Czytaj książkę: «За сердцем или, как Маруся в Узбекистане побывала.»

Пролог

Маша выпрыгнула из вагона и практически через секунду поезд тронулся дальше в долгий путь. Ребята-байконуровцы долго ещё махали из тамбура и кричали, чтобы она обязательно позвонила. В оглушающей тишине на перроне девушка к своему собственному удивлению не почувствовала одиночество. Вокзал сонно поглядывал на неё большими слабоосвещёнными окнами. Нигде ни души. Мелко моросило. Мягкие мелкие капли дождя щедро сыпались с чёрных небес.

– Ехать, – но это уже не важно. – Я уже дома. «Я дома. Я в России», – Мария глубоко вздохнула и не смогла сдержать нахлынувших слёз. Вода ночного неба была холодной, вода из глаз – горячей. Струйки не смешивались, и, почувствовав этот контраст, девушка рассмеялась. – Ты чего это? – из тьмы материализовался дворник, старичок с добрым лицом. – Я дома! – Маша почти прокричала и, подлетев, обняла оторопевшего мужичка. – Я в России! Я дома! – Вон оно чего… – старичок гладил девчушку по мокрым волосам, а та уже разрыдалась у него на плече. – Ты иди в вокзал, промокнешь. Ты отсюдова, или ещё ехать? – Ехать, – но это не важно. – Я уже дома.

Три месяца назад или, может быть, чуть больше. Начало.

Маша шла очень быстро. Даже не шла, а летела. Длинное чёрное пальто на стройной девушке развевалось почти на всю высоту бедра при каждом решительном, размашистом шаге. Каштановые волосы ниже лопаток рассыпались по плечам и тоже подпрыгивали, вздрагивали и ложились обратно. По щекам текли слёзы. Девушка периодически зло стирала их с лица, но слишком много в ней был обиды, что конвертировалась в солёную воду и от избытка заполняла красивые, сейчас зелёные, глаза. У Маруси цвет глаз зависел от настроения: серые или голубые, когда всё хорошо, и зелёные, когда девушка злилась. Мария врезалась в этот мир каждым шагом с такой силой, что, будь она кинжалом, каждый, кто встречался на пути, был бы беспощадно и зло заколот девушкой-кинжалом в слезах.

      Москва безразлично и одновременно с пониманием наблюдала и впитывала эмоции девушки. Москва и не такое видела, поэтому от неё было больше безразличия, чем даже простой жалости. Величавая столица ясно знала, что всё есть результат действий самого человека, а иногда люди так уходили в трагическую спираль чувств, которой не должно быть, что Москва искренне изумлялась, глядя на страдающих. Сердце Родины имело право относиться к каждому так, как захочется.

Она встречала каждого на вокзалах, в аэропортах с распростёртыми объятиями. Раскатывала под ногами яркий, пушистый ковёр, тканный надеждами, безрассудной самоуверенностью, скромными амбициями. Люди робко ступали в мягкий ворс иллюзорного будущего, щурились от ярких фонарей, бегущих строк, реклам; пульсирующих, манящих призывов, что уже почти даровали счастливую жизнь.

И кто-то проваливался в борьбу, будто на ринге бокса. Кто-то побеждал, уже просто выйдя в бой. Кто-то выбирал тактику получше узнать противника и в следующем бою использовать его слабые места. А кто-то бился бесстрашно и героически: падал, вставал на последнем отсчёте со сломанным носом, синим лицом; шатаясь, стоял из последних сил и залетал в шикарный кабинет владельцем личного бизнеса; звучал со сцены и из всех рупоров голосом; издавался, открывал новое и покорял столицу. Приручал, думал, что сделал покорной навсегда, пока однажды вдруг не понимал, что снова на ринге.

А Москва любила делать ставки. Любила ставить подножки и проверять на крепость намерений, на верность целей. Москва любила сильных. Сильных духом и сердцем. Иногда ей было всё равно на уровень достигнутого, но небезразличен внутренний стержень человека. И эта стальная, могучая духом махина начинала подыгрывать. Опираясь на свои воспоминания и на свою историю, она могла расчувствоваться в миг и  выложить ровную дорожку жизни для человека, что чист сердцем и силён духом.

Москва – красавица, знающая себе цену, стильная, любимая и ненавидимая одинаково, богатая и кружащая голову, спокойная гармонией глубокой истории тихих улочек центра, громкая славой и победами. Любящая неистово, отдавая всю себя, обнимая и вовлекая во всё самое чудесное. Зло ненавидящая и жгущая в пепел, раскидывая по ветру, если будет, что раздуть. Разная: то тихий ласковый ручей, то обернётся горной рекой со множеством порогов, обнимающая и выплёвывающая из вокзалов и аэропортов обратно. Невероятно любимая в будущем Машкой Москва. Пока у Маруси все эти чувства только зарождались.

Сейчас Маша шла в никуда, просто, чтобы идти. С сумочкой на плече, в которой лежал паспорт и деньги, которых было очень мало. Но больше брать не стала – она гордая! Не надо ей чужого! Пусть подавится своими деньгами!

      Мария жила в это время с Василием в Москве. Она искренне и всей душой любила взрослого мужчину. Васе было тридцать шесть, а Марусе девятнадцать. Маша если любила, то ныряя в чувства с головой, полностью растворяясь в человеке, порой совсем забывая о себе. Вася занимался организацией эскорт-услуг. У него была точка на Садовом кольце. Маша не видела в этом ничего предосудительного, ей было вообще всё равно. Девочек Вася привозил из глубинки. Это были весёлые, шебутные девчонки, которые были благодарны мужчине. Василий снял для них отдельную квартиру, покупал еду, оставлял какой-то процент себе, Маша не вникала, но им хватало абсолютно на всё, и они никуда не уходили. Уезжали домой, но всё равно возвращались, хотя истории «с работы» иногда рассказывали просто дичайшие.

      Маша устроилась в какую-то подозрительную новую фирму с новомодным введением: дисконтные карты. Эти карты со скидками нужно было продавать. Слова «скидка» и «акция» тогда ещё не были известны народу. Расцветал двухтысячный год. Поэтому Маруся как-то не очень верила в перспективы этой работы, но, когда тебе девятнадцать, то чаще вообще всё равно, что там будет через полгода. Работа на Филях, жильё в Марьино. Фили были тогда конечной станцией. Много зелени, деревьев – целые заросли, а офисное здание красивое. Современное, много стекла, люди в костюмах – Маше очень нравилось. У неё тоже был строгий брючный костюм тёплого цвета какао. Здесь был совсем другой дух, чем дома у Васи. Здесь говорили о книгах, кино, о том, что происходит в Мире и как чудесна природа. Дома – «Петровка 38», Вася на диване или играет в шахматы с соседом с пивком. Спал до обеда, так как работал на точке с девочками ночью.

      Маше не хватало воздуха – так она говорила самой себе. Надо же ходить по Москве, узнавать её, гулять и запоминать все уголочки, пропитанные историей. Вася отмахивался: мол, и так весь город знает, потому как когда-то работал таксистом. Машу это напрягало, но она думала, что это пройдёт, вот отлежится, вот отдохнёт её любимый и станет ходить с ней за руку, узнавая и открывая для себя столицу заново.

      Куда летела, Маня не знала. В метро, в гущу народа. Девушка обожала большие скопления людей, там она чувствовала огромное количество энергии. Ей казалось, что от каждого человека к другому идут невидимые нити, и по этим нитям движется густая, тягучая и одновременно супер-скоростная энергия. Но не одинакового заряда. Кто-то подпитывался от другого унынием и разочарованием, кто-то делился радостью и позитивом, другой раздавал серые заряды злости, а третий был на нейтралке. И ты сама можешь чувствовать и принимать или не принимать тот или иной заряд. Машкина личная электростанция души выдавала кучу залпов энергий. Самых различных. Она одновременно пребывала в восторге от толпы, движения. Жадно через ноздри, закрыв глаза от наслаждения, втягивала запах метро. Но не забывала, что всё ещё безумно зла на этого гада, Васю!

      Она села на свободное место и стала читать рекламу выше окна. Потом составлять слова из букв написанного слова. Была у Маруси такая привычка: находила самое длинное слово и начинала из этих букв придумывать новое. Например: электростанция – станция, трос, тина, река, рост, тик, кит, кот, ток, сок, старт и так далее. И так она увлекалась этим занятием, что оставался сгусток мозга без тела с задачей создать много слов из букв, которому было всё равно, где он находится, и что происходит вокруг. Маняня села на кольцевую ветку, и словарный запас иссяк на втором круге. Девушка очень любила читать, в семнадцать лет она прочитала уже во второй раз любимую трилогию Драйзера «Финансист», «Титан», «Стоик». Первый раз был в тринадцать. Так что словарного запаса хватало. Глянула – ага, вокзалы, вот и хорошо.

Встреча

В вокзалах для Мани была своя прелесть. Почему-то из трёх вокзалов она любила больше всех Павелецкий. Скорее всего это обусловливалось тем, что она попадала в Воронеж с этого вокзала и приезжала из Воронежа сюда же. Маруся уже шла медленнее, раздумывая, что делать и куда уехать. Грустно было невероятно и плакать хотелось прям очень сильно. Решила покурить и немного продышаться, чтобы успокоиться, а потом уже пойти смотреть расписание и понять, хватит ли денег вообще куда-то уехать. В голове какая-то удивительная каша из мыслей, настолько разных и иногда противоположных по смыслу, что разобраться в этом девушке сейчас было не под силу.

      Слёзы стекались к глазам, и в носу тоже становилось прохладно. Мария затянулась дымом, задрала голову, зажмурилась на солнце и ждала, когда всё, что прилилось, отхлынет тем же путём. Сморкаться и вытирать слёзы не хотелось.

– Далеко едешь? Привет, – прозвучал слева с акцентом красивый мужской голос. Маша открыла глаза, сначала убедилась, что ничего ниоткуда не хлынет, и только потом опустила голову. Рядом стоял высокий, смуглый, нерусский парень. Улыбался самой обаятельной и очаровательной, белоснежной улыбкой на свете. Круглые огромные глаза были карие до черноты, но тоже смотрели добро и ласково. Он глядел на Марусю так, будто знал её всю жизнь и только что вернулся из магазина спросить, какое мороженое из двух её любимых сегодня купить: фруктовое или мраморное.

– Привет, – Маша совершенно не думая ляпнула: – Не знаю, куда ехать. Да и денег нет совсем.

– А паспорт есть?

– Есть.

– Поедешь со мной?

– А куда?

– Не всё ли равно? Со мной поедешь?

– Поеду.

– Меня зовут Бахадыр.

– Меня – Маруся.

– Я буду звать тебя Саёра (ударение на ё – это для читателей). Саёра – это звезда или неземная, – это про тебя.

      Машка стояла и охреневала от происходящего. За три минуты своей жизни она переименовалась и решилась ехать хер его знает куда, непонятно с кем. Не было страха, не было анализа своих мыслей и действий. Можно ли было оправдать это возрастом девятнадцати лет? Навряд ли. У Марии всегда, с самого детства, была сильно развита интуиция, и она бы наверняка подсказала о наличии какого-то подвоха со стороны Бахадыра, если бы такой имелся. Дальше ни о чём не думать – скорее всего такая команда была отдана в голове у девушки, и она доверчиво вложила свою руку в большую горячую ладонь юноши.

– Пошли, я тебя познакомлю со своими. Мы едем в Узбекистан. Надо взять тебе билет. Пойдём сначала в кассу.

      Маша шла и глядела по сторонам с полным ощущением отсутствия себя в моменте. Вокзал, красивый и величавый, пропускал сквозь себя великое множество историй: расставания, долгожданные встречи, пересадки в длинном пути, печали, радости; каждая история похожа на другую и уникальна своим узором чувств. Где-то заплакал малыш, и Маня на автомате повернулась, там было всё хорошо: мама нежно прижимала малыша к себе и баюкала на ручках.

– Любишь детей? – Бахадыр приобнял Марию за талию.

– Не знаю, наверное, да.

– У нас с тобой будет много детей.

– Если с такими глазами, как у тебя, то я согласна, – Маша улыбнулась в ответ широкой улыбке парня.

      В голове девушки была смесь салатов. Узбекистан – это где? На карте не представить. Хоть по географии и была строгая учитель, у Маруси данные в голове на эту тему не архивировались. Рисовалась картина солнечного дня в хлопковом поле. Когда Маша училась в музыкальной школе, то однажды на концерте выступала узбечкой в национальном узбекском костюме. В тюбетейке с вплетёнными монисто в длинные волосы, собранные во много-много косичек, в шароварах и удлинённой рубахе с закрытым воротом под шею, что застёгивалась сзади на одну-единственную пуговицу и надевалась туго, Маняня с веткой хлопка пела на сцене. Костюм сшила мама из лёгкого крепдешина с узбекским орнаментом: смешанные неровные полоски чёрного и сине-голубого цвета обнимали друг друга, переплетались и почему-то напоминали Маше языки пламени, хотя по цвету было не очень похоже. Ветка хлопка была сделана из какой-то обычной ветки и ваты. Сейчас Мария не помнила слов песни, но вспомнила каждой клеточкой свои ощущения и эмоции на сцене. Только оттуда была информация об Узбекистане. Ласковая Зоя Серафимовна широко и элегантно разводила руки:

– Машенька, деточка, ты только представь: синее-синее бескрайнее небо. Высоко-высоко – огромное лучистое солнце. Всё залито его лучами, всё купается в свете и тепле ласковых лучей, и перед тобой огромное светлое поле созревшего белого хлопка.

– Знакомься, это Али-аке. Это Башарат-опа, моя сестра. Это – Саёра.

Машка смотрела на молодых людей с любопытством. Али был стройный, жилистый и чем-то похожий на Виктора Цоя в лице. Башарат хоть и сидела на вокзальной скамейке, было видно, что невысокого роста и не худенькая. Из-под цветной косынки выбивались красивые каштановые волосы, пухлые губы растянулись в улыбке, обнажая ряд ровных белоснежных зубов, как у брата. Но взгляд тёмных глаз под пушистыми ресницами был насторожен. Девушка встала, и Маруся с удивлением увидела джинсы. Скорее всего весь спектр эмоций отразился на лице девушки, потому что узбечка рассмеялась:

– А ты думала, что мы только в длинных юбках ходим? Х*й там, – произнесла она и закатилась хохотом.

      Маша улыбнулась. Но мат при первой фразе незнакомому человеку её покоробил. Конечно, Маня сама не была монашкой и употребляла при случае крепкие слова для усиления смысла, но такое она считала непозволительным.

– Не ссы, всё будет яхши, – Башарат обняла Марусю и подмигнула. – Понравился мой Бахадырчик? Куришь? Пойдём покурим.

      У Марии вообще произошёл разрыв шаблонов: узбечка, женщина в джинсах, ещё и курит…

– Не ожидала? – затягиваясь, спросила девушка. Маруся была больше застенчивой, чем не застенчивой. Поэтому пожала плечами и почувствовала неловкость.

Курить было удобно: пока подкуриваешь, можно наклониться и скрыть свои чувства, которые традиционным образом отражались на лице Маши. Потом можно сморщиться, будто дым попал, и снова скрыть эмоции.

– Ну, рассказывай, – узбечка не отставала, а Маше не хотелось разговаривать, не хотелось открываться перед абсолютно незнакомым человеком. Хотелось внезапно тишины, одиночества и обнять себя.

– Да и нечего рассказывать-то особенно, – улыбнулась Мария. Башарат внимательно посмотрела на русскую девушку. Эти глаза всегда смущали Машу: не понять, что на душе, не понять, что в уме, почти чёрные, с неразличимым зрачком. Загадка и опасность? Опасность, потому что непонятно. Всё, что непонятно, вызывало внутри Марии лёгкую тревогу, на которую та никогда не обращала особого внимания до поры до времени.

Мария посмотрела на узбечку. Широкое круглое лицо, пухлые губы, над которыми пробивался тёмный пушок. Круглые большие глаза, прикрытые пушистыми ресницами под красивыми чёрными чёткими бровями вразлёт. Лоб небольшой с черновиком еле видимых будущих морщин. Волосы красивые, каштановые, блестящие здоровьем, стянуты обычной резинкой в хвост – косынка упала на плечи и безразлично лежала там. Не длинные – по плечи. Здесь Маня тоже удивилась: а где же косы? Невысокого роста, с крупной грудью и широкими бедрами, Башарат в джинсах вообще не ассоциировалась у Марии с узбечкой.

– Так и будешь пялиться?

– Извини, – Мария опустила глаза, – просто совсем не тот образ-шаблон узбечки в голове.

– Грамотная? Маруся не очень поняла вопрос, но кивнула. Да, она грамотная. Спас всю дурацкую ситуацию Бахадыр:

– Болтаете, девчонки? Мы едем в Самару. Планы изменились. Рядом с юношей Маше было спокойно. Он был невероятно простым и понятным. Девушка не чувствовала опасности и страха.

В Самаре (Часть1)

В Самаре Мария обалдела от удивительного вокзала. Почти открыв рот, она еле успевала перебирать ногами за Бахадыром. Ей нужно было остановиться, осмотреться и насмотреться. Всё было необыкновенно красиво, широко и величественно. Но никто, кроме неё, не замечал вокруг ничего, глядя только под ноги и следуя по указателям к выходу в город.

«Как так можно?! Чурбаны бесчувственные! – гневно думала Маша. – Ой, чурбаны – не в смысле нерусские, а деревянные чурбаны – просто деревяшки, хотя дерево, наверное, чувствует больше…» – диалог в голове не прекращался никогда.

– Ты всегда такая? – спросил Бахадыр. – Какая?

– Лови ворон какая-то.

Маню передёрнуло.

«Интересно, с чего это лови ворон?! Сам идёт зашоренный, а я – лови ворон! Охренеть, конечно!»

С вокзала ночью приехали на такси в какой-то дом. Машка рухнула уставшая, замкнувшая внутри себя все мысли и переживания. Ей было всё равно, что спали на полу, что не мылись перед сном. Ей не хотелось есть и чистить зубы. Скорее уснуть и уйти из реальности хотя бы на одну ночь.

Улица, на которой Бахадыр снял дом, была величественно красива. Дома были все одноэтажные. Широкая дорога, широкие тротуары-тропинки, и всё это под огромными деревьями. Стволы этих великанов было не обхватить. Маруся попробовала однажды и поняла, что нужно три таких Маруси, чтобы руки хотя бы соприкоснулись. Когда она оставалась дома, то часто гуляла по улице, просто ходила и любовалась мощью природы. От этого ей становилось спокойно и уютно внутри.

На следующий день после приезда Бахадыр повёл Машу на рынок знакомить с друзьями. Самый близкий друг был Али. Они выросли вместе на одной улице. Доброжелательный и открытый, но у Марии было ощущение, что он сам себе на уме, и неизвестно, что мужчина на самом деле думает в тот или иной момент.

Девушка не вникала, чем, как, и, вообще, откуда у Бахадыра и Башарат были деньги. Али стоял на рынке, деньги делили между всеми. Башарат практически не было целыми днями. Готовила только она. Маню это устраивало полностью. Она убирала в доме, во дворе – труд приносил ей удовольствие. Ей нравилось создавать чистоту и уют. Но и здесь она чувствовала дискомфорт.

Спали на матрасах. Матрасы были широкие, постельное бельё на них желало стирки. Матрасы скручивались и складывались у стены. Получалось, что постельное бельё соприкасалось со стороной матраса, которая лежала на полу. Машке хотелось стирать каждый день. Машинки никакой не было, кипятила в ведре. Но снова утро и снова контакт пола с постельным бельём, и сколько Маруся ни мыла пол, ощущение грязности не пропадало. Воду Маня носила из колонки на улице. Ей непонятно, почему хотелось всё время мыть и вычищать.

Гости, гости гостей, родственники, соседи – толпы узбеков и киргизов постоянно приходили к ним. Очень редко бывали русские.

Через некоторое время Башарат сняла двухкомнатную квартиру. Маша всё больше убеждалась, что главная была Башарат-опа. Бахадыра это нисколько не смущало – она была его старшей сестрой, и он слушался её во всём. Их точка из большого городского рынка переехала недалеко от дома на местечковый небольшой рыночек. Палатка с обувью и сумками без претензии на красоту и качество работала до пяти-шести часов вечера. Продавцами стояли Али или Башарат. Маруся понимала, что денег от редких продаж не могло хватать на всё то изобилие, которое было во всём.

На улице облетали последние, крепко зацепившиеся за оставшиеся мгновения жизни, листья. Холодало. Последнее время, чаще всех, в гостях бывала Наргиз. Небольшого росточка с аккуратными чертами лица, симпатичная, добрая и простая. Она всё время тосковала по родине. В далёком солнечном городке ждали мама и дочка. Маша и Наргиз подружились. Наргиз была умной и разносторонней, хорошо разговаривала на русском языке, могла поддержать практически любой разговор. Ещё она была открытой и искренней. Девушки часто засиживались за разговором и, сами того не зная, поддерживали друг друга и давали незримую, но такую важную и нужную опору друг другу. Наргиз собирала деньги на дорогу. Говорила, что ей очень помогает в этом Башарат. На вопрос как отвечала, что придёт время, и сама опа расскажет Саёре, что к чему. Почему-то при этом разговоре у Маруси в районе солнечного сплетения сочился ледяной холодок.

Видно было, что узбечка очень полюбила русскую подругу. Однажды Маша нечаянно услышала, как Наргиз сильно ругалась с Бахадыром на их родном языке. Мария поняла, что разговор шёл о ней. На следующий день Бахадыр повёл Машу на городской рынок в палатку к Наргиз. Там они выбрали шубу. Лучше шубы у Маруси никогда до того момента не было. Шуба была длинная, до пяток. Под норку. Цвет тёплый, светло-коричневый, местами темнее. К низу шуба расширялась, как и рукава. Наргиз подмигнула Мане и сбегала в соседнюю палатку. Надела на голову красивый беретик, выполненный тоже под норку, нежно-персикового цвета. Мария поняла, что вчера Наргиз стыдила Бахадыра за то, что на улице снег срывается, а его девушка ходит в осеннем пальто. Машка прослезилась и крепко обняла подругу. Поцеловала Бахадыра и только сейчас поняла, как ей действительно было холодно и насколько теплее стало. А ещё она чувствовала себя королевой. На неё оглядывались, её рассматривали, ей завидовали, и ею восхищались. Маруся чувствовала себя по другому. Шуба придала ей уверенности, значимости в собственном восприятии.

С Бахадыром у неё были ровные отношения. Везде и всегда она была рядом с ним за ручку. Улыбчивый, ласковый и заботливый молодой человек будто опутал и укутал её сердце своими восточными волшебными чарами. Марусе казалось, что она любила его всем сердцем, а разум тихо молчал в стороне до поры до времени.

Внезапно приехала буэ-джан – мама Бахадыра и Башарат. Маша чувствовала, что очень ей не понравилась. Но и вечно ворчащая женщина, практически не разговаривающая на русском, не вызывала симпатии. В квартире поселился тошнотворный запах топлёного говяжьего жира. Зачем его вытапливать в таких сумасшедших объёмах, Маня искренне не понимала. Она старалась реже бывать дома, чтобы не сталкиваться с пожилой женщиной, которая своим присутствием молча выталкивала девушку.

Маруся ходила-бродила по улицам. Шатаясь, как неприкаянная, она чувствовала себя очень одиноко. Вспоминала бабушку, маму и боялась подумать, что с ней будет, когда она вернётся. Представляла, как будет смотреть бабушка уничтожающим взглядом и говорить, насколько она выросла непутёвой, никчёмной, бессовестной и позорящей её двор. У мамы по наследству передался соответствующий злой взгляд, и от неё тоже не стоит ожидать радости при появлении пред очами. Маша частенько плакала. У неё не бывало денег – все потребности закрывал Бахадыр. При появлении мамы он стал тише воды и ниже травы. Тогда Маня только удивилась воспитанному уважению к матери, и её нисколько не насторожил этот момент.

Недели через две буэ-джан уехала. Проводили её на поезд, и Машка выдохнула. Купили пива и устроили мини-вечеринку дома. Оказывается, не только её одну напрягало присутствие этой женщины в квартире. В разгар веселья пришли два узбека, это были постоянные гости в их квартире. Только при буэ-джан их не было ни разу. Мария курила на кухне с Башарат. Зашли к ним, заговорили с сестрой Бахадыра на узбекском и вопросительно кивнули в сторону русской девушки. – Она своя, – махнула по-русски изрядно выпившая Башарат. Из кармана извлёкся заплавленный пакетик с белым порошком. Узбечка протёрла стол насухо и высыпала на него аккуратную кучку. Достала откуда-то аптекарские весы и начала отмерять, завязывать в полиэтилен обычными нитками, потом герметично заплавлять зажигалкой. Образовывалась кучка из таких мини-пакетиков. Часть забрали эти двое, часть Башарат спрятала в пакет с рисом.

Мане стало очень страшно и холодно внутри. Вышло солнце ясности и осветило все тёмные углы непонимания, откуда были деньги. Как помогала Башарат Наргиз, и где она сама пропадала целыми днями. «Меня это не касается», – моментально решила Маша и включила броню безразличия.

– Ты всё правильно поняла. Ляпнешь где-то – убью. Не своими руками, конечно.

– Бахадыр знает?

– Конечно! Думаешь, он зарабатывает столько бабла от продажи зачуханых ботинок? Шубку тебе за какой хер купили, как считаешь?

Маша молча кивнула, затушила фильтр, который обжёг пальцы, и закурила новую сигарету. Клац – закрылся капкан. Внутри всё содрогалось сильной мелкой дрожью. Башарат внимательно смотрела на девушку, но Мария, когда очень нужно, могла очень умело прятать эмоции.

– Ну, ты поняла, – ткнула её в грудь пальцем узбечка и, затушив бычок, вышла из кухни.

Почти сразу зашёл Бахадыр. Обнял и прижал к себе.

– Она сказала, что убьёт меня, – прошептала в плечо Маруся.

– Ну ты что, моя маленькая, она пошутила, конечно. Кто же тронет мою любимую Саёру? – он поднял лицо девушки, внимательно посмотрел в глаза и поцеловал в щёки и губы. – Вот так. Всё хорошо, не переживай, милая.

Маша улыбнулась, так надо было сейчас сделать.

– Ну вот! Узнаю мою маленькую! – чмокнул ещё раз, и они пошли к дастархану (это скатерть на полу) в комнату. В тот вечер Мария пила, как не в себя, и не пьянела.

– Хочешь со мной погулять? – однажды подошла Башарат. – Пойдём.Шуба стала очень тяжёлой и дискомфортной. Через десять дней планировали уезжать в Узбекистан. Наргиз уехала на родину, и Манюне стало совсем одиноко. Марусе было всё равно. Шли, болтали ни о чём. Зашли в квартиру, что была практически в соседнем доме. Там пахло кислым и старостью. На кухне сидела старушка. Везде было очень грязно. Зашли в комнату. На грязных тряпках на кровати полусидела-полулежала на подушках нaркoмaнка. Не определить, сколько лет. Скорее молодая, чем старая. Светлые волосы были невероятно грязными и сбившимися в куделю. Это был почти скелет, по которому можно изучать строение костей человека. Притягивали глаза необыкновенно красивого небесно-голубого цвета. Руки и ноги были в ранах-язвах, которые гнили.

– Принесла? – просипело существо. – Наташа, ты ей приготовишь? – прошелестела старушка. Маруся оглянулась, где Наташа, и только потом до неё дошло, что Наташа – это Башарат.

– Да, конечно, – ответила та и ушла на кухню.

– Детка, как тебя зовут? Я раньше тебя не видела. Ты тоже болеешь этим? – на девушку посыпались вопросы. – Это моя внучка, Анечка. Смотри, какая красавица была, – она протянула несколько фотографий. Маша молча смотрела на удивительной красоты стройную, улыбающуюся и счастливую блондинку. – Мать у неё погибла. Она связалась со своим Андреем, и он её подсадил на эту гадость. Теперь она уже практически не встаёт, да и есть перестала в последнее время. Дружков всех и след простыл. Хорошо, вот, Наташа приходит, спасает её.

Зашла Башарат-Наташа со шприцом, старушка исчезла. Анечка еле сняла шорты, и Мария отвернулась. На паху были практически такие же раны, только ещё не гнили.

– Я ей за четверть цены приношу. Уже недолго осталось. Бабку жалко. Так бы не носила этой суке, – они шли по улице, и Маша поднимала лицо выше, ловила ветер и редкие снежинки. Ей хотелось заледенеть.

Память заботливо перенесла назад в недалёкое прошлое. В лето. Август, каникулы в университете, она дома. Каждый вечер в парке дискотека до двух ночи. Начало в двадцать два часа. Домой она должна вернуться в двадцать три нуль–нуль. В это время дом замыкался на замок изнутри, и зайти было невозможно. В один из вечеров Маруся опоздала на пять минут. Пока стучала в двери и окна, часы на руке показали двадцать три четырнадцать. В памяти чётко всплыл циферблат часов. Бабушка была беспощадна – двери не открылись. Недолго думая, Маня пошла в сарай, набрала старых фуфаек, пальто и постелила себе на скамейке во дворе, укрылась огромным дедушкиным брезентовым плащом. Проснулась она от удара по спине. Плащ немного забрал силу от толстенной палки на себя, но было больно.

– Не притворяйся, что ты спишь, чёртова сволочь, гуляка! Только пришла! Позоришь мой дом и двор, аморальная ты личность! – удары были сильные и частые, куда придётся. Прикрываясь руками, девушка пыталась вставить слово, но не тут-то было. – Замолчи, отродье! Позорище на мою голову! Сколько можно позорить меня своими гульками?!

У Машки закружилась метель перед глазами. Волной бессильного гнева она поднялась и побежала домой. Открыла бабушкин секретер, взяла свой паспорт, покидала вещи, которые попались под руку, в пакет и вылетела из дома.

«Не буду позорить! Не за хрен вообще отлупила! Чем это я позорю?! Как дурочка ухожу через час, когда все только собираются! Всё, не будет позора. Живи спокойно без меня!» – задыхаясь, Маруся залетела к Лене.

Лена жила на углу улицы, на перекрёстке. Там Мария провела дня два или три, точно не помнила. Гуляла до конца дискотеки, и мир не рухнул, и в подоле не принесла. Потом она уехала в Воронеж. В городе она не захотела жить в квартире знакомых мамы, чтобы не нашли. Забрала вещи и отправилась к подружке одногруппницы из универа. Подружку тоже звали Лена.