Czytaj książkę: «Ружье на динозавра»

Lyon Sprague de Camp. A Gun for Dinosaur

L. Sprague de Camp © 1956

© Беленкович В., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Эвербук», Издательство «Дом Историй», 2024

Путешествия во времени

Ружье на динозавра

Нет, прощу прощения, мистер Селигман, но я не могу вас взять в поздний мезозой для охоты на динозавра.

Да, я знаю, что говорится в объявлении.

Почему нет, вы спрашиваете? А сколько вы весите? Пятьдесят девять килограммов? Вот видите – меньше шестидесяти пяти, а это мой нижний предел.

Есть и другие периоды, знаете ли. Могу взять вас в любой период кайнозоя. Будет возможность пальнуть в энтелодонта или в уинтатерия. У них прекрасные головы.

В порядке исключения я готов взять вас в плейстоцен, где у вас будет шанс завалить мамонта или мастодонта.

Или в триас, где вы подстрелите предка динозавров, кого поменьше. Но я ни за что не возьму вас ни в юрский, ни в меловой периоды. Вы для этого слишком малы.

Какое отношение ваш размер имеет к делу? Ну, вот смотрите, старина, с чем вы планировали охотиться на своего динозавра?

О, вы еще не думали об этом, а?

Посидите здесь минутку… Вот, пожалуйста: мое личное ружье для такого дела, Континенталь .600. Выглядит как дробовик, верно? Но оно нарезное, в чем вы можете убедиться, заглянув в стволы. Стреляет парой патронов Нитро Экспресс калибра .600, размером с банан; весит шесть с половиной килограммов и обладает дульной энергией более девяти тысяч джоулей.

Стоит тысячу четыреста пятьдесят долларов. Немало для ружья, что скажете?

У меня есть запасные ружья, которые я сдаю в аренду сахибам. Можно слона свалить. Не просто ранить, а именно свалить с ног. Вот почему таких ружей не делают в Америке, хотя, пожалуй, начнут, если продолжат отправлять охотников в прошлое.

Так вот, я водил такие охотничьи экспедиции двадцать лет. Водил в Африке, пока дичь там не осталась только в заповедниках. И за все это время я не встречал человека вашего размера, который мог бы управиться с шесть-ноль-ноль. Их просто с ног сбивает, и даже если они не падают, то после нескольких выстрелов настолько напуганы этой чертовой пушкой, что начинают отдергивать плечо при выстреле. А еще она кажется им слишком тяжелой, чтобы таскать ее по мезозою. Изнурительно для них.

Это правда, что многие убивали слонов из ружей полегче: из двустволок .500, 475, и .465 или даже .375 магнум. Разница в том, что с .375 ты должен зацепить что-то жизненно важное, предпочтительно сердце, и не можешь просто полагаться на мощность удара.

Слон весит – давайте посмотрим – от четырех до шести тонн. А вы собираетесь охотиться на рептилий, которые весят в два или три раза больше и гораздо более живучие. Вот почему синдикат решил не брать на динозавра тех, кто не может управиться с калибром .600. Мы это поняли на своем горьком опыте, как вы, американцы, говорите. Было несколько инцидентов…

Вот что я вам скажу, мистер Селигман. Сейчас уже 17:30. В это время я закрываю офис. Почему бы нам с вами не заглянуть в бар по дороге отсюда, а я расскажу вам историю?

* * *

…Это было наше с Раджей пятое сафари во времени. Кто такой Раджа? О, он из семьи Риверз-Айяр, со стороны Айяров. Я зову его Раджей, потому что он наследный монарх Джонпура. В наше время это ничего не значит, конечно. Я его знал еще в Индии и столкнулся с ним в Нью-Йорке, где он управлял индийским туристическим агентством. Это тот самый темнокожий парень на фотографии в моем офисе, попирает ногой тушу саблезубого тигра.

Так вот, Раджа был сыт по горло раздачей брошюр о Тадж-Махале и хотел снова поохотиться. Я как раз был ничем особо не занят, когда мы услышали о машине времени профессора Прохазки из Вашингтонского университета.

Где Раджа теперь? На сафари. Охотится на титанотерия в раннем олигоцене, пока я управляюсь в нашем офисе. Мы делаем это по очереди, но первые несколько раз ходили вместе.

Как бы то ни было, мы вылетели в Сент-Луис ближайшим рейсом. К нашему ужасу, оказалось, что мы не первые. О, нет! Там уже были другие охотничьи инструкторы и полно ученых, каждый со своей собственной идеей о том, как правильно использовать машину времени.

Мы избавились от историков и археологов прямо на старте. Оказалось, что чертова машина не может перемещать ближе, чем 100 000 лет тому назад. Она работает с этой отметки и до примерно миллиарда лет в прошлом.

Почему? О, я не четырехмерный мыслитель, но, как я понимаю, если бы люди могли отправиться в более близкое прошлое, их действия сказались бы на нашей истории, что привело бы к парадоксам и противоречиям. В хорошо управляемой вселенной такого допускать нельзя, знаете ли.

Но за 100 000 лет до нашей эры, плюс-минус, действия экспедиций теряются в потоке времени до начала человеческой истории. При том, если отрезок времени в прошлом был использован – скажем, январь в миллионном году до нашей эры, – вы не сможете отправить в этот отрезок новую экспедицию. Опять парадоксы.

Хотя профессора это не беспокоит. С миллионом лет в запасе у него еще не скоро закончатся эпохи.

Еще одно ограничение машины – размер. По техническим причинам Прохазка построил камеру перехода такого размера, что вмещаются только четыре человека с их снаряжением и оператор камеры. Партии побольше приходилось отправлять эстафетами. Это означает, видите ли, что непрактично брать с собой джипы, катера, самолеты и другие самоходные аппараты.

С другой стороны, раз уж вы собираетесь в периоды, где людей еще нет, невозможно созвать сотню местных носильщиков, чтобы они шли за вами с поклажей на головах. Так что обычно мы берем несколько ослов – бурро, как они их здесь называют. Большинство периодов располагают достаточным количеством природного фуража, так что можно отправляться куда захотите.

Как я уже упоминал, у каждого были свои собственные идеи, как использовать машину. Ученые смотрели свысока на нас, охотников, и говорили, что это преступление – разбазаривать время работы машины в угоду нашим садистическим развлечениям.

Тогда мы применили другой подход. Машина стоит кругленькую сумму: тридцать миллионов. Понятно, что они пришли из фонда Рокфеллера и ему подобных, но это только первичные затраты, не считая стоимости эксплуатации. И эта штука использует невероятное количество энергии. Большинство научных проектов, хотя и довольно перспективных, висели на волоске, если говорить о финансах.

Так вот, мы, проводники, угождали людям с деньгами – виду, представителями которого Америка, похоже, была неплохо упакована. Без обид, старина. Многие из них могли позволить себе высокую плату за проход в прошлое через машину времени. А мы, таким образом, помогали финансировать использование машины в научных целях, при условии, что будем получать честную долю ее времени. В итоге проводники образовали синдикат из восьми членов, включая партнерство Риверз-Айяр, среди которых распределялось машинное время.

Бизнес у нас задался с самого начала. Наши жены – Раджи и моя – одно время бунтовали. Они-то надеялись, что после того, как крупная дичь в наше время повывелась, им больше не придется делить нас со львами и прочими тварями – вы же знаете женщин! На самом деле охота не так уж опасна, если не высовываться и соблюдать предосторожности.

* * *

В пятой экспедиции нам пришлось нянчиться с двумя сахибами; оба американцы за тридцать, оба физически крепкие, и оба предприимчивые. Во всех остальных отношениях они были разными, насколько это возможно.

Кортни Джеймс был из тех, кого вы, ребята, зовете плейбоем: богатый молодой человек из Нью-Йорка, который всегда получал что хотел и не видел причин, почему такой приятный уклад жизни мог бы измениться. Здоровый парень, почти такой же большой, как я; симпатичный, даже румяный, но начинающий заплывать жирком. Он уже добрался до четвертой жены, и, когда он появился в офисе с блондинистой девкой, у которой на лбу было написано «модель», я предположил, что это и есть миссис Джеймс номер четыре.

– Мисс Бартрам, – поправила она меня, смущенно хихикнув.

– Она мне не жена, – объяснил Джеймс. – Жена в Мексике, я думаю, подает на развод. Но вот Банни хотела бы поехать вместе…

– Простите, – сказал я, – мы не берем дам. Во всяком случае, не в поздний мезозой.

Это не было правдой, строго говоря, но я чувствовал, что нам достаточно рисков с малознакомой фауной, чтобы еще вовлекать в это домашние запутки клиентов. Поймите меня правильно, я не имею ничего против пола. Прелестная институция и все такое, но не там, где вмешиваются мои жизненные интересы.

– Да ну, вздор! – сказал Джеймс. – Захочет – поедет. Она катается на лыжах и летает на моем самолете, так почему бы ей…

– Противоречит политике компании, – возразил я.

– Она может держаться в сторонке, когда мы будем иметь дело с опасными экземплярами.

– Нет, извините.

– Черт меня возьми! – сказал он, наливаясь краской. – Я все-таки плачу вам приличную сумму и имею право взять с собой кого захочу.

– Вы не можете нанять меня, чтобы я делал что-либо против моих убеждений, – ответил я. – Если вы думаете иначе, возьмите другого проводника.

– Хорошо, я так и сделаю. И расскажу всем моим друзьям, что вы – чёртов…

Он еще много чего наговорил, не стану повторять, поэтому я велел ему убираться из моего офиса, пока я не вышвырнул его сам.

Я сидел в офисе и печально размышлял о всех тех денежках, что Джеймс заплатил бы мне, если бы я не был таким жестоковыйным, когда вошел мой другой ягненочек – некто Август Хольцингер. Это был небольшой, стройный, бледный парень в очках, вежливый и учтивый. Хольцингер сел на край стула и сказал:

– Э… Мистер Риверз, не хочу, чтобы у вас создалось ложное впечатление. Я на самом деле не большой охотник до природы и, вероятно, перепугаюсь до смерти, когда увижу настоящего динозавра. Но я твердо намерен повесить голову динозавра над моим камином или умереть в попытке это сделать.

– Большинство людей сначала пугаются, – успокоил я его, – хотя показывать этого не стоит.

И мало-помалу я выудил из него всю историю.

Если Джеймс всегда купался в роскоши, то Хольцингер был обычным местным жителем и только недавно разбогател. У него был небольшой бизнес здесь, в Сент-Луисе, и он едва сводил концы с концами, когда вдруг его дядя откинул копыта и оставил маленькому Густику целую кучу наличных.

Теперь Хольцингер обзавелся невестой и строил большой дом. Когда дом будет готов, они поженятся и переедут туда. К тому времени там непременно должна быть голова цератопса над камином. Это те самые, с большими рогами, клювом, как у попугая, и бахромой вокруг шеи. Прежде чем начать их коллекционировать, стоит подумать: если вы повесите двухметровый череп трицератопса в небольшой гостиной, там, скорее всего, не останется места для других вещей.

Как раз когда мы обо всем этом говорили, вошла девушка, невысокая, лет двадцати с чем-то, совершенно обычная с виду и вся в слезах.

– Густик! – прорыдала она. – Ты не можешь! Ты не должен! Тебя убьют! Она обхватила его за колени и обратилась ко мне: – Мистер Риверз! Вы не должны его брать! У меня больше никого нет! Он ни за что не перенесет испытания.

– Моя дорогая юная леди. Мне было бы неприятно вас огорчить, но это дело мистера Хольцингера – решать, желает ли он прибегнуть к моим услугам.

– Это не поможет, Клэр, – сказал Хольцингер. – Я отправляюсь, хотя, вероятно, буду ненавидеть каждую проведенную там минуту.

– В чем дело, старина? – спросил я. – Если это вам так ненавистно, зачем этим заниматься? Вы что, пари заключили?

– Нет. Дело вот в чем. Я… э-э-э… из тех людей, которые совершенно ничем не примечательны. Я не могу похвастаться ни размерами, ни силой, ни внешностью. Я просто обыкновенный мелкий бизнесмен со Среднего Запада. Вы даже не заметите меня на ланчах в Ротари-клубе, настолько я сливаюсь с фоном. Но я не смирился с этим, – продолжил он. – Я всегда жаждал отправиться в дальние края и сделать что-нибудь выдающееся. Я хочу быть предприимчивым и обаятельным парнем. Как вы, мистер Риверз.

– Ой, да ладно, – сказал я. – Профессиональная охота для вас, может, и выглядит гламурной, но для меня это просто способ заработать на жизнь.

Он потряс головой:

– Не-е-ет. Вы знаете, что я имею в виду. Видите ли, теперь, когда я получил это наследство, я бы мог наслаждаться бриджем и гольфом до конца жизни и делать вид, что мне это не прискучило до смерти. Но я решительно настроен совершить что-то, хотя бы раз, что добавит моей жизни красок. Поскольку в настоящем уже не существует охоты на крупную дичь, я собираюсь подстрелить динозавра и повесить его голову над камином, даже если это будет последнее, что я сделаю. Иначе я никогда не буду счастлив.

Вот так Хольцингер и его девушка продолжали спорить, но он не уступал. Она заставила меня поклясться, что я позабочусь об ее Густике наилучшим образом, и отчалила, шмыгая носом.

Когда ушел Хольцингер, ко мне заявился – кто бы вы думали? – мой вздорный друг Кортни Джеймс. Он извинился за нанесенные оскорбления, но не то чтобы умолял о прощении.

– На самом деле у меня не такой уж плохой характер, – сказал он, – кроме случаев, когда люди не хотят со мной сотрудничать. Тогда я могу выйти из себя. Но если люди готовы к сотрудничеству, поладить со мной не сложно.

Я уже понял, что «сотрудничать» означает делать все, что будет угодно Кортни Джеймсу, но не стал заострять на этом внимание.

– И как в этом смысле мисс Бартрам? – спросил я.

– Мы поссорились, – сказал он. – Женщин с меня довольно. Так что, если без обид, давайте продолжим с того места, где остановились.

– Очень хорошо, – ответил я. – Бизнес есть бизнес.

Мы с Раджей решили организовать для них совместное сафари на восемьдесят пять миллионов лет назад: в ранний верхний меловой период, или в средний мел, как его называют американские геологи. Это лучший период для динозавров в Миссури. Можно найти особей покрупнее в позднем верхнем меловом, ранний предлагает большее разнообразие видов.

Теперь что касается нашего оборудования: мы с Раджей оба использовали Континенталь .600, такой как тот, что я вам показывал, и несколько ружей поменьше. К тому времени мы еще не нажили капиталу и лишних шестисотых в аренду предложить не могли.

Август Хольцингер сказал, что он возьмет ружье в аренду, поскольку предполагал, что это будет его единственное сафари и нет смысла тратить больше тысячи долларов на ружье, из которого ты выстрелишь только несколько раз. Но, поскольку лишних шестисотых у нас не было, ему пришлось выбирать между покупкой собственного Континенталя и арендой одного из наших ружей поменьше.

Мы выехали на природу пострелять по мишеням, чтобы он мог опробовать .600. Хольцингер вскинул ружье и выстрелил. Попал в молоко, а отдача опрокинула его на спину.

Он встал, бледнее, чем обычно, и вернул мне ружье::

– М-м-м… Я думаю, мне стоит попробовать что-нибудь поменьше.

Когда его плечо перестало болеть, я потренировал его с меньшими калибрами. Ему глянулся мой Винчестер 7, оборудованный под патрон .375. Это отличное универсальное оружие – идеально для больших кошек и медведей, но легковато на слонов и определенно легкое для динозавров. Мне не следовало уступать ему, но времени у меня не было, а для того, чтобы сделать для него новый шестисотый на заказ, могли потребоваться месяцы. У Джеймса оружие уже было, штуцер Холланд&Холланд .500, двойной экспресс, который по классу почти не уступает шестисотому.

Оба сахиба попрактиковались в стрельбе, так что об их меткости я не волновался. Для охоты на динозавра особая меткость и не требуется, нужны скорее здравомыслие и четкая координация: не следует допускать попадания в затвор ружья мелких веточек, падать в ямы и взбираться на небольшие деревья, с которых динозавр может вас собрать как плоды, или стрелять проводнику в голову.

Люди с опытом охоты на млекопитающих часто пытаются выстрелить динозавру в мозг. Это самое нелепое, что можно сделать, потому что у динозавров его нет. Точнее говоря, есть небольшой комочек серого вещества размером с теннисный мяч на передней стороне позвоночника, но как в него попасть, если он погружен в два метра черепа?

Единственное надежное правило при охоте на динозавров – стрелять в сердце. Сердца у них большие, по сотне фунтов у самых крупных экземпляров, парочка пуль шестисотого калибра их как минимум замедлит. Проблема только в том, чтобы пули пробились через горы мяса, которые окружают сердце.

* * *

Так вот, одним дождливым утром мы объявились в лаборатории Прохазки: Джеймс с Хольцингером, мы с Раджей, погонщик Борегард Блэк, три помощника, повар и дюжина ослов.

Камера перехода – это скорее каморка размером с небольшой лифт. Мое обычное правило – первыми отправляются мужчины с ружьями, на тот случай, если в момент прибытия рядом с машиной окажется голодный теропод. Так что два сахиба и мы с Раджей набились в камеру с нашими ружьями и рюкзаками. Оператор втиснулся после нас, закрыл дверь и повозился с ручками настройки. Он настроил аппарат на двадцать четвертое апреля восьмидесятипятимиллионного года до нашей эры и нажал на красную кнопку. Свет погас, и камера освещалась только небольшой лампой на батарейках. Джеймс и Хольцингер выглядели довольно зелеными – возможно, причуды освещения. Мы с Раджей много раз это проходили, так что вибрация и головокружение нас не беспокоили.

Черные стрелки на циферблате замедлились и остановились. Оператор взглянул на датчик уровня высоты и повернул колесико, приподнимая камеру, чтобы она не материализовалась под землей. Затем он нажал на другую кнопку, и раздвижная дверь открылась.

Как бы часто ни ступал я на землю минувшей эпохи, всякий раз трепещу от ужаса. Оператор поднял камеру где-то на полметра от уровня земли, так что я спрыгнул, держа ружье наготове. Другие последовали за мной.

– Порядок, – сказал я оператору, и он закрыл дверь.

Камера исчезла, и мы огляделись. Динозавров вокруг не было, никого, кроме ящериц.

В этом периоде камера материализуется на скалистой возвышенности, с которой можно осматривать окрестности во всех направлениях, насколько это позволяет дымка. К западу можно видеть залив Канзасcкого моря, который вдается в Миссури, и обширное болото вокруг оконечности залива, где обитают зауроподы.

К северу располагается низкая гряда, которую Раджа назвал холмами Джанпур в честь индийского королевства, где когда-то правили его предки. К востоку местность поднимается к плато, привлекательному для цератопсов, а к югу местность плоская и тоже с болотами, полными зауроподов и множеством орнитоподов, вроде утконосых динозавров и игуанодонов.

Лучшее, что есть в меловом периоде – климат: мягкий, как на островах южных морей, но не такой удушливый, как в юрском периоде. Здесь была весна, повсюду цвели карликовые магнолии.

Особенность этого ландшафта в том, что при обильных дождях растительный покров остается открытым. То есть трава еще не разрослась, чтобы образовать сплошной ковер на всех открытых участках. Растут лавр, сассафрас и другие кустарники, а между ними – голая земля. Встречаются заросли невысоких пальм и папоротников. Холм окружают в основном саговник, одиночные деревья – вы бы их посчитали пальмами – и рощицы. Ниже к Канзасскому заливу еще больше саговника и ив, а возвышенности покрыты пандановыми и гинкго.

Так вот, я никакой не поэт – это Раджа пописывает, – но даже я могу оценить красоту вида. Один из помощников прибыл в машине с двумя ослами и привязывал их пастись вокруг колышков, а я смотрел сквозь дымку и вдыхал воздух, как вдруг позади меня раздались выстрели – бум! бум!

Я резко обернулся. Там были Кортни Джеймс со своим пятисотым и какой-то орнитомим в пятидесяти ярдах от него, удирающий в поисках укрытия. Орнитомимы – это бегающие динозавры среднего размера, стройные существа с длинными шеями и ногами, они выглядят как помесь ящерицы и страуса. Этот вид достигает двух метров в высоту и весит примерно как человек. Динозавр выбрел из ближайшей рощи, а Джеймс влупил по нему из обоих стволов, но промазал.

Я огорчился, потому что сахибы, которые не снимают палец с курка, представляют такую же угрозу для своей экспедиции, как и тероподы. Я заорал:

– Черт бы вас побрал, идиот эдакий! Я предполагал, что вы не будете стрелять без моей команды.

– А кто ты такой, чтобы указывать мне, когда стрелять из моего собственного ружья? – спросил он.

Мы затеяли старую как мир перепалку, пока Хольцингер и Раджа не успокоили нас. Я объяснил:

– Послушайте, мистер Джеймс, я не просто так взъелся. Если вы расстреляете весь свой запас до конца путешествия, ваше ружье будет бесполезно, когда прижмет, а оно у нас единственное такого калибра. Если разрядить оба ствола по неважной мишени, что будет, если большой теропод бросится на вас еще до того, как вы успеете перезарядить? Наконец, это не по-охотничьи – палить во все, что видите, только чтобы послушать грохот выстрелов своего ружья. Вы понимаете меня?

– Думаю, что понимаю, – сказал он.

Другие участники экспедиции тоже появились из машины, и мы разбили лагерь на безопасном расстоянии от места материализации. Нашей первой задачей было добыть свежего мяса. На двадцать один день сафари мы очень скупо рассчитали наши потребности в пище, чтобы выжить на консервах и концентратах, если понадобится, но мы рассчитывали добыть по крайней мере одно съедобное животное. Когда забьем его, отправимся в короткий тур с четырьмя или пятью стоянками для охоты и вернемся на базу за несколько дней до того, как должна появиться камера.

Хольцингер, как я сказал, хотел голову цератопса, любой разновидности. Джеймс настаивал на одной конкретной голове – тираннозавра. Тогда все бы думали, что он подстрелил самую опасную дичь всех времен.

На самом деле тираннозавра переоценивают. Он скорее падальщик, чем активный хищник, хотя и перекусит вас пополам, если представится возможность. Он менее опасен, чем некоторые другие тероподы – пожиратели плоти, знаете ли, – такие как горгозавр, водившийся как раз в том периоде, куда мы прибыли. Однако все читали про тираннозавра, настоящего тирана среди ящериц, и голова у него действительно больше, чем у любого теропода.

В нашем периоде еще не было тираннозавра рекса, который обитал позднее, был побольше и заметно отличался от предшественников. У этой разновидности трехкогтевых передние конечности еще не совсем укоротились, но уже ни на что не годились, кроме как ковыряться в зубах после трапезы.

* * *

Лагерь разбили уже к полудню, поэтому мы с Раджей повели наших сахибов на первую охоту. От предыдущих путешествий у нас осталась карта местности.

Мы с Раджей выработали систему для охоты на динозавров. Мы разбивались на две группы по два человека и шли параллельно на удалении двадцати – сорока ярдов. В каждой группе был один сахиб впереди и проводник, следующий за ним, подсказывая, куда идти. Мы говорим сахибам, что ставим их вперед, чтобы у них была возможность стрелять первыми. Ну, это правда, но другая причина в том, что они вечно спотыкаются и, падая вместе со взведенным ружьем, могут подстрелить проводника, если он идет впереди.

Две группы нужны потому, что когда динозавр бросается на одну, у другой появляется удобная возможность выстрелить ему в сердце сбоку.

По мере продвижения мы слышали обычное шуршание ящериц, удирающих из-под ног: мелкие твари, быстрые как молния и окрашенные во все цвета драгоценностей от Тиффани, а также серые, размером побольше, которые шипят на вас, топая прочь. Попадались черепахи, иногда маленькие змеи. Птицы с зубастыми клювами взлетали с пронзительными криками. И повсюду этот чудесный мягкий воздух мелового периода. Хотелось скинуть одежду и танцевать в венках из виноградных листьев, если вы понимаете, о чем я.

Наши сахибы вскоре обнаружили, что мезозойская местность изрезана миллионом промоин – лощин, вы бы сказали. Ходить по ней – это постоянно карабкаться, то вверх, то вниз, вверх и вниз.

Так мы карабкались примерно час, сахибы взмокли от пота и шли с языками через плечо, как вдруг Раджа свистнул. Он обнаружил группу пахицефалозавров, объедавших побеги саговника.

Это были небольшие орнитоподы размером с человека, с выпуклостями на черепе, благодаря которым они выглядели почти разумными. Но на самом деле эти выпуклости – просто твердые костные наросты. Самцы бьются этими наростами, когда дерутся из-за самок.

Эти твари опускаются на все четыре конечности, жуют побеги, потом встают на задние лапы и оглядываются. Они пугливее большинства динозавров, потому что служат любимой пищей для больших тероподов.

Часто люди предполагают, что поскольку динозавры такие тупые, их чувства тоже притуплены. Но это не так. Некоторые, как зауроподы, довольно бесчувственные, но большинство обладают хорошим обонянием и зоркостью и приличным слухом. Слабость их в том, что из-за неразвитого мозга у них нет памяти. Следовательно, с глаз долой – из сердца вон. Когда за вами гонится большой теропод, лучшая защита – это спрятаться в промоине или за кустом, и если он не видит и не чует вас, он просто удалится.

Мы притаились за стайкой кустарниковых пальм с подветренной стороны от пахицефалозавров. Я прошептал Джеймсу:

– У вас уже был выстрел сегодня. Не стреляйте, пока не выстрелит Хольцингер, а после этого стреляйте, только если он промажет или зверь убегает подраненный.

– Угу, – сказал Джеймс.

Мы разделились – он с Раджей, а Хольцингер со мной. Так было лучше для всех. Джеймс и я действовали друг другу на нервы, а дружелюбный сентиментальный Раджа нравился всем.

Мы поползли вокруг стайки пальм в противоположных направлениях, и Хольцингер поднялся, чтобы выстрелить. Лежа ничком, из оружия крупного калибра не стреляют. Недостаточно упора и отдача может сломать вам плечо.

Хольцингер выглянул из-за пальмовых листьев. Я видел, что ствол его ружья мотается из стороны в сторону. Вдруг он опустил ружье и засунул его под мышку, чтобы протереть очки. Тут же выпалил Джеймс, и опять дуплетом.

Самый большой пахицефалозавр упал, перекатываясь и молотя хвостом. Остальные бросились прочь огромными скачками на задних ногах, с трясущимися головами и торчащими позади хвостами.

– Поставьте ружье на предохранитель, – сказал я Хольцингеру, который было двинулся вперед.

К тому времени, когда мы добрались до пахицефалозавра, Джеймс уже стоял над ним, переломив ружье с дымящимися стволами. Он выглядел самодовольным, будто нашел еще один миллион, и просил, чтобы Раджа его сфотографировал стоящим одной ногой на поверженном животном.

– Я думал, что вы дадите Хольцингеру выстрелить первым, – заметил я.

– Ну, я ждал, а он так долго возился, что я подумал, что он замандражил. Если бы продолжали так стоять, они бы нас увидели или почуяли.

То, что он сказал, было отчасти верно, но то, как он это сказал, снова меня взбесило.

– Если такое опять случится, в следующий раз мы оставим в вас в лагере.

– Ну же, джентльмены, – вклинился Раджа. – Они же тебе не опытные охотники, Реджи.

– А что теперь? – спросил Хольцингер. – Сами их потащим обратно или пошлем людей?

– Мы понесем его на шесте, – сказал я. – Он весит не больше девяноста килограммов.

Телескопический алюминиевый шест с двумя мягкими хомутами имелся в моем рюкзаке. Я беру его с собой в такие периоды, где нельзя рассчитывать найти достаточно крепкие молодые деревца, чтобы изготовить подходящий шест на месте.

Мы с Раджей освежевали нашего твердолобого пахицефалозавра, чтобы он стал полегче, и привязали его к шесту. Мухи тысячами слетались на потроха. Ученые говорят, что они не мухи в современном смысле, но выглядят и ведут себя как мухи. Есть одна огромная четырехкрылая падальная муха, которая летит с хорошо узнаваемым гудением.

Остаток дня мы обливались потом под тяжестью этого шеста, меняясь по очереди. Ящерицы разбегались с дороги, а мухи жужжали вокруг туши.

До лагеря мы добрались как раз перед закатом, чувствуя, что могли бы слопать пахицефалозавра в один присест. У ребят в лагере все было спокойно, так что мы уселись, чтобы глотнуть виски как повелители мироздания, пока повар нарезал стейки из пахицефалозавра.

Хольцингер вдруг спросил:

– Э-э-э… если бы я убил цератопса, как бы мы притащили его голову?

Я объяснил:

– Если бы позволила почва, мы бы втащили его на специальную тележку на колесиках и прикатили бы ее в лагерь.

– А сколько весит такая голова?

– Зависит от возраста и вида цератопса, – ответил я ему. – Самая крупная – больше тонны, но чаще где-то между пятистами и тысячей фунтов.

– И вся поверхность земли такая неровная, как было сегодня?

– По большей части, – сказал я. – Видите ли, это комбинированное действие открытого растительного покрова и сравнительно высокого уровня осадков. Эрозия происходит пугающе быстро.

– А кто затаскивает голову на тележку?

– Все, у кого есть руки. Большая голова потребует всех мускульных усилий нашей экспедиции. От такой работы невозможно отвертеться.

– Оу, – сказал Хольцингер. Я видел, что он уже гадает, стоит ли голова цератопса таких усилий.

Следующие несколько дней мы прочесывали окрестности. Ничего стоящего не встретили, кроме стада орнитомимов, которые ускакали, как стайка балетных танцоров. Кроме них попадались только обычные ящерицы, птерозавры, птицы и насекомые. Есть такая большая муха с кружевными крыльями, которая кусает динозавров; так что можете себе представить, что кожа человека для ее хоботка совсем не преграда. Одна такая укусила Хольцингера через рубашку, отчего он подпрыгнул и танцевал, как краснокожий индеец. Джеймс подколол его:

– Что за переполох из-за одной букашки?

На вторую ночь, когда дежурил Раджа, Джеймс издал такой крик, что мы все повыскакивали из палаток с ружьями. Весь переполох случился оттого, что клещ, который впивается в динозавров, пробрался к нему в палатку и начал бурить ему подмышку. Размером этот клещ примерно с ваш большой палец еще до того, как напьется, и Джеймс, понятное дело, перепугался. К счастью, он поймал его до того, как клещ отсосал свои пол-литра крови. Над Хольцингером, укушенным мухой, он насмехался безжалостно, так что тот просто повторил его же слова:

– Что за переполох из-за одной букашки, приятель?

Джеймс с рычанием растоптал клеща, будучи не в восторге, что его подкололи его же оружием.

* * *

Мы собрались и отправились по нашему маршруту. Планировалось сначала отвести сахибов на болото с зауроподами, но скорее для того, чтобы посмотреть на дикую природу, чем поохотиться.

С той позиции, где материализовалась камера, казалось, что болото зауроподов в паре часов ходьбы, но на самом деле карабкаться пришлось целый день. Сначала было легко, пока под горку и кустарник не такой густой. Дальше, ближе к болоту, саговник и ивы росли так тесно, что приходилось сквозь них продираться.