Czytaj książkę: «Темные стороны жизни. Тринадцать увлекательных историй», strona 2

– Привет, соседи!.. С приездом!

Ночное танго

Мы встречались с Верой почти каждую ночь. Из календаря наших свиданий выпадали только даты, на которые приходились дни моих круглосуточных армейских нарядов и ее ночные дежурства в аптеке. Когда поселок накрывала темнота и улицы становились малолюдными, я пробирался к ее дому, избегая освещенных мест, и даже меняя, насколько возможно, свою походку и осанку.

В условленное время она заранее отпирала дверь, чтобы я стуком не привлек внимание соседей. Преодолев вдоль стены (так меньше скрипели деревянные половицы) пространство подъезда, я осторожно приоткрывал дверь в темноту ее квартиры и, затаив дыхание, перешагивал через высокий порог. Призрачное движение женского силуэта скорее угадывалось, чем виделось, и через миг я попадал в жаркие объятия, и жадные ищущие губы обжигали мое лицо. Я сразу терял голову, подхватывал эту маленькую женщину на руки и, натыкаясь в темноте на какие-то предметы, нес ее на кровать и овладевал ею яростно, неистово и почти что, как говорят в армии, не снимая портупеи.

Вера переносила мой натиск с терпеливым спокойствием опытного путника, пережидающего в надежном укрытии громы и молнии скоротечной грозы. Что ее занимало в эти минуты, так это сохранность одежды, от которой я ее остервенело освобождал, пробиваясь кратчайшим путем к желанной цели.

Потом, насытившись, я отваливался от нее и лежал на спине с виноватой улыбкой, постепенно приходя в себя. Вера меж тем, посмеиваясь воркующе, снимала с себя и с меня остатки одежды. После этого она поднималась с постели, зажигала ночную лампу и включала тихую музыку. Первым всегда звучало ее любимое старинное танго «Маленький цветочек». Покачивая бедрами в ритме этого танго, она приближалась ко мне, танцуя и дразня.

И начиналось действие второе, в котором уже она играла главную роль, и в котором она была еще и режиссером, умело на протяжении всего действия сохраняющим интригу и оттягивающим кульминацию.

Затем следовал антракт. Взмокшая и не менее меня в этот раз обессиленная Вера лежала в моих объятиях. Отзвуки отшумевшей бури сотрясали ее тело, и она сладко постанывала, и вновь, и вновь шептала мне нежные, безумные слова.

После третьего действия, в котором я также был лишен какой-либо инициативы, ко мне приходили угрызения совести. Вера в это время обычно занимала меня историями из своей жизни. Я лежал рядом с ней, слушая в пол-уха, пытаясь улыбаться в нужных местах, и думал: «Как же я посмотрю Петрову в глаза, когда он вернется из командировки?» Думал я и том, что уже, наверное, третий час, а мне рано вставать на службу, и вообще предстоит трудный день… Словом, осторожные попытки Веры склонить меня к действию четвертому, как правило, успеха не имели…

Вера не смела меня удерживать, я поднимался с постели и, сопровождаемый ее нежным взглядом, одевался, собирая по комнате свою одежду. Когда я был готов, она тоже вставала, провожала меня до двери и, наградив прощальным поцелуем, выпускала на волю.

Обратный путь я проделывал с соблюдением все той же маскировки, и только достаточно удалившись от дома Веры, расслаблялся и вздыхал свободно. Поселок спал… За сопками, на стрельбище, стучали, словно бешеные дятлы, пулеметы; небо озаряли всполохи трассирующих очередей – мотострелки проводили ночные стрельбы. Я брел и думал, что это скверно – то, что мы делаем с Верой, – и давал себе обещание больше с ней не встречаться.

Однако уже к середине следующего дня нестерпимое желание вновь овладевало мною. Занимаясь каким-нибудь делом, я внезапно замирал, самые яркие моменты нашей близости вдруг всплывали в моей голове, я задыхался от страсти и едва удерживался от того, чтобы прямо сейчас же, игнорируя все конспиративные соображения, бежать к ней на работу, в аптеку, и, может быть, где-нибудь там, в подсобке… о, боже!

В дни, когда мне предстояло заступать в наряд, я, уходя днем из гарнизона, брал в солдатской пекарне буханку свежеиспеченного хлеба и заносил ее Вере домой или в аптеку. Это был знак, что этой ночью меня не будет. Все офицерские семьи снабжались хлебом из солдатской пекарни, да и сам Петров перед отъездом попросил меня при случае брать в пекарне хлеб и для его жены.

Несмотря на все мои уловки и мастерство перевоплощения, даже и не очень любопытный житель поселка, встретив меня пару раз ночью у дома Веры, мог прийти к вполне определенным выводам. У ее же соседей давно уже, думаю, было ясное представление о том, что происходит по ночам в квартире их одинокой соседки, так как в минуты наивысшего восторга Вера издавала такие крики, что я, – как бы ни был поглощен страстью, – всякий раз опасался услышать с другой стороны стены стук, призывающий нас к порядку.

А однажды они имели возможность лицезреть меня воочию. Как обычно, в третьем часу ночи Вера открыла дверь, выпуская меня домой, я шагнул за порог… и оказалось, что дверь соседской квартиры раскрыта настежь, а сами соседи и их гости сидят на пороге и просто стоят на лестничной площадке, покуривая тихонько после позднего застолья. Смутившись от неожиданности, я, тем не менее, культурно поприветствовал компанию, глядевшую на меня во все глаза… Вера тоже проявила чудеса самообладания: держась за ручку распахнутой двери, она, одетая в ночную рубашку, с распущенными волосами, с лицом, еще не остывшим от страсти, сказала вполне буднично, более обращаясь к ним, чем ко мне:

– Спасибо, лейтенант Копылов, что вы занесли мне хлеб!

– Не за что, Вера! Обязательно занесу еще! – пообещал я ей.

Инсценировка наша прошла при полном молчании зрителей, и лишь на выходе из подъезда я услышал за своей спиной: «Ты понял, Григорий? Теперь это называется заносить хлеб…»

…Я не сгорел от стыда при встрече с Петровым, а он, как выяснилось, не умел читать по глазам. Первые дни после его возвращения я еще опасался, что он узнает о моих ночных визитах к его жене, но потом я успокоился и хотел только поскорее вычеркнуть происшедшее из памяти. Сказал же Апулей: то, о чем никто не знает, как бы и не существует.

Дом

23 апреля Степану Протасову исполнилось пятьдесят три года. День был субботний, нерабочий, но Степан всё равно проснулся рано, в начале восьмого. Из раскрытого окна теплыми волнами шли в дом прелые запахи весны, доносился радостный птичий гомон. Небо сияло голубизной, солнечные лучи прошивали комнату насквозь. Степан сел на кровати, сунул ноги в холодные сланцы, глянул в настенное зеркало, увидел там грузного мужчину с красным, помятым со сна лицом.

Натянув треники, Степан прошел на кухню, достал из холодильника кастрюлю и прямо через край, помогая ложкой, наполнил супом глубокую тарелку. Поставил тарелку в микроволновку, включил разогрев.

С остатками супа в кастрюле вышел во двор. Лохматый Буран загремел цепью, выбираясь из будки, радостно замотал хвостом. Степан вылил суп в большую алюминиевую миску. Получилось до самых краев. Пёс стал громко лакать, прижимаясь к Степану теплым боком.

Степан сел на сосновую, с янтарной корой, чурку, достал сигареты и закурил, с гордостью оглядывая свое хозяйство: дом в два этажа, стайку саженцев-подростков подле дома, дощатый сарай с тяжелым навесным замком, свежий деревянный остов парника у прошлогодней оплывшей грядки и большую рубленую баню в противоположном конце двора. Всё это Степан построил своими руками. Ну, или почти всё.

«Настоящий мужчина должен посадить дерево, вырастить сына и построить дом»… Деревьев в своей жизни Степан посадил немало – если считать от пионерских лет, то получится небольшая роща. Сына родил и уже, можно сказать, вырастил – как-никак семнадцать лет!.. А вот теперь и дом построил. Осталось только внутреннюю отделку второго этажа закончить, но это уже пустяки: месяц, другой – и всё будет готово!

Строить дом Степан начал пять лет назад, когда здесь, в Баклашах, в двадцати километрах от города, подвернулась недорогая земля. Тридцать соток на окраине деревни, с двух сторон молодой лесок, еще с одной – озерцо, за которым тянется заброшенное колхозное поле. Простор!.. По соседству только одна семья, да и то через дорогу.

Тогда же в городской технической библиотеке нашел типовой, советский ещё, проект сельского дома. Толстая такая папка с очень детальными чертежами. Всё скопировал. Взял на работе ссуду, сколько дали, и её как раз хватило, чтобы заплатить за участок и нанять экскаватор для устройства котлована. Степан работал в небольшой, но крепкой торговой фирме заместителем директора по хозяйственным делам, и в его распоряжении всегда был японский грузовичок с краном в кузове, который он сам и водил. Цемент подвезти, щиты для опалубки, арматуру, пиломатериалы – нет проблем!.. Всю свою зарплату с этих пор Степан тратил на стройку. Дом решил строить монолитно-бетонный – это позволяло обходиться своими силами: приехал после работы или в выходной, сделал сколько получится замесов и поднял еще немного стены. Вообще, Степан был из тех, у кого руки растут откуда надо. Конечно, при укладке перекрытий приходилось нанимать большой автокран, а на копку траншей и на другую черную работу приглашать местных ханыг, с которыми можно было рассчитаться в конце дня всего лишь парой бутылок водки… Штукатурила дом и внутри и снаружи многодетная соседка Валька, профессиональная штукатурщица. Брала она недорого, так как другой работы в деревне у нее не было.

Семья жила на зарплату жены. Когда началась стройка, дочери было семнадцать лет, сыну исполнилось двенадцать – на одну одежду только успевай раскошеливаться!.. Однако Любаня к этому времени стала зарабатывать неплохо, так что её денег вполне хватало, хотя и жили скромно, без барства.

Степан поднялся с чурки, сморщился от боли, разгибая спину. Что вчера такого делал?.. Всего-навсего перенес доски на второй этаж – и вот, пожалуйста, в поясницу словно гвоздь вбили… и в ногу отдает. Одышка появилась… А прошлым летом таскал мешки с цементом – и ничего!.. Все-таки надо как-то бросать курить.

После завтрака обшил парник пленкой (пусть земля прогревается), потом стал перекапывать картофельную грядку. Поглядывал на часы, смотрел то и дело на мобильник: работает ли?.. Могли бы уже и позвонить, поздравить… Или решили поздравить при вручении подарков?.. Любаня-то сегодня выходная, а дети до обеда заняты – сын в школе, дочь в институте – пока домой придут, пока соберутся в дорогу… так что раньше трех ждать их здесь не стоит.

В двенадцать затопил баню, затем спустился в подвал, набрал картошки из ларя. Своя картошечка – гладкая, ровная, одна к одной! Выкроил прошлым летом время, посадил… Осенью, с горем пополам, уговорил сына приехать, помочь собрать урожай. Пять мешков накопали с небольшой, в общем-то, грядочки! Всю зиму ели и еще вон сколько осталось!.. То ли еще будет!.. Надо купить у Вальки рассады помидорной, высадить в парник.

Конечно, они привезут к столу разной еды, деликатесов, но он тоже кое-что приготовит… Картошка очень вкусная, ее просто отварить в мундире и ничего к ней не надо – она сама как деликатес!.. И вдобавок борщ!.. Как дети любят его борщ!.. Любаня готовит борщ вроде бы так же, а всё равно у нее такой вкусный не получается!.. Всё, что нужно для борща, закуплено еще вчера, так что можно приступать.

В начале третьего разжег в гостиной камин. Хороший камин, большой, облицован розовым гранитом. Обеденный стол придвинул ближе к огню, чтобы тепла всем доставалось. На улице-то уже неделю жара стоит, а в доме еще прохладно, пол еще холодный от подвала, зря сэкономил на утеплителе!

Сходил, проведал баню. Всё нормально: и вода согрелась, и пар ядрёный! Приедут – первым делом в баньку, а потом за стол, к камину!.. Вот тут-то они и поймут, что такое настоящий свой дом!..

Любаня с самого начала к стройке относилась прохладно, даже, можно сказать, была против. Может быть, из-за того, что Степан не посоветовался с ней, когда брал ссуду и покупал участок. Хотел удивить, обрадовать, а вышло наоборот. И раньше-то у них отношения были сложные, а из-за стройки стали еще сложнее.

Любаня говорила, что она не желает терпеть лишения (какие лишения?.. ну, в отпуск не поехать за границу – это разве лишения?) ради сомнительного удовольствия жить в глуши (какая глушь?.. двадцать минут от города, рейсовый автобус каждый час!).

Дочка с самого начала поддерживала мать, давая понять, что в строительстве дома на ее помощь рассчитывать не стоит. Сын, когда был пацаненком, ездил в Баклаши с удовольствием, помогал как мог, но потом пошли друзья, интернеты, игры компьютерные – короче, стал Егорка сачковать, вроде как ему дом в деревне тоже не нужен.

Четыре с лишним года Степан проводил на стройке почти все вечера и выходные, а когда началась отделка, совсем сюда переселился – а то стали пропадать инструменты и дорогие стройматериалы. Валька, конечно, присматривала по-соседски, но какой из нее сторож?.. У самой забот полон рот: детей – семеро по лавкам и муж – алкаш!.. Может быть, он сам и таскал…

После трех часов Степан забеспокоился. Позвонить, что ли?.. Но как-то неудобно имениннику о себе напоминать… Сами-то дети вообще-то могли и не вспомнить, что у отца день рождения. Даже про наступающий день рождения матери обычно Степан им напоминал, чтобы заранее начинали готовить подарки… Дети не вспомнили, а Любаня… А Любаня в обиженной позе… Крепко поссорились с ней неделю назад…

Как обычно, в воскресенье, под вечер, Степан приехал на городскую квартиру. Проведать семью, починить, если что сломалось… Ну и картошки завез заодно, а также всяких магазинных продуктов на неделю, чтобы им на руках не таскать. Любаня была дома, а короеды где-то гуляли. Сначала всё было спокойно: попили кофе, поговорили о детях… А потом Любаня сказала, что собирается купить машину в кредит, за миллион рублей. Не даст ли он ей денег на первоначальный взнос? Нужно сто тысяч…

Любаня знала, что такая сумма у Степана есть. Скопил на забор. Ограждение, оставшееся от старого хозяина, было позорным – ржавая, местами дырявая рабица.

– Зачем тебе машина? – сказал Степан, сдерживая раздражение. – До работы – два шага!.. Если куда еще надо, я всегда на «Дюне» отвезу.

– А ты не думал, что мне стыдно ездить по городу на грузовике? – повысила голос Любаня.

– Да куда тебе ездить-то?

– У нас девчонка-секретарша на работу на иномарке приезжает, а я, начальник отдела, на своих двоих ковыляю!

– Ага, значит, тебя заело, что у секретарши машина, и поэтому мы должны спустить миллион!

– Как ты не поймешь, что в моем положении не иметь машину – неприлично?

– Любаня, – как можно мягче сказал Степан, – закончим со стройкой – и купим тебе машину!

– Я всё время у тебя на последнем месте! – В голосе Любани послышались истерические нотки.

«Сейчас начнется…» – подумал Степан.

– Всю жизнь мне изговнял! – уже во весь голос кричала Любаня. – Жмот несчастный!.. Задолбала уже эта твоя стройка!

Степан молча поднялся и пошел к выходу.

– Иди, иди! – кричала ему вслед Любаня. – Можешь вообще больше здесь не появляться!

Степан потрогал кастрюлю с борщом. Совсем остыл. Зазвонил мобильник… Наконец-то!.. Нет, это не они… Юрка Попов.

– Алло! – сказал Степан, стараясь придать бодрости голосу.

– ЗдорОво, кулацкий элемент!.. Поздравляю с Днем рождения!.. Всех тебе благ, Стёпа… Счастья личного и семейного!.. Дом успешно достроить!.. Или уже достроил?..

– Почти… Привет, Юра!

– Значит, достроить окончательно и со знаком качества!

– Спасибо, спасибо!

– У вас, наверно, сейчас пир горой?.. Вы где – в городе или в деревне?

– В деревне…

– А дай-ка Любане трубочку…

– Э-э… её нет, она… в бане сейчас…

– Ну, передавай ей привет и «с легким паром!»

– Спасибо!.. Обязательно передам… Твоим привет!..

– Передаю… Наталья тут спрашивает, когда уже вы к нам в гости приедете?.. Давайте в июне, на белые ночи, погуляем по Питеру, по Неве…

– Нет, в этом году вряд ли у нас получится: и по дому много еще работы, и участок надо в порядок привести…

– Ну вот, и так каждый раз!..

– Приедем еще, Юра… Какие наши годы!..

– Ну ладно, будь!..

– Всего, Юра!..

Юрка Попов – друг молодости, вместе учились в институте, вместе потом работали в геодезической экспедиции, мотались по БАМу… Летом – полевые работы, житьё в палатках и вагончиках, зимой – обработка материалов в городе, общага… Сейчас Юрка большой чиновник в Питере, но всё равно не забывает.

За окном стояла темнота. Ровный жар шел от камина. Потрескивали головешки, искры взлетали, как маленькие фейерверки. Языки пламени поднимались и опадали в нервной пляске.

Степан потянулся с кресла, взял полено и положил в огонь. Рядом с ним, на полу, стояла початая бутылка водки, другая бутылка, уже пустая, каталась под ногами… Алкоголь не приносил привычного расслабления, мутило, тягостные мысли крутились в голове.

«Как-то всё наперекосяк выходит… Свой дом – это то, что должно сплачивать семью… Почему у нас получается иначе?.. Как они, жена, дети, не могут понять, что не для себя я его строю, а для них и для будущих внуков?.. Чтобы хоть у внуков был настоящий отчий дом, родовое гнездо… Какой отчий дом из городской квартиры?.. Смешно!.. Можно сделать в ней самый распрекрасный ремонт, но всё равно найдется жлоб-сосед, который нахаркает у тебя под дверью или накарябает в подъезде похабное слово!.. Конечно, всё идет от Любани!.. От ее постоянного желания сделать мне наперекор, овиноватить, доказать свое превосходство, уязвить при случае… Словно мстит за что-то!.. Испортил ей жизнь, как она часто говорит?.. Тут еще надо посмотреть, кто кому больше испортил!..»

Они познакомились летом 1989 года. Любаня была школьным учителем, преподавала английский, и приехала на каникулы в геодезический отряд, которым руководил Степан. В отряде работала её сестра, она и пригласила Любаню вкусить таёжной экзотики, заодно и денег подзаработать. Любаня обладала довольно крупным сложением, и черты ее лица хотя и были правильными, но не имели той тонкости, которая делает женщину привлекательной. Не мудрено, что к тридцати своим годам она оставалась незамужней, тем более что учительский коллектив, где она вращалась, почти на сто процентов состоял из женщин.

Работала Любаня записатором – вела полевые журналы, рисовала абрисы и кроки, с утра до вечера была при Степане. Она оказалась хорошим помощником, быстро вникала в суть дела, проявляла завидную смекалку. Степана приятно удивило, что и в свободное от работы время Любаня продолжает заботиться о нем, опекает словно старшая сестра.

С какого-то времени он начал замечать у Любани то, чего не увидел сразу: плавность и женственность движений, большую высокую грудь, красивые, с лукавинкой, глаза, трогательные завитки на обнаженной шее… Степан стал думать о Любане по ночам. Однажды поздним вечером, после того как они обсудили в его вагончике планы на завтра, он, уже проводив ее до двери, наконец решился и неловко обнял…

Они старательно скрывали свои новые отношения, хотя, конечно, все в отряде знали, что записаторша чуть ли не каждую ночь остается у начальника.

Когда в конце августа Любаня уезжала из отряда, они обменялись телефонами, и Степан сказал, что сразу позвонит ей, как только появится в городе.

Отряд вернулся с полевых работ в середине октября. Степан поселился на своем месте в общежитии, в одной комнате с Юркой Поповым. Тот в поле уже не ездил, пошел по административной линии. Первые дни после возвращения в город – самые суматошные и хлопотные, и позвонить Любане всё как-то не было времени. К тому же, как это всегда случалось после долгого пребывания в таежной глуши, город поразил обилием красивых женщин. Степан теперь ясно представлял, что Любаню к их числу вряд ли можно отнести.

Она позвонила сама на общежитский номер, когда он был в городе уже больше двух недель. Не дослушав до конца его путаных оправданий, Любаня сообщила о своей беременности. Степан растерялся и замолчал, не зная, что сказать. Потом позорно сделал вид, что связь прервалась, закричал в трубку: «Алло!.. алло!..» – и выдернул телефонный шнур из розетки.

Юрка посоветовал Степану не париться:

– Ну, проверил семя на всхожесть – обычное дело!.. Ты же не обещал ей жениться, верно?.. Так что это ее сугубо личное дело и ее сугубо личная проблема!.. Или у вас любовь?

– Да какая там любовь!.. – махнул рукой Степан.

Ночь Степан провел в раздумьях. Весной ему исполнилось тридцать один: пришла пора остепениться, завести семью… Любаня, наверно, не самый худший вариант: заботливая, внимательная, умная… Конечно, не фотомодель, но ведь и он не писаный красавец… Опять же, если она ребенка оставит, он что, так и будет жить без отца при живом отце?.. Легко Юрке судить со стороны, но еще неизвестно, как бы он сам поступил, случись с ним такое?

Утром Степан позвонил Любане, сообщил, что связь починили… Спросил, не ослышался ли он: вроде она про беременность что-то сказала?.. Любаня ответила, что не ослышался… Степан сказал, что очень рад, и предложил встретиться… Последовала пауза, затем Степан услышал, как Любаня тихонько заплакала.

Начались приготовления к свадьбе: подали заявление в загс, купили Степану строгий костюм, Любане пошили свадебный наряд, заказали кафе недалеко от общежития. И за всеми этими хлопотами не оставляло Степана ощущение, что он попался в ловушку.

Свадьбу сыграли скромную. Юрка был и свидетелем, и тамадой. Неделю прожили у родителей Любани, а потом сняли развалюшку в частном секторе – то ли хлев какой-то бывший, то ли амбар. Тут впервые пригодились плотницкие навыки Степана (спасибо отцу, научил): вставил вторые рамы, соорудил завалинку, утеплил двери, поправил печурку… Перезимовали… Весной родилась Аннушка. Очень похожая на Любаню, но симпатичней… «Улучшил породу…» – заметила мать Степана, прилетевшая с Украины посмотреть на внучку.

С рождением дочери сразу столько забот привалило – только успевай поворачиваться!.. Тем более что никаких коммунальных удобств в хибаре не имелось: туалет – будка во дворе, вода – в колонке на улице… Но, странное дело, никогда с тех пор они с Любаней не жили в таком ладу и согласии… Нет, конечно, уже и тогда, если что, она могла показать характер.

Прошли и лето, и осень, и наступила необыкновенно холодная зима. Печь топили круглосуточно, но всё равно стены промерзали насквозь и иней в углах не таял… Забежал как-то Юрка, ужаснулся – и уже через неделю выбил им однокомнатную квартиру из какой-то особой экспедиционной квоты. Оказалось, очень вовремя – экспедицию вскоре закрыли.

Спустя два года у Любани, один за другим, умерли родители. К их двухкомнатной квартире добавили свою однушку и поменяли на трехкомнатную в центре. К этому времени Степан уже работал в этой торговой фирме, пока, правда, простым шофером.

Потом родился Егорка. После декрета Любаня в школу уже не вернулась, а устроилась переводчиком в представительство американской компании. Тогда же она поступила на вечернее отделение института народного хозяйства, чтобы получить второе, теперь экономическое, высшее образование. Американцы всегда ценили Любаню за усердие, и с дипломом экономиста ее тут же перевели на вакантную должность начальника отдела.

У Любани появились друзья, с которыми Степан чувствовал себя неловко, да и Любаню он в этой компании стеснял своим присутствием… Кошмарным сном вспоминается Степану корпоратив по случаю пятилетия представительства, на котором, как сказала Любаня, ему нельзя не присутствовать. Специально для этого вечера купили костюм модного покроя, галстук, стильную рубашку и лакированные туфли. Туфли жали неимоверно, галстук душил, в костюме было жарко – пот струйками сбегал меж лопаток… Блюда со всяческими закусками, бутылки со спиртными и прохладительными напитками заполняли длинный стол. Стульев не было, ели стоя. Как лошади. Шумные, самодовольные американцы, приглашенные длинноногие девушки, похожие на девиц легкого поведения, надутый чиновник из областной администрации с чопорной своей женой, пара вертлявых пареньков – все, казалось, косились на Степана, обсуждая его неуклюжесть, его обветренное лицо и желтые мозоли на руках…

Выбившись в начальники, Любаня стала зарабатывать больше, чем Степан, и всё чаще теперь позволяла себе разговаривать с ним свысока. А вскоре и дочь-студентка переняла от матери манеру пренебрежительного превосходства в общении с ним.

Степан очнулся в кресле. За окном брезжил рассвет. Чугунную голову распирало, шея затекла. Поднялся на ноги, скривившись от боли в пояснице, и в согбенном положении пошаркал к кровати. Упал на кровать, кое-как натянул на себя покрывало и замер. Боль понемногу стала отпускать…

Проснулся в двенадцатом часу. За окном снова праздник солнца. Накормил Бурана борщом, поел сам… Делать ничего не хотелось. И настроения не было, и спина продолжала болеть. К тому же боль отдавала теперь не только в ногу, но в левую часть груди.

Такое уже было со Степаном три с половиной года назад: загнал себя, спеша до морозов закончить стены первого этажа. С утра бегал по трапу вверх-вниз, как угорелый, таскал раствор… Под вечер почувствовал слабость, и заныло, заболело, как ему подумалось, сердце. Всё бросил, завел «Дюну», поехал домой. На въезде в город, у поста ДПС, боль резанула с такой силой, что перехватило дыхание. Едва не теряя сознание, включил аварийку, свернул на обочину, мешком вывалился из машины. Скорая прибыла через десять минут. Замерили давление, сняли энцефалограмму, дали каких-то таблеток, повезли в больницу. Пока ехали, боль отпустила, ушла совсем. В больнице выяснилось, что врачи займутся им только через два дня, потому что пятница. Попросил отпустить домой. Взяли расписку – и отпустили… В понедельник участковый врач поставил диагноз: межреберная невралгия, ерунда, в общем…

Настроение не настроение, а дела не ждут. Пошел к соседке за помидорной рассадой. Она с мужем сажала картошку.

– Не рано? – спросил Степан.

– Сади в грязь, будешь князь! – ответила Валька, смеясь.

За рассаду соседка денег не взяла. Вернее, взяла символические десять копеек, потому что, по примете, если совсем бесплатно, урожая не будет.

Шагая к парнику с ящиком, полным душистой рассады, Степан как обычно любовно глянул на дом – и остановился, пораженный… По фасаду сверху вниз тянулась темная извилистая трещина. Она начиналась под крышей, косо пересекала фронтон, нанизывала на себя окно второго этажа и спускалась ниже до окна гостиной на первом.

Степан облился холодным потом. Он поставил ящик на землю и, надеясь, что трещина не сквозная, что это всего лишь Валькина штукатурка лопнула, подошел к дому. На уровне первого этажа трещина была тонкой, и ничего толком о ее глубине сказать было нельзя. Степан кинулся в дом, в гостиную. Глянул: уф!.. нет трещины!.. Потом понял, что впопыхах перепутал окна, бросился к другому… Вот она, проклятая!

Не помня себя, Степан по ступенькам еще не крашенной лестницы взлетел на второй этаж, затем, перевернув в коридоре банку с олифой и опрокинув стремянку, продрался в комнату, где планировалась спальня сына… Здесь, под потолком, в трещину можно было засунуть ладонь, уличный свет сочился из нее…

– Да что случилось-то? – спросил Ярослав. В телефоне было слышно, что он находится на оживленной улице.

– Приедешь, увидишь… – ответил Степан.

– Ладно, буду через полчаса…

Ярослав работал прорабом в строительной компании. Степан познакомился с ним года три назад: скупал у него по дешевке стройматериалы, остающиеся после строительства коттеджей.

Пока Ярослав осматривал дом, Степан с тревогой и надеждой вглядывался в его лицо, стараясь прочесть в нем приговор ещё до того, как Ярослав его огласит. Пока же Ярослав ничего не говорил, только хмурился. Он обнаружил трещину, очень тонкую, и на противоположной стене дома. Затем они спустились в подвал.

Увидев насос, который откачивал воду из приямка, Ярослав непонятно промолвил:

– Ну да, так и есть…

Затем он попросил фонарик и после тщательно осмотра стен подвала обнаружил трещины и в них.

Вылезли из подвала на свет божий, сели на скамью у сарая, закурили.

– Ну что? – заглянул Степан Ярославу в глаза.

– Хреново!

– Я же всё по проекту делал, – сказал Степан. – Как могли лопнуть такие мощные стены?

– Стены не помогут, если фундамент неправильный…

– Так и фундамент у меня по проекту!

– На этом участке, Стёпа, вообще нельзя было строить дом с подвалом… Вон у тебя болото рядом, – Ярослав кивнул на озерцо, – это значит, где-то с полуметровой глубины начинаются грунтовые воды…

– У меня же насос откачивает.

– Это ты подвал спасаешь от затопления, а за стенами подвала у тебя гольная вода… Ты про морозное пучение слышал?

– Причем здесь морозное пучение?.. Сейчас же не зима!.. Вон жара какая стоит!..

– Не зима, – согласился Ярослав, – неделя, как не зима… Теперь смотри: зимой обводненный грунт вспучился, и дом твой поднялся, – Ярослав, держа ладони горизонтально, показал, как поднялся Степанов дом. – Резко наступила жара, на южной стороне дома грунт оттаял и опустился, – Ярослав опустил одну из ладоней, – а на северной, в тени – остался на месте… И всё – твой дом разломился пополам!.. Я думаю, в ближайшие дни трещины будут еще расширяться.

– А можно как-то исправить?

– Ну, я слышал, в подобных случаях иногда пытаются стянуть дом стальными лентами, но в итоге всё равно приходится дом ломать и строить на его месте новый… Я бы сразу начал ломать… Если надо, помогу с техникой, возьму недорого… Или другой вариант: сейчас ничего не делать, дождаться лета, когда сильные движения прекратятся… потом снаружи обшить дом сайдингом, внутри обои поклеить – и продать по-быстрому, до морозов.

– Ты это серьезно?

– Вполне!.. Знаешь сколько лохов с деньгами?.. Сделаешь привлекательную цену – проглотят наживку только так!.. Эй, эй!.. С тобой всё нормально, Степан?.. Что-то ты какой-то бледный?.. Да не расстраивайся ты так, построишь еще себе нормальный дом!.. Степан, слышь, Степан!.. Ты чо?..

– Всё хорошо, Ярослав!.. – глубоко вздохнул и выдохнул Степан, приходя в себя. – Невралгия, будь она неладна… Всё, уже отпустило.

– Напугал… Ладно, я поехал… Звони, если что…

Ярослав вышел за калитку, сел в свой джип, посигналил на прощанье и тронулся по ухабистой деревенской дороге в сторону автотрассы.

Степан подождал, пока машина скроется за леском, потом не торопясь прошествовал в дом, открыл холодильник, вынул из него пластиковый контейнер с жареными куриными окорочками, начатый батон докторской колбасы и большой овальный кусок сыра в красной оболочке. Прижимая еду двумя руками к груди, вышел во двор и вывалил всё возле собачьей будки. Буран, неистово виляя хвостом и пуская слюну, лег на землю, прижал колбасу лапами, принялся есть.