Czytaj książkę: «Хроники Герода»

Czcionka:

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие от автора

Самой любимой и единственной посвящается…

Эта книга посвящена жизни царя Герода, в чем-то уникальной, в чем-то типичной для эпохи зенита славы и могущества Римской империи, эпохи сильных людей и больших поступков. Почему именно Герод (или Ирод, как более привычно для носителя русского языка) стал героем этого небольшого повествования? Все просто и очень сложно. Есть имена славные и признанные: они шествуют из учебника в учебник, им подражают, ими клянутся. Есть имена нейтральные: вот был человек. Что-то делал. Наверное, хорошо делал. Но ушел. Все там будем. И таких имен – большинство. Мы называем их (точнее, себя) обычными людьми. В том, чтобы быть обычным человеком, я не вижу ничего плохого, ведь именно они, обычные люди, сеют зерно, пекут хлеб, любят, рожают детей. Благодаря им самые страшные катастрофы все же не прервали времени рода людей.

Но есть имена странные. Проклятые и оболганные. Кажется, что весь гнев современников и потомков сошелся на этих именах. Каждое следующее поколение приписывает им новые и новые преступления, не заботясь ни об исторической достоверности, ни о рациональности такого поведения – они же изверги, ироды. Как правило, причиной такой ненависти становится то обстоятельство, что их историю написали их враги, уничтожая любые воспоминания об иных, не вписывающихся в их трактовку, событиях, или находя им соответствующее объяснение. Говорят, что история все расставит по своим местам. Это ошибка. История – дама забывчивая, причем, склонная упорствовать в том, что все же запомнила или в том, что дала себе внушить.

Мой герой – один из таких проклятых исторических персонажей. «Герой», «ирой» – собственно, так и звучит его имя на древнегреческом. Лишь в средние века оно приняло привычную нам форму – Ирод. Но героем он был не только по имени. Он смог сделать то, что мало кому удавалось – из кучки забытых и нищих областей с жителями, ненавидящими друг друга, он смог создать сильную и богатую страну с красивыми городами, огромным портом, развитой торговлей и ремеслами.

Последние двадцать лет его правления были самым благополучным временем в истории древней Иудеи. Но не только его удачливость привлекла меня (удачливые правители бывали и до, и после): читая тексты и свидетельства о нем, я подумал, что понял ту силу, что двигала им, что позволяла преодолевать беды и преграды, встающие то и дело на его пути, побуждала идти на смерть и побеждать. Имя этой силы – любовь! Всепоглощающая любовь к той единственной и боготворимой – своей стране, своей Иудее. Эту историю любви мне и захотелось рассказать. А насколько у меня вышло, судить Вам, дорогой читатель. Мне же остается только сообщить, что в книге использованы фрагменты из труда историка Иосифа Флавия «Иудейская Война» в переводе Я. Л. Чертка и поблагодарить за помощь в редактировании текста Ирину Батраченко.

Предисловие от Флавия

Где-то там, вдалеке, за кипарисами, солнце склонилось над морем, прочерчивая на нем полосу расплавленного багрянца. Легкий ветер задумчиво шелестел листьями кустов, окружавших виллу императора Тита Флавия Веспасиана. В тени колоннады, опоясывающей главное здание виллы, в плетеном кресле сидел немолодой уже мужчина и старательно выводил буквы на пергаменте. Он торопился. Большая часть жизни позади. Позади веселая юность в далеком южном городе в чаше желтых холмов. Позади споры о судьбе народа и ожидание падения Храма, ожидание конца всего, что составляло смысл жизни и его самого, и всех, кого он тогда знал. Войны, осады, голод и смерть соратников, неожиданная милость будущего императора Тита… Все это исчезло, унесенное пыльной бурей, рвущейся из пустыни, окружающей город среди холмов, поросших жесткой травой. Да и сам император уже давно в ином мире, как и многие из тех, кто окружал его, кто противостоял ему в яростной схватке на далекой окраине римского мира.

Осталась память. Память немногих, кто смог выжить, унести Родину на подошвах сандалий. Осталась щемящая тоска, которая охватывает внезапно при взгляде на чужое море, под чужим небом. Эту память он и спешил доверить долговечному пергаменту. Усталые глаза слезились от напряжения. Он писал. Он боялся не успеть. Ведь пройдет совсем немного времени и исчезнут все, кто был свидетелем его жизни, его взлета, его падения. И тогда останутся только эти строчки.

Затем Гиркан I взял идумейские города Адару и Мариссу и, подчинив своей власти всех идумейцев, позволил им оставаться в стране, но с условием, чтобы они приняли обрезание и стали жить по законам иудейским/ Идумейцы действительно из любви к отчизне приняли обряд обрезания и построили вообще всю свою жизнь по иудейскому образцу. С этого же времени они совершенно стали иудеями.

Он почти забыл свое изначальное имя – Йосеф бен Матитьяху – и с гордостью произносил новое, данное ему императором. Римляне звали его Иосиф Флавий – по имени императора, бывшего его покровителем, давшего ему права римского гражданина.

«Над идумейцами поставил он этнарха Антипу. Сын же Антипы Антипатр жил при дворе его и был любим им».

Флавий оторвал взгляд от пергамента и посмотрел на небо: все же какие маленькие звезды здесь, в сердце мира, в Вечном городе… Он пытался представить, понять то время, о котором знал по рассказам старших, по беседам со своими учителями. Время, о котором писал. Каким оно было? Как отличалось от времени, когда он жил? Отличалось ли, или люди во все времена одинаковы?

Он устало поднялся. Словно бы нехотя выпил из кубка разбавленное вино. Пора спать. Но и в полумраке комнаты, на мягкой кровати, Флавий никак не мог найти покоя. Мысли крутились в голове, бежали колесницами на скачках. Он вспоминал прошлое. То, которое видел и то, о котором знал только по слухам. Постепенно все мысли, которые никак не желали отпускать историка, сошлись на одном человеке. Каким он был? Все учителя Иосифа, все друзья и родичи его сходились в одном – он был чудовищем. Это он уничтожил царский дом Хасмонеев, подорвал древнее благочестие, нарушил Закон, казнил членов Высокого Синедриона в городе Ерушалаиме. Но почему этот образ не отпускает его?

Уже погружаясь в дрему, он сонно шептал, как бы продолжая свою летопись: «И родился у Антипатра сын. И был он мужем высоким и могучим воином. И стал он царем. И пели славу ему на рынках и в хижинах, и слали проклятья ему во дворцах и храмах. Звали его именем Хордос или Герод. Эллины же называли его – Ирод».

Флавий окончательно погрузился в сон. Над ним раскрылось южное ночное небо, распахнувшееся мириадами звезд, огромных, как колеса повозки торговца овощами на городском рынке.

Часть первая. Дом Антипатра

Глава первая. Герод

Южное ночное небо распахнулось над городом мириадами звезд, огромных, как колеса повозки торговца овощами на городском рынке. Холодный ветер с гор заставил поежиться стоящего на площадке дворца этнарха и первосвященника Гиркана II молодого человека в шерстяном плаще. Прохладно. Но уходить в душную спальню дворца не хотелось. Здесь, над городом, лучше думалось, мечталось. В очертаниях холмов вокруг виделись ему сказочные здания и строй воинов, караваны, бредущие в незнаемые дали.

Город спал. Спал верхний город, где жили сильные и богатые, где находился дворец этнарха, Храм, построенный на месте того, изначального Храма с ковчегом Завета. Верхний город стоял на холме и был отделен стеной от мира горшечников и водоносов, мелких торговцев и мастеровых, мира маленьких людей – нижнего города. Нижний город – другой мир, который воин знал мало – тоже спал под защитой двойных стен Ерушалаима с грозными башнями и воротами.

В дрему был погружен лабиринт улиц, домов, переулков и площадей. Лишь изредка тишину прерывала перекличка стражников, да порой от дома к дому пробегал огонек факела, освещающий дорогу запоздалому путнику. Спали горы вокруг. Спали долины, спали земледельцы и пастухи, спали священники и горожане. Лишь там, вдалеке, за горами не спало море. Да в зарослях под стенами города не замолкая пели цикады. Это был его мир. Мир, в котором он родился, мир, где жили все, кого он любил – мать, отец, братья, сестра. Мир этот, родной до боли, был совсем не простым, и с годами эта сложность только усиливалась.

Молодой воин знал, что его отца не любят и боятся. Считают чужаком, идумеянином. Его власть считают украденной, его положение при дворе Гиркана II, этнарха и Первосвященника Иудеи – результатом интриг и слабости недальновидного владыки. «Полукровка», выскочка у власти – читалось в их глазах. И хотя ни одно слово хулы не звучало (ведь вновь обращённые были признаны иудеями Первосвященниками и Великим Синедрионом), но косые взгляды, обмолвки, прерванные при его приближении разговоры не оставляли сомнений в том, как относятся придворные и ближние ко двору люди к советнику Антипатру.

Да и жена Антипатра, мать молодого воина, из царского дома богатого народа набатеев, издавна водившего караваны с пряностями в Дамаск, воспринималась без одобрения. Кулаки тяжелели, и кровь приливала к лицу от одной мысли о том, что говорили сторонники его врага, царевича Аристобула, о стране матери, о ней самой, о ее родном городе. Шепотом, в уголках. Но шепот этот переползал на улицы, вползал в уши людей.

Как же он их ненавидел – самодовольных, надутых «князей мира сего», весь мир которых ограничивался стенами верхнего города и состоял из бесконечных интриг и ссор. Они готовы превратить всю Иудею в бесплодную пустыню, лишь бы в этой пустыне быть первыми, избранными, «чистыми перед Всевышним». Но уроки отца он усвоил: никогда не показывай свою ненависть, ибо этим ты даешь оружие в руки врага. И юноша терпел, сдерживался там, где хотелось рвать глотки.

Он знал, что ненавистники были бессильны против расположения к отцу и грозного Александра Янная, могучего царя Иудеи, потомка героических борцов за свободу братьев Маккавеев, и его царственной супруги Саломеи – родителей нынешнего правителя.

Династия царей и первосвященников, правящая Иудеей, вышла из предводителей восстания народа против власти эллинской монархии Селевкидов. Селевкиды, наследники неистового Александра из Македонии, правили огромной страной, охватывавшей Сирию и Месопотамию, Персию и Мидию. На всем этом пространстве они насаждали правильный, по их мнению, эллинский образ жизни. Строили театры и гимнасии, храмы олимпийским богам и ипподромы для состязаний. В обиход вводился эллинский язык, постепенно вытесняющий местные наречия. Местные обычаи и верования объявлялись варварскими и пренебрежительно, походя, уничтожались.

Иудея не была исключением. Постепенно у иудейских аристократов в обычай вошли двойные имена (греческие наряду с иудейскими), эллинская одежда. Сам воин тоже носил иудейское имя Хордош и эллинское – Герод или Ирод. Задолго до его рождения иудейские аристократы, да и простонародье с удовольствием посещали театральные представления, участвовали в скачках. Но когда на священной земле Ерушалаима на месте древнего Храма царя Шломо со священным, пусть и утраченным, ковчегом Завета был возведен помпезный храм языческому божеству, терпению пришел конец.

Братья по прозвищу Маккавеи из рода Хашмонаим или Хасмонеев, как их называли в Селевкии, подняли восстание против царства Селевкидов. Борьба была долгой и кровавой. Победы сменялись поражениями и новыми победами. В конце концов, героизм и вера, которую братья смогли передать своим соратникам, отсутствие стремления у самих братьев к личной власти, любовь к единоверцам привели к тому, что восстание стало всеобщим. Эллинов вышвырнули не только из Иудеи, бывшей к началу эпохи лишь небольшим округом с центром в городе Ерушалаиме, но и из прилегающих земель. Хасмонеи стали царями и Первосвященниками Иудеи. Не последнюю роль здесь сыграл союз, заключенный первыми Хасмонеями с Римом. Римляне снабжали восставших оружием, обучали воинов, поскольку Селевкиды были их общими врагами.

Но, став монархами, изменились сами Хасмонеи. Армия, некогда созданная для освобождения страны и народа, стала армией захватчиков. Да и сама армия изменилась. Все большую ее часть составляли не крестьяне и ремесленники, взявшиеся за оружие, но наемники, отряды ближних к царю людей, «князей мира». От Красного моря до гор Леванта простиралась держава Хасмонеев. Одной из захваченных стран стала Идумея, страна Эдом из Святой Книги – мир, издавна живший торговлей пряностями и тонкими тканями. Идумейская знать, приняв иудаизм, начинает проникать ко двору Хасмонеев. Ее значение постоянно росло. Да и сегодня нет равного по могуществу в Иудее идумеянину Антипатру.

Чтобы отвлечься, юноша вспомнил другой город – в узкой лощине гигантской возвышенности, взгромоздившейся над бескрайними барханами пустыни, монотонно-прекрасный мир песчаных морей и редких оазисов, между которыми шли и шли бесконечные тропки торговых караванов, кочевали племена, перегоняя от пастбища к пастбищу свой скот.

Там, в городе Петра, столице древней Идумеи, а ныне Набатеи, во дворце, вырубленном в теле гигантской скалы, прошло детство. Набатея, аравийская страна, тоже торговала пряностями, прибывающими к берегам Красного моря. Кроме того, набатеи разводили скот и нередко совершали набеги на соседние земли. Среди этих воинственных людей и прошло детство Герода. Там мать рассказывала ему аравийские предания об отважных воинах и предприимчивых купцах, победителях драконов и злых волшебниках, о защитниках слабых и несчастных. Там долгие годы был его дом. Его старший брат носил не эллинское, как было принято среди иудейских аристократов, а арабское имя – Фасаэль.

Здесь, в Ерушалаиме, шла война. И мудрый советник Антипатр поспешил укрыть любимую жену и детей у набатейских родичей.

В тот год в Иудее оказалось два правителя: Иоханаан Гиркан и его брат Аристобул Маттафий. Оба – из рода Хасмонеев, оба – законные претенденты на престол. В период правления их матери, Саломеи Александры или, как ее называли иудеи, Шеломцион, Гиркан стал Первосвященником, а его брат, Аристобул – военачальником Иудеи. По Закону женщина не могла быть заступником за народ перед Всеблагим. Потому и был возведен в сан Первосвященника Гиркан. Младшему же брату, Аристобулу, была поручена охрана границ.

Правда, военачальником он оказался неудачным. Походы, организованные им, закончились ничем. Столь же яростный, как и его отец царь Яннай, Аристобул не унаследовал его воинскую удачу. Царице приходилось переговорами, а порой и уступками решать военные проблемы, созданные Аристобулом. Саломея склонялась к тому, чтобы оставить власть мягкому и послушному Гиркану под присмотром верного советника, Антипатра. Любили Гиркана и простые жители Иудеи. Добр он был, не забывал о милости к единоверцу, даже если тот был только водоносом.

Но иначе думал его младший брат и его сторонники, происходившие из самых почтенных семей Иудеи, самых чтимых колен Израилевых. Забыли они, что есть только один истинный Царь Иудеи, а остальные лишь исполняют волю Его в Его отсутствие. Гордые своей «чистотой», строгим соблюдением Закона, они отвергали не только «язычников», но и собственный народ с полей. Ведь бедный человек, чтобы выжить, часто вынужден был отступать от тех или иных норм Закона. По мнению «князей мира», бедняки тем самым становились «нечистыми». С ними брезговали говорить, разделять трапезу, участвовать в общих праздниках. Гиркан был мягче и терпимее. Потому и отвергли его аристократы, только себя мнящие достойными веры Его.

Все бы было по плану матери, царицы Саломеи, крепко державшей власть, пережившей двух мужей, однако высший суд решил иначе. Саломею, которую не могли сломить ни мощь Селевкидов, ни превратности судьбы, ни дворцовые заговоры, сломила болезнь. За время болезни матери, когда Гиркан сидел у ее ложа, вытирал смертный пот с ее лба и возносил молитвы ко Всевышнему об ее исцелении, Аристобул прибирал к рукам войска, крепости, заводил сторонников среди сильных родов. Со смертью царицы и началась война.

Войну ждали, как девушка ждет первую ночь на брачном ложе – со страхом и надеждой. На что? И не скажешь. Только разговоры и во дворцах, и на рынке, и в маленьком селе шли одни и те же – о последних временах, о падении Храма и гибели народа. Сильные видели признаки падения в том, что простые люди переставали строго соблюдать Закон, а простые люди усматривали признаки приближающегося Конца в усиливающихся песчаных бурях и неурожаях, в войнах, со всех сторон накатывающихся на Обетованную Землю. Многие смирились с неизбежным концом. Они учились и учили жить после смерти, после падения Храма. В уединенных ущельях создавались общины мудрых, чтобы выжить, чтобы не прервалась связь времен.

Война была, как Рок, как новое испытание народа, которому грех противостоять, а нужно просто принять и выдержать. Учителя-фарисеи призывали примириться с реальностью, учиться жить в ней. Они сами были выходцами из простого народа, старались научить его своей мягкой мудрости, которая, по их мнению, угодна Всевышнему. Другие учителя удалялись от мира, чтобы сохранить чистоту, готовиться к жизни после конца не за счет единоверцев; эти называли себя ессеями. При всех различиях сходились они в одном: настали последние времена.

Так думали люди. Так думал, жил и чувствовал Первосвященник Гиркан, все больше размышляя о смерти, а не о власти. Но не так думали сильные и гордые, именовавшие себя саддукеями, забывшие о народе, считавшие его «грязным». Главным для них была их собственная «чистота». И пусть во имя ее погибнут тысячи! Не велика печаль, ведь это тысячи тех, «грязных» людей с полей. Их беды, их голод и смерть не трогали саддукеев – они не имели ценности перед Вечностью. Так думали они. Так считал Аристобул.

Гиркан уже готов был стать агнцем на алтаре, нести свою жертвенную голову или отдаться на милость брата, отречься и погибнуть, но рядом с ним оказался старший друг и советник Антипатр Идумеянин. Он верно служил его отцу и матери и теперь решил воплотить мечту Саломеи о правителе Гиркане – чего бы это ни стоило. Антипатр почти насильно заставил Гиркана бежать из дворца, в котором ему угрожали каждая занавесь, каждый темный угол. Узнав о бегстве брата, понимая, чем это ему грозит (ведь Первосвященник – основной кандидат на престол), Аристобул собрал войска и бросился в погоню.

И совсем бы пропала горстка беглецов с раздавленным и уже готовым к смерти царем Гирканом; но Антипатр был не таков. Будучи правителем Идумеи и родственником царя Набатеи Ареты, он призывает их под свои знамена и наносит поражение Аристобулу. Юноша помнил, как собирались набатейские воины по призыву Антипатра, как он, еще совсем мальчик, мечтал вместе с ним скакать навстречу врагу.

Но оказавшись в безвыходном положении, Аристобул обратился к помощи силы, противостоять которой Антипатр не мог. Посольство Аристобула прибыло в Антиохию на Оронте к римскому полководцу Помпею, только что разгромившему парфянское войско, с просьбой о помощи. Рим, уже захвативший соседнюю Сирию, вошел в союзную Иудею. Тогда улицы Иудейских городов впервые увидели марширующих римских легионеров.

Юноша помнил этих воинов. Кажется, они были сделаны не их костей и мяса, а из камня. Они не разговаривали, не шутили. Они шли. И казалось, что ничто на свете не может остановить это движение. Аристобул пытался это сделать, пытался хоть как-то управлять им же призванной силой, быть одновременно и данником, и царем. Он то заискивал перед Помпеем, то угрожал ему. То уезжал к своим войнам, то вновь бежал в лагерь Помпея. Но попытки согласовать присутствие римлян и собственную «сакральную чистоту» рушились одна за другой.

Антипатр понимал, что пока за Аристобулом стоят римские войска, шансы его друга и подопечного, в которого постепенно превращался Гиркан, на престол совершенно ничтожны. Но понимал он и то, что издерганный, замученный своими комплексами претендент скоро выведет из себя грозного римлянина. Тем более, что и сам Помпей вызывал все большее озлобление партии саддукеев, сторонников Аристобула, да и всего народа. Потому Антипатр выжидал. В конце концов, Аристобул, разъяренный самоуправством римского легата Скавра и, еще более, кощунственными деяниями Помпея, вошедшего в Святая Святых Храма, бежал и заперся в горной крепости, начав стягивать к ней верные ему войска.

В этот момент на сцену и вышел Антипатр. Он понимал, что противостоять Риму и победоносному Помпею не может. И сколько бы он не ненавидел заносчивого римлянина, он вынужден был найти компромисс, договориться. В противном случае под ударами римских мечей пали бы головы всех жителей страны. То, о чем говорили Помпей и Антипатр, осталось тайной. Но в результате на престол взошел Гиркан II, а Аристобула под конвоем увезли в Рим, где тот погиб, отравленный по приказу Помпея.

Сам же Антипатр вышел из этой войны с огромными приобретениями. Он стал эпитропом, опекуном царя, хотя и продолжал называть себя только его другом и советником. Он смог помирить главные политические силы Иудеи. Те, хоть и не возлюбили друг друга, но от открытых нападений воздерживались. В стране установился мир. Оживилась торговля. Несмотря на официальное сокращение Иудейского царства, Антипатр прочно держал в руках все территории, некогда покоренные Александром Яннаем. В Иудее он был опекуном этнарха. В сопредельных арабских царствах – влиятельным вождем и родственником царей. В городе Аскелон, главном порту Палестины, он был другом и родичем городских владык, именуемых на эллинский лад булевтами, в Газе – одним из самых влиятельных кредиторов местного купечества.

Едва ли не каждый пятый караван с пряностями и тканями, который отходил от побережья Красного моря в сторону Дамаска, принадлежал Антипатру. Его торговые представительства раскинулись от Газы до портов Финикии. Богатство давало возможность ему содержать наемников, обучать иудейских воинов римскому строю. Часто он за свой счет устраивал бесплатные раздачи еды беднякам, давал зерно для посева. За это славили Антипатра по всем землям от Газы до Дамаска и Тира. За это и ненавидели его саддукеи.

Главное же, в дом Антипатра возвратилось счастье – вернулись любимая жена, дорогие сыновья. Позже, уже в Ерушалаиме, родилась единственная дочь Саломея и младший сын Иосиф. Да, брак с красавицей Кипрой был для Антипатра политическим союзом. Он женился бы даже в том случае, если бы она была хромой и одноглазой – союз с ее отцом был важнее счастья. Но рок был благосклонен к Антипатру. С женой он обрел любовь. Счастье в доме, почет и уважение народа, богатство… О чем еще мечтать? Можно, наконец, расслабить тело, насладиться всем, что доступно человеку. Но вот этого – беззаботности – не было.

Юноша знал, что отец внимательно следит за тем, что происходит на границах Иудеи и в далеких столицах мировых империй. Ночами к отцу приходили вестники из Ктесифона, столицы Парфянских владык, из Тигранакерта, столицы могущественного царя Великой Армении и, главное – из далекого Рима, ведь Иудея находилась под покровительством Рима. Значит, все, что происходило в далекой италийской столице, было важным для Иудеи. Он, отец, постоянно кого-то с кем-то мирил, умудрялся договариваться и с близкими, и с самыми далекими людьми, заключал торговые соглашения, сулившие богатство всем участникам.

Только опыт и искусство отца позволили ему избежать множества конфликтов, а порой и большой крови. Так, между римлянами и кочевниками Аравии отношения грозили вылиться в серьезную войну. Антипатр оказался между молотом и наковальней, как сторонник римлян и родственник набатейских царей. Но и здесь он смог справиться.

Молодой воин и не помнил, когда полководцы уже снаряженных и готовых к битве армий, встречались бы… за пиршественным столом, где поклялись бы всеми своими богами в вечной дружбе и верности между кочевниками пустыни и Великим Римом. Уже тогда юноша выполнял поручения отца, вместе с его воинами совершал переходы по пустыне, сидел в шатрах владык, уговаривая их принять посредничество Антипатра, принять мир и Рим.

Тогда же он, Герод, ввел в дом свою жену, Дорис, вскоре подарившую ему сына. Правда, этот брак любви не принес. Отец Дорис помог Антипатру организовать переговоры между римским легатом и приближенными царя Набатеи. Брак был просто формой закрепления политического союза. Он не знал и не любил Дорис. Ради этого брака ему пришлось отказаться от юношеской любви. Но Герод был верен сыновнему долгу, долгу перед домом Антипатра. Брак – это союз, нужный для того, чтобы достичь Главной Цели. Маленький шаг на этом пути. Пути народа в Римский Мир.

Рим. Сколько всего связано с этим словом! Юноша помнил римские легионы, видел огромные корабли, проплывающие вдали от бедных рыбацких деревушек Иудеи. Отец рассказывал ему о чудесном городе с огромными мраморными дворцами и гигантским цирком. Он любил свой мир – мир бедных крестьян и мудрых толкователей веры, купцов и воинов; мир добрых женщин и сильных мужчин. Но как бы ему хотелось слить эти миры! Сделать мир детства таким же прекрасным, как далекий Рим; сделать его частью Рима. Не ждать гибели Храма, а воздвигнуть Новый Храм, величественный, как Рим, и мудрый, как Иудея.

Иудея, несчастная, разорванная бесконечными спорами, зажатая со всех сторон сильными врагами, урезанная Помпеем… Как хотелось прижать к себе этот опаленный солнцем клочок земли, уберечь!.. Увы. Сделать это можно только под эгидой Великого Рима, в союзе с ним. Пусть это потом назовут изменой. Пусть потоки грязи прольются на него. Он сделает это. Он спасет свой народ, даже если сам народ не считает его своим.

…Небесная странница закатилась на горизонт. Ночь заканчивалась. Последняя ночь юности. Молодой воин знал, что две седьмицы назад в Ерушалаим прибыло посольство римлян с письмом к отцу и Гиркану от Митридата Пергамского, союзника римлян и друга Цезаря. Помнил, как сразу же полетели гонцы к союзникам отца. Видел, как в казармах собирались в поход воины Антипатра, чистили оружие, готовили лошадей, припасы. Завтра начнется поход. Завтра он вступит в большую жизнь. Он – Герод сын Антипатра. Он – впитавший мечтательность кочевников и изворотливость правителей, мудрость иудейской столицы с ее Храмом и силу Великого Рима. А значит, на его пути не будет преград.

Цикады смолкли. Но воин вдруг услышал иные звуки. Над городом, одетым в золотистое покрывало зари, разлилась невиданная песня – песня великой славы и великих дел. Она лилась, как нескончаемый поток, охватывала города и страны, землю и море. Его песня. Песня Героя.