Юноша

В соседней комнате всегда лежит мертвец,

обняв себя за худенькие плечи.

Блаженный

Не беспокойся, я принёс и крест.

Куда поставить?

(ставит крест на стул)

Так как будто легче!

А я-то думал, что тащил зазря,

и всё мечтал в дороге потерять.

Красивый крест?

Юноша

Куда там! – Летний сад!

Блаженный

Не издевайся, сам, наверно, рад,

я шёл по Конной – запахов полно,

час собирал, а чуть заполнил дно.

Показывает полиэтиленовый мешочек. Быстро зажимает в кулак.

Кругом галдёж, движенье, толкотня.

Хотели было – я не вру – отнять

мой колокольчик. Чтоб чего не вышло,

я проглотил его – теперь его не слышно!

Юноша

Блестящий финт! А если б вёл слона?

Блаженный

Хватали всё: друг друга, имена,

хлеб, алкоголь, газеты – нарасхват.

Расхватаны слова, визиты, сад,

всё забрано: и женщины, и сны,

и даже тень сорвали со стены.

Вот и поддался я всеобщему хаосу.

Хватали всё, не брезгуя. К отбросам

я подскочил, смотрю – хороший крест.

Я взял его, а у тебя мертвец!

Юноша

Всегда ты кстати. Мёртвый будет рад,

скрестивши руки, словно Бонапарт.

Блаженный

Отдай ему мой крест, поставь свечу и…

Юноша

Не беспокойся. У меня ночует

он года два, достойный человек:

я не один, а у него ночлег.

Так где ты был?

Блаженный

В лесу. Глубокий бор.

Там я сидел в тени от двух озёр.

Всё пытался я вспомнить лицо своё – видел озёра,

а потом отвернулся от них…

Ты задёрнул бы штору?

Юноша

задёргивает штору, в комнате становится светлее, уютнее.

Так хорошо. Потом пришёл лесник,

и я сидел в тени, болтая с ним.

Юноша

О чём?

Блаженный

Его спросил я, зная сам,

с чего в бору воздушных столько ям?

И что там в сумраке лесном

петляет сорванным листом?

Картина вторая

Большая осень. Тень. Древесный сор. Водой озёрной просветлённый бор. Рой бабочек и длинная вода.

Лесник

Должно быть, осень.

Блаженный

Ну а ты куда?

Лесник

Сетей мне высушенных дым

разъел глаза – я путаю следы.

Шёл по следам рогов, дивился, что тропой,

а оказалось, шёл я за тобой.

Блаженный

поднимает ботинок, разглядывает подошву.

Блаженный

Смотри сюда! Вот штука! На штиблет

и на второй – прилип лосиный след.

Я чувствовал, что что-то мне мешает,

иду я как всегда, а ходь чужая!

Лесник

Дай соскребу! А то ты наследишь!

Достаёт нож, обтирает о брюки.

Блаженный

А хорошо – не привязалась мышь:

привадила б ко мне кошачью свору!

Лесник

соскребает ножом лосиный след.

Тебе, наверно, что ни ночь

озёра

вот эти снятся. Череп – невелик,

озёра же обширны как! – Взгляни!

А помещаются!

Да ты, лесник, – в крови!

Лесник

И в самом деле! В самом деле кровь!

Должно быть, когда прыгал через ров,

нож полоснул, а я не уследил…

Блаженный

Должно быть, так.

Как просека гудит!

Таких шумов не слышал я нигде.

Как отраженье плещется в воде!

Лесник

Да, отраженье странно. Каждый день

оно стоит, не исчезая, здесь,

ходил смотреть я, от кого оно,

искал до вечера, пока не сбился с ног.

Блаженный

Его, должно быть, кто-нибудь забыл.

Похоже, что стоял здесь дикий бык.

Лесник

Но в каждом озере для дум моих мишенью

чуть свет уж плещутся такие отраженья.

Блаженный

Забавно! Но чем жить среди камней,

как не загадками? Зашёл бы ты ко мне.

Живу я тоже одиноко, как лесник,

зашёл бы – посидели бы одни,

или сходили к юноше, он добр,

ну что ты видишь здесь: то озеро, то бор?

Картина третья

Вот снова комната с окном в пейзаж двора, и над диваном ввинченное бра, как будто с реостатом, постепенно, теперь всё ярче освещает сцену, и слышно, как в квартирный коридор, из комнаты, о коей до сих пор не говорилось, медленно, без света, прошла, поправив волосы, соседка. Дошла до двери, повернула ключ, дверь приоткрыла, расширяя луч от лампочки на лестничной площадке, чуть постояла – и пошла обратно.

Юноша

Так он придёт?

Блаженный

Мы быстро утечём,

не беспокойся. Пахнет он ручьём.

Вот посмотри, его обычный запах.

Не морщись так, ведь он живёт монахом.

Юноша

Да, очевидно, что с душком мужчина.

Блаженный

В нём сходство нахожу с озёрной тиной,

по вечерам и утром особливо,

когда в нём тут и там шныряют рыбы.

Юноша

Так снасти доставать – и порыбачим!

Не выезжая, поживём на даче.

Я всё гадал – решиться не могу,

куда на лето вывезти тоску.

……………………..

〈Осень 1965〉

279. Качели

поэма

 
Утратив задушевность слога,
я отношусь к писанью строго
и Бога светлые слова
связую, дабы тронуть Вас
не созерцаньем вечной пытки
иль тяжбы с властью и людьми:
примите си труды мои
как стародавную попытку
витыми тропами стиха,
приняв личину пастуха,
идти туда, где нет погоды,
где только Я передо мной,
внутри поэзии самой
открыть гармонию природы…
 

 
1
 
 
Было целый день сегодня,
перейти желая в завтра,
в завтра – утро, в завтра – пищу.
Был пейзаж какой-то нищий
старым дождиком приподнят
над пустым своим ландшафтом.
Не любя ни сна, ни бденья,
проклинал столь тусклый день я,
и тоска моя, как Дафна,
всё не снашивала зелень.
До того, не знаю, впрочем,
кем, но знаю, что гонимый
по ступеням дня и ночи,
что и названная нимфа,
я петлял внутри природы,
в глубь её свой щит забросив;
вдруг вошёл туда, где осень
не сменяют вехи года:
окружённый чьей-то волей,
парк был вытянут до боли,
в нём стоял высокий полдень,
наподобье старой оды,
и незримым крестным ходом
парк, казалось мне, заполнен.
Там, внутри, несли икону,
мне не видную отсюда;
и широкий свет оконный
создавал большое блюдо,
будто там, укрыв попоной,
поцелуй несли Иуды…
За спиной другая осень
из сетей ещё зелёных,
перепутывая кроны,
рвалась раненым лососем
 

〈Весна 1967〉

280. 〈Моцарт и Сальери〉

〈1〉

 
Сидит Сальери со свечами
и сквозь тяжёлые очки,
неслышно двигая очами,
читает нотные значки:
 
 
Сальери
Он узнал трубу небес,
стаи ангелов дыханье
и в зловонными мехами
озвучаемой трубе
старца нищего, скопца!
Я рыдал, увидев слёзы,
что текли с его лица.
Он нежнее Чимарозы.
 

〈2〉

 
〈Сальери〉
О, столь ты, Моцарт, голубой,
что слился с небом за трубой!
С тобою рядом даже ангел —
〈извозчик〉 грубый, лесоруб!
Моцарт 〈 ………〉
 

〈3〉

 
〈Моцарт〉
Всему, что вижу я, двойник,
сижу и знаю, что погибну.
Ведь между Сциллой и Харибдой
кто угадает добрый миг.
Харибда – жизнь, музы́ка – Сцилла
〈….〉 то Моцарт 〈…〉иисс
 

〈4〉

 
〈Моцарт?〉
Мне вся вселенная – альков.
Трепещет стая мотыльков,
цветов летающих,
 

〈5〉

 
Сальери
От смерти я отсчитываю возраст.
Тот старше, кто скорее умер.
Сегодня ты моложе, Моцарт,
и гений, ибо ты безумен.
Оооо, Моцарт! Нет страшней проклятья
для нас, творцов, чем небезумье.
Я весь прикован к этой думе,
все остальные – свита знати,
и от кого-то жду прощенья,
ещё не зная преступленья!
Вот ты. Набрасывая звуки,
что ухо мира восхитят,
как ты красив! Но час разлуки
с музы́кой, Моцарт, ждёт тебя,
но тот же самый час вдвойне
с тобой разлукой страшен мне.
Моцарт, прекрасным вдохновеньем
я награжу тебя сейчас,
но, к сожалению, заказ
мой будет для тебя последним! —
 
 
сказал Сальери постепенно
и, чёрным заслонив лицо,
взошёл сначала на крыльцо
и через дверь прошёл сквозь стену
в то помещение, где Моцарт
сидел, используя свой дар:
 
 
〈Моцарт〉
Вот вся печаль – два-три листа
моих помарок
 

〈Август – сентябрь? 1968〉

Пьесы

281. Пьеса

 
*
 

К. я обронил ли, вы не

Е. у меня й, у меня й хлопает в ладоши

К. внесите музыку чтоб это когда-нибудь не кончилось

Е. нас всех перекрасили, я узнаю́ вас только там где бледны

        мальчик бледен был и наг

        я при нём была одна

К. музыка застряла её вывернули как веко: смотрите вниз, так вы

очаровательны хоть я вас не помню

Е. я хочу сказать тра тра тра

К. кто перекрасил струны так что и ля жёлтая как язык клоуна?

разве что вы

Е. тра. не отдам, не отдам накрывает ладонями

К. вот вам горсть нот – ешьте, что за повара сегодня

Е. утрачено, утрачено тра тра восемь я знаю вам-то они ни

к чему

К. Боже мой, расчешите струны, если уж и девы берут не те пальцы

начали резвокак

играет музыка входит комический персонаж спотыкается падает

Т. чорт! по всему дому разбросаны ваши ли я вбегаю спотыкаюсь

об них и падаю

Е. я хочу сказать ны, ны

К. если нашлось ли я чувствую что сижу в кресле приготовьте мне

трубку а вам она ни к чему я живу поневоле как рыба в тазу

Т. рыба – это язь, и я говорю язь ряпушка, язь щука так же

свободно, как дон, пан, сэр

Е. я хочу говорить ый, ый

Т. а теперь легко сказать язь К или язь Т у вас круги под глазами

жонглируйте! так и пойдём на площадь

Е. разрешите я соберу ли оно мне понравилось вот вот и вот

всего девять а сколько у вас было

у нас их было дополна

а я при нём была одна

К. нечего тереться друг об друга – огня не будет я ухожу на площадь

Е. почему вы стоите так как будто вы лежите в гробу? у меня так

не получается как ни бьюсь. вы красивы так где бледны

Т. она всё собрала если я перестану спотыкаться я стану

как они вслух:

язь язь, язь, где ваши ли я бы хотел споткнуться

К. это от стекла такой холод. велите разбить да не забудьте

поставить новое, чтоб не дуло. тем лучше! а это что?

Е. я хочу прошептать ук, ук

К. если хотите зацепиться, чего проще! сплюньте мне в глаза, вот

так, не больно ведь? и потом вы весь в запятых, на вас щеки нет!

разве можно так из пустой комнаты выбираешься как через толпу

Е. я хочу вам рассказать про что-то только вы не подслушивайте

ни-ни я забыла сказать ок не торопитесь я скажу ок и тотчас же

расскажу

пауза

нет не буду вас мучить каждая буква – это камера пыток а самая

мерзкая из них – ф иногда её хочется шепнуть себе на ухо

слушайте, не подглядывая, куда я их прячу

Т. вы играете в прятки, спрятались, а о вас забыли моё дело

спотыкаться я не хочу, чтоб

Е. вы обманщик я только начала рассказывать, а вы уже

подслушиваете хотите я подарю вам ра?

К. внесите площадь или я никогда на неё не выберусь кругом

альбиносы пододвиньте мне окно да закройте его поплотнее

шторой, вот так дайте мне умереть нигде

Е. он умер теперь я расскажу

〈1966〉

282. Действующие лица

 
*
 

Пьеса

Пушкин Александр – стихотворец

Татьяна Татьяновна

Татьяна Гоголевна

Татьяна Петербурговна

– двоюродные сёстры-близнецы

Инвалид в мешке

Инвалид в мешке

Инвалид в мешке

Инвалид в мешке

– лётчики-кавалеристы

Попугай – человек с такой фамилией

Попугай – попугай

Японец – тоже японец

Женщина – это будет видно (или: это ещё посмотрим!)

Бог, ангелы, люди, да, чуть было не упустил, —

    Портрет царя Михаила, старый, как я.

Пушкин. Здравствуй, Миша!

Михаил-портрет. Здравствуй, здравствуй.

Пушкин. А где попугай?

    Попугай. Вот я.

Попугай. Врёшь, дурак. Я вот.

Пушкин. Лётчиков не вижу.

Попугай. Вон они.

С потолка на канатах опускаются пониже инвалиды в мешках.

Инвалид. Здравствуй, Пушкин.

Михаил-портрет. Здравствуй, здравствуй.

Пушкин. А, Миша! Ну, здравствуй, Миша, здравствуй.

Михаил-портрет. Здравствуй, здравствуй.

Попугай. Ну вот, заздоровались – принёс?

Пушкин. Ладно, ребята, я кое-что принёс!

Михаил-портрет. Сам принёс – сам и уноси!

Инвалид. И правда, зачем мусорить?

Инвалид. Спятил ты, Пушкин, что ли? На кой нам это нужно! Катись-ка ты отсюда с тем, что есть.

Попугай. На самом деле, что ты припёрся? И без тебя дерьма хватает!

Попугай. Вон, полные мешки.

Пушкин. Молодцы, мальчики: пароль не забыли. Пароль не забыли – чужих нет.

Инвалид. Чужих нет, но и своими не пахнет.

Инвалид. Все мы друзья не от весёлой жизни.

Пушкин. Некогда, друзья, веселиться – нужно дело делать. Начнём с летчиков. Только без драки, кто из вас старший?

Инвалид. В тот раз был я.

Инвалид. Муууудак!! Я, Пушкин, старший.

Пушкин. Пушкин-старший давно умер. Давайте без путаницы, просто.

Попугай. Оставь их, Александр, и начни с меня. Да и зачем тебе такая капелла – мы и вдвоём бы устроили дело!

Попугай. Что верно, то верно. К тому же в стихах. В них всё и дело, Пушкин, они нас-то и подкузьмили. Когда Гамлет один раз ошибся и вместо: «К чему тебе плодить грешников? Ступай в монастырь, говорю тебе!», сказал: «К чему тебе плодить счастливых? Ступай в монастырь, говорю тебе!», скажи мне, Пушкин, кто его понял?

Всё это время лётчики, которые поссорились, пытаются раскачаться, чтобы сшибиться грудью друг с другом.

Пушкин. Да остановите вы их! Болконский, что же это, Болконский? Остановите их!

Михаил-портрет. Тыссс! Сюда идут!

Все прячутся за декорации, лётчики подтягиваются к потолку. Входит японец.

Японец. Ааааууууу! Ааааауууу, сикунаху ю, сикунаху ю! Омнетенчутванекун!

Бух – к его ногам шлёпается с потолка лётчик.

Японец. О!

Инвалид. Оооо! О, сука! Извините, но меня сбили!

Подпрыгнув, повернулся к японцу спиной и, подпрыгивая, стал улепётывать к кустам.

Инвалид. Пушкин, где ты? Ау! Пушкин, где ты?

Пушкин, появляясь перед той декорацией, за которой прятался, злобно и ехидно – руки в боки – говорит:

Пушкин. Во мху я по колено!

Инвалид. Извини, Пушкин, но эта сука меня сбила.

Японец, догнав инвалида, бьёт его ладонью по спине, обворожительно улыбаясь.

Японец. Асаромиочунди лестаукил ноханьду

Инвалид отпрыгивает от него в сторону Пушкина, а на японца и не смотрит: мол, отстань! Но японец снова догоняет его.

Японец. Омистуарченухитин Аааау! одгнитуандо Аууу

Японец показывает, что и он, и лётчик, оба кого-то зовут: Аууу!

Инвалид. Отстань!

Попугай. Что он говорит, Пушкин?

Пушкин. Он заблудился и потерял Японию: аууу, Япония!

Японец. Акундирабл Аууу, Япония!

Попугай. Пушкин, можно нам выйти: он всё равно по-нашему не понимает.

Пушкин. Выходите только те, кто не знает японского, и помните мою строгость: болтунов не потерплю.

Лётчики спускаются ниже, все выходят на сцену.

Пушкин. Здравствуй, чужеземец!

Михаил-портрет. Здравствуй, здравствуй.

Пушкин. А, Миша! Ну, здравствуй, Миша, здравствуй.

Михаил-портрет. Здравствуй, здравствуй.

Японец. Шусенчи манцоуцу?

Пушкин жестами показывает, чтобы японец сел и молчал.

Пушкин. Я думаю, что он нам пригодится. Среди ангелов наверняка есть и японцы. К тому же не исключено, что и сам Господь японец.

Михаил-портрет. Тыссс! Кто-то идёт сюда!

〈1967?〉

283. Эготомия

 
*
 

Пьеса

На сцене тьма-тьмущая. Только та часть сцены освещена, где стена с приколотыми к её обоям большими бумажными бабочками, одна из которых отваливается и падает. Тогда и стена погружается во мрак.

I-ый МУЖСКОЙ Голос. Мария, где ты?

II-ой МУЖСКОЙ Голос. Я сама не знаю, где я. Только помню, что мы любим друг друга. Только помню, что мы любим друг друга.

I-ый МУЖСКОЙ Голос. Мария, так мы любим друг друга?

Мария (II-ой МУЖСКОЙ Голос). Да, мы любим друг друга. Да, мы любим друг друга. Только по очереди. Только по очереди. Сейчас люблю я. Сейчас люблю я. Сейчас моя очередь. Сейчас моя очередь. Вверх-вниз, вверх-вниз, качели любви, качели любви.

Кто-то быстрыми шагами проходит сцену.

Кто-то. Бабочка слетела, однако я не вижу, чтобы кто-нибудь, кроме меня, сошёл с ума из-за этого. Надо посадить её на место. Вот так.

Жуткий крик оттуда и падает чьё-то тело.

Мария. О; о; о; прямо в сердце! О Боже, я умираю!.. Умираю. Целую. Люблю. Мария.

Первый голос. Нет, Мария, нет. Сейчас моя очередь – это я люблю тебя!

Мария. Ты бы мог уступить мне – ведь я умираю.

Первый голос. Только не теперь, Мария. Мне нравится любить тебя умирающей. Пусть это безнравственно, но я всё время ждал, когда выпадет счастье любить тебя умирающей. Не вершина ли любви – быть при агонии возлюбленной? Только подумай, сколько чувств я испытываю сейчас! Вот нежность. Вот страх. Вот боль – она не любит меня! Вот боль – и теперь уже не успеет полюбить. Вот сострадание. Вот половое влечение, которое не удовлетворится. Вот надежда – может быть, она бы полюбила меня. Вот злорадство. Вот ненаречённое. Нет, нет, Мария, с вершины я не сойду.

Кто-то. Бабочка на месте. Безумие кончилось. Как коротко моё безумие!

Мария. О, как коротка смерть!

Голоса (шаги, шаги). Что здесь произошло? Что здесь произошло? Что здесь произошло?

Мария. Меня убили.

Голоса (разочарованно). А, убили.

(Расходятся)

Первый голос. Мария, как это случилось?

Мария. Сначала ты спросил меня: Мария, где ты? Я ответила, что сама не знаю, где я, и после добавила, что помню только, что мы любим друг друга. «Мария, так мы любим друг друга?» – спросил ты. – «Да, – ответила я, – мы любим друг друга, – и немного погодя уточнила: – Только по очереди. Сейчас люблю я. Сейчас моя очередь, – и ещё я сказала: – Вверх-вниз, качели любви!» В это время Кто-то быстрыми шагами прошёл ко мне в спальню и сказал: «Бабочка слетела, однако я не вижу, чтобы кто-нибудь, кроме меня, сошёл с ума из-за этого. Надо посадить её на место. Вот так». Только он сказал это, как что-то острое воткнулось в меня. Я рухнула, закричав. Остальное ты знаешь.

Убийца. Боже, что я наделал! Боже, что я наделал! Надо бежать, надо скрыться!

(Бежит).

Первый голос. Мария, лежи спокойно. Я сам догоню его.

(Бежит) (Бегут)

На сцене скрежеты, шумы, какие бывают при смене декораций. (М. б., голоса рабочих сцены.) Преследуемый и преследующий долго бегут, м. б., целый акт бегут.

Ещё голос. Думаю, чем занять вас, пока они бегут и пока неизвестно, кто кого догонит. Кто кого – потому что оба они бегут по кругу. Почему они так бегут, я не знаю. Видно, иначе нельзя. Но пока они бегут, я должен чем-то развлечь вас. Есть несколько вариантов: показать вам другой спектакль или просто всем вместе посидеть в темноте, поёрзать, пошуршать или дать вам самим волю развлекать себя. Я избираю первое.

Зажигается свет. В позе бегунов, накрытые с головы до ног чёрными материями, стоят те двое. На сцене альков и ванная. Два стула. Рядом или между ними сидит японец в европейском костюме, но по-японски.

Японец. Хозяин этой комнаты – рабочий Кировского завода. Сейчас его нет дома. Сейчас он на улице, чтобы найти себе партнёршу на вечер. Вот он возвращается, и не один.

Входит японец и японка. Японка оглядывается и садится по-японски. Первый японец уходит к ванне и приседает на край её. Японец Кировского з-да разливает саке. (Японец и японка либо говорят по-японски, либо молчат вовсе.)

Японец. После недлинной беседы мужчина встаёт, роется в кармане и достаёт из него крепкую леску.

Всё, что рассказывается, происходит.

Японец. Этой леской он и душит свою собеседницу. Теперь мужчина изнасилует её. Вот он берёт её на руки и уносит в альков.

Тягостное ожидание. Японец-рассказчик время от времени заглядывает в альков. (М. б., несколько раз гасится свет, чтобы бегущие передвинулись). Наконец, из алькова выходит насильник и начинает наполнять ванну какой-то жидкостью, стоящей в вёдрах.

Японец. Изнасиловав жертву, преступник налил в ванну специально принесённую им заранее сильную кислоту – царскую водку.

Преступник идёт в альков и выносит из него обнажённый труп и помещает его в ванну.

Японец. Труп молодой жертвы должен раствориться. К сожалению, мы не можем показать вам, как это происходит. Преступник же это видит и, очевидно, наслаждается зрелищем.

Преступник стоит у ванны и смотрит в неё.

Японец. Наконец, от тела женщины не остаётся ничего достойного внимания. Женщина растворилась. На самом деле всё это происходит много дольше… Но преступнику этого мало. Он раздевается и ложится в ванну. Затем выходит из неё и вынимает пробку.

Из-за кулис выходит японка, и все кланяются зрителям: японцы и японка.

Объявляется антракт.

Гасится свет и на сцене, и в зале.

Другое действие

В зале ярчайший свет, такой, что ничего не видно, кроме него. На сцене света нет.

Бегут те двое.

Преследователь. Ты скоро выдохнешься?

Убийца. Не думаю: ведь ты собираешься прикончить меня… Хорошо бы нам достать хотя бы велосипеды.

Преследователь. У меня кружится голова от бега в одну сторону. Я развернусь.

Убийца. Хорошо. Я развернусь тоже. Или ещё лучше, сядем.

Садятся vis-à-vis.

〈Конец 1969 или начало 1970〉

Проза

284. Made In Night

Город – пожелтевший от времени унитаз, лицо подонка отпечаталось на всех фасадах, вентилируемый телами воздух, небесное зарево, отражённое в тротуарах, орган водосточных труб, невыносимый фальцет паровозов на товарных станциях, пропахших прелью и осенью, гибкое тело улиц и жёлтые зубы подонка, – весь город будто на тормозах, скрежеща и повизгивая, замирает на ночь.

Красный, синий, зелёный и жёлтый – смешиваются в дожде, размазываются и ползут. Быстрыми шагами опаздывающего стучит одиночество, и на секунды город отражён в его каблуках. Текут трамваи, карнизы и рельсы, шевелится река, где гудят буксиры, спешат изгои, неотличимые ото всех, будто это не город, а подземка, будто это тёмные воды Стикса наводнили улицы и площади.

Американские стихи, склоки, клоаки, моментальные маски смерти и страшный мир разобщённых суков на набережных возле дворцов стекаются ко мне из улиц, закоулков и арок. Будто по пустым комнатам шлёпают кистью, – так я узнаю́ в себе певца осени.

Тюрьмы, сады, пустыри окраин, разноцветная татуировка стен и окон, невнятный арго заводов, будто открытая затхлость роялей, будто однообразная трещотка кинокамер. Крутятся колёса автомашин, шестерни станков, кассеты магнитофонов, киноленты и летающие акробаты. Накручиваются мостовые, голоса людей и окраин, тела и лица, словно сжимается единая пружина, на единую ось.

Город как свободный стих, опрокинутый за каретку машинки. Веди меня, мой голос, по тишине улиц, по неосиленному молчанию мира, по неподвижности всего сущего. Вот река, вот улица, вот я, певец осени.

〈Начало 1962 или 1963〉