Czytaj książkę: «Игра»
Посвящается моим сестрам Элизабет и Джоанн.
Спасибо, что вдохновляете меня писать.
Все мы личинки. Но я убежден, что я личинка светлячка.
Уинстон Черчилль
Уснет Природа, и в ночи
Светляк фонарь зажжет.
И позовут его лучи
Сородича в полет.
Джеймс Монтгомери
Глава 1
Светлые волосы четырнадцатилетней Серафины Уокер ниспадали красивыми локонами. Она носила облегающий школьный джемпер и короткую юбку. С первого же взгляда в ней угадывалось нечто притягательное. Но как и светляки, гипнотическим сиянием привлекающие добычу, Серафина Уокер была совсем не такой, какой казалась.
Трезвонил школьный звонок. Серафина уронила карандаш. Он упал с тихим стуком, разбрызгивая по паркету крошечные капельки крови с острия. Школьный смотритель лежал рядом с карандашом, скорчившись и схватившись руками за шею, вокруг него расплывалась багровая лужа. Он почти наверняка умирал.
Выглядело красиво. Думать об этом – значит проявлять неуважение? Пожалуй. Как и стоять здесь, наблюдая, как с каждым вдохом вспухают и лопаются на его подбородке кровавые пузыри.
Серафина понимала, что должна отвести взгляд. Но не могла. Увлеклась. И поразилась внезапному порыву встать на колени, очутиться поближе, посмотреть, какую ранку оставил ее карандаш на коже – ровную или рваную. По логике, вероятнее первое. Она ударила его карандашом быстро и решительно, значит, ранка должна быть аккуратной. Но ей хотелось убедиться. Просто рассмотреть вблизи.
– Серафина? Серафина?..
Через спортзал бежала миссис Браун. Огромный бюст учительницы рисования прыгал вверх-вниз, вверх-вниз, ее вельветовая юбка с шорохом терлась о сапоги. На лице застыло выражение паники и ужаса. Серафина удивилась. Она ожидала возмущения. Перевела взгляд на Клодию, которая всхлипывала, обхватив обеими руками подтянутые к груди колени и уткнув в них трясущуюся голову. Миссис Браун пронеслась мимо нее, не обратив внимания. Клодия подняла голову и зарыдала громче. Ее глаза покраснели, щеки были полосатыми от слез, а выражение лица – странным. Без признаков облегчения.
Серафина хорошо считывала людей. Даже очень. Но ей не всегда удавалось понять их. Почему они плачут? Почему визжат? Почему бегут?
И она наблюдала. Изучала их. Подражала. И дурачила.
Глава 2
С кофе в руке и все еще в пижаме, Лана сидела за маленьким столом на лестничной площадке и, пренебрегая видом северных районов Лондона за окном, не сводила глаз с экрана ноутбука. Она только что прошла в «Фейсбуке» популярный тест «Какой вы кофе?» и теперь откинулась на спинку стула, обхватила кружку обеими руками и ждала, когда загрузятся результаты. Экран был слишком ярким, курсор мигал в такт пульсирующей боли в висках. Более терпеливый человек открыл бы настройки и подкрутил контраст, а Лана просто выдернула вилку из розетки, заставив ноутбук переключиться в энергосберегающий режим и снизить яркость экрана на три пункта.
А вот и результат: «Вы – двойной эспрессо, для большинства чересчур горячий и крепкий». Лане понравилось, как это звучит. Ее дочь выражалась гораздо менее лестно, используя слова вроде «безответственность», «сумасшествие», «хаос». Джейн осудила бы ее за бутылку из-под вина в мусорном ведре на кухне и за водку на тумбочке у кровати. В возрасте Джейн Лана была неразборчивой в связях наркоманкой с минимум тремя приводами за мелкие правонарушения, так что по сравнению с жизнью, которую устроила Лана собственной матери, нетерпимая дочь-зануда – пустяк. Чуток досадно, конечно, но в общем-то ерунда.
Лана поделилась результатами с друзьями в «Фейсбуке» и с подписчиками в «Твиттере». Марж запостила цитату про хорошее, которое случается с хорошими людьми. Еще семнадцать лайкнули ее. Лана отреагировала – стремительно отстучала «скажи это тем 39 посетителям ночного клуба в Стамбуле, которые погибли в перестрелке» и нажала «ввод». Какими все-таки тупыми и жизнерадостными дебилами бывают люди.
В дверь постучали. Лана зашлепала босиком вниз по лестнице, гадая, каким человеком надо быть, чтобы дубасить кулаком в дверь, на которой есть идеально работающий звонок. «Растворимым кофе, в котором молока больше, чем кофе, и два куска сахара», – пришла она к выводу, пока открывала дверь. Там никого не было. Лана осматрелась, ища взглядом открытку из службы доставки или посылку, оставленную на пороге, но не нашла ни того ни другого.
– Глупая мелюзга, – буркнула она под нос и ушла снова ставить чайник.
В кухне она насыпала молотый кофе в кофеварку, залила его водой и ополоснула кружку в раковине. В саду большой черный дрозд силился вытащить из земли свой извивающийся завтрак. На какое-то время показалось, что червяк победит, но птица потопталась на месте, словно в птичьем танце смерти, и – бздынь! – выдернула червяка. Лана обернулась, чтобы достать из холодильника молоко, – тут-то и увидела его.
Этот маленький белый конверт валялся в прихожей на коврике у входной двери. Открывая на стук, она отпихнула его дверью к стене. Лана подошла, подняла конверт и перевернула его. На нем что-то блеснуло. Ее имя, оттисненное с лицевой стороны серебристыми буквами.
Зазвонил ее телефон. Вынув его из кармана, она взглянула на экран.
– Привет, детка, – ответила она сиплым с похмелья голосом.
– Хотела поздравить тебя с днем рождения, – сообщила Джейн.
– Ну валяй, – разрешила Лана.
Краткая пауза.
– С днем рождения, мама. Есть планы на сегодня?
Что в переводе означало «только не торчи весь день в пабе».
Вопрос дочери Лана пропустила мимо ушей.
– Эта открытка от тебя? – Снова пауза. – Открытка, которую только что принесли, – уточнила Лана. – Ты ее отправила?
– Какая открытка?
– Проехали. Ты заканчиваешь как обычно? Сходим куда-нибудь выпить чаю?
Джейн что-то сказала в сторону, прикрыв ладонью микрофон, затем снова в трубку:
– Мне пора, мама. Позже увидимся. Хорошего тебе дня.
«Маленькое латте с обезжиренным молоком» – это про Джейн. Ни избытка кофеина, ни жиров: благоразумный, скучный кофе. Лана вспомнила про конверт, открыла клапан и достала белую открытку. С надписью на лицевой стороне: «С первым днем рождения».
Шутка, что ли? Она не поняла.
Лана развернула открытку и прочла внутри:
ТВОЙ ПОДАРОК – ЭТА ИГРА.
СЛАБО СЫГРАТЬ?
Лана улыбнулась.
– Что еще за игра?
В открытку из белого глянцевого картона была вложена длинная полоска папиросной бумаги с URL-адресом и кодом доступа. Лана достала телефон, открыла браузер, ввела адрес и код. Загрузилась чистая белая страница, затем появилась надпись тем же серебристым шрифтом:
ПРИВЕТ, ЛАНА,
Я ДАВНО НАБЛЮДАЮ ЗА ТОБОЙ.
ТЫ ОСОБЕННАЯ.
НО ТЫ И САМА УЖЕ ЗНАЕШЬ, ВЕРНО?
ВОПРОС ВОТ В ЧЕМ…
Лана прокрутила страницу вниз.
ГОТОВА ЛИ ТЫ ДОКАЗАТЬ ЭТО?
Ниже обнаружилась большая красная кнопка с единственным словом «ИГРАТЬ». Потом появилась еще одна фраза. Она бежала по экрану справа налево, повторяясь вновь и вновь.
Я БРОСАЮ ТЕБЕ ВЫЗОВ.
Как все предыдущие и все последующие игроки, Лана нажала кнопку. Страха она не чувствовала. И не остановилась, чтобы задуматься о последствиях или загадочной открытке. Ей просто хотелось поскорее узнать, что будет дальше.
Глава 3
Серафина сидела в маленькой комнате без окон в полицейском участке и размышляла, убедительно ли звучат ее ответы, нормальны ли они. Она понятия не имела, как рассказывал бы о таком обычный человек. И полагалась на полицейские сериалы, книги и собственную фантазию.
– Итак, расскажи нам еще раз, Серафина: как ты очутилась сегодня утром в спортзале?
Констебль Кэролайн Уоткинс задавала этот вопрос уже дважды. Голос у нее был высокий, девчоночий. Темные волосы собраны в аккуратный узел на затылке. Красилась она сильно, но безупречно, и с каждым повтором вопроса у нее дергался левый глаз.
Серафина пожала плечами.
– Нам просто было скучно, – уже в третий раз сказала она.
– И как ты уже говорила, школьный смотритель Даррен Шоу последовал за тобой и Клодией Фримен?
Серафина кивнула.
Уоткинс многозначительно склонила голову в сторону записывающей аппаратуры.
– Да, – произнесла Серафина.
– А карандаш?
– Он лежал у меня в кармане.
Уоткинс смотрела Серафине в глаза.
– А, ну да, – согласилась она. – После урока рисования, – еле заметная улыбка тронула ее губы.
– Нет, – поправила Серафина. – ТП. Технологии проектирования.
– Конечно же. Я ошиблась. – Констебль Уоткинс сделала вид, будто что-то исправила в своих записях. – Итак, мистер Шоу подошел к Клодии в спортзале. Ты сказала, что она попала. Что ты имела в виду?
Ее глаз снова дернулся.
Серафина в точности повторила свой прежний ответ:
– Он схватил ее сзади за шею и полез рукой ей под джемпер.
– И ты уверена, что эти действия не были консенсуальными?
Серафина помедлила немного, прикидывая, что могла бы сказать эта сучка Клодия. Они дружили, но Серафина знала, что Клодию раздражает популярность подруги. Насколько далеко зашла Клодия, чтобы подгадить ей?
– Ты уверена, что он принуждал Клодию и действовал вопреки ее желанию? – спросила Уоткинс.
– Ей пятнадцать, – ответила Серафина, оскорбленная тем, что ей попытались растолковать значение слова «консенсуальный».
Щеки Уоткинс вспыхнули.
Мать Серафины, которая до этого сидела молча, как велено – она такая послушная рохля, – теперь подала голос.
– На что это вы намекаете? – спросила она и опустила руки, которые до тех пор держала скрещенными на груди. – У нас приличная семья. Моя дочь и мухи не обидит. Этот человек напугал ее, она просто защищалась.
– Это так, Серафина? Ты испугалась? – спросила Уоткинс.
– Да.
– Он отпустил Клодию и напал на тебя?
– Да.
– И ты накинулась на него с карандашом – по твоим словам, в надежде оцарапать его?
– Да, – ограничилась кратким ответом Серафина.
Уоткинс смотрела ей в глаза.
Она не верит мне, думала Серафина. Потупившись и ссутулив плечи, она съежилась на своем стуле и принялась ковырять кожу вокруг ногтей. Мне четырнадцать лет, я напугана. Я никому не хотела причинять вреда. Просто пыталась помочь подруге, и вот теперь меня допрашивают.
На миг ее встревожила мысль, что ничего у нее не выйдет. Может, поза не та или выражение лица не такое, как надо. Полицейских ведь учат распознавать обман.
Но Уоткинс собрала свои бумаги.
– Ладно, пока достаточно. Сделаем перерыв, констебль Феликс проводит вас в столовую. – Уоткинс продолжала, обращаясь к матери Серафины: – Надо что-нибудь съесть – это поможет справиться с шоком. – И когда снова посмотрела на Серафину, ее улыбка заметно потеплела: – А потом мы еще поговорим.
Серафина кивнула. Я беззащитная девчонка-подросток, у меня шок. Я беззащитная девчонка-подросток, у меня шок. Как она уже выяснила, мысленно повторять эти слова полезно.
Уоткинс встала и вышла. Серафина расслабилась. Задачка оказалась раз плюнуть.
Глава 4
Секундная стрелка больших часов в приемной мелкими прыжками продвигалась к девяти. Выпрямившись в кресле, доктор Огаста Блум наблюдала за стрелкой с чувством, будто каждый короткий скачок отражает ее тревоги, все то, что могло помешать ей сосредотачивать внимание на собеседнике на протяжении целого часа. Она знала, что ей предстоит непростой сеанс. Она читала протоколы и знала, чего ожидать. Жертва, которой была нанесена психологическая травма, прибегла с целью самозащиты к непредумышленным, но жестоким действиям.
Тик.
Тик.
Четырнадцать лет. В четырнадцать лет еще положено одной ногой оставаться в детстве. Наивность мало-помалу улетучивается: сначала исчезают Санта и зубная фея, затем приходит понимание, что и у родителей есть недостатки, потом – что люди бывают эгоистичными, и наконец – что сам мир порой немыслимо жесток. Из детства надо выпутываться постепенно, чтобы разум успел адаптироваться. Если грубо срывать его покровы разом, от них остаются следы отрицания, гнева и, в конечном итоге, отчаяния.
Блум была не в силах повернуть время вспять и устранить травму. Но она могла попытаться сделать так, чтобы в детском разуме прибавилось света, и слегка уменьшить масштабы бедствия.
Серафина помедлила в дверях небольшой комнаты, оценивая доктора Блум. Она сидела в кресле с высокой спинкой и деревянными подлокотниками – короткая стрижка, волосы оттенка овсянки, черные брюки, зеленый джемпер с треугольным вырезом. Вид элегантный и опрятный. На ногах – черные туфли без каблуков; мать Серафины назвала бы их практичными. Ноги психолога едва доставали до пола.
Коротышка, как я, подумала Серафина. Это может оказаться кстати.
– Привет, Серафина, – сказала доктор Блум. – Проходи и садись. – Руки она держала сложенными на коленях, на маленькой черной книжке. Дождавшись, когда Серафина сядет, она продолжила: – Как ты себя чувствуешь сегодня?
Серафина поморгала.
– Ничего, – сказала она. Осторожный ответ.
– Ничего, – повторила доктор Блум. – Ты знаешь, почему твоя мама попросила меня побеседовать с тобой?
– Из-за смотрителя.
Доктор Блум кивнула.
– Ты знаешь, что я психолог? – Когда Серафина подтвердила, что это ей известно, доктор Блум добавила: – Я работаю с молодыми людьми, которых обвиняют в совершении преступления.
– Значит, вы работаете на полицию?
– Иногда. Хотя преимущественно я сотрудничаю с адвокатами и их клиентами или работаю с группами молодых совершеннолетних преступников, обычно в ходе подготовки к суду. Но твоя мама попросила меня поговорить с тобой сегодня, так как обеспокоена тем, как отразились на тебе недавние события. И вот я здесь – чтобы помочь тебе осмыслить их. Спешить нам некуда, будем двигаться в темпе, который удобен тебе. Вот стакан с водой, вот бумажные платки, а если в какой-то момент тебе захочется прерваться, просто скажи, и мы остановимся.
Серафина смотрела на коробку с платками. От меня ждут, что они мне понадобятся, думала она.
– Как мне к вам обращаться?
– «Доктор Блум» будет в самый раз. Насколько я понимаю, ты очень способная ученица, учителя считают, что у тебя огромный потенциал. Тебе нравится школа?
Серафина пожала плечами.
– По словам твоей матери, ты отличная спортсменка. Она говорит, ты играешь в нетбольной команде и выступаешь за округ в соревнованиях по бадминтону. Это правда?
Серафина снова пожала плечами.
– А еще ты сыграла главную роль в прошлогодней школьной постановке, так что ты действительно разносторонняя личность.
Серафина поерзала на стуле. Ей требовалось взять себя в руки. Она вела себя как какая-нибудь из ее глупых подружек. Посмотрев, как сидит доктор Блум – спина прямая, ступни аккуратно сдвинуты вместе, руки на коленях, – Серафина выпрямилась.
– У меня хорошие оценки по естественным наукам и математике.
Доктор Блум кивнула.
– Мне нравится заниматься спортом. – Она передвинула правую ступню так, что она очутилась точно под правым коленом.
– А еще ты единственный ребенок в семье. Ты близка со своими родителями?
– Очень.
– Это хорошо. – Доктор Блум улыбнулась, словно ответ доставил ей неподдельное удовольствие. – Можешь объяснить, что означает твое «очень»?
Серафина пододвинула левую ступню параллельно правой.
– И мне нравится предмет «технологии проектирования», потому что мистер Ричардс – замечательный учитель.
И очень-очень остро точит карандаши.
– Ясно.
– Вы изучали медицину? – спросила Серафина, складывая руки на коленях.
– Нет, я защитила диссертацию по психологии. Ты знаешь, что это?
Серафина кивнула.
– Где вы учились? Я пока не знаю, стоит ли заморачиваться с университетом. По-моему, это напрасная потеря времени; я могла бы просто начать зарабатывать деньги. Как вы думаете?
– Ты могла бы сказать, с кем из родителей ты более близка – с матерью или отцом?
Ни с кем, подумала она.
– С обоими. Одинаково.
– И они оказывали поддержку после нападения?
Друг другу. Словно это они жертвы, чтоб их. Серафина скрыла раздражение улыбкой.
– Да, огромную.
– Огромную? – Серафина остро ощущала взгляд карих глаз доктора Блум, прикованный к ее глазам. – Что ж, тебе очень повезло, Серафина.
Что-то в ее словах навело Серафину на мысль, что доктор имела в виду совсем обратное.
– Можешь рассказать мне своими словами, что произошло в спортзале?
Серафина набрала побольше воздуху. К этому вопросу она была готова.
– Мы с Клодией вошли в зал, смотритель направился за нами. Как выяснилось, он трахался с Клод уже несколько месяцев. Не то чтобы она этого хотела. Он ее насиловал. И когда увидел, что мы ушли в зал, решил, что сможет развлечься с нами обеими. Клодия хотела остановить его, но он кинулся на меня и попытался облапать. Зажал меня в углу, и я не знала, что делать. Вот и… – Серафина сделала паузу: надо было четко сформулировать продолжение. – В кармане у меня был карандаш, и я ударила его им. Я думала, что оцарапаю его, отвлеку и у нас будет шанс сбежать. Но попала ему прямо в шею – хлюп, и вдруг полилась кровь. Он был весь в крови, поскользнулся, упал и больше не встал. Вот и все.
Доктор Блум открыла блокнот и записала три или четыре слова.
– Спасибо. Очень ценная информация. А когда смотритель зажал тебя в углу… – она продолжала что-то записывать, – …и до того, как ты пустила в ход карандаш… о чем ты думала?
– Не хотела, чтобы этот урод изнасиловал меня.
Доктор Блум подняла голову.
– А что чувствовала?
– Насмерть перепугалась.
Доктор Блум кивнула:
– Нисколько не сомневаюсь. А что ты видела в тот момент?
– Видела?
– Ты замечала все, что происходило вокруг, или сосредоточила внимание на какой-то одной детали?
Серафина вспомнила, как уставилась на пульсирующую жилку на шее Дундука Даррена.
– Кажется, я… не помню.
– Ты кричала или визжала?
– Нет.
– А Клодия?
Серафина покачала головой.
– И почему же?
– Он запер двери. Это было бесполезно.
– Значит, вы не могли сбежать или рассчитывать, что к вам придут на помощь?
Серафина кивнула.
– Он зажал тебя в углу и его намерения были очевидными?
– Да.
– И ты насмерть перепугалась?
– Да, – Серафина подавила улыбку. Удачное выражение.
Доктор Блум помолчала и глубоко вздохнула.
– Что ты имеешь в виду, говоря, что перепугалась? Можешь описать, как ты себя при этом чувствовала?
– Эм-м…
Заполнять паузу доктор не стала.
– Сколько раз мы встретимся? – спросила Серафина.
– Сколько потребуется.
– А обычно как бывает?
Доктор улыбнулась.
– Ты считаешь случившееся обычным делом, Серафина?
Срань. Надо получше следить за тем, что говорю.
– Извините. Нет, просто я подумала, что вряд ли встреча будет одна.
– Я пойму это после того, как мы встретимся несколько раз. – Доктор Блум захлопнула блокнот. – Нам обеим было бы полезно, если бы ты вела дневник и записывала свои мысли о случившемся и о наших встречах. Что осталось в памяти, любые детали, которые вспомнились потом, что ты чувствуешь и как приспосабливаешься. – Доктор Блум вынула из стола позади нее второй такой же блокнот и протянула Серафине: – Он тебе пригодится.
Серафина протянула руку, взяла блокнот, положила к себе на колени и обхватила ладонями. И стала ждать, когда доктор Блум отреагирует на это явное подражание. Зачастую люди приподнимали бровь или сверкали краткой улыбкой. Но Блум будто и не заметила. Она продолжала расспрашивать Серафину о ее жизни в школе и дома, и Серафина старательно уклонялась и увиливала от прямых ответов.
Она вышла от доктора час спустя, очень довольная тем, как ловко манипулировала психологом. Но не дойдя и до середины коридора, вспомнила про платки. Они должны были понадобиться мне. В следующий раз она ни за что не попадется так глупо.
Глава 5
Приближаясь к станции метро «Энджел», Блум проверила, на месте ли проездной – в кармане пальто. Но заметив толпу пассажиров, штурмующих турникеты, решила, вместо того чтобы спускаться в метро, пройти пешком полторы мили до Рассел-сквер. Встречи с новым клиентом всегда озадачивают, а свежий воздух поможет ей все как следует обдумать.
Она свернула направо, на Чадуэлл-стрит, чтобы обогнуть по краю Мидлтон-сквер и нырнуть в лабиринт тихих боковых улочек, когда зазвонил ее мобильник.
– Деньдобр, Шейла. – В роду у Маркуса Джеймсона австралийцев не было, и тем не менее каждый день его приветствие звучало на австралийский манер и с соответствующим акцентом.
– Деньдобр, Брюс1, – отозвалась Блум, даже не пытаясь изменить свой заметный йоркширский выговор.
– Как ты там? – Джеймсон перешел на валлийский.
Блум задалась вопросом, как человек с настолько впечатляющим списком наград за работу в спецслужбах способен на такую политическую бестактность. Однако она полагала, что его подражание акцентам чем-то сродни черному юмору патологоанатома, – механизм психологической адаптации, помогающий удержаться на краю тьмы. А может, она перемудрила. И ему просто нравятся акценты.
– Уже возвращаюсь, – ответила она. – Буду минут через десять.
– Как все прошло с новенькой?
– Сама пока не знаю.
– Сложный случай?
– Пожалуй, сложная особа. А может, я несправедлива к ней. Извини. Напрасно я об этом заговорила.
– Предчувствия – это, между прочим, нормально, Огаста. Ты же не в вакууме живешь, чтобы быть совершенно беспристрастной. Иногда просто срабатывает чутье, и все.
– Да. Да. Может, все и так, но старания быть объективным никогда не пропадают даром. А теперь мне нужно время, чтобы подумать. Скоро увидимся.
– Вообще-то… я звоню, чтобы попросить об одолжении.
Блум покрепче прижала телефон к уху, чтобы не слышать шум транспорта. Это что-то новенькое. За пять лет совместной работы в их маленькой консультационной компании Джеймсон ни разу ни о чем ее не просил. Он принадлежал к числу независимых людей, которые стараются обходиться без помощи. Вот почему ей так нравилось работать с ним. После сеансов терапии с малолетними правонарушителями она не вынесла бы еще и делового партнера, нуждающегося в эмоциональной поддержке.
– Слушаю, – сказала она.
– Я бы хотел, чтобы ты встретилась с человеком, который сейчас у нас в офисе. Ей нужна наша помощь. Ее мать пропала, и все это выглядит… несколько странно.
– А нам заплатят за помощь? – Блум свернула на Марджери-стрит.
– Нет. Не заплатят. Потому и речь об одолжении. Слушай, придешь – и я все объясню. Я просто хотел предупредить тебя заранее, чтобы не создавалось впечатление, будто ты попала в засаду.
Она поняла, что Джеймсон лжет. Он звонил не затем, чтобы предупредить ее и уберечь от ощущения засады. А чтобы заронить зерно интереса, зная, что против загадки она не устоит. «Ее мать пропала, и все это выглядит… несколько странно». С загадками они сталкивались постоянно. Порой их нанимали семьи, желающие выяснить, что стало с их близкими, когда убеждались, что полиция зашла в тупик. Или же сотрудники Королевской прокурорской службы, или адвокат ответчика, если преступление носило особенно туманный характер.
Они познакомились на конференции. Огаста выступала по вопросу о первичных мотивах криминальной эксплуатации. Джеймсон разыскал ее и для начала пошутил, что никто не в состоянии решать детективные загадки лучше бывшего шпиона и специалиста по криминальной психологии. Этим они и занялись спустя полгода.
Они составили неплохую команду. И были совершенно разными. Огаста полагала, что Джеймсон в школе считался мальчишкой, при упоминании о котором обычно восклицают: «А-а, этот!..» – компанейским, юморным заводилой и капитаном регбийной команды. И хотя более неорганизованного человека она в жизни не встречала, ему хватало уверенности в себе, чтобы излучать твердую и невозмутимую властность. Сама же Огаста отличалась предельной собранностью.
Для работы они арендовали помещение на цокольном этаже на Рассел-сквер, под гламурным пиар-агентством. Их офис был небольшим, темным и, что оба особенно ценили, неприметным.
* * *
Явившись в офис, Блум застала Джеймсона за его столом. Его темные волосы, отпущенные длиннее, чем следовало бы, падали завитками на глаза. Одетый в джинсы и рубашку, он, как всегда, обходился без галстука. На сидящей рядом с ним молоденькой девушке были выцветшие, нарочито драные джинсы-скинни и простой серый джемпер, каштановые волосы она собрала в длинный хвост низко на затылке.
– Джейн, – обратился к ней Джеймсон, – это Огаста.
Блум поставила сумку на пол и села за свой стол.
– Джейн часто остается на попечении моей сестры Клэр, пока ее мать отправляют за границу, – объяснил Джеймсон. – Лана служит в армии. Так что Джейн мы знаем с тех пор, когда она была еще совсем крошкой. За годы у нас накопилось немало воспоминаний о барбекю и киновечерах, верно? Она моя неофициальная племянница номер три. – Девушка тепло улыбнулась ему. – Сможешь рассказать Огасте то же, что и мне, Джейн?
Голос девушки звучал твердо, хоть глаза и были заплаканы:
– Мне сказали, что, если она ушла по своей воле, они ничего не могут поделать. Хоть я и объясняла, что здесь что-то не так.
– В полиции, – пояснил Джеймсон.
– Ты про свою маму? – уточнила Блум.
Джейн кивнула.
– Они говорили, что она вернется, когда сочтет нужным, но она же нездорова. – Джейн перевела взгляд с Джеймсона на Блум. – У нее ПТСР2. Она служила в Афганистане и с тех пор мучается. Сколько раз она пропадала на всю ночь, но всегда возвращалась домой на следующий день.
– Давно ее нет? – спросил Джеймсон.
– Сколько тебе лет? – одновременно с ним задала вопрос Блум.
– Шестнадцать, – ответила Джейн.
– А где твой отец?
– У меня его нет.
Блум взглянула на партнера.
– Давно ее нет? – повторил он.
– Больше недели. Она забрала все наши деньги, ничего не оставила мне ни на еду, ни на жилье, и с тех пор никто ее не видел. Я всех расспросила.
– И никаких звонков? Или писем по электронной почте? И в сети ничего? – допытывался Джеймсон.
Джейн покачала головой.
– Никто мне не поможет, – сказала она, глядя на Джеймсона. – Но Клэр говорила, что вы могли бы.
Блум увидела, как кивает Джеймсон, и ей стало тревожно. Раньше о таких одолжениях он никогда не просил, поэтому она поняла, что дело серьезное, но расследования, связанные с жизнью родных и друзей, опасны, – это было ей известно слишком хорошо.
– Говоришь, твоя мама служила в армии? – спросила Блум.
Джейн кивнула.
– Тогда тебе помогут там… в конечном итоге. – Блум знала, что эта машина заведется лишь в том случае, если Лана не явится на службу в положенный срок. – Но если у твоей мамы давно вошло в привычку неожиданно пропадать, вероятно, то же самое случилось и сейчас.
– Но я же еще не рассказала вам самое странное. – Джейн переставила с пола на колени сумку и принялась рыться в ней.
Блум переглянулась с Джеймсоном и приподняла бровь.
Джейн протянула Блум пачку бумаг.
– Она не одна такая. Я поспрашивала в сети, не пропадал ли еще кто-нибудь так же, как она, и откликнулись четверо.
Блум постаралась, чтобы ее голос прозвучал мягко:
– Каждую неделю пропадают сотни человек.
Джейн держала бумаги на весу, пока Блум не протянула руку и не забрала их. Бумаги она разложила на своем столе. На каждом листе были распечатки переписки по электронной почте.
– Там есть одна беременная женщина из Лидса: ее жених съехал с дороги на машине, а потом просто вышел, направился прочь, и с тех пор от него ничего не слышно. Еще один человек, из Бристоля, писал, что его жена…
– И где же связь? – спросила Блум у Джеймсона.
Джейн нахмурилась.
– Она спрашивает о том, что объединяет все эти случаи, если это не просто список никак не связанных между собой людей, пропавших по никак не связанным причинам, – пояснил Джеймсон.
– Все они пропали в свой день рождения, – объявила Джейн, как будто это все объясняло.
– Та-ак… – Блум растянула короткое слово, не желая показаться жестокой.
– Покажи ей открытку, – попросил Джеймсон. Его глаза излучали спокойную уверенность. Он явно считал этот довод решающим.
Джейн протянула ей белый конверт.
– Все они получили такие же, прежде чем исчезли. Смотрите… – Она показала, когда Блум перевернула конверт и прочла мелкий серебристый шрифт. – Здесь имя мамы. И на всех открытках было одно и то же.
– «С первым днем рождения», – прочитала Блум. – «Твой подарок – эта игра. Слабо сыграть?» – Она перевернула открытку, но на обороте было пусто. – С ней прислали что-нибудь еще?
Джейн покачала головой.
– И все эти люди получили одинаковые открытки? – Блум снова просмотрела распечатки из электронной почты.
– Тот человек из Лидса оставил свою в машине. Его невеста написала, что полиция нашла открытку на пассажирском сиденье.
– Странно, да? – вставил Джеймсон.
– А в полиции ты ее показывала? – спросила Блум.
Джейн кивнула.
– Они сказали, это свидетельство того, что все эти люди предпочли исчезнуть, а взрослым можно так делать.
– Может, увидели, что там про «игру», и не восприняли всерьез, – предположила Блум.
– Мы уже сталкивались с чем-то подобным? – спросил Джеймсон.
Отвечать на его вопрос Блум не требовалось: он помнил во всех подробностях каждое дело, над которым они когда-либо работали. Под его растрепанной шевелюрой скрывался впечатляюще мощный мозг. Мозг, способный всесторонне рассматривать ситуации и справляться с любыми неувязками. Если бы ей предложил сотрудничество кто-нибудь другой, она отказалась бы, не задумываясь.
– А почему «с первым днем рождения»? – спросил Джеймсон.
Блум вложила открытку Ланы обратно в конверт.
– Думаю, если бы мы знали ответ на этот вопрос, то понимали бы, что все это значит.
– Итак, что скажешь? – начал Джеймсон после того, как отослал Джейн в «Косту» за латте. – Она всегда была чудачкой, эта Лана. Знаешь, какой-то слегка не такой, немного не в себе. Клэр часто тревожилась за Джейн. Война довела Лану, а расплачиваться пришлось ее дочери. Как и всем детям.
Он высказался без обиняков. Блум заметила, как он перескочил с одной несчастной девчонки на необходимость оказывать поддержку проблемным детям военных в целом, но промолчала.
– Я знаю, что ты хочешь сказать. Мы слишком загружены. Мы не можем позволить себе работать даром. Но речь идет о друзьях. Тебе известно, почему я решил взяться за эту работу вместе с тобой… чтобы загладить вину, или принести хоть какую-то пользу, или… не важно. А если я не в состоянии помочь моим друзьям и родным, тогда какой в этом смысл?
Блум вздохнула. Ей хотелось поразмыслить, рассмотреть все стороны вопроса, взвесить риск. В ходе работы им часто приходилось углубляться в частную жизнь людей, изучать их скрытые намерения, поступки и мотивы. Как расследование отразится на отношениях Джеймсона и Клэр с этой Ланой?
– А как быть с нашей остальной работой, пока мы помогаем твоим друзьям? – спросила она.
– Справимся.
– Что скажут наши клиенты, если мы не уложимся в сроки?
– Уложимся. Все у нас получится.
– Ты правда не видишь ничего такого в том, что придется сунуть нос в жизнь твоего друга?
– Лана мне не друг. А мы просто помогаем беззащитной девчонке-подростку разыскать ее мать.
– Безответственную мать, вполне способную исчезнуть уже в который раз ни с того ни с сего.
