Czytaj książkę: «Последний праведник»

© Лев Вьюжин, 2017

ISBN 978-5-4485-9305-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Страстная пятница

 
Надо идти… Не до края – до срока.
Надо идти… Не от страха – но к свету.
Смерть не итог, обусловленный сметой.
Надо идти, не торгуя дорогу
 
 
В лавках заёмных, в беспутных лабазах.
Просто идти, не взыскуя удобной
Доли. Идти не за правдой, но к дому,
К светлому дому. Идти, погибая
 
 
Тысячу раз меркантильным рассудком,
Тысячу раз умирая напрасным
Разумом. Большей не будет награды,
Чем полоса проницающей сумрак
 
 
Судной тропы… Не по воле – по Вере!
В чуткий рассвет, в милосердные дали,
Внемля призыву любви первозданной,
Не под крылом, но за ангелом вербным —
 
 
Надо идти…
 

Да и нет

 
Так сложилось, и так сошлось…
Путь предписан, и я – не волен.
И сума, и тюрьма, и войны,
И своё и чужое зло —
Мне отмерены на весах
Кем-то свыше. И кто-то свыше —
Ставит вехи, заслоны, вышки,
Цели правит и аки псарь
Гонит стаю тревожных слов,
Дел моих по земной юдоли.
Путь предписан, и я – не волен.
Так сложилось, и так сошлось…
 
 
Всё от Бога. Восход. Закат.
День – от Бога, и ночь – от Бога.
Но в лукавстве твоя тревога,
И в бесстыдстве твоя строка.
Бог не складывает пути.
Бог не сводит врата и души.
Не вменяй человечий ужас
Богу. Белый аль чёрный стих
Ты себе позволяешь сам.
Сам свою волочишь дорогу.
А у Бога… А что у Бога?
«Да» и «нет» – на простых весах…
 

Если поверю, что чёрен свет…

 
Если поверю, что чёрен свет,
Благостен зверь, а убийца свят,
Если признаю, что правда – бред,
Праведность – ложь, а молитва – яд,
Если позволю во храме грех,
Если приму, что антихрист прав,
Если, безумствуя, Божий крест
Брошу, а Веру рассею в прах —
 
 
Рыскать мне псом по чужой земле.
Рыскать мне жалким, гонимым псом,
Грызть до скончания пёсьих лет
Жутко и жадно чужой кусок,
И в небесах, что чужих чужей,
В истовых ливнях высоких гроз
Не различить никогда уже
Маминых слёз…
 

Мама

 
Даты и сроки не знают пощады.
В детском вопросе не грубость, но жалость:
«Скажешь ли ты, возвращаясь к началу,
Скажешь ли ты – я когда-то был счастлив
Там, на земле?..» Пахнет белой палатой
Память. Чернеет на фоне больничной
Белой стены острый профиль. Молитвой
Держится пульс, и дыханием слабым
Теплятся белые губы. Я верю.
Верю и жду. В тишине сокровенной
Льется в тебя сквозь пронзённую вену
Веры моей чистота и безмерность…
Было. Из осени поздней, метельной
Ты возвращалась смиренно и кротко
К нам. И дрожала нетленной искрою
Божья Любовь в оживающем теле.
Было. Огромное вечное небо
Маминых глаз обняло без остатка
Душу мою. Ты спросила устало
Теплого чая и белого хлеба.
Сидя в подушках, ты грела в ладонях
Руки мои. И витали над нами
Ангелы… Было. Сжимается память
До упований – недельных, недолгих…
Даты и сроки не знают пощады.
В детском вопросе не грубость, но жалость:
«Скажешь ли ты, возвращаясь к началу,
Скажешь ли ты – я когда-то был счастлив
Там… На земле?..»