Czytaj książkę: «Охота, охота, охота…»

Однажды, в грозовую ночь

Темноту ночи прорезала яркая вспышка молнии. На короткий миг стало светло, и можно было различить холмы, заросшие невысокими деревьями, дорогу, петлявшую между холмами, и чёрную карету, которую тянула пара лошадей. Кучер, съёжившийся, закутанный с ног до головы в тёмную накидку, щёлкал кнутом по спинам лошадей, негромко покрикивая на них.

В небе загремело, загудело. Лошади испуганно заржали, а кучер, вздрогнув, быстро-быстро зашептал молитву.

Вдруг лошади остановились, наклонили головы к земле. Одна из них фыркнула.

– Ну, чего вы? – сказал кучер, спрыгнув с кареты. Сквозь шум дождя он услышал какой-то странный шум. Кучер подошёл к лошадям, и в новой вспышке молнии увидел впереди мутный, бурлящий поток воды, бегущей через дорогу.

Скрипнув, приоткрылась дверца кареты, и мужской голос спросил:

– Карло, что случилось? Почему стоим?

Кучер подбежал к карете, разбрызгивая грязь.

– Впереди вода, сеньор, – сказал он.

– Уже река?

– Нет, просто вода.

– Так проведи карету через неё.

– Сейчас всё сделаю.

Кучер снова подошёл к лошадям, взял одну за уздцы и шагнул в поток, осторожно наступая ногой впереди себя. Лошади было заупрямились, но кучер дёрнул посильнее за уздцы, и они послушно пошли за ним. Благополучно перейдя поток, кучер сообщил об этом мужчине в карете и стал влезать на своё место.

Молния вновь сверкнула, ослепив на мгновенье кучера, но вместо грома он услышал, как в лесу, в той стороне, где Сухое Болото, кто-то страшно завыл. И тотчас из-за деревьев вырвался тонкий, яркий луч света, который упёрся в низкие тучи, образовав изломанный круг. Белый луч стал красным, потом зелёным, синим, жёлтым и снова белым. Кучер испуганно подскочил к дверце, постучал в неё.

– Ну, чего тебе? – недовольно спросил мужской голос.

– Смотрите, сеньор, смотрите, – забормотал взволнованный кучер.

Дверца приоткрылась и высунулась голова в капюшоне. Маленькие глазки уставились на луч света, который через несколько секунд пропал. И вновь кто-то завыл в лесу.

Кучер крестился и шептал молитвы.

Жирные губы мужчины в капюшоне тоже зашевелились, толстый, мясистый нос задвигался в такт губам.

Дождь неожиданно перестал идти. Затихла гроза.

Из кареты вылез грузный мужчина, в синей накидке. На шее болтался кожаный мешочек. Узенький ремешок служил поясом.

– Что это было, Карло? – спросил он кучера.

Кучер недоумённо пожал плечами.

– Не знаю, сеньор, нотариус, – сказал он. – Люди говорят, что вчера все, кто в поле работал, а кто в лесу был, да и пастухи, все видели, как с востока появился огненный шар, который страшно гудел и грохотал. Этот шар упал в Сухое Болото. Дыму много было. Сын пастуха пошёл в лес на небесный камень посмотреть, но пройти не смог. Дым густой, дышать трудно, да ещё вой и стоны слышно было. Крестьянам страшно. Думают, что духи странствующих рыцарей стонут, которых когда-то давно солдаты королевской гвардии загнали в это болото.

– Так болото сухое? – возразил нотариус.

– Э – э, ахнул рукой кучер. – Весной и осенью, когда дожди проливные идут, оно настоящее болото. А зимой оно замерзает. Летом высыхает, поэтому его так и прозвали…

– Нам мимо него ехать?

– Да, сеньор.

– Поехали.

До болота ехали долго. Уже заря заалела на востоке. Птицы защебетали, просыпаясь, а воздух как-то приятно звенел.

Нотариус высунулся из окошка кареты.

– Опоздаем к судье, – сказал он.

– Ничего, подождёт. Мы же не думали, что попадём в такую грозу… – сказал кучер, шумно зевая.

– Эх, Карло, как же он меня теперь ждёт… – нотариус не докончил. Он прислушался, приказав кучеру остановиться. Было тихо, лишь вдалеке щебетали птицы и шумели кроны деревьев.

– Слышишь? – спросил нотариус кучера. Тот покрутил головой, и вдруг ясно услышал плач ребёнка.

– Что такое? Удивился он и повернулся к нотариусу. – Надо сходить, посмотреть.

– Я с тобой, – сказал нотариус.

Они вместе направились к лесу и вскоре вошли в него. Кучер шёл впереди, осторожно раздвигая ветки кустов, а нотариус шёл за ним, шумно пыхтя. Вдруг он остановился и сказал:

– Карло, я лучше останусь здесь и подожду тебя. Видишь, началось болото, – и нотариус указал себе под ноги, где в траве блестела вода. – После дождя Сухое Болото видимо стало настоящим. Ты в сапогах, тебе легче будет пройти…

– Хорошо сеньор, – сказал кучер и исчез в кустах. Было слышно, как вода хлюпала под его ногами.

Нотариус присел на какую-то корягу. Прислушался. Ребёнок продолжал плакать. Где-то квакали лягушки.

«Как долго нет Карло, – подумал нотариус. – И что это за огонь, упавший с неба. Может быть, небесный камень или осколок Луны…»

Внезапно плач ребёнка прекратился.

«Значит, Карло дошёл», – облегчённо вздохнул нотариус.

Прошло ещё немного времени, и в кустах раздался треск, будто ломился здоровенный бык.

Нотариус встал, в нетерпении шагнул вперёд и сразу отшатнулся. Из кустов вылез грязный, ободранный Карло, с бледным, искажённым лицом и выпученными глазами. В руках он держал серый свёрток.

– Смерть… Смерть, сеньор, – бормотал, задыхаясь, кучер. – Там только смерть…

Он упал в траву, уткнувшись вниз лицом. Свёрток зашевелился, и потрясённый нотариус услышал плач, обыкновенный детский плач. Так плачет голодный грудной ребёнок.

Осторожно взяв свёрток, нотариус развернул его и увидел очаровательного голенького ребёнка с чёрными глазами.

– Мой Бог, мой Бог! – зашептал нотариус. – Мальчик…

Младенец был крупный, белокожий, с тёмными волнистыми волосами. Он перестал плакать и внимательно, как показалось нотариусу, посмотрел на него.

Завернув ребёнка в странную серую материю, тонкую и гладкую на ощупь, нотариус пошёл к карете и положил вновь захныкавшего младенца на сиденье. Вернувшись за кучером, он потащил его через кусты, волоча по траве. Карло раза два приходил в себя, порывался вскочить, махал руками и кричал:

– Смерть! Смерть там… Все люди убиты!

Еле-еле дотащил нотариус его до кареты и положил на сиденье. Но тот скатился с него на пол кареты. Махнув рукой, нотариус закрыл дверцу, сел на место кучера, стеганул лошадей кнутом, и они потащили карету по грязной дороге.

А кругом стояла тишина, как будто ничего не случилось. По-прежнему щебетали птицы, стрекотали где-то кузнечики, и ярко светило солнце в голубом и чистом небе. Младенец перестал хныкать. Очевидно, заснул.

В карете шумно завозился кучер. Обернувшись, нотариус увидел, что Карло высунулся из окна кареты и изумлённо оглядывается.

– Где мы, сеньор? – спросил он.

Нотариус ответил и остановил карету.

– Возьми ребёнка и лезь сюда, приказал он кучеру.

Карло вылез из кареты со свёртком на руках и сел рядом с нотариусом. Передал ему свёрток, а сам взял вожжи. Лошади медленно пошли по дороге дальше.

– Что ты там видел? – спросил нотариус, держа ребёнка на руках, который снова заплакал.

– Это страшно, сеньор нотариус. Никогда не забуду, – ответил кучер.

Помолчав немного, он начал рассказывать:

– Отошёл я от вас, сеньор, шагов на сто, и увидел, что кусты дальше все обгорелые, обугленные, чёрной сажей покрытые. А болото дальше, несмотря на прошедший дождь, высохло и стало твёрдым, как камень. Видно сильный огонь был, если он всю растительность спалил и болото высушил. Впереди, в тумане, я увидел купол, который был наполовину в болоте. Плач ребёнка доносился из этого купола. Подошёл я поближе и увидел в нём чёрную дыру, а перед ней лежал огромный человек в синей одежде. Голова у него была в стеклянном шлёме. Лицо белое-белое и такой ужас и муки на нём были, что мне страшно стало. Хотел назад побежать, но ребёнок плакал, и я вошёл в чёрную дыру. Внутри купола было темно и душно. То я дело я спотыкался об тела огромных людей, лежащих на полу. Вдруг я попал в огромную комнату, стены которой ярко светились, а в одном месте по стене цветные огоньки бегали, и что-то скрежетало за стеной. Увидел я на полу лежащую женщину, а рядом ребёнок, завёрнутый в эту серую материю. На руке её светился ярко-красный огонёк. Я взял ребёнка и пошёл назад. В коридоре у меня в глазах пошли жёлтые круги, и жгло в груди. Я плохо помню, как добрался до вас.

Нотариус молча слушал кучера. Он развернул свёрток и смотрел на младенца, плакавшего жалобно и тихо.

– Крепкий парень, – сказал нотариус. – Приедем в Винчи, покажу жене. Сын у нас неделю назад мёртвый родился. В таком горе она сейчас. Вот покажу этого малыша, а как нашёл, что-нибудь придумаю.

Они не знали, что кучер скоро умрёт от странной болезни, от которой выпадают все волосы, а по телу ползут страшные язвы. А младенец станет известным всему миру учёным и художником – Леонардо да Винчи…

Наладчик

Врач был молодой. Лет на десять моложе Логова, а может и на все двадцать. С плохо скрываемым сожалением в глазах, он что-то говорил, но что, Логов не понимал, а, вернее, не слышал. Он знал, какой будет приговор врачебной комиссии, знал сразу, едва врачи начали осмотр. Поэтому не вникал в смысл слов, которые говорил молодой врач. Он просто думал, глядя на молодое, свежее лицо.

«В твои годы я уже стажировался на Марсе. Участвовал в комплексной международной экспедиции. Уже знал, что такое Космос, не снизу с Земли, а внутри, в пустоте… Потом облазил всю Солнечную систему, даже нырял в корону Светила. А ты, я уверен, ни разу не отрывался от нашей матушки-Земли, смерти в глаза не смотрел, а мне смертный приговор зачитываешь…»

–…поэтому, учитывая общее состояние организма, медицинская комиссия в составе… – прорвался до ушей Логова монотонный голос врача.

«Комиссию собрали хорошую. Нашего брата, космолётчика, другим врачам не доверят. Один профессор Саранский чего стоит. Как скажет, так и будет…»

Логов посмотрел на членов врачебной комиссии, которые собрались в этом кабинете специально ради того, чтобы вынести ему своё решение: летать или не летать. Сколько раз в его жизни вся дальнейшая судьба зависела от выводов пяти человек, и всегда старик Саранский говорил своё веское слово: «Годен!» И у Логова за спиной, словно крылья вырастали. Но в этот раз профессор даже не осматривал его, а доверился молодому аспиранту, который насморк от ангины отличить не может. И напрасно Логов ловил ободряющий взгляд профессора. Тот сидел к нему боком и смотрел в окно.

И Логов понял, что больше ему летать в космосе не придётся…

–…приняла решение: космолётчика мастер-класса Логова Алексея Ивановича не допускать к космическим полётам, – закончил читать аспирант и захлопнул красную папку.

«Это конец, – подумал Логов и опустил голову. – Это конец. Как дальше жить? Не представляю».

– Не стоит огорчаться, Алексей Иванович, – сказал Саранский, отворачиваясь от окна. Он посмотрел на Логова, но быстро отвёл глаза, уткнувшись в бумаги на столе. – С вашим опытом и на Земле много дел найдётся. Своё вы отлетали…

– Теперь можно и ползать, – пробормотал Логов.

– Что? – не понял профессор.

Но Алексей Иванович не стал повторять. Он поднялся со стула и, не прощаясь, вышел из кабинета.

У дверей толпились космолётчики, ожидавшие своей очереди для выслушивания приговора. Почти всех Логов знал. Они, очевидно, хотели спросить – как, да что? Но, увидев его лицо, почему-то не решились, только сочувственно завздыхали и расступились, давая дорогу.

А Логов ничего не видел. Всё кругом слилось для него в какое-то большое разноцветное пятно, не имеющее ни конкретных форм, ни пропорций. Поэтому, как он очутился в сквере, сидящим на скамейке, Алексей Иванович вспомнить не мог. Но разноцветное пятно вдруг распалось на конкретные цветовые пятна, которые обрели формы, и Логов увидел, что вокруг стоят деревья, с пожелтевшими листьями. Между ними вилась узенькая тропинка, которая заканчивалась на небольшой поляне. Вот на этой-то поляне, на голубой скамейке и сидел космолётчик в отставке Алексей Иванович Логов. За плечами у него двадцать лет полётов, участие во многих космических экспедициях, как в качестве специалиста, так и в качестве командира. Последние десять лет Логов командовал малым патрульным кораблём «Белый Гепард». Имя кораблю Алексей Иванович придумал сам. Любил красивые названия и добился разрешения самому дать имя кораблю – чести, которой удостаивался не каждый.

И вот, после одной спасательной операции, во время которой пострадал Логов, после трёх месяцев нахождения в госпитальных палатах, его списали. Как устаревшую вещь за ненадобностью. Обидно…

Конечно, Алексей Иванович понимал, что его возрастной лимит для космических полётов исчерпан. Но в глубине души, когда шёл на комиссию, теплилась слабенькая искорка надежды – а вдруг пройду? Вдруг старик Саранский замолвит за меня словечко? И хотя понимал, что надежда эта слабая, всё-таки надеялся и готовился. По утрам гимнастика и холодный душ. Перед ужином часовая пробежка по госпитальному парку. И как можно больше движений! Руками, шеей, телом…

«Всё насмарку! Зря старался. Саранский даже не поглядел. Видимо, когда ещё лежал в госпитале, и он приходил осматривать меня, тогда и решил отстранить от полётов. С точки зрения врача он прав. А с точки зрения космолётчика? В себе я уверен, но теперь реакция у меня стала не такой, как раньше. Помедленнее. Да и зрение поослабло. Волосы повылазили. Говорят, от стерильного воздуха кораблей и от магнитных полей двигателей. Так что, хотя я в себе не уверен, но… Наверное, правильно решил. Пусти меня такого на корабль – и машину загублю и груз».