Czytaj książkę: «Домочадцы и другие лоскутяне»

Czcionka:

Автор сердечно благодарит художника Виктора Низовцева за любезно предоставленную картину для оформления обложки

Книга первая
Дрейфующий остров «Лоскутное одеяло»

История первая

Дедушка Бертик выглянул в окно. Окно, конечно, очень условное понятие. Всегда это выход, портал во внешний мир. А в нём сегодня полыхало такое многоцветье, что хотелось поскорее разбудить домашних и показать, какую праздничную осень протягивает им всеми своими ладошками клён у дома.

Дедушка Бертик потеребил пальцами задорную бородку на своём круглом лице, что делал обычно в минуты раздумий. С чего начать сегодняшний день, который уже разбросал за порогом все свои сокровища – иди, собирай, обустраивай собственное настроение и своих близких!

Романтичный папа Дедушки Бертика, исполненный высоких идеалов, назвал его в честь князя Лакриды Альберта Великолепного Века, правление которого было блистательным, но, увы, недолгим. В его кабинете министров были собраны самые громкие поэты, искусные танцовщики с мускулистыми длинными ногами и артисты цирка в прекрасной физической форме. В Лакриде поэтому все от мала до велика страстно танцевали, задушевно пели, а некоторые даже любили читать – не многие, впрочем, так как чтение требовало усилий и отвлекало от танцевания и приятных бесед. У лакридян самым неприличным считалось словосочетание «здравый смысл», посему все приверженцы этого понятия безжалостно изгонялись – главное ведь, чтобы общение оставалось незаземлённым!

А потом, когда было съедено и выпито всё, что осталось от отца Альберта Великолепного Века, страна как-то быстро перестала существовать, и только немногие ценители высокого стиля в истории сейчас помнили Лакриду и её утончённого князя. Впрочем, на Острове, как и на Материке, с незапамятных времён появлялись и исчезали различные государства. И даже сейчас на нём располагалось несколько замечательных сказочных королевств и княжеств. Оттого и назывался наш дрейфующий остров Лоскутным Одеялом.

Итак, папа Дедушки Бертика назвал его Альбертом, Бертом, Бертиком… Дедушка Бертик достал из старого, часто вздыхающего шкафа любимый жилет и с удовольствием надел его – всё-таки, что ни говори, а лето кончилось! Жилет сложился из двух цветов – с зелёной суконной спинкой, совсем такой, какой бывает поверхность у бильярдных столов, и с передом цвета тусклого золота – этот цвет обычно навевал на дедушку меланхолические настроения… Обычно, но не сегодня! Сегодня в окно Дома заглянула молодая осень!

Первым делом надо было взглянуть, каким Дом стал к утру. Дело в том, что Дом, в котором жил Дедушка Бертик и другие обитатели, каждую ночь неузнаваемо изменялся. Мало того – ещё и каждый домочадец всегда жил в собственном обособленном жилище, хотя со стороны казалось, что все они обитают под одним кровом. А вот и нет! И чтобы навестить, скажем, Бабушку Лину, или Гошу Хулигана, или поэта и художника Симу, Дедушке Бертику, да и любому жителю или гостю Дома полагалось пройти всегда разную, иногда довольно долгую, но единственно возможную дорогу…

Сегодня Дом был Глиняным Горшочком, в котором… Ну, во-первых, перешёптывались, пошлёпывали друг друга и приветственно кивали прохожим кленовые листья – и ни один из них не повторял цветом своего платья одёжку другого… А во-вторых, Дедушке Бертику хотелось рассмотреть всё, что выглядывало из Горшочка, но он решил сделать это чуть позже, когда станет решать, какие работы предстоят ему сегодня. А сейчас пришло время будить сонное царство – ведь каждая потерянная минутка укатывалась прочь неиспользованной золотой монеткой, и вернуть её было уже нельзя…

Кошечка Олли открыла один глаз. Ветку за окном её сегодняшнего жилища украшал собой нахальный дрозд. Откуда он прилетал, Олли не знала, да это и не было ей интересно, главное, что он прилетал всегда: где бы она ни просыпалась, её сон завершался шорохом птичьих крыльев и громкой незатейливой песенкой всего из четырёх нот. Иногда на заре из-за этого Кошечка Олли чувствовала, что вот-вот взлетит – но это происходило лишь в то мгновение полусна-полуяви, когда у её изголовья рассыпались зёрна птичьей бессонницы. Дрозд чуть склонил голову набок, почистил клюв о черешок побледневшего листа и громко прокричал: «Проснись скорей!»

Второй глаз Олли просыпаться не хотел. Ей ещё снился город, в котором она однажды побывала на гастролях с Арлекином Мигелем. Там на раскалённой солнцем площади, обтекаемый потоками бесцельно бродящих людей, лежал тигр. Любой прохожий мог тут же получить от быстрого уличного художника свой портрет на фоне огромного хищника. Это поразило Кошечку Олли – сама она, как и все её сородичи, не каждому разрешала приближаться к себе… Она подошла к тигру и потёрлась щекой о его щёку, но тигр не ответил на её приветствие. Открытые глаза его спали чужим, навязанным сном, но даже в этом сне ему снилась непроходимая свобода джунглей…

Вспомнив о джунглях, Олли проснулась окончательно. Она распутала клубок, в который на ночь свернула свои лапы и хвост, и спрыгнула на пол. Птица вспорхнула, прихватив с собой волокна Оллиных сновидений. Олли хорошенько потянулась вся, от усов до коготка на мизинчике задней левой лапы. Сегодня она ощущала себя серебристо-голубой. Однако правое ухо было рыжим с белым пятнышком в центре – это была память о тигре из сна… Кошечка Олли подумала о том, какие истории о рыжем ушке будет сегодня сочинять для своих друзей и скользнула в приоткрытую дверь…

В Дом Олли пришла за Мигелем. Он жил здесь, но Кошечка частенько не могла его найти – Арлекин и сам терял себя в пестроте своих костюмов и масок, которые всегда определяли где, а главное каким Мигель должен быть сейчас.

Накануне Арлекин Мигель ушёл в маске хоккеиста, и до настоящего времени не вернулся – возможно, уехал на какой-то хоккейный турнир. Об этом Олли вспомнила, подойдя к Дедушке Бертику и позволив ему погладить себя по выгнутой спине… Ей очень захотелось сразу же подняться наверх, где между ветвей клёна красовался новенький старый скворечник, но она решила сделать это попозже, когда после завтрака все начнут обсуждать планы на день – тогда её не сразу хватятся…

Дедушка Бертик, между тем, достал из кармана жилетки тонкую дудочку. Сказать по правде, самым любимым его музыкальным инструментом была труба. Её объёмное, окрашенное звучание всегда заставляло его сердце биться чаще. Но использовать трубу для пробуждения сонного Дома было совершенно невозможно – просыпаться надо неспешно и абсолютно незаметно для себя. Для этого подходила именно дудочка. Бертик поднёс её к губам, и в окна полилась добрая утренняя мелодия омлета, оладышек и сладкого какао.

В Доме послышались неясные звуки – его обитатели проснулись. Дедушка знал, что музыка завтрака не разбудит только Симу – каждую ночь тот перебирал буквы и краски, вглядывался и уходил в невидимые пространства, и к утру появлялись либо новые стихи, либо пахнущие свежей краской картины. Либо спасённые люди. Сима не совпадал по времени с другими домочадцами, но неизменно всё и всегда о них знал. Или чувствовал. Или предугадывал.

Но все остальные уже были готовы войти, вбежать, впрыгнуть в новый день.

История вторая

Русалка Люси чуть шевельнула плечом, невесомая волна сползла, открыв её спину розовому утру… Люси задремала на поверхности, когда солнце полностью выплыло из морской глубины, и сон её был недолгим.

Этой ночью Русалка возвращалась к Дрейфующему острову. Неделю назад её пригласила погостить знакомая Морская Сирена Лорелея, и Люси приняла её приглашение. Независимость независимостью, но иногда очень приятно провести несколько дней с близким по духу существом! Близкие по духу звали сирену Лорой, или Ларой, а поскольку русалки и сирены состоят в тесном родстве, то Люси тоже звала её Ларой. Жилищем Лорелеи служил замечательный грот с белым песчаным дном – почти у всех сирен и русалок дома были именно такими. Люси по достоинству оценила убранство покоев Лары, хотя дом, в котором сама Русалка жила теперь, обставлен ничуть не хуже. Вдоль стен расставлены замечательные сундуки с кованными металлическими накладками в углах и тяжёлыми резными замками, располагающие к покою кресла отделяли уютные уголки для уединённой беседы. Всё это Сирена приобрела в каютах бесплатных подводных выставочных центров. Ещё гроту сирены придавали красоту зеркала разных размеров, изрядное количество столовых приборов, почти совершенно сухие ковры – впрочем, выбор любой мебели, утвари и украшений для дома в их среде был неограниченный… Серые готические своды грота Лорелея – вот умница! – убрала красными и золотистыми шнурами и кистями, сплетёнными из водорослей, которые росли только в кипящих потоках Чёрного Буруна… Люси с уважением взглянула на Лару, и плавничок на её левом бедре восхищённо всплеснул: сама она забираться в чёрные стремнины не осмеливалась…

Они поужинали замечательно – Сирена Лорелея была такой же хозяйственной, как и Русалка Люси. Помимо креветок, устриц, гребешков и мидий, она подала к ужину испанскую ветчину и греческие маслины, ананасы кусочками и половинки абрикосов – пёстрые железные банки с консервированными продуктами достигали дна моря неповреждёнными, их просто надо было собрать, пока донные течения не спрячут под толстым слоем тяжёлого песка…

Только подруги расположились в шезлонгах для приятной беседы, как издалека до них донеслось горестное мычание. Лара и Люси напряглись – кто-то был в беде и просил о помощи! Хвост Сирены дрогнул, она оттолкнулась от шезлонга и сделала Русалке знак рукой – «Следуй за мной!» Два гибких веретена, две золотистых стрелы ввернулись в толщу воды и пронзили расстояние.

В нескольких милях от грота Лорелеи находились пастбища, на которых паслись морские коровы. Они всегда передвигались у самого дна очень осторожно, медленно ощипывая растительность, иногда просто зарываясь своими добрыми мордами в песок в поисках сочных корешков. Более безобидных и беспомощных животных трудно было найти в морских глубинах. Сейчас на пёстром, с шевелящейся поверхностью, лугу случилась большая беда – робкая корова Му-Му в поисках молодой розовой поросли особенно вкусной травки, попала в крепкую сеть, которую расставили те, кто искали вкусного коровьего мяса.

Лорелея была в ярости – морские коровы находились на грани исчезновения! Она очень оберегала стадо, которое поселилось на сытных и покойных низинах в нескольких минутах заплыва от её дома. И всё равно нашёлся тот, кто выследил этих бесхитростных миролюбивых гигантов! Сирена начала пилить сеть, в которую угодила непуганая корова. Она почти не поддавалась усилиям Лары, а между тем времени терять было нельзя – Сирена не знала, когда поставили эту ловушку, возможно, охотники на наивных животных уже возвращаются, чтобы выбрать сети… «Посмотри, что наверху», – отрывисто бросила она Люси. Люси кивнула, шевельнула хвостом, и через мгновение оказалась на поверхности. Она намеренно всплыла чуть поодаль от того места, где колыхался над водой яркий флажок буйка, показывающий браконьерам место установки невода. Была опасность, что, увидев русалку, рыбаки попытаются изловить её сетями, находящимися в лодке. Здесь Люси полагалась на собственные скорость и ловкость. Куда хуже, если по ней откроют огонь – тогда, чтобы защититься, ей придётся запеть. Но именно этого она и не хотела – песню она оставляла на самый безнадёжный случай…

Наверху никого не было. Только чайка, то ли медитирующая на водной ряби, то ли дремлющая в бесконечной колыбели, обернулась и расправила крыло, приветствуя появление Люси. Неподалёку почти без движения лежала связка нескольких пустых деревянных сосудов. Кто и зачем связал их и бросил в море? На сей раз этот мусор её очень обрадовал. Она знала, что морские коровы дышат воздухом, поэтому они обязательно через небольшие промежутки времени выныривают на поверхность, делают глубокий вдох, а потом снова опускаются на пастбище. Му-Му находилась в ловушке уже довольно давно. Возможно, кислород в её лёгких на исходе, и она вот-вот может захлебнуться водой… Люси рывком подтянула к себе связку кувшинов, опорожнила их, чтобы они полностью заполнились воздухом, перевернула вниз горлышками, обхватила в охапку и стремительно нырнула. На поверхности моря рассыпался брызгами маленький фонтан, оставленный её сильным хвостом.

Находка Люси оказалась как нельзя более кстати – Му-Му уже теряла сознание. Воздух из узкогорлых сосудов позволил ей отдышаться. Корова благодарно взглянула на Люси, но потом заплакала ещё горше.

Лара сильно устала – сеть плохо поддавалась её ножу. Но всё же результат был: с большим трудом, не сразу, она перепилила несколько чрезвычайно прочных бечёвок, и заплаканная, донельзя перепуганная корова освободилась от пут. Му-Му уткнулась мордой в ладони Сирены, и дрожала, и рыдала, и всхлипывала, и облизывала руки спасительницы. Только теперь Люси поразилась – и когда только успела Лара прихватить с собой остро заточенный нож? И как у неё хватило сил перерезать бечеву, сплетённую из сверхпрочных волокон? Плавничок на её правом бедре выгнулся недоуменным вопросительным знаком. Вместе с Ларой она осмотрела грязно-белую шкуру Му-Му – конечно, много порезов, и есть весьма глубокие, но это можно залечить. У каждой сирены и русалки на такой случай хранились в аптечках замечательные мази собственного изготовления.

Приложив много стараний, подруги зацепили конец сети за скальную плиту, удачно пролегающую в этом месте – пусть завтра тот, кто хотел выловить морскую корову, попробует выловить свою изрезанную сеть! Обратно они добирались втроём, и гораздо медленнее – корова не сразу перестала плакать и спотыкаться…

Прогуливаясь вдали от поросшего зеленью крошечного островка, где был надёжно укрыт от посторонних взглядов дом Морской Сирены, они увидели стоящий на якоре пиратский корабль. Что это корабль пиратов, стало ясно, когда они рассмотрели его экипаж – пёстро и нелепо одетый. Надо ли описывать пиратов – они одинаковы во все времена! Лара и Люси подплыли совсем близко, так что могли руками ощупать шершавые борта судна. Из разговоров матросов они поняли, что завтра по траверсу их корабля должно пройти торговое судно с очень дорогим, баснословно дорогим грузом на борту. Он станет их лёгкой и такой вожделенной добычей. Русалка и Сирена переглянулись. Они знали то, что ещё не было известно пиратам – к ночи начнётся шторм, и какой! Ураганный!!! Несколько недель море концентрировало свои силы именно здесь – выбор точки высвобождения своего гнева оно оставляло за собой. Сначала нарастало некое глубинное возмущение, словно море вымеряло глубину в том районе, где что-то должно было произойти. А затем случался водяной взрыв, и долгие взрывные волны вздымались с самого дна к небесам, и соединялись, и нарастали, и умножали друг друга… С наступлением такого шторма все корабли, которым повезёт, стремились укрыться – в бухте ли, у берегов ли острова. Где-нибудь, лишь бы не находиться в это время в открытом море! Люси и Лара погрузились в воду. Набрав охапки длиннющих водорослей, они долго и старательно обматывали ими винты и якоря корабля. Этого им показалось недостаточно, и они намертво переплели связки вековых водорослей с теми, что своими корнями уходили в толщу морского дна. Теперь корабль был надёжно обездвижен! Подруги знали точно – через несколько часов море заставит каждого из пиратов пересмотреть всю свою жизнь! Они станут давать обеты навсегда распрощаться с гнусным ремеслом и заняться землепашеством, если им посчастливится выбраться на сушу живыми… Ну что ж, Сирена и Русалка дали им шанс раскаяться в своих злодеяниях, теперь уже только Провидение могло решить – принять или нет их клятвенные заверения…

Некоторые говорят, что русалками рождаются. Другие – что русалками умирают. И те, и другие глубоко заблуждаются. Русалками становятся! Как, например, стала Люси.

Прежде она жила на земле. Это была очень важная жизнь – маленький домик, который она обустраивала со всем прилежанием, крошечный палисадник у входа… Люси сама, надев передник в лиловую с белым клетку и лиловые же перчатки, выкрасила крылечко и перила у входа в вишнёвый цвет, и дом сразу стал улыбчивым, приглашающим войти в старинную, с изящно выгнутыми филёнками, дверь… И колокольчик над входом, серебряный колокольчик с переливчатым звоном капели она повесила, встав на смешной ступенчатый табурет – на этом табурете, удобно поставив ноги на его нижнюю ступеньку, она любила сидеть в своём садике из трёх розовых кустов. Да, весь её сад, весь её мир состоял из трёх розовых кустов, которые тогда ещё не русалка Люси растила всем своим сердцем. Люси знала наперечёт все листочки и колючие веточки каждого куста, считала бутоны и любовалась тугими разворотами их лепестков к наступающему полнолетию. Она разговаривала с ними, учила, какими должны расти все благонравные растения из семейства розоцветных, рассказывала даже о сорных растениях, которые могли вырасти только за оградой её сада. Розы были внимательны к Люси и наполняли её дом своим ароматом. Она всегда различала тонкую мелодию каждого куста в общем звучании запахов улицы. А колокольчик над дверью оповещал мир о наступлении весны при всяком появлении Люси на пороге дома.

Всё изменилось в один день – увидев, как она пьёт в саду чай с вареньем, сидя на ступенчатом табурете, и несколько лепестков розы запуталось в её волосах, арендодатель пан Кузей вдруг решил резко увеличить плату за это трёхрозовое счастье Люси. Может быть, он счёл такое счастье чрезмерным для сумм, что получал от неё, кто знает? Но теперь он назначил такую цену, которую Люси платить никак не могла, и тогда, выломав с корнем один из её розовых кустов – самый молодой и долгожданный – хозяин указал ей на дверь… Потом – спустя какое-то время – он одумался: этот домик с зелёной крышей и вишнёвой дверью, с двумя розами у входа, не принял больше никого в свои оклеенные жёлтыми обоями комнатки. И пан Кузей послал сказать Люси, что она может вернуться, он не будет поднимать арендную плату. Но Люси не вернулась. Принеся в жертву один из розовых кустов, она избавилась от всех земных условностей и связей и стала Русалкой…

История третья

Первой на крыльцо Дома выскочила Говорящая собака Чау. Прыжком соскочила на траву, отчётливо ощутила взаимную упругость зелёных ростков и собственных лап, и радостно залаяла: это было приветствие новому дню и всему, что он несёт с собой… И сразу же внутри дома раздалось дробное шлёпанье босых и обутых ног, звуки открывающихся дверей, и домочадцы один за другим вышли в доброе утро.

Строго говоря, никакой она не была собакой – только собачкой, и никак не иначе. Собачкой неопределённой породы, возможно – фокстерьер, скорее белой, хотя коричневые пятна всё-таки отметили её спинку. Небольшая весёлая собачка. Но однажды на улице возле булочной, когда она, не помня себя от восторга, бежала за кувыркающейся под ветром на асфальте скомканной бумажкой, ей встретилась степенная, с достоинством несущая весь свой облик, обильношерстяная и сосредоточенная на своём внутреннем мире собака чау-чау, ведущая за собой на поводке пожилую даму в накрахмаленной кружевной шляпке. Дама выглядела не более, чем фрейлиной этого царственного животного. Она была сопровождающим лицом, эскортом королевского выхода… А центром вселенной, несомненно, являлась чау…

Собачка была поражена великолепием увиденного. Она забыла про бумажный комок, никем не замеченным улетевший за угол дома, и застыла на месте, провожая взглядом невозмутимую особу, несомненно, высочайших кровей. Сама она степенно вышагивать просто не умела – её всегда переподняли разнообразные дела и идеи, почему и передвигаться ей надо было только бегом.

Чау оказалось архетипом собаки, мечтой, идеалом, и с этого момента наша собачка поняла – в сердце своём она не что иное, как Говорящая собака Чау. Правда, она чувствовала это не очень скромным – вот так, запросто, назвать себя знаковым именем. Но уже не могла ничего с собой поделать. Очарование ослепительной собаки Чау было сокрушительным! Так она и стала отныне называть себя, так же её стали называть и друзья.

С вечера Чау не решила, чем займётся сегодня – у неё всегда было много неотложных дел: навестить, проверить, увидеть, разнюхать – словом, узнать всё, что случается в округе. И это не говоря уже о том, что почти каждый день Домочадцы собирались вместе и выполняли какие-то общие очень важные дела, и Чау работала вместе со всеми. Она могла по выражению лица любого из жителей Дома прочесть все его радости и печали, и если находила печаль, то не оставляла друга без помощи – как-никак, она была просто замечательной собачкой, и дружила так, как мало кто из людей умел…

Одной из её сокровенных обязанностей была песня Полной Луне. Она даже не знала почему, но в каждое полнолуние выходила в палисадник и приветствовала Луну новой песней, сочинённой специально для этого выхода, и серебряный лик Луны от смущения становился иногда золотистым, а иногда розовым… В прошлое восхождение Полной Луны Чау называла её серебряной монеткой – одной из тех, что нанизываются на нити тысячелетий в мониста, украшающие пространства вселенной… Откуда к ней приходили такие сравнения, Чау не знала – не иначе, наслушалась стихов Симы, или наставлений бабушки Лины, а может, и метких определений Хулигана Гоши…

Когда однажды её старинная подруга (довольно вздорная, если быть честной!) Ворона устроила сцену по поводу того, что собачка играла в палисаднике с сойкой, с которой у вороны дружба разладилась, Чау очень огорчилась. Собака жалела эту ворчливую ворону, которую мало кто любил из-за скверного характера. (Она выпрашивала у всех особого внимания к себе и кусочков сыра, которыми ни с кем – и с Чау тоже! – не делилась.) Но сойка Собаку очень заинтересовала – хотя бы потому, что с ней замечательно общались некоторые друзья Чау, и юркая птица могла рассказать много интересного о тех местах, где прежде Чау не бывала… Однако Ворона так демонстративно уселась на бельевую верёвку, отвернулась и нахохлилась, и даже не взяла сыр, который добрая Чаушка специально для неё положила на видном месте, что собачка почувствовала себя неловко – собственная деликатность всегда причиняла ей же самой массу неудобств… Подумав, она решила: глупую Ворону знает уже довольно давно, и даже иногда они вместе гоняются за солнечными зайчиками, а красивая Сойка пока совсем чужая… И, чтобы не огорчать старую знакомицу, собачка не стала больше ходить в палисадник, когда туда прилетала Сойка… Поняв, что Чау не обделит её своим вниманием, счастливая Ворона снова стала спускаться на траву при виде Собаки, рассказывать ей о своих заботах, выклёвывать вкуснейшие кусочки из собачьей миски и усаживаться на отдых рядом, перебирая клювом её бело-коричневую шёрстку…

Подумав о подругах, Собака вспомнила, что давно не навещала знакомую белку Дусю – они так здорово играли вдвоём: белка прыгала с дерева на дерево и бросала в Чау шишки, а собачка бегала за ней под деревьями и звонко лаяла… Когда они наигрывались вдоволь, Дуся спускалась вниз и приносила угощение для своей гостьи – горстку сушёных ягод, или свежий гриб, а иногда даже орешек – но хорошо воспитанная Чау всегда вежливо отказывалась, уверяя: она только что от стола и совершенно сыта. И тогда белка, застенчиво отворачиваясь, съедала принесённое сама… Вспомнив это развлечение, Чау лёгкой рысцой отправилась в гости к Дусе. Над кудрявым кустом вспорхнула пёстрая птичка, которая немного полетала рядом с Собакой. Просто так, чтобы сделать приятное незнакомке, в хорошем расположении духа направляющейся в лес. Они перекинулись парой слов – и день, и лес, и мир обнимали случайных спутниц с одинаковой взаимной любовью. В солнечной дорожке, пробивавшейся сквозь ветки, неожиданно появилась красная капелька в коричневом дрожащем ореоле. Птичка и Чау уставились на неё со всем вниманием.

– Смотри! Божья коровка! – пискнула птичка. – Наверное, к деткам своим торопится, которые на небе…

– А ты их видела когда-нибудь? – спросила Собака.

– Кого? Деток? Нет, – огорчённо ответила её мимолётная подружка. – А они ведь на небе конфетки кушают!

– Маленькие детки конфетами не питаются! Они едят божекоровье молочко, – уверенно сказала Чау, – и сейчас эта коровка как раз и несёт им на завтрак своего молока!

Попутчицы проводили божью коровку уважительными взглядами, и тут Чау вспомнила, что направлялась к белке Дусе. Прощально махнув хвостом птичке, она поспешила дальше.

Она бежала по знакомой дорожке и восхищалась сменяющимися пейзажами, хотя ей был давно известен каждый камешек, каждый куст, красующийся у обочины. Она столько раз обежала весь замечательный мир, в котором жила! Поднималась в горы, прогуливалась по неистово ароматным лугам, плескалась в прозрачных озёрах и речках с плавным течением. При взгляде с горного плато, лежащее внизу пространство складывалось из зелёных холмов, жёлтых полей, синевы водоёмов, пестроты ярких крыш посёлков и городов. Всё это многоцветье соединялось лентами белых дорог и стежками еле приметных тропинок. Ей было совершенно ясно, почему прекрасный остров, на котором она жила, медленно перемещающийся в морской бесконечности, назывался Лоскутным Одеялом. Собачка обожала эту землю, и лучший из всех домов на свете – Глиняный Дом, в котором складывалась вся её жизнь.

Дорога к лесу пролегала вдоль ухоженного поля – Чау всегда с удовольствием отмечала это про себя… Неожиданно у обочины она увидела человека, сидящего на траве, обхватив руками колени и уткнув в них голову.

Его поза выражала такое горе, что Чау просто не смогла пройти мимо. Она остановилась, нерешительно пару раз махнула хвостом, переступила с лапы на лапу, медленно подошла к мужчине и присела рядом. Тихонько тявкнула, чтобы привлечь его внимание. Мужчина обернулся, но собака не увидела в его глазах желания поговорить. Тогда она набралась смелости и тихо спросила: «Чем я могу вам помочь?» – так сейчас спрашивают те, кто по долгу службы обязан отвечать на вопросы… Он нисколько не удивился. Коротко ответил: «Корову у меня увели. Хорошая была корова». Уши собачки встали «домиком» – это означало крайнюю степень внимания.

Дом и земля крестьянина Анселя находились в нескольких километрах от того места, где сейчас его застала Собака. На своём участке он выращивал кукурузу, пшеницу, лук, хмель – всего понемногу, чтобы хватило на жизнь самому, на прокорм корове, да немного можно было продать на базаре… В этом году урожай выдался знатный, Ансель уже прикинул в уме, что по весне сможет купить лошадь и ещё одну корову, и тогда жизнь станет гораздо интереснее… Потому что, укрепив хозяйство, будущей осенью можно будет подумать и о женитьбе. Теперь важно было побыстрее убрать своё щедрое поле под зиму.

Сложив собранную с утра кукурузу в бурт, он отправился домой, чтобы прикатить тачку и понемногу перевезти эту красоту в сарай на подворье. Корова паслась на траве по закраине поля, изредка вскидывая голову и оглядываясь на хозяина. Ансель помахал ей рукой – сейчас вернусь! Когда возвратился, убранной кукурузы не было, но главное – исчезла Кора, его добрая коровка… Ансель заметался – он заметил множество следов вокруг того места, где были свалены спелые початки, ещё наложенные друг на друга отпечатки мужской обуви и круглых коровьих копыт по направлению к дороге, пошёл по ним, но вскоре они исчезли. Очевидно, лиходеи свернули в лес, чтобы оборвать следы и переждать погоню… И где теперь искать Кору, Ансель не знал…

– Дай мне понюхать что-нибудь коровино! – сказала Чау, и ей самой стало смешно: обычно коровы пахнут так ярко, что труднее потерять их запах, чем его искать… Но в руках у крестьянина была верёвка, которой он иногда привязывал Кору, чтобы она не забредала в пшеницу. Собака начала внимательно и глубоко нюхать эту верёвку. Целая стайка ассоциаций проплыла перед её носом. Молоко… Рыжий коровий бок… Короткий серповидный рог… Крепкая рука Анселя… Это было явно лишним – запах хозяина отвлекал. Но он же подтверждал его отношение к Коре. Собака понюхала ещё немного, запоминая симфонию запахов Коры, и всё её тело наполнилось нетерпением – была принята задача: искать! Отстранённый до этого своей бедой, Ансель внимательно посмотрел на Чау и встал. А она уже не видела ничего вокруг – сбежав к дороге, низко пригнув голову, заметалась, казалось бы, хаотично, а потом резко бросилась к лесу… Еле слышная в море запахов жизни нотка Коры звала собачку за собой. Ансель бросился за ней. Чау уже слышала запах коровы совершенно отчётливо, и азарт охотника заставлял её бежать со всех ног… Внезапно среди вековых деревьев открылась поляна, где возле сваленной горкой кукурузы сидели четверо лихих людей. Рядом к дереву была привязана Кора, Чау сразу узнала запах, по которому пришла сюда.

– Это моя корова. И кукуруза тоже моя. – сказал Ансель. – Отдайте по-хорошему, и идите своей дорогой!

Вместо ответа злодеи бросились на него. Завязалась драка, но силы были не равны. Остаться в стороне Чау не могла, ведь она была Собакой, и её дружба всегда оказывалась больше и сильнее её самой. Она бросилась на помощь Анселю и вцепилась в штанину одного из бандитов, пытаясь оттащить его в сторону. Но он, развернувшись, дал ей такого пинка, что собачка, громко завизжав от боли, взлетела в воздух и неловко упала на подвёрнутые лапы.

– Беги, Чау, беги, – выкрикнул Ансель. Собака с трудом встала. Ноги её сводило от боли, сильно болел бок, в который с размаху вонзился кованый нос грубого мужского сапога. Слёзы скатились из глаз, она, пошатываясь, сделала пару неуверенных шагов назад к крестьянину, потом развернулась и опрометью бросилась вон. Силы её оставили в нескольких метрах, она поняла, что не добежит.

– Жабль! Жабль! Ко мне! На помощь! – громко крикнула Чау Через несколько секунд над горизонтом показалось несколько быстрорастущих точек, и над ней возникли сразу четыре дириЖабля-амфибии. Они опустились на траву рядом с ней.

– Скорее в Глиняный Дом! Везите сюда всех, кто может! Здесь беда, срочно нужна помощь!

Один из Жаблей остался возле неё. Трое скрылись из виду. И буквально через две-три минуты все домочадцы на Жаблях оказались рядом с хромающей Чау… Ещё мгновение – и они вышли на поляну, где лежал уже связанный по рукам и ногам Ансель, а над ним стояли злодеи. Увидев такое неожиданное подкрепление для Анселя, разбойники смешались.