Czytaj książkę: «Развод. Чужой ребенок»

Пролог

Праздник в честь нашей младшей дочери уже в самом разгаре.

Ей сегодня исполнялось восемь, а я только и могла думать о том, что ее родная мама не застала свою девочку в этот и другие годы.

Инна умерла, когда Вере исполнилось пять.

Пока что она вспоминает ее, но я вижу, как меркнет эта память о ней. Прошло три года с тех пор, как Вера переступила порог нашего дома как еще один член семьи. Мы не различаем ни Оксану – нашу старшую дочь, ни ее. Они обе наши.

Для нее я мама, а она моя дочка. Герман, разумеется, считает так же.

Он показал себя отличным отцом с нашей девочкой, поэтому я не могла ничего иного ждать к дочери своей сестры-близнеца.

То время потери было сложным. Герман с Инной имели ту самую связь, которая сложнее и непонятнее нам. Но она определенно существует. И моему мужу пришлось тяжело без своего фактически второго «я».

Я знаю Германа двадцать лет, из которых девятнадцать как своего мужа, поэтому я могу сказать, как мы тяжело переносили смерть Инны. Боль утраты была схожа с паутиной, оплетшей всю семью. Но постепенно путы стали спадать. Теперь мы были родителями сразу двух детей с разницей в возрасте в восемь лет. И мы справлялись каждый божий день. Шаг за шагом, как семья.

Я прохожу по заднему двору, нашего дома и вижу, что единственная кому не особо интересен праздник – это Оксана.

Подхожу ближе и сажусь рядом на пластиковый стул.

– Как дела?

Она отрывается от телефона, в котором все это время была потеряна и смотрит вокруг.

– Нормально. А у тебя?

– Совсем не интересно?

– Мам, когда мне было восемь, я гарцевала как Верка.

– А сейчас тебе семнадцать и можно не веселиться?

– Ну ма, – закатывает глаза.

– Я просто не хочу, чтобы вся твоя жизнь заключалась в этом экранчике, – указываю на ее телефон.

– Я общалась по поводу экзов с девчонками.

– Экзов?

Она снова закатывает глаза, и мы вместе улыбаемся.

– Нужно было и Олю позвать сюда.

– Она дома с мелким, ее мама уехала встречать подругу.

– И все же, ты бы обратила внимание на праздник. Ну а если тебе интересно, то я точно не отказалась от помощи.

– Я тебя услышала. Сейчас помогу.

– Благодарю. Папу не видела?

– Они с бабушкой пошли в дом.

– Хорошо. Ты можешь заменить салфетки и убрать пустые тарелки.

Встаю и ухожу в сторону дверей, которые ведут в гостиную. Я люблю этот дом. Мы переехали сюда сразу после того, как оформили Веру в нашу семью и ни разу не пожалели.

В доме абсолютная тишина, которая меня смущает.

Я была уверена, что Герман пошел со своей мамой за подарком. Но судя по тому, что я не слышу ни звука они… На самом деле, даже понятия не имею, что они могут делать. Разве что их тут просто нет.

Но я все равно иду по холлу между кухней и гостиной. А дойдя до коридора, из которого идут двери в спальни, в том числе и нашу понимаю, что они оба в главной.

Сама тишина заставляет двигаться тихо, хотя я не нахожу в этом причины. Однако подойдя к двери, я начинаю зачем-то прислушиваться и то, что долетает до меня, пронзает насквозь ржавой стрелой мое доверчивое сердце и не оставляет шанса на выживание.

– Не дай бог, если Мила узнает правду рождения Веры, – со вздохом произносит свекровь.

– Именно поэтому ты будешь продолжать молчать, мама, – резко отвечает ей мой Герман.

– Буду, – снова протяжной вздох. – Но правду все равно не утаишь. Она твоя дочь и если Мила узнает…

– Три года как-то удавалось скрывать и еще столько же смогу. Моя жена не узнает, что Вера мне родная дочь, а сестре была лишь племянницей, об этом знаем только мы двое и все.

Не выдержав, я толкаю дверь обнародовав себя и пригвождаю обоих людей, ведущих свою мерзкую беседу своим взглядом.

– Что ты сказал, Герман? – вопрос слетает с моих губ, а сзади внезапно появляется Вера.

– Мама?

Я оборачиваюсь и неожиданно для себя, не чувствую к ней ничего. Абсолютно ничего. Только боль, растекающуюся в моей груди.

Глава 1

9,5 лет назад

Герман

Просыпаюсь посреди ночи и не сразу понимаю, что меня разбудило. Затем чувствую, как рядом со мной мечется в ночном кошмаре моя жена, начинает всхлипывать.

Развернувшись к ней лицом, я обхватываю ее руками и, прижав к себе, удерживаю тело, которое норовит вырваться. Ее дыхание становится прерывистым.

– Ш-ш-ш… тише родная. Тише… просто кошмар. Просто сон, слышишь?

Она расслабляется и еще раз всхлипнув обнимает меня, переплетая свои ноги и руки с моими. Так, что не остается понимания, где заканчиваюсь я и начинается она.

Мила становится все тише и тише, пока не успокаивается окончательно. Сейчас она уже обнимает меня осознанно и ищет поддержки.

– Это был такой странный сон, – говорит надломлено, еле слышно.

– Ты можешь мне его рассказать? – глажу ее по голове своей ладонью, успокаивая.

– Нет… Не было четкой картинки. Просто хаос, но одно постоянное чувство страха. Это ужасно жутко.

Сильней обнимаю ее и целую в висок.

– Это уже третью ночь подряд, Мил, – напоминаю ей мягко.

– Знаю, – ощущаю ее дыхание на своей шее.

– Может сходить к терапевту?

– Думаешь?

– Почему нет? Если тебя что-то беспокоит, то лучше это решить сразу.

– Хорошо, я запишусь. Но знаешь, внутри такое чувство плохое. Не знаю, как описать. Подташнивает от волнения какого-то.

– Твое волнение проявляется каждый раз, когда у меня смена, родная, – улыбаюсь.

Жена поднимает голову и смотрит на меня долгим волнительным взглядом.

– Ты же не в банке работаешь.

– Да. Твой муж спасатель.

– Поэтому пообещай мне…

Я не даю ей договорить и прижимаюсь к ее притягательным губам своими.

– Обещаю, быть очень осторожным.

Целую неторопливо, растягивая момент, разделенный на двоих.

– Я сохраню твое обещание.

– Хорошо, – отвечаю и принимаюсь снова целовать, пока не замечаю часы на ее тумбочке у кровати:

– Через три минуты зазвонит будильник. Будем вставать?

– Не-а, мы поваляемся эти три минуты в обнимку, – отвечает она и накидывает на нас одеяло, накрывая им головы.

– Отличный план.

Смеюсь и притягиваю ее к себе плотнее, пока она забирается на мои бедра веселясь.

Я люблю ее долгие годы.

Она была студенткой факультета изобразительного искусства, когда я уже закончил свою службу и готовился работать в штате пожарных нашего города.

У нас были учения в институте, где училась Мила.

И когда на их паре случился «пожар» я спасал именно ее, влезая в окно на кране пожарной машины.

Эти секунды, пока нас спускали на землю, длились так долго, что их хватило влюбиться в эту прекрасную и очаровательную девушку раз и навсегда. О чем я не пожалел ни разу за прошедшие десять лет со дня свадьбы.

Когда будильник все же отвлекает нас от утренних объятий и ласк, мы с трудом и большой неохотой отрываемся друг от друга.

Вместе идем в ванную. Умываемся и приводим себя в порядок. И только потом выходим на кухню.

Мила ставит чайник. Я проверяю мультиварку, которая уже источает аромат аппетитной каши.

– Готово?

– Ага.

– Тогда я за дочерью.

– Удачи, – кидаю ей вдогонку и смеюсь.

Наша дочь – это единственный знакомый мне ребенок и человек, который просто ненавидит просыпаться по утрам. А ей на минутку восемь лет.

До меня доносится голос Милы, которая просит просыпаться Оксану, а та в ответ умоляет об одной минутке.

Каша успевает остыть, когда две любые девочки появляются на кухне.

Дочь, хмуро смотря на тарелку, садится за стол и неохотно ест.

– Доброе утро, – смеясь здороваюсь с ней.

– Когда уже лето?

– Сейчас апрель, посчитай.

– Не хочу, – бормочет под нос и берется за стакан с чаем. – Мам, мне кажется, я заболела.

– А ты знала, что не только любопытной Варваре оторвали нос на базаре, но и лживой.

– Папа, – возмущается она.

– Милая, я тоже люблю поспать, но есть вещи, которые неизменны. Завтракай и пойдем собираться в школу.

О да, дочь у нас с характером.

К восьми мы уже одетые спускаемся в лифте на улицу.

Оксана отошла от пробуждения и окончательно проснулась, жена выглядит свежей, но в глазах плещется тревога.

Протягиваю руку и, найдя ее ладонь, сжимаю ее.

Мила улыбается, но это просто губы, растянутые в улыбке, а не состояние души.

Она и правда последнюю неделю ведет себя странно с этими снами. И меня это беспокоит.

Я помню, как ей снился сон, что ее отец умирает. Это было пять лет назад. Но когда, однажды проснувшись утром нам позвонила ее мать и сказала, что произошло, Мила стала прислушиваться к своим снам. В подобное верить сложно, но, когда оно происходит на твоих глазах, ты меняешь свою точку зрения.

Машина у нас одна, поэтому мы завозим сначала Оксану в школу. Затем жену в школу искусств, где она преподает живопись, и только потом я еду на работу сам.

Но, прежде чем отпустить свою Милу, я прошу ее посмотреть на меня.

– Родная, постарайся успокоиться, ладно?

– Это глупо я знаю. Не представляю, как это выглядит со стороны, прости.

– Эй, я не об этом. Я просто хочу, чтобы ты успокоилась и отпустила тревоги. Все будет хорошо. Давай, когда завтра я вернусь, мы вечером сходим погулять или в кино?

– Отличная идея, – она улыбается мне и, протянув руку к щеке, гладит ее своей маленькой изящной кистью.

– Я люблю тебя, – поворачиваю голову и прижимаю свои губы к центру ее ладони.

– А я тебя.

Стою на месте, пока она уходит к зданию, а как только скрывается за массивной резной дверью, уезжаю на работу.

В пожарной части тишина.

Отряд Климова сдает смену и уезжает по домам, наш занимает пост.

– Всем доброе утро. Как тут?

– Тишина, – отвечает дежурный в диспетчерской.

– Аминь, – говорим в ответ хором.

Разложив контейнеры с едой, я переодеваюсь в униформу, и сутки в пожарной части начинаются.

К девяти приходит полковник. Проверяет наличие нашей команды и готовность к работе, затем уходит к себе.

В обед мы все собираемся на кухне и как только желаем приятного аппетита, звук сирены заставляет сначала замереть, затем встать и реагировать по инструкции.

Наша машина заезжает на территорию центра, где арендуют офисы разные организации.

Тут четыре этажа довольно старого здания, покрытого красивой облицовкой, но не факт, что оно было отремонтировано полностью, и выглядело изнутри так же, как и снаружи сейчас. Правда, в данный момент все эти этажи объяты пламенем. Стекла лопаются от огня и звучат как выстрелы. Люди в панике кричат, выбегая из горящего здания.

С нами прибывает скорая и полиция. Ограждают территорию, пока мы готовимся спасать жизни людей.

Проходит не меньше сорока минут, пока мне удается добраться до самого отдаленного участка. Женщина кричала, что у нее там осталась дочь, и я отправился внутрь еще раз, пока остальная часть команды уже приступила к тушению.

Бродя в клубах черного дыма, я все звал ее. Но не было слышно ни криков, ни плача… ничего.

Внезапно передо мной упала балка и придавила ногу, ударив перед этим по плечу, повалив на пол. В суете я, наконец, услышал ее.

Услышал тонкий зов ребенка и старался успеть. Старался прийти на помощь, блуждая в густой пелене дыма волоча за собой ушибленную конечность, на боль в которой даже не обращал внимания. Одно было ясно, я был медленным. Слишком медленным.

Огонь распространялся все сильней. Я был готов схватить ее и бежать. Но оставалось только найти.

В углу комнаты я заметил скрученное маленькое тело малышки и не мешкая рванул к ней.

Взял на руки, обернул одеялом и поспешил на выход.

Путь отрезал огонь то тут, то там.

На моих руках была крошечная жизнь, которая зависела от меня.

– Черт, – зашипел, понимая, что тот путь, который я держал сюда, уже отрезан огнем.

Это была часть здания, которая горела сильней остальной. Мне удалось спуститься на этаж ниже. И с трудом найдя там окно, я направился к нему, но на меня снова что-то повалилось и на этот раз, пошевелиться я так и не смог.

Потянувшись к рации, прикрепленной к поясу, я снял противогаз и постарался надеть его на малышку, дыша короткими рывками.

– Восточная часть здания. Второй этаж… Мы здесь, – громко говорю в рацию. – Восточная часть здания… – дым, горький и разъедающий стал заполнять мои легкие, пока я продолжал говорить в приемник рации. – Восточная часть… второй… э-таж…

Глава 2

Мила

Мое сердце оборвалось, когда посреди занятия по живописи мой телефон зазвонил.

Сегодня впервые я не убирала мобильный на беззвучный режим. И вот…

С пугающим страхом, который покрывал мое нутро колким покрывалом, я двигалась к столу и принимала звонок с неизвестного номера.

– Алло?

– Мила Евгеньевна?

– Да, – на выдохе отвечаю и жду. – Я слушаю, кто это?

– Это полковник Борис Геннадьевич Шмелев, – я узнала и голос мужчины и имя. Он главный в пожарной части моего Германа. – Ваш муж находится в первой городской больнице.

– О боже… – оседаю на стул и отворачиваюсь от учеников. – Что… что с ним?

– У нас был вызов. Он спасал ребенка и его придавило. Он надышался дымом, и у него травмирована нога с поясницей. Но он жив.

Слушаю и медленно погружаюсь в прострацию клетки, сотканной из страха, а потом… будто глоток спасительный эти три буквы в конце.

Жив.

– Он не… не в критическом состоянии?

– Нет. Его жизни ничего не угрожает.

– Слава богу. Спасибо, что позвонили. Я буду очень скоро там.

– Это мой долг.

Уже собираюсь завершить звонок, но затем решаю задать вопрос.

– Скажите, а ребенок? Ребенок, которого он спасал?

– К сожалению, девочка умерла. Он пытался надеть на нее противогаз, но она уже надышалась дымом. Они были в опасной зоне поэтому, когда добрались до них, она уже не дышала.

– Господи, – из глаз скатываются новые слезы и ощущение боли и сожаления становится сильней.

– Возможно, Герману, понадобится не только помощь врачей, когда он придет в себя.

– Я поняла.

– Будьте с ним рядом, Мила.

– Хорошо. До свидания.

– До свидания.

Как только в динамике слышится короткий повторяющийся гудок, я опускаю телефон и смотрю на него не моргая, пока на плоский экран не капает слеза.

Такое постороннему человеку тяжело осознавать, а быть причастным…

– Мила Евгеньевна, – зовут меня ученики и это заставляет меня взять себя в руки.

– С вами все хорошо?

– Уважаемые ученики, на сегодня занятия отменяются. Мне срочно нужно уехать. Если Светлана Викторовна сможет подменить, то она придет сейчас. А пока что сидите и заканчивайте картину. Я поговорю с заведующей, чтобы она связалась с вашими родителями.

Быстро собираю вещи и спешу на выход.

Быстро обрисовываю Свете проблему, и она соглашается взять моих ребят.

– Если нужно будет, ты бери отгулы. Совмещу классы.

– Хорошо. Спасибо.

– Держись там.

Благодарно улыбаюсь ей и уезжаю на такси в больницу.

Когда я встречаю врача, мне по новой с медицинскими терминами поясняют состояние Германа, а я и слышать ничего не способна. Смогу хоть как-то успокоиться, только увидев своего мужа.

Слова практически пролетают мимо моих ушей, пока я считаю секунды. Но последние зацикливаются и повторяются раз за разом.

– Так что, можете быть спокойны.

– Спокойна? – повторяю за врачом.

– Да. Жизни вашего мужа ничего не угрожает. Скоро он проснется, и, оценив его психологическое состояние, мы решим, как поступить дальше.

– Я поняла. А сейчас, я могу его увидеть?

– Можете. Но недолго. Он не проснется до вечера, поэтому…

– Хорошо, я вас услышала. Я просто хочу его увидеть.

Он указывает рукой на дверь с цифрой семь и так как я надела на себя халат, бахилы и шапку еще до этого, я тут же вхожу.

Больничный запах сильный и немного отвращает. Но стоит увидеть Германа, все остается на заднем плане. Ничего больше не имеет значения.

Только он, лежащий на узкой кровати. Будто просто спящий. Но все совсем не так.

На каждый шаг сердце сжималось сильней и сильней. На коже лица до сих пор виднелись черные мазки от дыма. Кисти рук были в царапинах. А на плече, так как он был накрыт не до самой шеи, бурая кровавая ссадина. Больше похожая на синяк.

– Что это?

Врач подходит чуть ближе и поняв, о чем я спрашиваю, отвечает.

– Судя по тому, что мне рассказали, на него что-то упало.

– Мне сказал полковник, что на поясницу, а не…

– Дважды упало. В первый раз была повреждена нога, во второй уже поясница.

Киваю в знак понимания, но мысль о том, что он пережил, бьет наотмашь. Когда он узнает, что у него ничего не вышло, он будет в отчаянии.

– Можно вас попросить, оставить меня с ним?

– Конечно.

Стоит двери закрыться, я подхожу к нему еще ближе. А когда, лишь сантиметры разделяют нас, я не выдерживаю, склоняюсь к Герману и аккуратно, чтобы не навредить целую в висок, затем в скулу, лоб, глаза… Просто легкие прикосновения, но мне необходимо ощущать, что он со мной.

– Как же ты меня напугал, дорогой… Как же напугал, – шепчу на ухо, и напряжение покидает меня, превращаясь в слезы, которые я не могу остановить.

С трудом совладав с эмоциями, я ненадолго сажусь на стул, стоящий у кровати мужа и меня уносит мысленно.

Даже сложно сосредоточиться на чем-то одном. Внутри один лишь страх, который я проживала уже который день в своих кошмарах и вот он наяву.

Но правда в том, что смятение и это состояние, которое до тошноты создает воронку в животе, не ушло насовсем. Невидимое, холодное, но оно остается там.

Мои тревоги прерывает тихий скрип двери и, повернувшись, я вижу родителей Германа.

Я позвонила его маме, пока ехала в такси.

– Милаша, – Любовь Ивановна тут же подходит, стоит мне встать со стула и обнимает, всхлипывая.

– Он в порядке… в порядке.

– Слава богу, – отходит к кровати сына и трогает его свободную от катетера с капельницей руку.

– Валерий Константинович, – обнимаю его отца, который, кажется, в таком же состоянии, только слез нет.

– Спасибо, что сразу позвонила.

– Ну что вы, – трогаю его плечо, провожая к Герману. – Только Инне не успела набрать. Как-то забыла.

– Я позвонила. Она уже бронирует билет на поезд. Через три часа будет тут.

– Хорошо.

– Так что же произошло?

– Он пытался спасти ребенка, – голос дрожит.

– Порой гордость за него, уступает материнскому страху, и я ненавижу его работу, – признается тихо Любовь, опускаясь рядом с Германом.

В таком сложно признаваться даже самой себе. Но я порой ощущаю то же самое. Знаю, что это неправильно, но чувства эти никак не отключить.

Через пятнадцать минут нас просят выйти из палаты. Я получаю от врача инструкцию о том, какие вещи собрать для мужа в больницу и уезжаю домой, как и его родители, пообещав им позвонить.

В квартире тишина. Оксану мама к себе забрала после школы, потому что я бы не успела за ней приехать. Поэтому я слегка теряюсь, потому что спустя столько лет работы Германа в МЧС он впервые так серьезно пострадал.

Быстро собрав необходимое, я хватаю журнал со сканвордами, который он порой разгадывает, когда хочет передохнуть и выезжаю на такси к его дежурной части, чтобы взять машину.

Там встречаю несколько знакомых мужчин, с которыми работает Герман. У него вообще вся команда очень сплоченная. Он всегда говорит, что они его вторая семья.

Мы недолго говорим, потому что… Потому что порой нечего сказать и все. Сев в автомобиль я отправляюсь в больницу.

Это платное отделение, поэтому меня сразу пропускают в палату к мужу и стоит сделать шаг, я сталкиваюсь со взглядом своего супруга.

– Герман, – потрясенно шепчу и тут же спешу к нему.

Обнимаю его, и вся боль переживаний внезапно сходит на нет.

Мне было важно увидеть его взгляд, увидеть, что он по-прежнему со мной.

Слегка отклоняюсь и, погладив по щеке, улыбаюсь ему.

– Привет, родной.

– Привет, – с трудом отвечает, и его взгляд слегка расфокусирован.

– Рада, что ты…

– Ребенок, Мила, – внезапно перебивает меня Герман. – Я спасал ребенка…

В горле образуется большой ком, причиняющий боль, но я не хочу прямо сейчас с ним об этом говорить и не уверена, что должна именно я.

– Тебя нужно осмотреть, – сажусь ровно. – Я позову врача и позвоню твоим родителям. Мы все за тебя очень переживали.

Его ответом служит короткий кивок, затем он погружается в беспокойные мысли.

Я зову врача и остаюсь за дверью палаты, пока он проводит осмотр.

Мне остается лишь сидеть в коридоре и молиться, чтобы это скорее все закончилось.

Когда врач выходит из палаты и позволяет мне снова пройти к мужу, на часах уже поздно.

– Завтра или послезавтра с ним начнет работать психолог, – говорит мне мужчина.

– Хорошо. Спасибо.

Герман все еще лежал и смотрел в окно, когда я снова оказалась рядом.

Вероятнее всего, ему врач уже сказал о случившемся. Потому что мой муж был очень далеко своим сердцем и мыслями.

– Как ты?

Он повернул голову и просто посмотрел на меня. Без ответа.

– Завтра я приду с Инной. А после школы привезу Оксану.

– Хорошо.

Продолжая с ним говорить, у меня было ощущение, будто я ступаю по минному полю.

На самом деле в воздухе ощущалось странное напряжение, которое рядом с мужем я никогда прежде не испытывала. После тяжелых смен он всегда был таким, что позволял обнимать и молча считать минуты, или же вести долгие беседы о чем угодно. Или же просил тишины, которую я ему обеспечивала с пониманием.

В этот раз… что-то казалось иным.

Время бесследно заканчивалось, и я засобиралась домой.

– Нужно забрать Оксану от мамы и приготовить ее в школу на завтра.

Он молча кивнул и позволил себя поцеловать.

– Я очень люблю тебя, слышишь? – шепнула, поцеловав его в уголок губ. – Мне очень жаль, что все произошло так. Ты старался и сделал все, что смог.

Провела рукой по его плечу и развернулась, чтобы уйти.

– Это была девочка из соседнего подъезда… – останавливает меня голос Германа. – Я не знаю, как ее зовут. Но это была она, Мила…

Я поворачиваю голову и сталкиваюсь с его потерянными глазами, которые переполнены чувства вины.

Мое замешательство длится буквально пару секунд. Затем я сажусь на больничную постель и обхватываю ладони мужа.

– Милый мой, мне очень жаль, что так вышло, но ты не виноват. Ты ведь и сам чуть не умер, пытаясь спасти ее. Ты сделал все что мог, Герман. И я тобой очень горжусь.

На мои слова он не реагирует сразу. А когда поднимает глаза, в них нет понимания и нет согласия.

– А что, если был выход? Что, если я его не нашел, потому что сдался? Откуда тебе знать?

– Ты прав, – пытаюсь сохранять спокойствие и говорю как можно более мягко, потому что иначе, я сама впаду в истерику с подобной темой разговора. – Я не могу знать и не имею понятия, что там было и как действовал ты… Но, – подношу свою руку к его лицу и глажу щеку. – Я же знаю тебя, родной. Тебя я не могу недооценивать. Поэтому уверена в том, что ты сделал все от себя зависящее. Ты прекрасно знаешь, такое случается. Ты же так много лет работаешь в МЧС.

Он закрывает глаза, и я наблюдаю за тем, как зрачки под закрытыми веками бегают туда-сюда.

Меня страшит его состояние. Я скидываю на то, что все произошло сегодня, но… Я искренне боюсь за своего мужа.

– Герман? – трогаю его плечо, и он резко распахивает глаза, пристально смотря на меня. – Тебе нужно отдохнуть. Это был очень тяжелый день.

– Ты права, – соглашается так легко.

– Я приеду завтра с Инной. А после обеда заберу со школы Оксану и опять к тебе.

– Спасибо тебе за все, Мила, – большая ладонь накрывает мою, и сердце пускается вскачь.

Тянусь к его губам и нежно их целую.

– Я очень люблю тебя, – шепчу, запечатлевая свои слова в знак подтверждения.

Выйдя на улицу, я чувствую, как сжатые в тиски легкие принимают кислород, что становится даже больно. Но напряжение от разговора с мужем не уходит и превращается в слезы. Буквально пара капель достигают подбородка, дорожки которых тут же высыхают.

Собрав в кучу себя и свои силы, я сажусь в машину и еду за дочерью.

Мама на панике, хоть и сказала, что все в порядке, так еще и дочь сносит, как только вхожу в квартиру.

– Мамочка, где папа?

– Папа в больнице…

– Он поправится?

– Конечно. С ним все хорошо, и завтра мы поедем к нему после школы.

Я обнимаю свою девочку и смотрю на маму, которая ищет правду в моих глазах, но не найдя иного там ответа, успокаивается.

Мы недолго говорим, потому что уже очень поздно. А приехав домой, быстро переделываем важные дела.

Стоит ли говорить, что Оксана тяжело засыпала. Хотя сама я не была уверена, что ночь пройдет спокойно. Но стоило мне уснуть, как в кровать пришла дочь. В принципе, я этого ожидала, поэтому укрыла ее и снова уснула.

Утром Инна приехала к нам, чтобы мы вместе отправились в больницу.

Высадив Оксану в школе и проследив за тем, как она войдет, я выдвигаюсь дальше. Но долго в тишине мы не остаемся.

– Насколько все плохо, Мил?

– Я не психолог, – отвечаю, задумываясь. – Он и раньше видел трагедии, такова специфика работы. Но в этот раз, что-то не так.

– Может, потому что это связано с ребенком?

Я поворачиваю голову и смотрю на нее, чтобы ответить.

– Вспомни трагедию два года назад.

– Помню, – тушуется сестра мужа. – Это было ужасно.

– Да. Там было много погибших.

Если после такого он не сломался, то почему сейчас?

– Но что же тогда?

– Мы обе знаем, что такое происходит, и боялись, что произойдет с ним.

– Он любит свою работу.

– Я знаю. И надеюсь, что работа с психологом ему поможет.

– Ох… – вздыхает она, но не говорит больше ничего.

– Мы давно не виделись. Как твои дела? – решаю сменить на время тему разговора.

– Как обычно. Работа-дом-работа.

– А с Ромой что у вас?

– Не поверишь, но тоже, как обычно. То вместе, то расходимся. Только не говори Герману. Он его не очень любит.

– Не стану. Он мечтает, когда ты повзрослеешь.

– И это говорит человек, который младше меня на четыре с половиной минуты, – смеется Инна и я не могу не последовать за ней.

Герман

Все повторяется.

Я поднимаю малышку на руки и несу в сторону выхода. Но меняю направление. Я уверен, что оно правильное. Уверен, что в этот раз я смогу… Но меня ударяет проклятая перекладина и я падаю.

Дыхание становится тяжелым, а в груди появляется давящее ощущение, после чего кислород испаряется из моих легких, и я захожусь в диком кашле.

Девочка в моих руках исчезает, и я паникую. Но пошевелиться уже не могу и глаза, ищущие ее, закрываются… медленно и неизбежно.

Сон обрывается, и я просыпаюсь, ощущая, как боль пронзает все мое тело. Мои челюсти так плотно сжаты, что кажется, зубы вот-вот заскрипят и начнут крошиться. Но я все еще напряжен и не могу избавиться от спазма, который парализует, не давая выйти из этого состояния.

Глаза распахиваются и привыкают к темноте, медленно вырывая меня из кошмара.

Спазм в мышцах уменьшается, пока окончательно не сходит и все в момент исчезает.

Я принимаюсь дышать. Глотаю воздух, словно не дышал несколько минут и понимаю, что это дерьмовое начало моего восстановления.