Czytaj książkę: «Кольцов. Часть 2»
Посвящается моему близкому другу КАНу
Вместо предисловия
Роман написан в эротическом жанре.
Действие романа происходит в России, в 20-е годы прошлого века. Это было время первых шагов советской республики. Мало кто знает, что это время охарактеризовалось бурным началом так называемой советской сексуальной революции.
1924 г. Москва. Удивительный период в истории нашей страны. НЭП в экономике, которая отложила свой неизгладимый отпечаток на всю общественную жизнь и культуру. НЭП позволила быстро восстановить народное хозяйство, разрушенное Первой мировой и Гражданской войнами. Это было непростое и интересное время. Оно охарактеризовалось своеобразным всплеском свободы, часть из которой захватила свободу нравов. Это было время больших экспериментов с познанием человеческой чувственности и сексуальности. Время вездесущего Эроса, время промискуитета, тройственных и более союзов. Время короткой легализации однополых браков. Это было время любви Лили Брик и Маяковского. Время "валькирии революции" Александры Коллонтай. Её статья под названием "Дорогу крылатому Эросу!" появилась весной 1923 года, и в массовом сознании была воспринята как призыв к свободной любви.
Позднее, спустя годы, руководители страны и лично Иосиф Сталин постарались уничтожить многие документальные, кино и фото свидетельства тех лет, посвященные этой теме. И лишь за рубежом, в частных архивах, сохранились единичные фотодокументы, отразившие тот период. Имеются также и воспоминания современников.
Это было время движения "Долой стыд". Совершенно голые люди на улицах СССР, мужчины и женщины, украшенные только лентами через плечо с лозунгом «Долой стыд!». «Мы, коммунары, не нуждаемся в одежде, прикрывающей красоту тела! Мы дети солнца и воздуха!»
В новом обществе традиционный институт семьи и брака неожиданно стал считаться буржуазным пережитком. На свет появились организации, ведущие пропаганду новаторских культурных ценностей и избавления от пережитков старого строя.
Это было время джаза, фокстрота, чарльстона и время очаровательных флэпперов.
Автор поместила своих героев в эту интересную эпоху и написала чувственный роман о любви, страсти и ревности. О вечном споре полов за право любить и быть любимыми.
О том, как это вышло, судить вам.
Роман изобилует откровенными эротическими сценами, сценами группового секса и содержит ненормативную лексику.
* * *
«Любовь – это жизнь, это главное. От нее разворачиваются и стихи, и дела, и всё прочее. Любовь это сердце всего. Если оно прекратит работу, всё остальное отмирает, делается лишним, ненужным».
Лиля Брик. Пристрастные рассказы.
«Я доверял бы ей безгранично, если бы она безгранично меня ревновала; и был бы безгранично ревнив, если бы она доверяла мне безгранично».
Моисей Сафир
«Ревность всегда смотрит в подзорную трубу, делающую маленькие предметы большими, карликов – гигантами, подозрения – истинами».
Мигель де Сервантес
«Ревность – признак любви».
Александр Дюма (отец)
«Когда, внемля здравому смыслу, мы умаляем, обуздываем, укрощаем нашу ревность, то вместе со всеми этими, угодными разуму действиями, отчего-то умаляется и сама виновница этого чувства – ЛЮБОВЬ».
(Неизвестный автор)
Глава 1
1924 год. Май. Москва
На следующее утро жар у Светланы1 спал, но бледность еще не сходила с ее щек. От этого ее карие глаза казались еще больше и темнее.
– Тебя не тошнит, радость моя? – ласково спрашивал Андрей, теребя рукой ее пушистый затылок.
– Если ты намекаешь на беременность, то нет, – спокойно отвечала она. – Как раз сегодня утром я в этом убедилась.
– А… Так вот почему моя девочка бледна.
Он сел напротив и взял ее ладони в свои руки.
– Признавайся негодница, ты использовала те злосчастные лимоны? На той неделе ими явно пахло в нашей спальне, – он делал нарочито важное лицо, пытаясь дурашливо пожурить Светлану.
– Нет, – соврала она и отвела взгляд.
– А почему ты тогда не беременна уже несколько месяцев?
– Андрей, доктор сказал, что лучше сделать перерыв. Он рекомендовал мне съездить на курорт.
– Поедешь, обязательно поедешь. А что, у него есть веские основания? – Андрей нахмурился.
– Нет, я здорова. Он сказал, что просто не помешает принять курс женских ванн и грязей.
– А, ну это мы и без него сообразим. Вот съездим осенью в Париж, а потом, глядишь, и на воды я тебя вывезу. Я буду делать все, моя радость, чтобы ты у меня рожала почти каждый год, как Пушкинская Наташка своему любимому поэту. Ты же любишь у нас поэзию? Во-оо-от! Не станем нарушать традиции классиков! – Андрей бодрился, шутил и старался приподнять настроение у Светланы.
На ее лице даже появилось некое подобие улыбки. Появилось, но тут же растаяло.
– Осенью мне надо будет ехать в Коктебель за мальчиками, – с грустью сказала она. – Я уже безумно по ним скучаю.
– И я скучаю. Но им будет хорошо там до самых холодов. Так что мы успеем с тобой и в Париж скататься, и на курорт, и в Коктебель. Правда, моя киса?
Он вел себя ровно так, будто меж ними и не было никаких ссор. Он совсем не хотел, чтобы она вновь вернулась к разговору об его нечаянном адюльтере, о котором он и сам старался теперь забыть.
– Андрей, пока мальчики у родителей, я хотела бы немного поработать. Меня давно звали преподавать грамоту рабочим. В Москве есть несколько читален.
– Рабочим? Опять! Ты в своем уме? Мы уже ранее обсуждали это. И ты знаешь мое мнение на сей счет. Ты что, действительно хочешь, чтобы на тебя там пялились здоровые мужики?
– Ну, почему именно мужики? Можно преподавать и детишкам. Меня зовут еще и в интернат для сирот и бывших беспризорников. Стране нужны грамотные преподаватели.
– Какие беспризорники? Да, все они отпетые хулиганы и уличные воришки.
– Андрюша, не говори так. В первую очередь, они дети. Просто война и революция отняли у них родителей. И советская власть должна…
– Довольно, – прервал он жену. – Сейчас ты станешь читать мне лекцию о том, какими пряниками их кормит советская власть. Не трать свои силы и мое терпение на пустые разговоры. Я сочувствую беспризорникам и детям войны. Но мое сочувствие заканчивается ровно там, где речь идет о моей семье. Все, что касается моей семьи, находится лишь в моей компетенции. И ни в чьей более. Ты поняла?
Он подошел к ней ближе и взял ее за подбородок.
– Ты поняла?
– Поняла, – она отвернула лицо.
– Света, отдохни лучше это лето. Ближе к зиме вернутся мальчики. Если тебе так скучно, то езжай к ним прямо сейчас. А перед Парижем вернешься домой.
– Хорошая мысль, – она с горечью усмехнулась и сделала надменное лицо. – Оставить тебя одного? Ты верно давно об этом мечтаешь.
– Света! Давай не будем вновь начинать этот никчемный разговор. Я же уже все объяснил.
В ответ она молчала. Ему показалось, что ровно с этих пор у его жены появилось немного иное выражение лица. Она стала задумчивей. Особенно тогда, когда оставалась одна, она все чаще смотрела в проем окна и о чем-то думала. В эти минуты она словно отсутствовала в комнате.
* * *
Прошла неделя.
– Завтра состоится очередное собрание общества «Долой стыд», – как бы, между прочим, читая газету, сообщил Андрей.
В ответ она напряглась и вновь посмотрела в окно.
– Светик, ау, ты слышишь меня?
– Слышу… Ты поедешь туда?
– Я обещал. Меня ждет Радек и другие активисты. Ты понимаешь, я уже записан в члены этого общества. Если я исчезну, меня могут не так понять. Начать искать, в конце концов. Туда, Света, входят весьма важные люди. Много товарищей из Коминтерна, наши партийцы. С ними лучше не ссориться.
Она встала и открыла шкаф с бельем. Руки машинально перебирали стопки с чистыми полотенцами. Казалось, что она пытается отвлечься какой-то рутиной работой.
– Свет! Отчего ты молчишь?
– У нас много белья грязного скопилось. Надо стирать… – рассеянно отвечала она.
– Я же с тобой не про белье разговариваю. Ты что, не слышишь меня?
– Я все слышу, Андрюша.
Она достала пушистое банное полотенце и простынь и положила их перед Андреем.
– Возьми. Тебе завтра это понадобится. А летние брюки и тенниску я погладила и отнесла в твой кабинет.
– Свет, ну чего ты? – он подошел и обнял ее. – Хочешь, поехали вместе. Там много супружеских пар. Я ведь хотел все разведать и брать тебя с собой.
– Нет, Андрюша, я не поеду.
– Это почему?
– Я не смогу быть весь день на ярком солнце.
– Глупости какие! Вспомни Коктебель. Ты целыми днями была на жаре.
– А сейчас не хочу. То было море.
– Светуля, у нас с тобой будет море. Я каждый день мечтаю лишь об острове и море. Я уже тебе говорил, что присматриваюсь к местной публике. Я хочу набрать с собой хорошую команду единомышленников.
– Наверное, они легко найдутся среди московских кокоток, слоняющихся без дела по подмосковным пляжам. Думаю, ты наберешь среди них целую команду.
– Ты опять за свое? – он нахмурился. – Ты отлично знаешь, что ехать на острова я хочу с тобой и только с тобой. Но, там еще будут другие люди – мужчины и женщины. И поверь, вдали от цивилизации, от навязанной нам морали, ты и сама изменишься. И начнешь проще смотреть на отношения полов. Со временем там не должно быть никаких болезненных привязок. Там люди дышат свободно. Они свободны в проявлениях чувств и своих симпатий. Там будет иное общество.
– Даже так? Значит, любовь, долг, верность – это болезненные привязки?
– Любовь – нет. А долг и верность – от этих понятий за версту несет бабушкиным нафталином. Даже Коллонтай об этом говорит. Почитай ее статьи об эросе.
– Мне не интересны эти статьи.
– Я знал, что ты мещанка. Но, я постепенно буду менять твои взгляды. Мы входим в общество будущего, где патриархальная семья с ее закостенелыми устоями будет непременно разрушена. И на ее смену придут иные союзы. Союзы свободных и творческих людей. Среди богемы таких много. Ты знаешь их имена. Например, Лиля и Осип Брики и Володя Маяковский. Да, разве они одни?
– Я очень уважаю талант Маяковского, но его Лиля, если честно, меня нисколько не интересует. Как не интересуют и их альковные тайны.
– Света! Ну, как ты устарела!
– Хорошо, любимый. Тогда ты не будешь против, если назавтра я приведу в нашу семью еще одного мужчину, как твоя Лиля?
Он подошел к ней близко и посмотрел в глаза.
– Ты хочешь со мной поссориться?
– Почему? Ведь ты же имеешь широкие взгляды на взаимоотношения полов. И у нас же полное равенство.
– Я плохо тебя ебу? – он крепко сжал ее руку.
– Хорошо. Но я не имела возможности сравнивать. Или же свобода нравов касается только мужчин?
– Если ты еще раз скажешь мне нечто подобное, я на самом деле поссорюсь с тобой. Ты – моя. И точка. И заруби себе это на своем длинном носу. На тебя эти законы не распространяются. Я – мужчина, и у меня иная физиология. Ты – женщина. И не морочь мне раньше времени голову. Я пока еще не все детально обдумал, относительно правил существования на наших островах. Хотя, там будет анархия, и полное отсутствие каких-либо правил. Для всех. Кроме тебя. Ты – исключение. Для тебя в моем кодексе будут написаны отдельные правила.
– Я и не сомневалась, что у меня – самый справедливый в мире муж.
– Ты будешь либо со мной, либо ни с кем. Вот – главное правило для тебя. И оно определено тем, что ты еще пока что моя жена. Я так хочу! И я так сказал! О любых изменениях я буду извещать тебя заранее.
– Андрей, там что, реально все ходят голые?
– Да.
– И ты разденешься донага?
– Да. Таковы правила. Это – культура здорового тела, понимаешь? Я уже тебе много рассказывал о натуризме. Слушай, я настаиваю, поехали вместе. А, Свет?
– Нет, Андрей. Я воздержусь.
– Как же ты тогда будешь жить со мной на острове? Ведь там не будет предметов. Не будет одежды и тряпок.
– Андрей, если честно, то мне сложно представить тот мир, о котором ты грезишь. Я не могу пока понять все твои замыслы и принять их. Я не представляю, как женщине можно постоянно быть даже без панталон или трусиков. А как же быть с личной гигиеной? А обувь? Ты знаешь, какая у меня кожа на ногах. Я вечно стираю все пятки новой обувью.
– Вот именно. А там твои ножки будут дышать без всякой обуви. Ты будешь ходить по мягкому песку и траве.
– А в лесу, где иголки, сучья, колючие ветки, шипы и шишки? Андрей, я однажды шла босиком по тропе в Коктебеле. У меня порвался ремешок от босоножек. И что ты думаешь? Я пришла домой с избитыми в кровь ногами – камни, ветки, ракушки, степные колючки. И нестерпимый жар. Мама мне лечила потом ноги всю неделю. Бинтовала с мазью. Я не могла ходить.
– То вашем Коктебеле, – отмахнулся Андрей. – Там степь и жара.
– А на острове будет только манна небесная под ногами? А мальчики? Как там будут ходить малыши?
– Отстань. Все будет хорошо.
– Да, а ты подумал о том, как там будут обстоять дела с детскими врачами?
– Зачем тебе эти аллопаты? Что умного от них ждать, кроме идиотских пилюль? У тебя муж – доктор. А медицина должна быть лишь восстановительная. Если, скажем, человек сломал ногу в лесу, то надо уметь правильно наложить… шину.
– А не гипс?
– Можно и без гипса обойтись. Надо же, какая грамотная у меня жена! Гипс? Будет вам и гипс! Там есть глина.
– А операции? Если, скажем, приступ аппендицита?
– Если человек не жрет никакой гадости, то у него в принципе не может воспалиться аппендикс. Надо, Света, питаться видовой пищей. А видовая пища – это плоды!
– Ну, хорошо! А роды? Кто будет принимать роды?
– Я, конечно. Но вообще женщина должна легко рожать самостоятельно.
– Андрюша, а если у матери ребенок лежит неправильно, и надо кесарить? Она же у тебя скончается от потери крови вместе с ребенком.
– Кесарить!? Какие вы все образованные стали! Давно ли ты думала о том, что ребенка можно выносить за пару месяцев? А? Или это была не ты?
Она сильно покраснела и посмотрела на него с обидой.
– О, господи! – он схватился за голову. – Оставайся ты лучше дома. Я один поеду на острова.
В этот вечер они почти не разговаривали друг с другом. Рано утром он разбудил ее обычным ритуалом. Он повернул ее на бок и задрал тоненькую сорочку. Два теплых ото сна, чуть розоватых полушария предстали перед ним в своей беспомощной наготе. Как он любил это зрелище. Плавный переход от узкой талии к бедрам, упругие ляжки, сомкнутые во сне. Он сильнее согнул ее ноги и привычным движением раздвинул вход. Горячий и голодный член вошел в нее сразу, без каких-либо прелюдий. Она проснулась от резких толчков и выгнулась навстречу ему.
– Киса моя, – шептал он. – Сейчас я наспускаю моей сладкой девочке. Да? Так, Светик? Как тебя надо ебать? Так? Долго? Ты любишь долго?
Он еще сильнее прижал ее к себе, ухватив руками за бедра. Она застонала от приятной боли.
– Стоит мне в тебя войти, как ты уже вся мокрая. Тут же… Светка, дай мне свои губки и сладкие сисечки, – он перевернул ее на спину. – Блять, как я хочу тебя. Все время хочу! Ты моя! Всегда будешь только моей. Ты слышишь? – он ухватил ее за волосы, впившись крепким поцелуем в шею.
– Андрюша, не надо в шею. Я не смогу надеть открытое платье. Пожалуйста! – захныкала она, не переставая качаться бедрами навстречу ему.
– Кошка, какая же ты ебучая… Какая ты у меня наливная, сисястая. Я пьянею от тебя. И я хочу целовать именно в шею. Я обожаю твою шейку.
– Да, – шептала она.
Он вышел из нее и опустился ниже.
– Не ставить засосы на шейке?
– Неа…
– Тогда давай свои толстые ляжки. Я наставлю засосов возле пизды.
– Андрюша…
– Что, любимая? Тебя только так надо ебать. Часами… Чтобы у тебя не было сил, говорить всякую чепуху. Я заебу тебя так, что ты не сможешь сегодня ходить. Будешь лежать до вечера и снова ждать меня. Поняла?
– Да…
– Громче!
– Поняла… Ах…
– Иди, я приласкаю клитерок твой сладкий. Ты сейчас еще им кончишь.
Он присел рядом – пальцы проникли во влажную щель.
– Андрюша, я еще не ходила в туалет.
– Потерпишь… Сильнее кончишь. Я знаю…
Он был прав. Спустя три минуты его нежных, но настойчивых ласк, Светлана вскрикнула, судорожно выгнувшись всем телом. Ее острые ноготки впились в его руку.
– Все… А… Не надо больше. Я обмочусь… Больно! Остановись…
Он часто продлевал яркость этого момента, игнорируя ее мольбы. Острое, словно кинжал наслаждение, близкое по ощущению к боли, пронизывало насквозь все ее естество ровно до тех пор, пока она не начинала хныкать. Срывающимся, жгучим шепотом она молила его о пощаде. Но если бы он внял ее просьбам, она бы первая была разочарована его самцовым отступлением в этой загадочной и понятной только им двоим игре. Эти мгновения можно было смело охарактеризовать, как «сладкую муку», в которую она несла всю свою страсть, все исступление. В эти мгновения муж казался ей сексуальным маньяком, злодеем и тираном. Но от этого она еще больше обожала и хотела его.
А после он вновь вошел в нее, с трудом преодолевая узость ее входа.
– Ты так кончаешь, что я не могу войти.
– Я знаю… Тише, Андрюша…
– Да, больно… Больно. Я так хочу, – рычал он ей в самое ухо. – Тебе и должно быть больно. Сейчас я вновь разъебу тебя.
Он отпустил ее только на несколько минут, сходить в туалет и попить воды. А далее все продолжилось вновь. Сколько это длилось, она не замечала. Она и вправду лежала уже без сил, мокрая от влаги и пота.
– На!!! – зарычал он на последнем вздохе и влил в нее всю свою силу, всю страсть.
Когда она проснулась, его рядом уже не было. На кухонном столе лежала записка: «Светочек, не скучай. Постараюсь вернуться пораньше. Сиди дома и жди меня. Твой муж».
Светлана вновь сделалась задумчивой. Она приняла теплый душ, а после расчесала длинные волосы и пошла завтракать.
«А вдруг он снова будет там с блондинкой? – думала она. – Или с брюнеткой. Нет, это же все неправда. Он же сказал, что все наврал от злости. Назло… Но, зачем? И гадалка… Какое страшное совпадение. Разве подобное бывает?»
Она смотрела в проем летнего окна, а минуты капали на дно чаши времени.
«Может, мне надо еще раз сходить к этой Джулии? Вдруг она сможет все пояснить. И еще там есть у нее какой-то колдун? Нет, медиум. Гипнотизер? Господи, о чем я только думаю. Они все, наверное, шайка шарлатанов. Но, ведь она даже не взяла с меня денег…»
Ей ужасно захотелось, собраться и сбегать на квартиру к Софье. Но саму Софью ей вовсе не хотелось видеть. Надо бы проскользнуть прямо к Джулии. А вдруг она сможет мне сказать нечто важное?
Светлана даже сделала попытку одеться и побежать на Троицкую. К тому старому дому. Но посмотрела на часы. Стрелка близилась к трем часам дня.
«Я не успею сбегать к Джулии. В любой момент может вернуться Андрей. А у меня еще даже не приготовлен обед».
* * *
В этот раз Андрей добирался до Серебряного бора на экипаже попроще и подешевле. Ванька, как видно, совсем недавно оторванный от родной сохи, сосредоточенно правил двумя пегими лошаденками. Он ехал, и время от времени косился на ездока. Смущался и спрашивал, правильно ли он выбрал дорогу. Как ни странно, добрались они до места назначения почти за то же время, что и на лихаче. Андрей расплатился с извозчиком, а тот совсем по-старому поклонился ему и сказал:
– Благодарствую, барин.
«С ума он, что ли сошел? – подумал Андрей. – Или это новая прихоть совбуров и жирующих нэпманов, вновь почувствовать себя господами? Бог с ним».
Воспитывать молодого извозчика Андрею не хотелось. Ему вообще не хотелось ни с кем разговаривать, а тем паче вести проникновенные речи о том, что революция в России свершилась ровно для того, чтобы вот такие молодые крестьяне не раболепствовали и не кланялись перед каждым встречным.
– Спасибо, голубчик, – с вежливой, но холодной улыбкой отвечал ему Андрей и пошел в сторону пляжа.
На этот раз народу здесь было поменьше. Он так же разделся в небольшом ивовом пролеске, а вещи и портфель спрятал за корягой.
Может, он пропустил всеобщее собрание, о котором накануне говорил Радек, а может в рядах членов общества произошли какие-то изменения, но сейчас он увидел совсем иную картину – пляж был полон простыми отдыхающими натуристами. Кто-то играл в шахматы, кто-то читал газету, кто-то просто спал, подставив солнцу бледную и тощую задницу, а кто-то, презрев все нормы морали, накрывшись шляпой, целовался. Причем Андрей отчетливо видел, как у любовника произошла эрекция.
Андрей шел вдоль берега, высматривая глазами Радека, но вместо него увидел вездесущую активистку Зоеньку. Она лежала на животе и грызла большое яблоко. На ее голове, вместо привычной красной косынки, нынче красовалась синяя панама.
– Здравствуйте, Зоенька! – поприветствовал ее Кольцов.
– А, это вы, товарищ Виноградов, – сквозь набитый рот, произнесла Зоя.
– Разрешите, я расположусь рядом с вами?
– Конечно! – глаза Зои сияли от счастья.
Андрей расстелил на песке сложенную пополам простынь, которую ему дала с собой Светлана, и разлегся возле сосредоточенной активистки.
– Я сегодня приехал чуть позже, – начал Андрей. – И, видимо, что-то пропустил.
– Вовсе нет. Сегодня вообще не было орг-части.
– Вот как?
– Да, дело в том, что Карла вызвали на конференцию в Цюрих. И он отбыл. Велел нам самим организовываться. Но все материалы и списки членов остались у него на квартире. Никто из наших не смог туда проникнуть. У него очень суровая сестра. А жена тоже в отъезде.
– И что же получается, что без Радека в строю разброд и шатание?
Зоя рассмеялась:
– Как хорошо вы, Андрей, знаете выражения Владимира Ильича. Я помню, что это выражение Ильич использовал в своей работе «Что делать?», а потом и в речи на II съезде РСДРП. Он говорил: «элементы разброда, шатания и оппортунизма». Так, кажется, – Зоя снова улыбнулась. – Радек определенно прав – вам, товарищ Виноградов, надо вступать в ряды партии.
– Ой, нет. Только не сейчас, – попытался отшутиться Андрей. – У меня двое маленьких детей, жена и много работы.
– А что же вы не привезли с собой жену? – в голосе Зои послышалось легкое разочарование.
– О, она пока еще не сознательный элемент. Не готова к вступлению в наше общество.
– Вы должны проводить с ней разъяснительную работу, товарищ Виноградов. Чтобы из ее сознания уходила косность мышления. Для строительства нового общества нам нужны люди нового типа, свободные от буржуазных предрассудков и псевдо морали. Нам, коммунарам, не понятно чувство стыда. Мы смело шагаем в будущее без фиговых листочков поповской стыдливости. Кто не с нами, тот против нас!
Лицо Зоеньки разрумянилось.
– Зоя, Зоя! Успокойтесь, вы не на агитке. Я сам разберусь с несознательностью собственной супруги.
– Извините… – Зоя насупилась и отвернулась.
Андрей сел и посмотрел на воду в реке.
– Зоенька, – примирительным тоном произнес Андрей. – Вы уже купались? Как водичка?
– Холодная, – буркнула Зоя.
– Надо закаляться, товарищ Климович, – с улыбкой произнес Андрей. – Новому обществу нужны сильные и здоровые члены.
Он выпрямился во весь рост и пошел в воду, чувствуя на спине пристальный взгляд активистки.
Плавал он долго. Вода, вначале показавшаяся ему ледяной, теперь приятно холодила упругие мышцы. Он долго лежал на спине, медленно перебирая ногами, и смотрел в яркую синеву неба. Над рекой носились стрижи.
«Господи, как хорошо-то, – подумал он. – И как же будет нам хорошо со Светкой на острове. Без всех этих большевиков, коммунистов, активистов, жирующих нэпманов, огпушников и прочей мрази. Если с нами и поедет кто-то, то это должны быть умные и порядочные люди. С жуликами и негодяями райскую жизнь не построишь. Но, где же таких взять? – уныло думал он. – Куда ни глянь – всюду злобные свиные рыла… Ладно, поживем-увидим».
Когда он вышел из воды, Климович, перевернувшись на спину и заложив руки за голову, вызывающе раздвинула короткие ножки и загорала теперь белым животом. Андрей старался не рассматривать ее субтильную фигуру. Он лег на живот и сделал вид, что задремал. Одним глазом он посматривал на активистку. Ее маленькие груди в таком положении казались и вовсе плоскими. Впалый живот венчал кустик рыжеватых лобковых волос.
– Сегодня народу меньше, – раздался чуть приглушенный голос Зои из-под синей панамы, которой она закрыла свое лицо. – Катеньки тоже нет, – не без ехидства сообщила Зоя.
– Какой Катеньки? – глупо отозвался Кольцов.
Зоя стянула рукой панаму и пристально посмотрела на Андрея.
– Вы серьезно, товарищ Виноградов?
Андрей непонимающе глядел на активистку.
– Нет, вы серьезно тут же забываете о женщине, как только с ней переспите? – лицо Зои выражало смесь усмешки и злой иронии.
Она поднялась и села. Руки пошарили возле изголовья. Климович достала котомку и выудила из нее пачку папирос. Зажгла спичку и прикурила.
– Удивительные вы люди, мужчины, – она затянулась. – Сегодня любовь, а на завтра уже поминай как звали.
– Зоенька, уж не мораль ли вы решили мне читать? – вдруг развеселился Андрей. – А кто в прошлый раз так горячо вещал с трибуны о том, что буржуазная мораль должна стать пережитком? Кто говорил: «долой семью, с ее косными элементами патриархального уклада»? Да, здравствуют множественные союзы из нескольких членов. Разве это не ваши горячие речи?
– Мои, – осклабилась Зоя, выпустив очередную порцию дыма.
Курила она некрасиво. Совсем не женственно, вытягивая губы и скрючивая короткие пальцы.
– Ну, а раз ваши, то какие же претензии ко мне?
– Простите, но я же не призывала быть настолько легкомысленными. Вы, товарищ Виноградов, далеко пойдете.
– Может быть, – усмехнулся Андрей и, раскинув в сторону руки, изобразил собой полную утомленность разговором и желание подремать на солнце.
«Зря я расположился рядом с ней, – зло думал Кольцов. – Она меня точно уморит своим табачищем. Вот такой активистки как раз на моем острове только и не хватает. Через два дня в петлю от нее полезешь. А в самом деле, как я мог забыть о Екатерине? Не приехала, значит. Видать, будущий муженек не пустил. Отгуляла наша Катенька. Да и бог с ней! Пусть теперь мается со своим старым финдиректором. За плюшки, монпансье и цацки, надо, девочка, платить. В твоем случае ты заплатишь за все не только своей молодостью, но и жизнью».
Андрею вновь стало противно. Пред мысленным взором возник образ незабвенной Ирмы. Её смех, когда она сидела в роскошном авто, рядом с комиссаром. Он так живо вспомнил ее предательство и все собственные унижения, что у него заломило в висках.
«Все вы одинаковые, – с раздражением подумал он. – Недаром ваша прародительница Ева продалась змею-искусителю за яблочко. А может и не за яблочко. А, скажем, за зеркальце, помаду, духи или расческу. Да, именно за гребешок она и продалась. За поганый гребешок, чтобы расчесывать свои длинные волосья».
Ему захотелось встать и уйти с пляжа. Все вокруг посинело от яркого солнца и стало каким-то колючим и чужеродным. Он приподнял голову и огляделся. Парочка любовников с эрекцией давно исчезла. Видно, пошли совокупляться в соседний лесок. А что? Обычные люди. Только не надо мне их на моем острове. И вон того лысого дядю с животом, как у беременной бабы, тоже не надо. И тех двух, с шахматами. И активистку Зоеньку не надо. И Радека хитроумного тоже. Мой бог, что я тут делаю? Оказывается, даже нагота не делает людей ближе. И если ты болван, то таковым останешься и в природе. Если собрать всех этих разномастных умников, активистов-авантюристов с глупыми речами, вместо мозгов, всех этих партийных функционеров и их проституток, нэпманов, восторженных поэтов, аферистов-финансистов, морфинистов и онанистов, оппортунистов, троцкистов и марксистов, – Андрей откровенно глумился. – Собрать всю эту разномастную публику и свезти на мой остров – то все это пошлое отродье превратит мою голубую мечту в дешевый фарс.
Андрей чуть не рассмеялся от отвращения.
«Вот он, срез любого общества. Только еще попов не хватает и огпушников. Хотя, огпушники наверняка тут есть и маскируются под ярых активистов и комсомольцев. А вечером строчат доносы высшему начальству на Лубянке. Светка права. Надо быть осторожнее. Чтобы из огня да не попасть в полымя. Да и кто из них, собственно, согласился бы бросить все блага этой гнилой и порочной цивилизации и укатить на остров? Зачем им это? Их и тут неплохо кормят. Вон как отожрались осетриной из Торгсинов. Давно ли голодали?»
Солнце стало припекать сильнее. Андрей достал полотенце и укрыл им плечи.
«Светка… Только одна Светка не умеет быть фальшивой. Лапушка моя нежная. Самое преданное мне существо. Я с ней ласков – она счастлива. Когда я с ней груб, она плачет. Мало плачет дуреха, она страдает по-настоящему. Так, что горячка, видите ли у нее начинается. Дворянское отродье! Как же я влип с тобою. Мне бы кого попроще, более крепкую и толстокожую. Как я с такой неженкой и на острова? Черт! Черт! И без нее не могу. Как только вспоминаю ее карие глазищи, распахнутые и темнеющие от страсти, когда она кончает подо мной, у меня каждый раз происходит взрыв в мозгу. Касание ее пальцев похоже на касание мотыльков. Светка! А как она раздвигает ноги! Словно бабочка, пришпиленная ботанической иголокой. Послушно, широко. Доверительно… И вместе с тем чудовищно развратно. А там у нее всегда мокро, узко, скользко… Черт!»
Он почувствовал, как член уперся во влажную ткань простыни.
«А что, если теперь лечь на спину и шокировать активистку Зоеньку новым видением? Как вы, Зоенька, отнесетесь к манифестации такого рода? Голосующий член! Причем, не член вашей ячейки или партии, а вполне себе реальный – ЧЛЕН. Торчащий ХУЙ. А что, Зоенька, вы же сами выступали за естество. Так что получите его во всей, так сказать, природной красе».
Ему вновь стало смешно.
«Надо ехать домой и снова отодрать Светку. Чем больше я ее ебу, тем сильнее мне этого хочется. Хочу еще как-нибудь выебать ее и при других бабах. Чтобы они смотрели и завидовали. А потом и их выебу у нее на глазах. Чтобы она плакала от ревности, а потом отдавалась мне так, словно в последний раз. Держалась бы двумя руками за свое сокровище…»
Он чуть не зарычал в голос.
«Кольцов, с такими мыслями ты не скоро сможешь встать. Подумай лучше о гангрене, например…» – веселился он.
Через четверть часа Андрей таки поднялся во весь рост.
– Вы уже уходите? – небрежно спросила его Зоенька.
– Да, товарищ Климович, – строго ответил Андрей. – Вот хочу сегодня отбыть домой пораньше. Давно желаю заняться чтением новой статьи товарища Троцкого.
Зоя приподняла голову и удивленно посмотрела на Андрея.
– Отлично, товарищ Виноградов. Обязательно приходите к нам на летучку, во вторник вечером. Сбор на Патриарших. И к следующей субботе должен уже подъехать Радек. И тогда мы сможем собраться по поводу обсуждения Устава сообщества.
– Да, я постараюсь всенепременно, – отвечал Андрей. – Буду, постараюсь, если работа над статьей Троцкого не займет у меня времени больше, чем я рассчитываю. Знаете ли, Зоенька, я еще тот тугодум. Пока разберусь, что к чему, пока вникну… А у меня уже скопился ряд трудов Ленина. Тоже надо изучить. Засим разрешите откланяться.
