавицы.

– Здравствуй.

– Привет, Иван, – я отвечаю на рукопожатие и замечаю, как Лена начинает быстро собирать сумку и поправлять на себе одежду.

– Не холодно? – кивает Иван мне, а я начинаю понимать, что действительно замерзаю. Иван хмыкает. – У нас не такая зима, что можно ходить в таких вещах. Обморожение можете заработать, да мам?

– Да, сынок, – тихо отвечает Лена. – Вам пора возвращаться, – говорит уже мне, обходя Ивана. – Спасибо, что проводили, дальше мы сами.

– Лена… – начинаю я, но наткнувшись на взгляд Ивана, останавливаюсь. – Пожалуйста, – только и отвечаю я.

А Лена разворачивает Ивана за рукав и начинает тащить в другую сторону. Тот что-то спрашивает, но я не могу и слова понять. В ушах начинает шуметь, но глаз не могу оторвать от этих двоих. Иван забирает сумку у Лены и, обняв её за плечи другой рукой, ведёт по дороге. Ростом как Лена. Лена! Иван её сын?