Czytaj książkę: «Тридцать три несчастья. Том 4. Занавес опускается», strona 5

Бодлеров несло по течению в холодной темной тишине. Они были напуганы, сбиты с толку и чувствовали себя донельзя одинокими. И когда их путешествие внезапно оборвалось, им показалось, будто до этого они пребывали в глубоком-глубоком сне, таком же глубоком и мрачном, как сама пещера, а теперь их выбросило толчком из сна. Сперва в ушах у них раздался звон, как будто на них просыпался мешок битого стекла, но они быстро поняли, что вынырнули на поверхность. Прилив мягким, плавным движением вытолкнул их на что-то похожее на берег, и вот уже трое Бодлеров ползли вверх по мокрому темному песку.

– Клаус! – окликнула его Вайолет сквозь шлем. – Ты тут? Что случилось?

– Не знаю, – ответил Клаус. Он едва разглядел сестру, которая ползла рядом. – Это не может быть на поверхности моря – мы находимся на очень большой глубине. Солнышко с тобой?

– Да, – отозвалась Солнышко из своего шлема. – Фиона?

– Я здесь, – раздался голос специалистки в области микологии. – Где же мы? Ведь мы не можем быть ниже поверхности моря, когда вокруг нет воды?

– Не могу сказать с уверенностью, – отозвался Клаус, – наверное, так бывает. В конце концов, подводная лодка тоже находится под водой, но внутри ее сухо.

– Разве мы на субмарине? – удивилась Вайолет.

– Не знаю. – Солнышко нахмурила брови в глубине шлема. – Смотрите!

Старшие Бодлеры посмотрели, хотя не сразу сообразили, что имеет в виду Солнышко, поскольку им не видно было, куда показывает младшая сестра. Но через минуту они разглядели два пятнышка света совсем невдалеке от них. Они нерешительно поднялись на ноги – все, кроме Солнышка, она оставалась внутри шлема, – и увидели, что свет исходит от вполне обычных источников света – от ламп. Невдалеке у стены стояло три светильника на высоких подставках, а на абажуре у каждого виднелось по букве. На первом стояла большая буква «Г», на втором «П». Третья лампа перегорела, и разглядеть букву в полумраке было трудно, но дети и так знали, что на абажуре стоит буква «В».

– Что это за место? – спросила Фиона, но, сделав еще несколько шагов, дети увидели, где они.

Как они и подозревали, течение внутри грота прибило их к песчаному пляжу, но пляжу, ограниченному стенами узкого пространства. Дети стояли наверху песчаного склона и рассматривали небольшое, тускло освещенное помещение. Гладкие, выложенные плитками стены выглядели мокрыми и скользкими, песчаный пол был усыпан разнообразными мелкими предметами, либо сбившимися в кучки, либо полузарывшимися в песок. Глазам детей предстали бутылки (некоторые все еще с пробками и крышечками), неоткупоренные консервные банки, несколько книг с разбухшими от воды страницами, несколько небольших ящичков, по-видимому запертых на замок. Валялся перевернутый роликовый конек. Лежала колода карт, разделенная на две кучки, будто кто-то собирался и не успел их перемешать. Там и сям из песка, точно иглы дикобраза, торчали шариковые ручки. Было множество разных других предметов, которых в полутьме дети не могли опознать.

– Где мы? – в который раз спросила Фиона. – Почему тут нет воды?

Клаус посмотрел вверх, но там уже через несколько метров ничего нельзя было разглядеть.

– Наверное, там есть какой-то проход, – ответил он. – Должно быть, он ведет прямо на остров, а может, сворачивает к берегу.

– «Ануистл Акватикс», – задумчиво проговорила Вайолет. – Должно быть, над нами как раз руины центра.

– Окси?²⁰ – спросила Солнышко, что означало «Значит ли это, что здесь можно дышать без шлемов?»

– Думаю, да, – ответил Клаус и осторожно снял с себя шлем. За что я бы объявил ему благодарность за отвагу. – Да, – подтвердил он. – Дышать можно. Все снимаем шлемы – таким образом произойдет перезарядка кислородной системы.

– Но что это за место? – настойчиво повторила Фиона, снимая шлем. – Зачем кому-то понадобилось устраивать помещение так глубоко?

– Похоже, его покинули, – заметила Вайолет. – Тут полно хлама.

– Но кто-то ведь приходит менять лампочки, – возразил Клаус. – А кроме того, весь этот хлам, скорее всего, принесло сюда с приливом, как и нас.

– И сахарницу, – добавила Солнышко.

– Да, конечно, – отозвалась Фиона, разглядывая предметы, валяющиеся на песке. – Она должна быть где-то здесь.

– Давайте поскорей найдем ее и выберемся отсюда, – сказала Вайолет. – Мне здесь не нравится.

– Миссия, – проговорила Солнышко, что означало «Как только мы найдем сахарницу, наше задание будет выполнено».

– Не совсем, – сказал Клаус. – После этого нам еще предстоит вернуться на «Квиквег», причем, должен напомнить, против течения. Поиски сахарницы – только полдела.

Все в знак согласия кивнули, разошлись в разные стороны и принялись изучать разбросанные по песку предметы. Сказать «полдела» – это все равно что сказать «полпути». Опасно объявлять преждевременно о том, что полдела сделано, когда наиболее трудная часть дела, возможно, подстерегает за углом. Скажем, вы полагаете, что уметь вскипятить воду – уже полдела, а оказывается, сварить после этого яйцо всмятку – вещь потруднее, чем вы предполагали. Скажем, вы полагаете, что подняться на гору – уже полдела. Но наверху обнаруживается, что на вершине обитают горные козлы – злобные животные с мощным вооружением. Вы, скажем, предполагаете, что спасти похищенного ихнолога – уже полдела, но оказывается, сварить яйцо всмятку – задача похитрее, чем вы думали, а все дело целиком во много раз сложнее и опаснее, чем вы способны вообразить. Бодлеры и их подруга-миколог думали, что найди они сахарницу – и полдела сделано, но, к сожалению, они ошибались, и счастье ваше, что вы заснули, пока я описывал круговорот воды в природе, и не узнаете про вторую половину дела и про кошмарный яд, с которым детям придется иметь дело вскоре после копания в песке.

– Я нашла коробку с резиновыми бинтами, – объявила через какое-то время Вайолет. – И еще круглую дверную ручку, две матрасные пружины, неполную бутылку уксуса и нож для чистки овощей и фруктов. Но сахарницы не вижу.

– А я нашел сережку, ломаную дощечку с зажимом для бумаги, книжку стихов, половину сшивателя для бумаг и три палочки для помешивания напитков, – сказал Клаус. – Но сахарницы нет.

– Три суп консервы, – произнесла Солнышко, – арахис масло, крекер коробка, песто²¹, васаби²², ло мейн²³. Но надасюкр²⁴.

– Да, труднее, чем я думал, – признался Клаус. – А что ты нашла, Фиона?

Фиона не отозвалась.

– Фиона! – снова окликнул Клаус, и все Бодлеры обернулись и посмотрели на нее. Однако она смотрела не на Бодлеров. Взгляд ее был устремлен куда-то мимо, и глаза ее за треугольными очками расширились от страха. – Фиона! – В голосе Клауса прозвучала тревога. – Что ты такое нашла?

Фиона сглотнула и показала пальцем на песчаный берег.

– Мицелий, – еле слышно прошептала она, и Бодлеры, тоже взглянув в сторону воды, поняли, что она имеет в виду.

Из песка быстро и бесшумно прорастали стебли и шапочки медузообразного мицелия – гриба, который Фиона описывала Бодлерам еще на «Квиквеге». Невидимым нитям мицелия, соответственно описанию в книге, полагалось прибывать и убывать, и, как раз когда дети оказались в этой странной пещере, нити прятались под землей. Но сейчас пришло время прибывать, и грибы начали прорастать вдоль всего берега и даже вдоль гладких, выложенных плиткой стен. Сперва показалась горстка ростков – темно-серого цвета с черными пятнышками на шапочках, как будто их обрызгали чернилами. Но дальше – больше: безмолвная смертоносная толпа высыпала на берег и словно смотрела на детей неподвижным взглядом. Грибы пока что отважились взобраться только до середины склона и, казалось, не собирались одолевать детей – пока, во всяком случае. Однако, по мере того как мицелий прибывал, весь берег покрывался зловещими грибами, и Бодлерам в ожидании убывания оставалось лишь, сбившись в кучку, в свою очередь уставиться с ужасом на ядовитое скопище грибов. Толпы их все прибывали и заполняли берег, громоздились друг на друга и как будто расталкивали друг друга, чтобы хорошенько рассмотреть перепуганных детей. Поиски сахарницы, может, и составляли полдела, но сейчас, когда бодлеровские сироты попали в ловушку, другая половина дела внушала гораздо, гораздо бóльшую тревогу.

Глава седьмая

Слово «вшивый», как и слова «волонтер», «пожар», «департамент» и многие другие, имеющиеся в словарях и прочих важных документах, повторяю, слово «вшивый» имеет целый ряд значений. Чаще всего это слово употребляется в значении «плохой, паршивый», и именно в этом смысле оно определяло многое в истории жизни бодлеровских сирот, начиная от зловещих запахов Паршивой тропы, по которой когда-то брели дети, и до паршивого путешествия вверх-вниз по Мертвым горам в поисках штаб-квартиры Г. П. В. Существует также медицинское значение слова «вшивый», а именно «кишащий вшами». В этом смысле слово это ни разу не появлялось в моем исследовании, хотя не исключено, что ввиду усиливающейся нечистоплотности Графа Олафа еще представится случай употребить его. «Кишащий» в свою очередь означает «битком набитый». Например, Граф Олаф был битком набит коварными замыслами. «Квиквег» был битком набит металлическими трубками. А можно и так: весь мир кишит непостижимыми тайнами. Именно об этом значении слова и размышляли бодлеровские сироты, когда, прижавшись друг к другу под таинственными светильниками в гроте Горгоны, они вместе с Фионой наблюдали за прорастающими из песка грибами. По мере того как их становилось все больше и место буквально кишело медузообразным мицелием, дети вспоминали, чем еще за свою жизнь они бывали снабжены в изобилии. Жизнь их изобиловала тайнами, начиная с тайны букв «Г. П. В.» и кончая тайной, касающейся их будущего, и каждая тайна громоздилась одна на другую, точно стебли и шапочки ядовитых грибов. Их жизнь изобиловала опасностями, начиная с тех, с которыми дети столкнулись высоко в горах и глубоко под домами, и кончая опасностями, с которыми они сталкивались в самом городе и за его пределами, в Пустошах. Опасности исходили как от злобных негодяев, так и от добрых людей, которые плохо разбирались в ситуации. Жизнь их кишмя кишела всем что ни есть паршивым – от гнусных личностей до отвратительной еды, от устрашающих мест до ужасающих обстоятельств, от ужасных неудобств до неудобных ужасов, и казалось, жизнь их всегда будет изобиловать чем-то паршивым – паршивыми днями и паршивыми ночами, даже если все паршивое, изобилующее в их жизни, сделается по ходу сменяющих друг друга паршивых, изобилующих паршивостью мгновений менее паршивым, менее изобилующим всем паршивым. Но пока что с каждым новым паршивым грибом пещера все больше и больше изобиловала паршивостью, так что все это сделалось почти невыносимым для бодлеровских сирот.

– Паршиво, – выпалила Солнышко.

– Да, новость не из приятных, – согласился Клаус. – Фиона, как ты думаешь, мы уже отравились?

– Нет, – уверенно ответила Фиона. – Спорам до нас не достать. Пока мы находимся в самом дальнем конце пещеры и пока грибы не продвинулись дальше, мы в безопасности.

– Кажется, они перестали приближаться. – Вайолет показала на ряды пятнистых шапочек, и остальные волонтеры убедились, что она права. Кое-где еще выскакивали отдельные грибы, но они перестали надвигаться на детей.

– Наверное, мицелий дальше не вырос, – проговорила Фиона. – Нам очень повезло.

– А я как-то не ощущаю, что нам повезло, – заметил Клаус. – Я ощущаю себя в ловушке. Как мы отсюда выберемся?

– Способ у нас один, – ответила Вайолет. – Единственный путь назад, к «Квиквегу», идет через грибы.

– Но если мы будем продираться через грибы, – возразила Фиона, – мы, скорее всего, будем отравлены. Споре ничего не стоит проскользнуть в водолазный костюм.

– Противояд? – спросила Солнышко.

– Да, я могла бы отыскать в моей микологической библиотеке какое-нибудь лечебное средство, – отозвалась Фиона. – Но лучше не рисковать. Надо попытаться выйти другим путем.

С минуту все четверо вглядывались в черноту у себя над головой. Вайолет нахмурилась и приложила руку к влажным и скользким плиткам на стене. Другую руку она сунула в водонепроницаемый карман водолазного костюма и вытащила ленту, чтобы завязать волосы.

– Сможем ли мы выйти через этот ход? – усомнился Клаус. – Удастся тебе изобрести что-то такое, что бы помогло нам выбраться?

– Штуковина, – проговорила Солнышко, имея в виду «Тут в песке полно материалов».

– Не в материалах дело, – отозвалась Вайолет и вгляделась наверх, в темноту. – Мы сейчас под водой, на большой глубине. До поверхности, возможно, мили и мили. Любое самое лучшее альпинистское снаряжение за столь долгий путь износится. И тогда мы грохнемся вниз с большой высоты.

– Но кто-то ведь пользуется этим ходом, – настаивал Клаус. – Иначе зачем было его строить.

– Все это не важно, – отрезала Фиона. – Мы все равно не полезем наверх. Нам надо вернуться на «Квиквег», а то отчим будет волноваться, куда мы подевались. И в конце концов наденет водолазный шлем и отправится выяснять…

– И прилив принесет его прямо в ядовитые заросли, – докончил Клаус. – Фиона права. Даже если бы нам удалось взобраться наверх, мы выбрали бы неправильный путь.

– Но что мы еще можем придумать? – Вайолет нервно возвысила голос. – Не проводить же здесь всю оставшуюся жизнь!

Фиона поглядела на грибы и вздохнула:

– В «Микологических миниатюрах» говорится, что здешний мицелий прибывает и убывает. Сейчас он прибывает. Придется подождать, когда он снова начнет убывать, и тогда мы быстро пробежим по песку и поплывем к субмарине.

– А через какое время они начнут убывать? – осведомился Клаус.

– Неизвестно, – призналась Фиона. – Может быть, через несколько минут, а может быть, через несколько часов. И даже через несколько дней.

– Несколько дней?! – повторила Вайолет. – Через несколько дней твой отчим перестанет нас ждать! Через несколько дней мы пропустим собрание Г. П. В.! Невозможно ждать несколько дней!

– Это наш единственный выбор. – Клаус положил руку на плечо Вайолет, чтобы ее успокоить. – Или мы ждем, пока грибы не исчезнут, или отравимся спорами.

– Тогда это никакой не выбор, – с горечью возразила Вайолет.

– Это выбор Хобсона, – сказал Клаус. – Помнишь?

Старшая сестра посмотрела на брата и слабо улыбнулась:

– Конечно помню.

– Мамасан, – добавила Солнышко. Старшие поглядели на нее, и Вайолет взяла ее на руки.

– Кто такой Хобсон? – спросила Фиона. – Какой у него был выбор?

Клаус улыбнулся:

– Томас Хобсон жил в Британии в семнадцатом веке. Он держал конюшню и, согласно легенде, всегда говорил покупателям: «Либо берите лошадь, ближнюю к двери, либо никакой не получите».

– Это же никакой не выбор, – удивилась Фиона.

Вайолет улыбнулась:

– Вот именно. Выбор Хобсона означает, что на самом деле выбора нет. Это выражение любила употреблять наша мама. Она говорила: «Вайолет, я предлагаю тебе хобсоновский выбор – или ты прибираешь свою комнату, или я буду стоять в дверях и распевать твою самую нелюбимую песню».

Фиона усмехнулась:

– А какая у тебя самая нелюбимая песня?

– «Плывет, плывет твоя лодка», – ответила Вайолет. – Ненавижу то место, где говорится, что жизнь лишь сон.

– А мне мама предлагала на выбор – или мыть посуду, или читать стихи Эдгара Геста²⁵, – присоединился Клаус. – Он мой самый-пресамый нелюбимый поэт.

– Ванна или розовое платье, – проговорила Солнышко.

– Ваша мама всегда шутила в таких случаях? – спросила Фиона. – Моя так жутко злилась, когда я не убирала свою комнату.

– Наша мама тоже могла разозлиться, – сказал Клаус. – Помнишь, Вайолет, мы оставили открытым окно в библиотеке, а ночью пошел дождь?

– Да, она тогда прямо разбушевалась. – Вайолет употребила слово, означающее здесь «страшно рассердилась». – Из-за нас испортился атлас, и мама сказала, что он незаменим.

– Слышала бы ты, как она раскричалась, – подхватил Клаус. – Отец даже спустился из кабинета вниз – узнать, в чем дело.

– И тогда он тоже начал на нас кричать, – продолжала Вайолет, и тут вдруг Бодлеры замолчали и с сомнением поглядели друг на друга.

Все люди, разумеется, время от времени на кого-нибудь кричат, но детям было как-то неприятно представлять себе, как родители кричат на них, тем более сейчас, когда родителей тут не было и они не могли извиниться или объяснить свое поведение. Зачастую бывает трудно признать, что тот, кого вы любите, далек от совершенства, или вспоминать стороны его характера, которые отнюдь нельзя назвать похвальными. Бодлеры словно провели некую черту в своей памяти после смерти родителей, некую тайную границу, отделив все достойное восхищения в них от не столь уж достойного восхищения. Со времени пожара, вспоминая о родителях, Бодлеры никогда не переступали этой тайной границы. Они предпочитали вспоминать о лучших моментах в жизни семьи, а не о тех, когда у них бывали взаимные несогласия и кто-то бывал несправедлив или эгоистичен. Но сейчас, во мраке грота Горгоны, дети вдруг переступили эту черту и вспомнили о том хмуром дне в библиотеке. Вспомнились им и другие хмурые дни и вечера, и под конец головы у них кишели воспоминаниями всех сортов, что в данном случае означает «и хороших и плохих». Оттого что они перешли границу и признали, что с родителями порой бывало нелегко, у них возникло неприятное, муторное ощущение, и оно еще усилилось от сознания, что им уже не вернуться назад, не притвориться, будто они не помнят об этих далеких от совершенства моментах, равно как не вернуться назад во времени и не оказаться снова в безопасности, в бодлеровском доме, до пожара и до того, как в их жизнь вошел Граф Олаф.

– Мой брат тоже часто злился, – сказала Фиона. – До того как он исчез, у них с отчимом происходили страшные перепалки поздними вечерами, когда они считали, что я сплю.

– А твой отчим об этом не упоминал, – заметила Вайолет. – Он говорил, что твой брат обаятельный молодой человек.

– Может быть, ему помнятся только его светлые стороны, – предположила Фиона. – Может быть, он предпочитает забыть о темных сторонах.

– Как ты думаешь, твой отчим знал об этом месте? – Клаус обвел взглядом жутковатую пещеру. – Помнишь, он упоминал, что, возможно, нам где-то и удастся снять водолазные шлемы? Тогда мне это показалось странным.

– Не знаю, – отозвалась Фиона. – Быть может, это еще одна из его тайн.

– Как и сахарница, – добавила Вайолет.

– Кстати, – напомнила Солнышко.

– Солнышко права, – сказал Клаус. – Давайте опять искать сахарницу.

– Да, она где-то здесь, – спохватилась Фиона. – К тому же так мы используем время до убывания грибов. Расходимся по пещере в разные стороны, и если кто-то найдет сахарницу – кричите.

Бодлеры кивнули, и все четверо волонтеров заняли позиции подальше друг от друга, стараясь при этом не приближаться к медузообразному мицелию. Следующие несколько часов они копались в песчаном полу грота и рассматривали находки при свете двух ламп. Каждый слой песка содержал множество небезынтересных предметов, но ни один из них не исторг у детей крика радости. Вайолет нашла масленку, кусок электрического провода и странного вида квадратный камень с надписями, высеченными на трех языках, но не нашла того, что искала, и поэтому хранила молчание. Клаус нашел коробочку с зубочистками, куклу, надеваемую на руку, и кольцо из тусклого металла, но не нашел того, за чем пришел сюда, поэтому только вздыхал. А Солнышко нашла две матерчатые салфетки, сломанную телефонную трубку и фигурный бокал для вина, весь в дырочках, но когда она открыла рот, то из него раздалось лишь «съесть!», что в данном случае означало «Не пора ли нам сделать перерыв и перекусить?». И она тут же ловко вскрыла найденные ею пачку крекеров и банку арахисового масла.

– Спасибо, Солнышко. – Фиона взяла у нее крекер, намазанный маслом. – Должна сказать, Бодлеры, я разочарована. У меня уже руки заболели от бесконечного копания, но сахарницы и в помине нет.

– Я начинаю думать, что нас оставили в дураках, – проговорила Вайолет, имея в виду, что им дано бессмысленное поручение. – Мы проделали такое длинное и опасное путешествие, чтобы найти крайне важную вещь, а вместо того нашли только хлам. Пустая трата времени.

– А вот и нет, – возразил Клаус. Он поедал крекер и одновременно рассматривал найденные предметы. – Может, мы и не нашли сахарницы, зато, по-моему, нашли крайне важную информацию.

– О чем ты? – спросила Вайолет.

– Поглядите. – И Клаус показал им книгу, поднятую с песка. – Это сборник стихов, книга промокла, и прочесть почти ничего нельзя. Но взгляните-ка на титульный лист.

Средний Бодлер раскрыл книгу, и волонтеры заглянули в нее. – «Гадальный поэтический выявитель», – вслух прочла Вайолет.

– Г. П. В. – пробормотала Солнышко.

– Да, – подтвердил Клаус. – Видимо, с помощью стихов разгадывались какие-то тайны. Я думаю, Г. П. В. хранили здесь не только сахарницу, но и какие-то другие секреты.

– Что ж, вполне возможно, – заметила Вайолет. – Эта пещера напоминает тайный ход – вроде тех, какие мы обнаружили под нашим домом или какой Куигли нашел под своим.

Фиона кивнула и начала перебирать предметы, выкопанные из песка.

– Я уже довольно давно нашла конверт, – сказала она, – но еще не заглянула в него. Я целиком сосредоточилась на сахарнице.

– «Пунктилио», – произнесла Солнышко, поднимая кверху рваный и мятый обрывок газеты.

Дети разглядели обведенные кружком крупные буквы «Г. П. В».

– Я так устала копать, больше не могу, – сказала Вайолет. – Давайте немножко почитаем. Клаус, просмотри книжку стихов. Фиона, проверь, нет ли чего-нибудь стоящего в конверте. А я прочту Солнышкину вырезку из газеты.

– Я? – задала вопрос Солнышко, чье умение читать находилось пока в начальной стадии.

– А ты приготовь нам что-нибудь поесть, – предложил, улыбаясь, Клаус. – Твои крекеры только раздразнили мой аппетит.

– Легко, – отозвалась младшая Бодлер, разглядывая продукты, обнаруженные ею в песке. Бóльшая их часть была наглухо запакована.

Фраза «раздразнили мой аппетит», как вы, вероятно, знаете, равнозначна фразе «у меня пробудился аппетит» и обычно относится к еде. Бодлеры, роясь в песке по всему гроту, потеряли счет времени. Они только теперь, при виде Солнышкиных приготовлений, осознали, как давно не ели по-настоящему. Однако у Бодлеров пробудился и аппетит иного рода – аппетит к раскрытию тайн и к получению информации, которая бы им помогла. Пока Солнышко возилась с продуктами, собираясь покормить своих собратьев-волонтеров, Вайолет с Клаусом просматривали найденные материалы, поглощая подряд все сведения, казавшиеся им важными, а Фиона, прислонившись к выложенной плитками стене пещеры, проделывала то же с содержимым конверта. Их жажда информации почти не уступала жажде пищи, и после продолжительного изучения добытых материалов, записывания, сбивания и смешивания все четверо уже не в состоянии были различить, чего они больше жаждут – услышать о сделанных открытиях или съесть то, что приготовила Солнышко.

– Что это? – спросила Вайолет сестру, вглядываясь в содержимое аквариума, в котором Солнышко подала еду.

– Песто ло мейн, – объяснила Солнышко.

– Сестра хочет сказать, – вмешался Клаус, – что она нашла пакет китайской вермишели и залила ее итальянским соусом из базилика, который взяла из банки.

– Можно сказать, интернациональная комбинация, – заметила Фиона.

– Хобсон, – проговорила Солнышко, желая сказать «наши условия не дали мне выбора», и она подняла кверху еще один найденный ею предмет. – Васаби?

– Что такое «васаби»? – спросила Вайолет.

– Японская приправа, – объяснил Клаус. – Очень острая, ее часто подают к рыбе.

– Не лучше ли приберечь васаби на будущее, Солнышко? – Вайолет взяла у нее баночку и положила в карман своего водолазного костюма. – Отнесем ее на «Квиквег», и ты будешь использовать соус в блюдах из морепродуктов.

Солнышко кивнула в знак согласия и протянула аквариум брату и сестре.

– Инструменты, – произнесла она.

– Мы можем использовать палочки для размешивания напитков вместо палочек для еды, – предложил Клаус. – Будем есть по очереди, а те, кто ждет, будут рассказывать по очереди о своих открытиях. Возьми, Фиона, начинай первая.

– Спасибо, – поблагодарила Фиона, беря палочки. – Я очень хочу есть. Ты что-нибудь узнал из книги стихов?

– Не столько, сколько хотелось бы, – отозвался Клаус. – Бóльшая часть страниц пропитана водой, так что прочесть удалось не много. Но кажется, я узнал новый код: головоломный подменный вариант. Это способ сообщаться, подменяя слова в стихах.

– Не понимаю, – призналась Вайолет.

– Да, довольно замысловато. – Клаус раскрыл записную книжку, куда переписал информацию. – В качестве примера в книге используется поэма Роберта Браунинга «Моя последняя герцогиня».

– Я читала. – Фиона накрутила на палочку несколько вермишелин и поднесла ко рту. – Довольно жуткая история про человека, который убивает свою жену.

– Правильно, – отозвался Клаус. – Но если волонтеру понадобится употребить название поэмы в зашифрованном сообщении, то оно может звучать, скажем, как «Моя последняя жена» поэта Оберта Браунинга, а не Роберта.

– А зачем это делается? – спросила Вайолет.

– Волонтер, прочитавший эти слова, заметит ошибку. Изменение определенных слов или букв и есть подмена. Если установить все подмены в поэме, вы получите присланное вам сообщение.

– Герцогиня Р.? – проговорила Фиона. – В чем же состоит сообщение?

– Не знаю, – признался Клаус. – Следующая страница в книге отсутствует.

– Думаешь, отсутствующая страница тоже представляет собой код? – спросила Вайолет.

– Не знаю. – Клаус пожал плечами. – Шифры ведь просто способ говорить так, чтобы одни люди тебя поняли, а другие – нет. Помнишь, мы разговаривали в пещере с Куигли и нас слушали все Снежные скауты?

– Помню, – ответила Вайолет. – Мы тогда употребляли слова, начинающиеся с «Г», «П» и «В» и таким образом поняли, что мы с Куигли в одном лагере.

– Может быть, и нам завести свой код? – предложила Фиона. – Чтобы сообщаться между собой, если попадем в беду.

– Отличная идея, – одобрил Клаус. – И какое слово мы возьмем за кодовое?

– Еда, – выпалила Солнышко.

– Превосходно, – отозвалась Вайолет.

– Мы составим список всякой еды и пометим, чему соответствует каждое слово по нашему коду. Мы будем то и дело употреблять их в разговоре, и наши враги даже не заподозрят, что на самом деле мы тайно сообщаемся между собой.

– А враги могут подстерегать нас на каждом шагу. – Фиона передала аквариум Вайолет и взяла в руки найденный конверт. – Тут внутри письмо. Как правило, я не читаю чужих писем, но в данном случае письмо это вряд ли попадет когда-нибудь в руки Грегора Ануистла.

– Грегор Ануистл? – переспросила Вайолет. – Тот, который основал исследовательский центр? А кто ему пишет?

– Женщина по имени Кит. Думаю, это Кит Сникет, сестра Жака.

– Да, конечно, – отозвался Клаус. – Твой отчим говорил, что это была благородная женщина, она помогала строить «Квиквег».

– Судя по ее письму, – продолжала Фиона, – Грегор Ануистл участвовал в каком-то расколе. Что это значит?

– Это был крупный конфликт внутри Г. П. В., – ответил Клаус. – Куигли нам кое-что рассказывал.

– Да, каждый встал на одну из сторон, – вспомнила Вайолет, – и теперь организация находится в состоянии хаоса. На чьей стороне был Грегор?

– Не знаю. – Фиона нахмурилась. – Часть письма зашифрована, а часть промокла. Я не все поняла, но впечатление такое, что Грегор занимался так называемым грибным переменчивым внедрением.

– «Грибное» – это понятно, – сказал Клаус. – «Переменчивое» значит «ненадежное», а «внедрение» значит «насаждение». Кто же и куда внедрял грибы?

– Г. П. В., – ответила Фиона. – В период раскола Грегор считал, что медузообразный мицелий может пригодиться.

– Медузообразный мицелий? – Вайолет нервно взглянула на ряды безмолвных серых грибов, которые преградили им путь наружу. В тусклом освещении черные пятна на их шапочках выглядели особенно зловещими. – Как можно считать такие смертельно опасные грибы полезными? Представить себе не могу.

– Послушайте, что пишет Кит, – сказала Фиона. – «Разведение, как ты настаиваешь, ядовитых грибов в гроте всем нам грозит большими неприятностями. Наша фабрика на Паршивой тропе может обеспечить некоторое ослабление губительного воздействия мицелия на дыхательную систему. Ты уверяешь меня, что мицелий хорошо растет только в небольшом замкнутом пространстве, но это слабое утешение. Одна ошибка, Грегор, и твой центр придется покинуть. Прошу тебя, не уподобляйся нашим злейшим врагам, не прибегай к их разрушительной тактике – не играй с огнем. Ты сам страшился этого».

Клаус принялся деловито записывать письмо Кит Сникет в записную книжку.

– Значит, Грегор выращивал эти грибы, – сказал он, – чтобы использовать их против врагов Г. П. В.

– Он собирался отравлять людей?! – ужаснулась Вайолет.

– Преступных людей, – поправила Фиона. – Но Кит Сникет считала преступным использование ядовитых грибов даже против них. Фабрика на Паршивой тропе как раз разрабатывала способ ослабить действие яда. Но автор письма все равно считала грибное переменчивое внедрение чересчур опасной затеей. Она предупреждала Грегора: если он не остережется, мицелий отравит весь исследовательский центр.

– И теперь центра нет, – заключила Вайолет, – а мицелий остался. Как раз здесь, где мы сидим, что-то пошло не так.

– Все равно мне не совсем понятно, – сказал Клаус. – Грегор был негодяем?

– Думаю, он был переменчивым, – ответила Фиона, – вроде медузообразного мицелия. Ведь автор этого письма предупреждает: если ты разводишь что-то переменчивое, ты играешь с огнем.

Вайолет поежилась. Она бросила есть песто ло мейн и отставила в сторону аквариум. Выражение «играть с огнем» относится к любому опасному и рискованному роду деятельности, каким является, например, написание письма к переменчивому лицу или блуждание по темной пещере, полной ядовитых грибов, с целью найти давным-давно исчезнувший предмет. Бодлерам совсем не хотелось иметь дело с огнем, с которым они сейчас играли, или с огнями, с которыми играли до них другие в этом сыром загадочном помещении. Какое-то время все молчали. Бодлеры не спускали глаз со стеблей и шапочек ядовитых грибов и размышляли о том, что же случилось с центром «Ануистл Акватикс». Они размышляли о том, с чего начался раскол. Они размышляли обо всем таинственном и злодейском, окружавшем их и надвигавшемся все ближе и ближе, по мере того как их горестная жизнь шла дальше и дальше. И еще они думали о том, будут ли раскрыты когда-нибудь эти тайны и побеждены злодеи.

– Убывать, – произнесла вдруг Солнышко, и остальные увидели, что так оно и есть. Толпа грибов чуть-чуть поредела: то один, то другой стебель или шапочка втягивались в песок, словно ядовитые грибы решили применить альтернативную стратегию, иначе говоря, терроризировать Бодлеров иным способом.