Czytaj książkę: «Вместе на Край Света»

ПРОЛОГ, ИЛИ ДВА КОРОЛЕВСТВА

Есть на свете одно дивное местечко – поместье Блюменталь, где люди, местные жители ласково одарят вас улыбкой, весело окликнут, пожмут вам руку и пригласят в свой домик на завтрак. Их невозможно застать в дурном расположении духа, и их лица никогда не бывают хмурыми. Они счастливы, дружны и всем довольны. У каждого своё хозяйство; свой уютный и комфортный домик. Не обязательно большой, но вполне добротный.

В одном из таких чудесных домов жил мельник, которого звали Дитмар Мюллер, и его мельница была самой большой во всей округе (если не сказать, единственной). Мюллер был женат на доярке Хайди, и имел семерых сыновей – Дитриха, Фридриха, Ульриха, Хайнриха, Теодориха, Эммериха и Эриха. Старшие сыновья уже были совсем взрослые и трудились у отца на мельнице; младшие же помогали матери по хозяйству. Ещё у мельника были две дочери – старшая, Эмма и Эрика, самая младшая из всех его детей. О, эта была беспокойная непоседа-егоза; любознательности ей было не занимать. День и ночь, сутки напролёт она носилась туда-сюда по двору, и ножки несли Эрику туда, куда летели бабочки, стрекозы и маленькие птицы. Птички бесстрашно садились дочке мельника на ладонь, и клевали зёрна. Бывало, братья сбивались с ног в поисках проказницы, а та либо сидела у ближайшего пруда, кормя лебедей, либо прыгала от великой радости, когда видела, как много маленьких и смешных щенят у соседской собаки по ту сторону дороги. Мать журила Эрику за излишнее безрассудство и беззаботность, а отец был с дочерью строг, но всегда прощал, потому что очень любил своё ненаглядное дитя. И не было у Мюллера любимчиков среди собственных детей; одинаков был со всеми. И в его доме царили мир, согласие, покой. Летом вся семья выбиралась на полянку и устраивала большую потеху, а холодными зимними вечерами отец собирал всех в круг и рассказывал страшилки. Эрика принимала всё за чистую монету, но вряд ли боялась – любопытство довлело над страхом, и девочка с интересом ловила каждую фразу, сказанную отцом или старшими братьями, такими же сказочниками, как сам Дитмар.

В другой избушке по соседству с мельником жил пухленький булочник Мартин Крекер, и его выпечку хвалило всё поместье, а фирменная сдоба куха, сделанная им по особому домашнему рецепту, пользовалась большим спросом при дворе самого короля! Толстяк и добряк Мартин женат на поварихе Грете, которая настолько превосходно готовит пищу, что, если вы попробуете её хоть разок, то не оттянешь за уши.

В третьем домике, на берегу Белой реки проживал старый рыболов Юрген Фишер. Он был одинок.

Неподалёку, у дороги, ведущей в лес, живёт кузнец по имени Вильгельм; принято считать, что дом Вильгельма – самый крайний в Блюментале, поскольку дальше уже идут леса, хотя рядышком имеется ещё три небольших землянки – дровосека Гвидо, плотника Лоренца и столяра Родерика. Дровосек природу бережёт и рубит лишь те деревья, которые уже почили, иссушенные старостью.

Сын кузнеца, Вернер – достойная замена отцу и опора матери, портнихе Гертруде, хоть и юн совсем наш Вернер. Нет у кузнеца ни одного тихого дня, ведь приезжает оружейник, стол которого ломится от заказов, ибо снабжает тот оружием всё королевство (и, надо отметить, оружием весьма отменного качества). Возможно, вы спросите: неужели отец Вернера – единственный кузнец на всём белом свете? Конечно же, нет, но у него золотые руки, мастерский талант и твёрдое слово, а это дорогого стоит!

В самом лесу, на его опушке стоит домик лесника, и лесник этот – главный егерь во всём королевстве. Вальдемар молчалив, суров, но в душе очень добр. Все пять его сыновей – Майнхард, Райнхард, Леонхард, Герхард, Эберхард – состоят на королевской службе. Стражник, привратник, лучник, алебардист и глашатай – это всё они. Один сидит в высокой сторожевой башне и с высоты птичьего полёта наблюдает за приграничными рубежами, и горе тому, кто осмелится дерзновенно перейти черту с оружием в руках, не имея при себе грамоты с гербовой печатью. Другой как зеницу своего ока стережёт королевские ворота. Стрела третьего всегда найдёт свою цель, равно как и тяжёлая алебарда четвёртого настигнет врага. Пятый же всегда при дворе, но время от времени объезжает окрестности, оглашая тот или иной королевский указ.

Все эти замечательные люди дружат семьями, ходят друг к другу в гости, но я не рассказал вам главного: где и в каком именно королевстве находится поместье, и как туда попасть – ведь вам, как и мне, наверняка хочется попробовать вкусные плюшки Мартина-булочника?

Поместье Блюменталь располагалось у лесистого нагорья Кроллен, что в королевстве Кронхайм; королевстве славном, сильном и могучем. Вершина нагорья – гора Кронберг, пристанище всех небесных птиц, которые летают так высоко, что жители королевства запрокидывают головы. Птицы эти – гордые и величественные создания; взмах их крыла подобен ветру умеренных широт, а шелест перьев – точно звук морских волн. Их глаза зорки даже ночью, и видят много лиг вперёд, а их крик или щебет всегда приятен на слух, но в то же время мощен, дивен и независим. Птицы эти, имя которым – адлеры, имеют сильные когти и белое оперение своей головы. Адлеры самые благородные из всех птиц; именно поэтому они размещены на гербе и королевском вымпеле Кронхайма.

А столица королевства – большой и древний замок Вальдбург; неприступная лесная крепость в нескольких днях пути от поместья Блюменталь – которое, возможно, уже дорого и вашему сердцу тоже?

И есть на границе королевства ещё один большущий лес, Шварцвальд, где человек – редкий гость, поскольку что-то нехорошее таится в нём. Я не скажу, что оттуда никто не возвращался: просто без особой надобности люди туда не заходят – больно уж тёмное это место, густое; это очень старый лес, и яркое солнце, так безвозмездно дарящее людям тепло, улыбку и любовь, попросту не проникает сквозь кроны ветвистых, переплетённых стволов высоких деревьев. Некоторые из этих деревьев скрюченные, точно измождённые, согбенные годами старцы. Затхлый запах, темнота и пугающая тишина того леса – что может быть страшнее, когда ты сбился с пути, а единственную тропу размыл осенний ливень?

Там, за лесом находится другое королевство, Тотенхайм. Королевство это не похоже на соседнее королевство, Кронхайм. Ведь в одних землях жителей наполняет доброта, а в иных – переливается через край зависть, сварливость и прочие человеческие недуги. Но говорят, что так было не всегда.

Согласно одному поверью, много сотен лет назад у одного короля имелось две дочери, Матильда и Клотильда, которые были неразлучны, поскольку являлись близнецами. Один возраст, один рост, один взгляд; царил меж ними лад. Но состарился король, и позвал однажды к себе в покои принцессу одну и принцессу другую, и я затрудняюсь сказать, которая из них была краше. Воля короля дочерям была известна: только одна из них сможет занять трон своего отца; так велел обычай. Потускнел взор и у одной, и у другой, но сидели подле короля Матильда и Клотильда, взявшись за руки. Понял в тот час король, что не простит себе, если обделит кого-то из них и в большом, и в малом.

Распорядился тогда король перед смертью поделить владения свои на две равные части, но делить королевство поручил человеку, корыстному в своих помыслах – своему первому министру, который публично всячески льстил и угождал государю, а в своём сердце всегда вынашивал какой-нибудь коварный и злодейский план. Так случилось и на этот раз: размежевал границу министр по своему усмотрению, через Шварцвальд, по одну сторону которого лежали плодородные земли, высокогорные луга, пастбища и прекрасные леса, а по другую – глубокие топи и рытвины, непроходимые болота и чащобы.

Пришло время, и умер король, а последним, кто выходил из его покоев, был не лекарь, а первый министр. И от лица почившего короля огласил он волю Матильде и Клотильде, которые были вне себя от горя и печали, и оттого приняли волю отца беспрекословно, особо не вдаваясь в детали.

Так министр отомстил всем: королю – за то, что тот не сделал его наследником (ведь у короля не было сына); принцессам – за то, что когда-то каждой из них он с притворной искренностью, на коленях клялся в вечной любви, но получил отказ. Что же до законов той страны, то престолонаследие передавалось строго от родителя к старшему потомку в пределах одного и того же благородного дома, знатной королевской семьи. Но тот первый министр, вещав всякий раз в ухо королю слащавые речи, в глубине своей жадной души мечтал переписать законы и прибрать власть в свои ручищи; надеялся, что король сделает его принцем просто так либо путём женитьбы на одной из своих дочерей. Несмотря на то, что это ему так и не удалось, первый министр довольно потирал руки: король таки мёртв, а Матильда и Клотильда, удалившись каждая в свою часть некогда единого, обширного королевства, постепенно утратили между собой как родство, так и дружбу; то, что так объединяло обеих на протяжении долгих лет – ведь то годы детства и юности, золотые годы.

А надобно заметить, что нельзя расставаться близнецам – невидимая ниточка становится всё тоньше, пока не порвётся совсем, и тогда будет вначале просто тоскливо и той, и другой, а потом худо вконец. И не могли уже встречаться, как раньше, потому что двум королевам было трудно, а позже и вовсе невозможно навещать друг друга: во-первых, так было не принято, они теперь королевы; во-вторых, замок одной находился очень далеко от замка другой; наконец, в-третьих, и это самое главное, зарос проход в Шварцвальде между двумя королевствами, и ныне там сплошная нерукотворная стена, которой нет ни конца, ни края.

Вначале две бывшие принцессы обменивались письмами посредством белых почтовых голубей, а когда порвалась невидимая нить, не взмывали в небо уже и голубки, томясь в красивых золотых клетках. Плакала у окна Матильда, обливалась ими же Клотильда, но поделать было уже ничего нельзя, ведь в своё время каждая из них безропотно приняла наказ отца, не ведая, что всё это подстроил первый министр. И не знали они причину раздора между Кронхаймом и Тотенхаймом, потому что у каждой был достойный замок, за пределы которого они почти не выходили, а придворные, дабы не огорчать и без того печальные сердца, преподносили всё в розовом цвете.

Рассорив двух сестёр, первый министр вскоре умер от тяжкого недуга, так и не раскаявшись в содеянном. И велел он похоронить его вместе со всеми его дневниками и черновиками, дабы и на том свете они были рядом.

По прошествии некоторого времени Матильда и Клотильда зачахли от безмерной тоски, и даже отошли на небо в один день и час, встав на Другой Путь. А два королевства погрязли в великой междоусобице: ведь одно процветало, а другое было бедно ресурсами. Так из-за проступка одного пострадали все, и явилась в этот мир большая несправедливость.

С тех пор всячески враждуют Кронхайм и Тотенхайм за редкими перемириями, и нынешние люди уже и не помнят, из-за чего весь сыр-бор, а ту легенду считают россказнями всяких старых дурней, давно уже выживших из ума.

ГЛАВА I. ВЕСТНИК

На дворе стоял самый обычный солнечный день, не предвещавший ничего особенного – всё так же звонко пели птицы, всё так же безмятежно покачивались от лёгкого ветра вековые деревья и кустарники, шелестя своей листвой. Уже с семи часов утра работал трактир, и не только он: жители поместья Блюменталь на ногах ни свет, ни заря, с пяти утра – Хайди ушла доить корову и козу; Гвидо направился в лес за связкой отборных дров. Гертруда заторопилась на рынок, а Грета, наготовив яств, несла их в ближайшую таверну к своей подруге, ворчливой Эрне, которая обслуживала посетителей.

– Брага, эль и ром! Чего изволят господа? – Сонно, недовольно вопрошала Эрна. – Будет вам и курочка…

Да, похоже, сегодня она была не в духе, но только потому, что ночью произошёл небольшой пожар – горел сарай её соседки, прачки Ирмы, которая также трудилась в таверне. И хотя всё обошлось, ни та, ни другая сегодня явно не выспались; это было очевидно.

Вернеру, у которого сегодня был день рождения (сыну кузнеца стукнуло восемь) разрешили нынче ничего не делать, и он с радостью понёсся в самое сердце Блюменталя, где кипела жизнь.

По дороге мальчик забрёл на пасеку, но был закономерно ужален роем пчёл, которые были не рады, что их побеспокоили. Охая, искусанный Вернер пошёл дальше, пока не наткнулся на следующее зрелище.

В саду играли две девочки, одна из которых, лет пяти-шести, выделялась своей невиданной красой. Ясные васильковые глаза, длинные, слегка волнистые волосы цвета спелой ржи, слегка вздёрнутый носик, румяные щёчки и милые ушки… И личико этой девочки не портили даже веснушки.

Другая девочка – постарше; она была более задумчивой, и обладала более короткими, кудрявыми волосами каштанового цвета.

Девочки играли с котятами, которых Вернер насчитал аж девять душ. Самый неусидчивый котёнок, которого девочки звали Дымок за его пепельно-серую окраску, неожиданно вырвался и, перебежав дорогу, забрался на дерево, отчаянно мяукая – наверное, он чего-то испугался? Ведь кошки всегда чувствуют, когда рядом зло…

Одна из девочек, смеясь, помчалась за котёнком и залезла на дерево, сев на ту же ветку, в которую вцепился Дымок. Котёнка она отодрала от коры и успела прижать к себе, но не подрассчитала, что ветка не выдержит обоих – и вот, через пару мгновений Эрика (а это была именно она) с криком плюхнулась оземь! И хорошо, что в этот момент проезжала повозка с сеном, и проказница угодила прямо туда. К Эрике тут же подоспела вторая девочка, Ута, а также остальные восемь котят, которые начали ластиться к ней. К счастью, никто не пострадал, включая Дымка, но хозяин повозки, аккуратно высадив Эрику у дороги, погрозил ей и уехал. А та, с ободранными коленями и исцарапанными локтями, окружённая котятами, похоже, была сейчас самой счастливой девочкой в мире. Довольно улыбаясь, она выдавила из себя нечто вроде «какие пуфыфтые коськи…» и, зевая, чуть не уснула на приятном солнцепёке, ведь стоял уже полдень, время обеда и последующего за ним тихого часа.

Ута растолкала, расшевелила Эрику и отвела домой, а наблюдавший за всем этим Вернер только улыбался. Мальчик обязательно прибежал бы на помощь, ведь его сердце замерло при падении Эрики, но повозка с сеном подвернулась раньше, чем смог бы подоспеть сын кузнеца. Вздохнув с облегчением, Вернер продолжил было свой путь, но на плечо ему уселась Вредная Птица. О, это пернатое чудище преследовало мальчика уже несколько дней, но всегда как-то ненавязчиво, пролетая мимо. Мальчик попытался избавиться от надоедливого существа.

Галдя, Вредная Птица отлетела на несколько шагов, а потом уселась поодаль, на ближайший валун.

– Что тебе от меня надо? – С раздражением воскликнул Вернер. – Гадкое, противное создание…

Вредная Птица покаркала ещё немного, и куда-то улетела, а сын кузнеца, возвращаясь домой на обед, встретил своего лучшего друга, стихоплёта Эмиля, который опять начал излагать ему в стихотворной форме дифирамбы о том, как сильно он влюблён в Эльзу. Эльза же умела красиво играть на арфе; эта была спокойная, но немного грустная девочка лет девяти с глубокими, пронзительными, печальными глазами цвета неба и взъерошенными золотистыми волосами. Она всегда носила шляпку и длиннополую тунику, что отличало Эльзу от нарядов её сверстниц. Сам же Эмиль являл собой образ весельчака, повесы и разгильдяя, но его внутренний мир был богат; также Эмиль мог отдать последнее, что у него есть, и приободрить хорошим словом, и эта его черта сохранится на всю его жизнь.

Тем временем в таверне людей становилось всё больше и больше, ведь в это время суток обедали все. Кому-то было ближе отобедать в таверне, нежели делать большой крюк и кушать у себя дома, потому что поле, на котором работали крестьяне, находилось рядом, также как и шахты с каменоломнями. Ральф-охотник, Рудольф-рудокоп, Феликс-ювелир, Эдмунд-гончар, Хорст-конюх – все эти люди были завсегдатаями таверны. Помимо них, таверну посещали и мастер Ханс с женой своею, Ханнелорой. У Ханса-ткача была своя прядильная мастерская, в которой трудился он сам, иногда подключая и Ханнелору, знатную искусницу и рукоделицу.

Другие захаживали сюда не так часто, а то и вовсе, как случится – к этой категории относились такие постояльцы, как странствующий купец Лампрехт, друид и лекарь Алайсиаг и некоторые другие. Также в таверну иногда захаживали злые торговцы из Гильдии, которые ввели монополию на некоторые товары, из-за чего между ними и Лампрехтом постоянно происходили ссоры. Алайсиаг и вовсе приходил, как говориться, раз в год по заказу, поскольку жил он в своей пещере аскетом и отшельником. И приходил он не столько вкушать яства, сколько узнать, что деется в мире людей – ведь за едой, а уж тем более за крепким питием у многих развязываются языки; и что у жаждущего на уме, то у бражника на языке. Из сплетен и здорового говора друид складывал, как по паззлам, общую картину бытия. Он всё время слушал и молчал; иногда вздыхал. Но никогда этот человек не вступал в диалог; не принимал открыто чью-либо сторону, если вёлся крепкий спор. Но, выходя за дверь, сей старец, преисполненный каких-то своих, понятных лишь ему самому светлых и великих дум, хлопал по плечу наиболее правых, и подбадривал обездоленных монеткой-другой, хотя мог остаться голодным сам.

Итак, сегодня на обед Грета наготовила кучу самой разнообразной вкуснятины – жареную утку, печёные яблоки, картофельное пюре с подливой, суп молочный с пенкой, манную кашу, томатный соус, морковный салат с луком и перцем, котлеты и шницель, судака и сёмгу, печень трески, свиной рулет, отбивную из телятины, кабанчика на вертеле, ваниль и розмарин, шоколадные шарики – ну и, разумеется, всевозможные колбаски-сосиски-сардельки (куда же без них?). От всего того, что было сегодня в меню, у посетителей разбегались глаза и текли слюни. Тут вам и квас, и пиво, и вино; какао, кофе, чай, ликёр, кисель, компот и много чего ещё. Бедная Эрна разносила заказы на столики, певунья Паула развлекала гостей своим прекрасным голосом, и прачке Ирме тоже хватало работы. А Грета радовалась, что всё успела приготовить к обеду, и, вытирая пот со лба, отправилась восвояси. Детей у них с Мартином не было, поэтому она готовила для всех и от всей души; весь Блюменталь был для Греты одной большой и дружной семьёй.

В то время, пока таверна кормила проголодавшихся работников сытным и вкусным обедом, вдали от этих чудесных и прекрасных мест, где-то на самом севере королевства, в сторожевой башне было не до еды: стражника Майнхарда мучило какое-то нехорошее предчувствие, и он никак не мог взять в толк, что именно его тяготит – то ли то, что сегодняшний день чересчур умиротворённый, то ли то, что на севере несколькими днями ранее было какое-то странное и непонятное кратковременное движение, которое также внезапно прекратилось, но какой-то нехороший осадок в душе остался. Не нравилось Майнхарду это затишье перед бурей, и он ещё внимательнее стал оглядывать местность в пределах видимости своего форпоста на этой границе. А Вредная Птица пролетела мимо, но соглядатай не придал этому никакого значения.

Вернёмся же в харчевню и узнаем, что происходит там.

– Ну что, Хорст, как твои лошади? – Спросил Феликс и тут же пошутил: – Не желаешь для них подковы с бриллиантами?

Оба рассмеялись.

– Определённо, в моём животе завелось три кабанчика – настолько я голоден! – Не выдержал Эдмунд (он любил поесть). – Эй, хозяйка! Неси следующее блюдо – я с превеликим удовольствием его наверну!

Только он это произнёс, как в трактир пожаловал Рудольф, и не один: с ним были родственные людям существа – коренастые кобольды и стромкарлы из подгорной Подземки; они состояли в Артели и являлись хорошими наёмными работниками, поскольку лучше переносили темень, сырость и большую глубину. Кобольды специализировались на извлечении руды из скальных пород, а стромкарлы добывали различные полезные ископаемые из низин. И те, и другие имели почёт и уважение среди людей; смеяться над их небольшим ростом, длинными густыми бородами и своеобразной манерой общения (их просторечный язык далёк от Высокого наречия) – признак дурного тона. Их родичи, цверги и свартальвы жили в горах далеко на севере, обладали крутым нравом и ещё более крепким телосложением.

– Эрна, золотко, наложи каши и нашим ограм! Они устали с дороги, много возили камней. Пусть набираются сил; вот так, да, за это самое, угу. – Просили кобольды и стромкарлы.

У огров и впрямь был жалкий вид, хоть и сильные они весьма: шутка ли, на глубине шести футов перетаскивать сверхтяжёлые глыбы!

После в харчевню заглянул сам Тиль Мергенталер, стрелок гвардии короля. Это был славный малый лет тридцати, высокого роста и положения, и для какой-то там мелкой придорожной таверны была большая честь принимать подобного гостя. Но сам Тиль никогда не важничал, и даже просил опускать приставку «фон» к своей фамилии (он был из придворной знати), когда к нему обращались. Многие бюргеры и в подмётки не годились этому человеку, и благородства ему было не занимать.

Зайдя внутрь помещения и закрыв за собой дверь (как и подобает воспитанному вельможе), Тиль повесил свой арбалет на стену. Видимо, он тут проездом; наверное, какие-то дела, ведь в его задачи обычно входит объезд близлежащих краёв для отчёта королю.

На самом же Тиле не было лица. Он не первый раз бывает здесь, но очень редко. И вот сегодня он приземлился на табуретку сам не свой; какой-то весь понурый, очень озадаченный чем-то.

– Приветствуем тебя, ландграф! С добром ли? – Поздоровались со стрелком все присутствующие и, перемигиваясь, пожимая плечами и кивая головами, окружили его столик, поднявшись со своих мест.

– Уж не знаю, что и ответить вам, о господа; но не далее, как несколько часов назад, когда я направлялся из деревни Лёвенсдорф в ваше поместье, меня настиг кровавый дождь. Небо плакало кровавыми слезами, и мне невдомёк, с чего бы это. Провалиться мне на этом самом месте в бездну, коль я лгу, или я не Тиль Мергенталер! – Устало выдавил из себя арбалетчик, владетельный князь всех этих краёв.

– Так не бывает! – Ахнули все, и даже видавшие виды стромкарлы и кобольды были удивлены и сбиты с толку. И тут…

Погода испортилась резко; практически мгновенно. Небо почернело средь бела дня, но спустя некоторое время прояснилось, как будто кто-то играл с фонарём, то включая, то выключая его. Немного погодя сильнейший ветер нагнал свинцовые тучи, которые проносились очень низко и с огромной скоростью. Стало прохладно, даже холодно, хотя обычно в это время года стояли ясные дни многими неделями подряд.

Сверкнула молния, и грянул гром; началась гроза. Гремело так, что у таверны повылетали окна, а крышу (на которой сидела вездесущая Вредная Птица) несколькими мгновениями ранее сорвал ледяной ветер; пернатое творение перелетело на дерево. От грохота грома люди зажимали уши, а посыпавшийся град бил больно и часто. Ливень, мощный ливень обрушился на Блюменталь, размывая все дороги и тропинки.

– Ну, хоть не багровый! – Заметили кобольды, когда ливень прекратился. – Капли прозрачные, а это уже хорошо.

– Мы всё починим тебе, Эрна. – Успокаивали стромкарлы хозяйку таверны, которая стенала, воздев руки к небу. – И окна вставим и крышу на место водрузим.

– За несколько бесплатных ужинов? Знаю я вас, хитрецы!

– За просто так. – Обиделись те в ответ.

Немного усилий и терпения – и вот, таверна как новая, потому что есть ещё на этом свете мастера, которые творят чудеса.

Дождь утих окончательно; из-за кучево-дождевых облаков выглянуло солнце. Красивая тройная радуга раскинулась на небе, радуя прикованные к ней взоры. Вместо урагана – лёгкий ветерок, словно и не происходило ничего до этого.

– Что это было? – Спросил поражённый Феликс – он был впечатлительной натурой.

– Сколько я живу здесь, не припомню такого. – Задумчиво вымолвил Хорст. – В наших краях такая непогода – странное явление.

– А ещё интереснее то, что перед всем этим не летали низко чайки. – Высказался Эдмунд.

– Они не вообще сегодня не летали. – Добавил Ральф, покуривая трубку.

У многих было испорчено и настроение, и намокшая одежда, но хуже всего было Эрне – многие из блюд, с такой любовью приготовленных Гретой, попав под дождь из-за сорванной ветром крыши, теперь пришлось отнести хрюкам – те-то съедят всё, что им дадут.

– Не расстраивайся. – Бросил плачущей Эрне собравшийся в обратный путь Тиль Мергенталер. – Поверь мне на слово: это ещё не самое страшное, что могло приключиться.

– Обсушись, господин! Далёк твой путь. – Подняла заплаканное лицо хозяйка таверны.

– Солнце высушит. – Хмуро ответил ей ландграф и, сев на своего коня, ускакал прочь…

Вернер, выждав, пока наладится погода, выбрался из своего укрытия – ливень застал его по дороге домой, и сын кузнеца так и не пообедал. Убежищем ему послужило какое-то заброшенное крытое сооружение, одиноко стоявшее в поле у дороги.

Мальчик, нарвав полевых цветов, ещё мокрых от проливного дождя и от этого ещё более благоухающих, направился в сад, где видел Эрику – может быть, она придёт после обеда туда поиграть?

Вернеру несказанно повезло: Эрика неторопливо шла в сад с другой стороны; её силуэт виднелся на горизонте.

Мальчик немного срезал и подошёл к ней, протягивая букет дивно пахнущих соцветий.

– Это тебе. – Улыбаясь, молвил он и покраснел, как рак – он волновался.

– Ой, какие чудесные цветы! – Обрадовалась Эрика, глядя на ромашки и васильки, и тоже зашлась краской – на её щёчках играл румянец. – А я иду собирать грибы после дождика. Пойдёшь со мной?

– Конечно! Но тогда лучше не в сад, а в лес!

– Но мне далеко нельзя… – Вздохнула та.

– А мы не будем долго бродить по лесу; наберём в твою корзинку самых отборных грибов – и сразу обратно. Одна нога здесь, другая – там.

Взявшись за руки, дети развернулись и зашагали в сторону дома Вернера – ведь до леса там рукой подать.

Пока они шли, дочь мельника, не будучи жадной девочкой, угостила своего попутчика кусочком яблочного пирога, который собрала ей в дорогу Хайди:

– Вот, бери. Перекусим по пути.

Проголодавшийся Вернер съел свою долю за пару минут, не забыв поблагодарить.

– Эрика, а у меня сегодня день рождения! Вечером в нашем доме будет большой праздник… Ты придёшь? Я приглашаю.

– Наша Эмма выфла жамуш. – Только и выговорила девочка набитым ртом. – То есть, только собирается – разве ты не знал? – Прожевав, добавила она. – Её сосватал один рыцарь из Эйленштайна. Такой большой, и на белом коне. Он даже разрешил своего коня погладить! Я была так рада!

– Значит, ты не придёшь… – Опечалился сын Вильгельма и Гертруды.

– Я буду помогать своей сестрёнке, Вернер. – Опять вздохнула Эрика. – Весь вечер мы с мамой будем шить ей платье. Уже неделю шьём; немножко осталось. Ну а ты расти большой! – Засмеялась она.

– Моя мама шьёт. Хочешь, я скажу ей? Она вам поможет.

– Подвенечное платье должно быть сшито в доме невесты, и только её родными; так велит обычай. – Улыбнулась девочка. – А сколько тебе исполнилось? – Поинтересовалась она.

– Восемь.

Зайдя в сосновый бор, Эрика всей грудью вдохнула аромат ещё мокрой травы и листвы:

– Какой дивный запах! Озон… Я давно мечтала посетить это место. Я твоя должница, Вернер; спасибо за то, что ты меня сюда привёл…

Это был совсем другой мир, совсем непохожий на сад, поле, дорогу или дом – хвойный лес, плавно переходящий в широколиственный, притягивал своей красотой; он завораживал. И вправду, тут было на что посмотреть и что послушать: переливы-перезвоны всяких разных птиц, включая одиночные выкрики пролетающих ласточек, стрижей, вальдшнепов и кроншнепов. Стрижи и ласточки тоже были гостями этого леса, поскольку гнездились под крышами пустых и старых зданий. Вернер уже видел их, когда прятался от дождя в лачуге – стрижи с шумом проносились мимо его носа с бешеной скоростью (да так, что их оперение не успевало намокнуть), а ласточки показались ему самыми изящными из всех птиц.

Сосны были не единственными деревьями в этом лесу, хоть и преобладали в нём количеством. Видимо, неподалёку располагался водоём, потому что дети заметили аиста и цаплю, а в небе пролетела стая журавлей. В лес залетела и Вредная Птица, но дети были так поглощены созерцанием природы, что не заметили её.

Откуда ни возьмись, появился большой ёж. Эрика хотела его взять на руки, но тот быстро юркнул куда-то. Кузнечики, мотыли и неясыти; полёвка; озорные белки, непринуждённо перепрыгивающие с ветки на ветку – загляденьем было сие зрелище.

– Ой, Вернер… Лепрекон! – Захлопала в ладоши девочка, разглядев среди кустов какого-то зеленоватого человечка в шляпе алого цвета. Но мальчик её не услышал, увлечённо собирая сосновые шишки, валявшиеся на земле. Грибы они уже собрали – в лукошке валялись рыжики, волнушки, лисички, опята, дождевики, боровики, подосиновики, подберёзовики, трюфели и шампиньоны; всего понемногу.

Любопытство в очередной раз взяло вверх, и девочка отправилась за лепреконом, который уводил её всё дальше и дальше…

– Эрика, ты где? – Приподняв голову, окликнул Вернер дочку мельника, но той и след простыл. Мальчик стал оглядываться по сторонам и внимательно прислушиваться к каждому шороху.

Внезапно послышался слабый детский крик. Сын кузнеца не на шутку перепугался и бросился туда, откуда, по его предположению, доносился крик.

Вскоре он вышел к какому-то мутному пруду, покрытому тиной, и на поверхности пруда плавали росянка, кувшинки и колокольчики. И тут Вернер заметил Эрику, неуклюже барахтающуюся в воде. Видимо, водоём был неглубокий, но девочку засасывало всё глубже и глубже. Отчаявшаяся, обессиленная, она уже почти не сопротивлялась.

– Болото! – Закричал мальчик. – Эрика, держись!

Побросав корзину с шишками и корзину с грибами на землю, Вернер вытащил из кармана своих штанов верёвку (которую всегда с собой носил, на все случаи жизни), подбежал к краю берега и один конец бечёвки кинул утопающей, и тот хлестнул дочь мельника по плечу.