Czytaj książkę: «Горе и счастье простых людей»

Czcionka:

Горе и счастье простых людей (цикл рассказов)
Давнее

Темнеет. За окошком еще голубоватый снеговой сумрак, а в комнате резко очерченные тени и предметы – лимонные фикусы в углу как исполины – тонкий запах субтропиков и влаги на всю комнату от листьев, печь не топлена. Из поддувала тянет свежестью.Старенький комод, крытый тюлем, зеркало, отражавшее бледный, серебристо- матовый свет угасающего дня все давнее и родное. Тихо. Стучат ходики. Зеленые фосфорические глаза кошки над циферблатом бегают вправо- влево вместе с маятником. И я начинаю воображать, что кошка неслышно на своих лапках – подушечках спустится по цепочке, по гире ко мне на кровать. и.улегшись у ног замурлычет. Под эту странную фантазию мысли путаются и, убаюканная ходиками, я засыпаю.

Просыпаюсь внезапно. Совсем темно, никого еще нет. Глаза кошки потухли. мне страшно и холодно. Но часы продолжают свое: тик-так, мол, все в порядке. Лезу под одеяло с головой. Сколько уже времени? Еще немного и я заплачу от жалости к себе. Я очень боюсь темноты, хотя мне уже 7 лет. Чувствую себя маленькой сироткой. Но вот. Что это? Ближе, ближе… Скрипит снег под ногами. Чьи-то голоса. Ну, конечно, мама и брат… Хлопнула дверь, зажегся свет, запахло свежими булками. Я счастлива, но притворяюсь спящей… Мама ссклоняется надо мной:

– Спишь, дочка?

Целует меня в лоб – от нее пахнет морозцем и пудрой. А через несколько минут весело трещат дрова в печке и я, улыбаясь, смотрю, как мама быстро чистит картошку, а брат, тут же, на столе раскладывает свои учебники.

Улыбка Ефима

Был летний хороший вечер. Я медленно спускалась со склона горы. Чернел грот Лермонтова, а внизу, слегка застилала горизонт мутная пелена тумана. Плескался ветерок, прижимаясь к траве. Пахло серой, свежестью. Красное солнце уже закатилось до половины. У источника теплого нарзана я нагнулась., подставила лицо под струйки, так как у меня не было стакана, и по щекам защекотала вода..Струя на время прекратилась, и с новой силой брызнула на камни, едва я успела поднять голову. Пить мне не хотелось, просто приятно было ощутить запах и вкус лечебной воды-старушки. Рядом стоял парень и я удивилась, что он подошел так бесшумно. пока я пила. И он, нагнувшись, быстро жадными губами припал к воде – стакана у него тоже не было. Я искренне заинтересовалась его необычностью: Он был худ, низок, плечи покатые, лицо тонкое и приятное, но в его одежде чувствовалась грусть: белая рубашка не то, чтобы смята, или грязна – нет. Но она была как-то сера, материя казалась холщовой, и от нее исходил дух курной старой избы, брюки в пыли, на голове картуз – какой носят у нас курортники.У дороги парня ждала женщина. Она была тоже худа и сначала мне показалось, что это его жена или невеста т. к. не рассмотрела ее лицо, хотя она поравнялась со мной и шла рядом. – Ёшик! – позвала она парня, и я глянула ей в лицо, услышав странное имя. Лицо ее в морщинах, глаза быстрые зеленые, грудь впалая, руки худы. Парень оглянулся, как-то ласково, по-мальчишески глянул на неё, на меня и замедлил шаг. – Как тебя зовут? – спросила женщина, улыбаясь мне. – Лариса. Ой – обрадовалась она – Невестка у меня Лариса – жена старшего а. этот – кивнула на парня – сын мой Ефим и, кстати еще неженат. И в этом еще неженат послышалась чуть ли не скорбь – Ничего – смутилась я – Женится. Молодой ведь. Постарше тебя будет – с сорок пятого он. Я удивилась, но промолчала: мне он показался совсем мальчиком. День рождения у него сегодня 33 года уже. А девушки еще не было. Мне стало грустно, но к нам подошел Ефим, смущенно улыбаясь. – Невестку бы мне еще одну Ларису – как-то нежно и печально – сказала мать Ефиму…

И я видела, как жалкая рассеянная улыбка застыла на губах Ефима, как дрогнули пальцы, как опустил он глаза и пошел (чуть ли не побежал прочь.) Мы спустились с горы. Мне хотелось, чтобы женщина сама рассказала, что случилось в их семье, какое чувство подсказывало мне их долгую терпеливую грусть? – Одежда, походка, мимика, движение рук, глаз – говорили мне о ней – этой грусти, но не могли досказать всего. Просто я почувствовала себя неловко, побоялась стать надоедливой и сошла на обочину. Мать с сыном затерялись в толпе. Потом я, мельком, увидела вдруг Ефима. Он быстро шагал по тротуару, не замечая ни прохожих, ни улицы, ни, казалось, себя… Может от меня, от страниц даже в мыслях еще ненаписанной книги уходили 2 персонажа, просто 2 человека с душой, мыслями, с потаенными хорошими но, может быть, никогда неосуществимыми желаниями. Стало жаль, что больше не встречу их. А впрочем, в жизни все может быть…

Старушка в бордовой шапочке.

Помню утомительную дорогу среди волгоградских полей. Маленький рейсовый автобус шел все время в гору, подпрыгивая на рытвинах и кочках, и, донельзя, утомлял. Пыльное полдневное солнце припекало сквозь стекла и, несмотря на то, что я сдвинула желтую занавеску к себе, жара была страшная, клонило в сон и забытьё,

В Вялые пассажиры тихо переговаривались, или дремали, или безразлично глядели в окно. – Куда занесло моих родственников? – думала я, когда мысли невольно путались и веки слипались. Время от времени, я взглядывала в окно – все одно и то же: подсолнухи (и нет им конца и края), небо – ни облачка, из под колес пыль. На одной маленькой остановке в автобус вошла худенькая чистенькая старушка. Одета, несмотря на жару, она была странно: в бордовой шапочке из мягкого фетра, в длинном осеннем пальто, в шерстяных носках и галошах. Меня поразили её голубые, по детски наивные, глазки. – Учительницей была – пояснила моя соседка, как только старушка села где-то на заднем сидении. Беда с ней стряслась, все после того, как отняла у нее война сынка Сашеньку. Хороший был хлопец … Моряк… Не в своем она уме с тех пор. Вот и теперь, почему она села здесь? Дела были? Нет дел никаких. Едет домой, а откуда не помнит. Войдет контролер, билет требует, а она не понимает, смотрит на него и ничего не понимает. Махнет он рукой, что с такого человека взять – и выйдет.

С Солнце уже клонилось к западу, когда мы приехали в районный центр. Первое, на что я обратила внимание, – это старая деревянная церковь. Срубы ее потемнели от времени, решетки на окнах – узорные, ржавые, кривые. Но все равно, не было сил отвести глаза – все домишки несравненно меркли перед ее величием и изысканностью. Село как село, такие же дома, как в других российских селах, тропинки зеленые, гуси. А вот откуда церковь такая? Так же пристально, грустно разглядывал ее мужчина, вероятно местный. Погибла – сказал он. Я вздрогнула: Что? – Церковь, говорю, погибла… – Почему? – А зайдите вовнутрь, узнаете…Я обошла церковь и увидела высокие, каменные, окруженные бурьяном, ступеньки. Дверь была раскрыта настежь. Изнутри тянуло плесенью и холодком. Поднявшись по ступеням, я замерла; испуганные неожиданным появлением человека голуби метались под самым куполом, четыре окошка, открытые ветрам и непогоде – это то, что сразу бросилось в глаза. Я огляделась: жалкий печальный вид являло собой некогда поэтическое архитектурное строение. Теперь на полу птичий помёт, пух. В каком-то исступлении, чуть не плача, я пробовала на ощупь стены – рыхлое скользкое дерево. А ведь здесь когда-то излучали дивный свет глаза святых великомучеников – большие, человечески мудрые, в них – теплое прикосновение руки забытого гения, в них – голубизна неба. На потемневшем дереве – позолоченные рамки. Как же это было красиво. Нет, искусство нельзя так кощунственно разорять. Ни зодчих, ни иконописцев не должны предавать мы забвению. Об этом я думала уже не одна. Мужчина вошел вслед за мной, и я видела в его глазах сожаление. – А ведь здесь был мучной склад, потом завелись мыши – пришлось хлеб убрать… В прошлом году чуть не сгорело все – да есть тут одна Симаня, говорят, спасла церковь… Да вы, может. слышали,– учительницей она была… – Как же спасла? – заинтересовалась я… Мужчина глянул на меня удивленно – Дуб вон, видите, обгорелый? От него и пошло полосовать. Грозы у нас большие ну и ударила шаровая…А Симаня, говорят, как увидела, так с иконкой и выбежала. Да вон ее дом симанин то, рядышком. Выскочила, значит, с иконкой она – смеется, а потом как заплачет, целует землю, срубы, и все шепчет, шепчет…Дерево то видно сырое – гореть не стало. Пожарные подъехали, а оно – чуть тлеет. Только стали с тех пор богомольные старушки кланяться Симане. Сын у нее был – добрый паренек… Мужчина перевел дыхание и продолжал; – Я пацан еще был, а помню, как она Сашу провожала: обняла и не выпускает и словно язык отнялся, только плачет… А пришла похоронка рассудок совсем потеряла… Муж сразу же ушел к другой – чужие дети стали родней сына. Симаня же в этой церкви венчалась со своим Павлом, да и сынка здесь крестила. Как ей. Матушке, не сочувствовать? Святая она, судьбой обиженная…

Мне надо было идти в дальний хутор, и я поспешно простилась с мужчиной. Солнце бросало последние дневные тени, умиротворенно задумчиво стояла роща и дул ветерок с луга.. Что делает с людьми война… – думала я – она унесла и искалечила миллионы жизней, кто же, кто прекратит это зло, чтобы никогда, ни в каком уголке планеты, не вспыхивали пожары, не погибали цветущие юноши, и матери не теряли сыновей? Есть ли сила, которая прекратит это зло навсегда? Если есть, то где она? На небе? Или в человеке? Где же она? И кто ответит на мой вопрос? Или посвящена в ту тайну старушка в бордовой шапочке, с ясными, как у ребенка, глазами?

Дурочка.

Говорили, что когда она была маленькой, отец – пьяница бил ее головой об асфальт, от того она и дурочка. Она русая, пышная, и у нее тот возраст, когда все здоровые женщины еще надеются на любовь и замужество. А ведь дурочка Нина тоже надеялась, и недавно я узнала её историю.

Отец ее умер где – то на чужой квартире, не оплаканный никем, и Нина жила вдвоем с матерью. Целыми днями Нина, свободная, как ветер, бродила по вокзалу, по городу, встречала на вокзалах поезда, и улыбалась чужим людям. Кто-то ее жалел, кто – то смеялся над ней, сердобольные люди иногда давали ей деньги или сладости. И вдруг, Нина исчезла с базаров и с вокзала… А случилось вот что: она влюбилась в мужчину, который недалеко от ее дома. торговал всякой всячиной. Нина стала выметать дорожку от своего дома до ларька; и делала это каждое утро. Подметет чисто – чисто, и любуется своей работой и ждет его… Что теперь творилось в душе бедной Нины никто и ни за что не хотел понимать. кроме ее матери, которая стала замечать еще большие странности дочери. Ночью Нина, с головой укутанная простыней. сидела на кровати и шептала бессвязные молитвы, утром хватала веник и бежала на улицу. Когда выпал снег, Нина чистила дорожку, по которой ходил красивый мужчина, и для нее сияло голубизной зимнее небо. Беззаботно, весело было ей. Она часто подходила к ларьку, и смотрела на мужчину в упор. Элегантный, в кожаной куртке, он усмехался, или отворачивался. Но она даже усмешку принимала за улыбку. В печальную судьбу Нины вошло счастье – видеть и слышать его. Но всякая история имеет свой конец.

…Однажды, проснувшись утром, Нина посыпала песком заледенелую дорожку, и стала ждать его… Но когда она увидела, что ларек открывает другой мужчина, сердце ее сжалось в страшном предчувствии…Нина боялась теперь подходить к ларьку, но все ждала Бориса – она случайно узнала его имя… Дни шли за днями, сердце Нины окаменело – в нем не было никакой надежды. Движения ее и без того неуклюжие, теперь стали еще хуже, походка медлительней, а какое горе было у нее в душе, поймет каждый, переживший разлуку с любимым существом…Нина опять стала ходить по городу, свободная, как ветер…

Однажды, когда небо уже было сине-темное, и снег белел пятнами, когда Нина продрогла и собиралась идти домой, она издали увидела Бориса. Он куда-то шел, и Нина побежала за ним. Сердце ее бешено колотилось, когда у почты она нагнала его. Он удивленно оглянулся. В руке его были розы. – Постойте же, постойте – простонала Нина. Я люблю Вас. Иисус Христос летает в небесах, и он видит оттуда, как я люблю Вас. А Вы не улетите от меня? Мужчина усмехнулся. Под часами стояла и смеялась девушка, которой Борис, только что, купил эти дорогие зимние розы. И он шагнул к ней…

Дома Нина захлебывалась в слезах, плечи ее беспомощно судорожно вздрагивали и сердце почти останавливалось. – Борюшка! – Едва заснув, закричала она и мать, испугавшись, подошла к своей единственной дочери. Нина тоже проснулась от крика, и, уткнувшись в ладонь матери, долго, надрывно плакала… И мать плакала с ней тоже… О как она – мать ненавидела сейчас всех мужчин на планете, хотя виноваты были в ее горе двое: ее муж – пьяница, да незнакомый какой-то Борюшка…

Рассказы 1977 года.
На крови.

Ночь. Я первый раз в Ленинграде. В моем распоряжении 3 часа, – а это до

бболи обидно. Зачарованная. смотрю вверх – в одну точку: золотой купол. тонкий, словно точеный крестик, серпик месяца, блуждающий по светлому небу. Дунул ветерок и погнал легкие тучки в сторону Невы, а месяц, словно играя, спрятался за белой полой облака и поглядывает озорным желтым глазом. Выбегает и. уже серьезно, долго беседует с ночным другом – великолепным крестом святой постройки. О чем? Это известно самой истории. Да и как называется эта церковь, кто создал ее, когда? С трудом отвожу глаза и, вдруг, замечаю элегантного молодого человека. Белый костюм его отчетливо выделяется на фоне светлой ночи.

– Простите.– Окликаю его: Как называется эта церковь – На крови…

И, вдруг, замечаю, что улицы все же сумрачны, что странен ответ, и странно то,.что я бегаю по ночному городу, стараясь увидеть как можно больше. чтобы ничего толком не запомнить и чтоб, потом бредить этим прекрасным городом. Как, как?– переспрашиваю в ужасе. – На крови, матушка моя,– слышу, наконец, снисходительно- прелестный голос – на этом месте убили Александра Второго. И в этом – матушка моя – нескрываемое осуждение моего глубокого невежества.

Последнее дыхание.

Г Глядит баба Оля в окно – жутко ей… За хатой, где летом шумела рожь – шумят белые колосья вьюги, ходят ходуном волны снега, и чудится бабе Оле голодное завывание волка… И это который день… Ох, как томится баба Оля; ей хочется выпить… Вот уже несколько дней, как муж в больнице в Знаменском, что за 8 км. – отсюда. Камышины – баба Оля, да муж ее Иван – последние жители деревни. Разъехались соседи, кто куда, от бездорожья, от снегов, от тоски смертной. Многие теперь в Знаменском, где есть школа, больница, почта, – какая-то сносная человеческая жизнь. Здесь, с проломленными крышами, крест на крест, забитыми окнами, стоят ещё позаброшенные домишки; в них – печки русские: за заслонками – серый пепел. Позапрошлую шелуху от яиц, фуфайку, то пух куриный, а то сапожок детский, битую чашку, игрушку поломанную – найдут теперь, в некогда обжитых уголках, и только одна хата Камышиных хранит еще тепло от человеческого присутствия. Комната в ней большая, светлая, но за перегороженными шторками – три глухие стены – и нет окошка. Виднеются оттуда причудливые ножки самодельной койки, белые кружевные и грязные покрывала, да зеленая лампадка, которая придает полутьме спальни таинственность и уют. Пьяница баба Оля очень набожна. Иконы и лампадки у неё – повсюду. Сама она неряшлива, в белом грязном фартуке, с одутловатым багровым лицом и очень добрыми голубыми глазами. За божницами у неё зачем-то лежат кусочки хлеба, покрытые зеленой плесенью. Встанет, бывало, баба Оля на колени, и слезливо молится за 4 своих сыновей: Господи, вразуми их! Божья матерь пытливо смотрит на бабу Олю, – наверняка она понимает её горе…Выросли хлопцы-красавцы – стали военными, разъехались, женились, да мать и забыли. В прошлом году муж Иван хотел было увезти старуху из этого гиблого места,. Да как же – воспротивилась она. Здесь, говорит, родилась, здесь и помру…– А коль помру я первым – взбунтовался муж. Кто же тебя хоронить будет? Сыночки, небось, приедут… – Так они и приедут, жди! Не забыли они ещё твоей пьяной морды. – Свое пью – огрызалась баба Оля. Иван и сам был не дурак выпить, но имел мужское достоинство: вещи из дома не пропивал. как свинья, в грязи никогда не валялся.

Теперь же, когда заболел муж, измучилась баба Оля без него: ни поругаться, ни помириться. То чай, бывало, пьют с мёдом – не всё же брагу, и мирно так беседуют, и сынков вспоминают, и соседей бывших, и молодость и любовь свою. По любви ведь женились. Пусть, порой, как собаки, грызутся, а всё же и мирятся. А теперь баба Оля одна-одинёшенька…Вчера она выпила последнюю бражку и, теперь, ей надо опохмелиться… Но проклятая метель не дает ей сходить в Егорьевское к знакомой бражнице. Денег у бабы,Оли нет, но есть у неё новое пестрое платье,которое ей подарил муж, и подарок этот она готова обменять на « лекарство». Баба Оля, утром, как и все пьяницы, недовольна собой: она чувствует, что несокрушимо гибнет как человек, и каждый раз клянётся, что опохмелится последний раз, и будь ты неладна, змея. в сердцах. говорит она бражке. – Вот тебе вот – показывает баба Оля дулю зловещей жидкости – не отнимешь у меня сыновей! Но после похмелья бабе Оле становится весело. Сегодня, когда опохмелиться нечем, баба Оля, после очередной самокритики, впала в глубокую депрессию. – Господи, – молится она чистосердечно – уйми метель, дай сходить к Ивану в больницу, на почту – может там есть письма от сыновей… Но пуще всего ей хочется выпить. Голова у неё раскалывается, дрожь по всему телу, а до Егорьевского далеко, и спутала метель дороги, как белые нитки в белом тяжелом клубке. В этом доме прошло детство бабы Оли…. Отсюда ушёл на войну её брат и не вернулся. Здесь же похоронила она родителей, взяла в дом примака Ивана, да народила сыновей. А колхозные поля, что вокруг дома, она с мужем обрабатывала, а как косила – залюбуешься…А вот теперь она пьяница…В деревне, как известно,, бывает и веселье: льётся тогда рекой брага, песенное застолье… Так потихоньку – полегоньку, но почувствовала Ольга, что без выпивки жить не может…

От делать нечего, баба Оля стала вытирать пыль с божницы, и удивилась тому, что за божницей стояла недопитая водка в стакане. Я бы допила – подумала обрадованная баба Оля – это ж Ванька от меня спрятал, дурак… Водка была выпита залпом, но её было мало, и баба Оля испугалась, что скоро развеется этот счастливый туман, от которого так хорошо и весело, и она останется одна со своим горем. Эх, сволочь Ванька. бутыль с бражкой разбил – тащись теперь по метели… Она устала, ей хотелось лечь и заснуть спокойным сном, но прежде надо выпить… Одевшись, баба Оля подхватила пёстрое нарядное платье, и. вмиг. отворила дверь. На неё пахнуло колким холодным ветром. Она знала дорогу в Егорьевское, как свои пять пальцев, и пошла туда, где столько раз меняла вещи на бражку.

В В поле метель леденила, сбивала ее с ног. Когда баба Оля дошла до знакомой ракиты, ветер, как будто, стал стихать, и среди спокойной, открывшейся белизны снега, обозначилось серое небо. Бабе Оле показалось странным, что на фоне этих светло-серых красок, появилось какое-то пятно, – оно было серее снега, но светлее туч и издали походило на какую-то неопределённую человеческую фигуру. Баба Оля прислонилась к раките, и с удивлением наблюдала, как к ней приближается пятно. Пятно оказалось женщиной, обёрнутой в белую холстину, и сквозь эту женщину, светились дальние огни Егорьевского… Но. самое главное. что баба Оля, как будто, не боялась – голова её весело кружилась, и она подумала, что в мире, к которому приблизилась астральная оболочка – всё может быть. – Ты кто? – спросила она привидение. – Я твоя белая горячка. Я разве больна? – Да – ответило приведение – иначе мы бы с тобой не встретились… Баба Оля чувствовала, как счастье подступает к её телу, и она засмеялась тому, что из каждого куста появлялась добродушная морда волка и кланялась ей. – Как барыне – подумала баба Оля, и стала кланяться волкам тоже. Позже, когда стихла метель и слабая зимняя заря уходила за горизонт, бабу Олю нашли мертвой егорьевские жители… Из трубы её дома, что не успел еще скрыться в полях, был виден дымок. – То было последнее дыхание орловской деревни Букино.

Darmowy fragment się skończył.

Ograniczenie wiekowe:
16+
Data wydania na Litres:
28 maja 2024
Data napisania:
2024
Objętość:
100 str. 1 ilustracja
Właściciel praw:
Автор
Format pobierania:
Audio
Średnia ocena 4,8 na podstawie 74 ocen
Szkic
Średnia ocena 4,7 na podstawie 487 ocen
Tekst
Średnia ocena 4,3 na podstawie 287 ocen
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 4,9 na podstawie 1923 ocen
Audio
Średnia ocena 4,7 na podstawie 31 ocen
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 4,7 na podstawie 532 ocen
Tekst
Średnia ocena 4,9 na podstawie 332 ocen
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 4,3 na podstawie 40 ocen