Czytaj książkę: «Фактчекинг. Чеховы. Изнанка мифа», strona 3
Твоей телеграмме эскулапы не дали смысла и упорно отрицают и теплые ванны. Хотя описанные тобою признаки отчасти и исполнились, но я не дерзнул настаивать на предписанном тобою лечении».
«Сегодня девятые, должно быть, сутки, как весь мир и вся вселенная сосредоточились для меня в маленькой кроватке, на дне которой лежит маленький трупик, стонущий ежесекундно, без перерыва. Агония ужасна, медленна и бесчеловечна. Будь я доктор, я давно убил бы Мосю хлороформом или чем-нибудь смертельно и без мук усыпляющим» . 30
ИЗ ДНЕВНИКА АЛ. П. ЧЕХОВА
«27 января.
Мося! Без тебя я перестану жить с Анной. Боже мой, как я страдаю. Хоть бы водки выпить!
28 января.
Анна все пристает, чтобы я выпил водки, чтобы успокоиться. Перед постелькой Моси! Эта баба никогда меня не понимала и не поймет. Если Моси не будет, я буду держать ее у себя из сострадания.
Бедный я несчастный! За что я наказан, за чьи грехи? С Анной без Моси я жить не могу. Без Моси Анна немыслима. Я буду говорить ей, что люблю ее, потому что я добр, но любить не могу. Не могу. Стану обманывать, что люблю.
1 февраля Чеховы получили телеграмму:
«Мося умерла Амин Чехов». 31
Все бросив и проклиная богопротивный Таганрог, Александр с женой, ее детьми и прислугой предстал перед изумленными родителями.
– возмущался Павел Егорович. «Шутка ли собрать такой Кагал и нагло приехать без спросу в нашу семью, нарушать покой и порядок в доме»,
Александр рассчитывал на сочувствие семьи, но родители увидели в случившемся знак свыше. Еще не зная, что Анна вновь ожидает ребенка, Павел Егорович просил Антона:
«Уговори Сашу, чтобы оставил Анну Ивановну, пора уж очнуться от сумасшествия. Он меня никогда не слушал, а ты больше имеешь влияние на него. Вот Бог отнял дитя, которое он любил, следовательно, дела его неудачны. Пора уж одуматься, будет, побаловался, пора и за разум взяться. Разыгрывать комедию и составлять из своей жизни какой-то роман, вовсе не годится».
Что сказал Антон брату остается тайной, но Саша из квартиры семьи съехал.
Однако вся беда состояла в том, что Александр и сам уже одумался и был бы рад закончить этот «какой-то роман», но беременная Анна стала уже судьбой.
Пришлось смириться с этим фактом как родителям, так и самому Александру, сбегавшему теперь от нелюбимой жены при любой возможности.
– захлебываясь от удовольствия, писал он в дневнике. «25 марта 84. Живя в Москве с Анной и ее детьми, я, благодаря случаю оказался свободен на целый день. Уж и отпраздновал же я этот день! С Фатером целовался искренне и хорошо, и Фатер был весел и забыл свою вражду ко мне за незаконное сожительство. Первый день за сто лет я чувствовал себя довольным. И все это происходило только оттого, что моей жены Анны не было дома»,
А жене он посвятил стишок, который и опубликовал в журнале.
Ты была моей невестой…
Молчалива и робка,
Сомкнут ротик был прелестный,
В речи – кротость голубка…
Стала ты моей женою…
Вдруг раскрыла ротик твой:
Непрерывною волною
Потекли и брань и вой…
Обманули твои губки
И жемчужный ряд зубов:
У тебя, моей голубки
Уж не ротик – десять ртов…
В Воскресенск, на дачу к Антону, Александр тоже уехал один, а по возвращении жаловался брату:
«Слава моя в номерах растет и растет. Все жильцы-соседи смотрят на меня очами прокурора: подло оставлять бедную женщину. Можешь судить о том, что у меня за расположение духа. В общем, скверно и сил нет вырваться. Боюсь, как бы не запить: до того уж мерзко и постыло».
И он запил, и запил не на шутку. Пришлось Анне обращаться к Антону: «Посоветуйте, что делать? Саша допился до того, что ему везде кажутся мухи и чертики, и совершенно до беспамятства бредит».
ИЗ СЕМЕЙНОЙ ПЕРЕПИСКИ
Павел Егорович:
«Любезный Сын Антоша!
Жизнь моя разбита поведением Саши и Коли. Сердце мое наполнилось горечью. Я сорвал на Савельеве , у которого лично буду просить извинения. Больше этого не повторится. Я не желаю раздора в Семье, но мира и Спокойствия». 32
«Саша нанял себе квартиру и, вероятно, Николай у него находится. Они забирают по книжке из лавки Семенова мясо, табак и все, что нужно для продовольствия Анне Ивановне, а Федосья Яковлевна питается одним чаем».
«Антоша потрудись написать Коле, чтобы он ехал в Петербург доканчивать свое ученье. Ведь так ему оставаться нельзя, пора взяться за разум ему. Причина всему Саша».
Антон – Александру
«Стыдно Николаю заставлять самолюбивого старика брать взаймы! Поездка к Пушкареву обошлась Николаю рублей 4—5… Эти деньги мог бы он лучше отдать в уплату».
Антон нервничал, а Николай оправдывался:
«Милый Антон, я совсем не ожидал от тебя такого злого письма. Я дал тебе слово выдать 50 р., которые я должен тебе, – и держусь его. Я вовсе не хотел тебя обманывать»
Двадцать шестого августа 1884 года на съемной квартире Анна Сокольникова родила сына Колю, записанного в метрическую книгу по имени крестного отца Николая Чехова Николаем Николаевичем.
В начале 1885 года Ал. П. Чехов получил назначение в петербургскую таможню и срочно выехал в столицу.
Оставшаяся в Москве с младенцем Анна забрасывала мужа письмами:
«Вчера я пришла в такое отчаяние, не получив от тебя письма, что решилась наконец послать телеграмму с оплаченным ответом. Я была уверена, что ты серьезно захворал, но не успела я отослать телеграмму, как пришла твоя. Ради Бога напиши все подробно, телеграмма не может меня удовлетворить.
Положим, я довольна и тем, что ты жив и помнишь нас, но мне необходимо знать, как поступить перед отъездом, какие вещи взять, какие нет, ты обещал писать мне все подробно, у меня спрашивают, а я ничего не знаю.
Еще раз прошу тебя, дорогой мой Сашка, ради Бога, напиши мне всё подробно, да поскорей. Мне тут такая масса неприятностей, а одно только утешение – твои письма, а их то и нет. Меня это ужасно мучает. Ради Христа объясни твое молчание. Неужели и сегодня я не получу письма. До свидания, целую тебя и еще раз прошу скорей написать. Господи, когда же мы увидимся. Твоя жена Аня».
Петербургская служба Ал. Чехова продлилась недолго, и как-то очень скоро он был переведен в таможню Новороссийска.
А тем временем его «незаконная» жена вновь ждала ребенка, Александр Павлович рвал на себе волосы:
– писал он Антону. «Собери ты, братец мой, пепел со всех печей вашей квартиры и посыпь этим пеплом головы всех твоих пациентов в знак печали. Моя Анна Ивановна снова зачала и носит во чреве нового гражданина, коему надлежит в будущем пополнить ряды хитровцев»,
И тот советовал: «Ввиду твоего бедственного состояния и дабы не умножать пролетариата, не роди больше. Этого хотят Мальтус и Павел Чехов». 33
Вынужденный отъезд из столицы, перманентная беременность Анны, – все выводило Александра из себя. Он опять ушел в запой.
Иван, помогавший брату в переезде в Новороссийск, писал Антону:
. «Александр невыносим, нетактичен, пересаливает много и что хуже всего – пьет»
Сам же Саша врал родителям:
«Водки пью мало, вино выпиваю стакана два-три в день».
Но Ивану расписал все откровенно грубо, пахабно, как и жил:
« Перехожу к своей частной жизни. Моя поездка в Крымскую Ланицу… Кучер попался по мне. Мы с ним незаметно осушили две бутылки водки. Анна была не в духе, лошадь пердела, а возница посвистывал. Стало быть, все было хорошо.
В 8 вечера я уже пьян и сплю, а в пять часов утра болтаюсь с корзиной по базару. Пью так здорово, что даже самому совестно. Из жердей я сделал с большими усилиями самую уродливую в мире кровать для Анны и еще более уродливое стуло. Стуло сломалось в тот же день, но кровать крепка, и Анна дрыхнет на ней вовсю носовую завертку. Я распорядился, чтобы в сортире только срали, а мочиться рекомендую на свежем воздухе.
Вместо двух девчонок я нанял прислугу, но такую, что ей-же-ей я когда-нибудь ночью ошибусь и вместо Анны залезу на нее».
Прошло четыре месяца и Александр написал сестре:
«Скоро я стану папенькой в третий раз. Жду на рождество и уже приготовил себе веревочку, чтобы повеситься. Мыло для смазки тоже готово. Я никуда не хожу, ни у кого не бываю, потому что незаконно женат, выслушиваю намеки, остротки и всякую всячину… Но зажить другою жизнью, где бы тебя не пилили день и ночь, где бы не досаждали старческим кашлем и рваными чулками с сквозящими грязными пальцами – ах, как бы я хотел!… А делать нечего. Залез в кузов, назвавшись груздем, так сиди и нишкни!».
Второй сын родился 7 января 1886 года, о чем и оповестил «счастливый» отец брата Антона:
«Сегодня у меня родился сын, второй по счету и третий по беззаконности, и нарек я ему имя Антон в честь твоего бытия в сем мире, и намерен записать тебя же крестным отцом в метрической книге. Не обидься за то, что его произвел на свет я, а фамилию дашь ему ты».
Антон ответил:
« За наречение сына твоего Антонием посылаю тебе презрительную улыбку. Какая смелость! Ты бы еще назвал его Шекспиром! Ведь на этом свете есть только два Антона: я и Рубинштейн. Других я не признаю… Кстати: что если со временем твой Антон Чехов, учинив буйство в трактире, будет пропечатан в газетах? Не пострадает ли от этого мое реноме?».
А молодой отец продолжал без удержу пить: крики и писк детей, тазы, пеленки, ругань с женой и прислугой были невыносимы, вдобавок рвали душу письма Антона:
«У меня теперь отдельный кабинет, а в кабинете камин, около которого часто сидят Маша и ее Эфрос, Нелли и баронесса, девицы Яновы и проч. У нас полон дом консерваторов – музицирующих, козлогласующих и ухаживающих за Марьей» . 34
Александр страдал и всё посылал в Петербург прошения о переводе в Москву, а Антону – бесконечные жалобы и мольбы:
. «Я весь в долгу. Не знаю, как извернусь. Тащат со всех сторон: три прислуги. Орава моя состоит из 8 душ. Просто хоть умирай. В пору повеситься. И вся эта сволочь требует, недовольна и выстраивает гадости. Похлопочи… Вывози! Меня жгут, режут, топчут и пняют?»
А в ответ получал справедливую отповедь:
«Тебя, пишешь, „жгут, режут, топчут и пилют“. Т.е. долги требуют? Милый мой, да ведь нужно же долги платить! И к чему делать долги? Когда у мужа и жены нет денег, они прислуги не держат – это обыденное правило. Отчего ты не пишешь? Что за безобразие? У „Сверчка“ и „Будильника“ сплошные вакансии, а ты сидишь, сложил ручки и нюнишь. Почему ленишься работать?»
Не получив ни сочувствия, ни поддержки, Александр пошел на хитрость.
«Я сообщил он родным. волею Божиею ослеп», —
Анна Ивановна добавила подробностей:
. «Саша ослеп вдруг вчера в 5 часов вечера, он после обеда лег спать, по обыкновению выпив порядочно, потом проснулся в 5 часов, вышел из своей комнаты, поиграл с детьми и велел подать себе воды, выпил воду, сел в постель и говорит мне, что ничего не видит»
Под предлогом болезни Александр с семьей приехал в Москву и остановился в казенной учительской квартире брата Ивана, где жил и отец.
Павел Егорович, для которого внезапный приезд «слепого» сына был как гром среди ясного неба, с горечью писал семье, отдыхающей в подмосковном Бабкине:
. «Положение его незавидное и жалкое, потерял зрение, его водят, как слепого за руку. Вот последствия своей воли и влечение своего разума на худое, увещаний моих он не послушал. Приехал в грязи, в рубищах, в говне. Всё прожито и пропито, и ничего нет. Что еще будет, но хуже этого не может быть»
Однако во внезапную слепоту не поверили ни Николай, ни Антон.
Едва приехав в Москву, «слепой» Александр бросил жену на отца, а сам укатил к Антону на дачу в Бабкино.
издевался над братом Антон в письме редактору Лейкину. «У меня живет Агафопод . Он был слеп, но теперь совлек с себя Велизария и стал видющ», – 35
В таком же духе рисовал картину и Николай Чехов:
«Д ля чего он напускал на себя слепоту, комедьяничал? Александр сознавал, что он лжет, и чем белее он лгал, тем больше страдал и пил. Нужно же было объяснить свою слепоту. Ни один шут не понимал, чего стоило ему его актерство. Все смеялись, и он понимал это и пил».
Пока Александр веселился в Бабкине, Анна с двумя крошечными детьми и без денег оставалась в Москве, и ей было не до веселья.
ИЗ СЕМЕЙНОЙ ПЕРЕПИСКИ
Дорогой Саша.
Исполняю твое желание – пишу. Пока обстоит все благополучно хотя не так как нам желалось бы. Вчера только что вы оба уехали, пришел Павел Егорович, очень удивился, что так вдруг уехали и был по-видимому чем-то недоволен. Послала я за спиртом и на 20 коп. не дали, у Петра не было, пришлось попросить у Павла Егоровича, он дал 35 коп. которые я сегодня же, как только он придет, возвращу ему.
Сегодня утром в 10 часов я оправилась к Давыдову , он дал мне еще 3 рубля и обещал через 2 часа привезти еще. По конке вернулась домой. Немного погодя приехал Всеволод , вручил мне только 25 рублей и даже не раздевался. 36 37
Потом приехал М.В., осмотрев Антошу, он сказал, что у него скверная штука, что теперь в Москве поветрие этой болезни, прописал ему микстуру. Я очень этим теперь встревожена и боюсь за Антошу.
Обед сегодня готовили дома. Вот тебе весь день. Завидую тебе, что ты в деревне, но не засиживайся, съезди в Петербург. потом уж и поезжай в Бабкино и погости там.
До свиданья приезжай не сердитый, а хороший. Милый, ведь я тебя очень люблю, а ты часто бываешь очень несправедлив.
Позволь поцеловать тебя и приезжай.
P.S. Мы из твоей комнаты не переходили. Писала в темноте. Дети заснули».
К письму – записочка Ивану Чехову, тоже отдыхающему в Бабкине:
«Многоуважаемый Иван Павлович, я позволила себе взять у вас щепотку табаку, смерть курить хочется, а купить денег нет. Анна».
В июне Александр съездил-таки в Петербург, но новости были неутешительные. Анна переживала:
«Сейчас получила твое письмо, оно не обрадовало меня, а огорчило.
Дурак вышел не Ефим, как ты пишешь, а ты. Ефим нарочно помянул, что ты семейный, чтобы тебе выдали больше пособия. И он при мне учил тебя как нужно сказать, а именно, что я твоя сестра, вдова с детьми, живу на твои средства.
Второе, что меня огорчило в твоем письме, это что ты не увидишь даже Шуры, а я надеялась, что ты привезешь его ко мне . Ради Бога постарайся хоть повидаться с Шурой, голубчик ведь ты теперь понимаешь как можно любить своих детей. Ты вот и теперь, я уверена, беспокоишься за Колю и Тосю , а каково мне не видать столько времени своего мальчика, которого я также люблю, как и этих детишек. Вчера была с детьми утром в зоологическом, Колька был в восторге. Вместо сига лучше привези Кольке башмаки или мне перчатки черные фильдекосовые». 38 39
От Давыдова еще ничего не получала, думаю сегодня опять идти к нему.
Хлопочи ты также и об месте, ведь не поедешь же ты обратно в Новороссийск.
Любящая тебя Анна».
Уже заканчивалось лето. Иван вернулся к своим учительским обязанностям, семья готовилась к переезду на новую квартиру, и только неприкаянный Александр все пребывал в неизвестности относительно своей службы.
Иван Чехов – Антону Чехову:
«Александр ужасно бедствует, занятий никаких не имеет, бывает у меня каждый день, прочитывает газету и уходит домой. Вчера он ходил занимать денег, чтобы заплатить за квартиру, и едва-едва нашел добрейшую редакцию «Сверчка».
. В самом деле, откровенно говоря, тяжело смотреть на Александра. Живет он в отвратительной обстановке, и что он, кто он, чего он хочет, трудно узнать. Квартиру нанял он где-то на Живодерке, я еще у него бы был»
В Новороссийск Александру возвращаться не пришлось. Хлопоты – не без помощи Антона – увенчались успехом, и с таможенной службой было покончено. Теперь зарабатывать на хлеб Александр Павлович Чехов будет журналистикой и литературой:
, – доложил он Антону в конце декабря 1886 года и добавил – . «Кажется, нужде моей приходит конец. Буду сыт и я Сижу на одной колбасе да селедке. Если это письмо застанет Анну еще в Москве, то изругай ее и погони помелом»
В конце февраля 1887 года Александр, всегда трепетно относящийся к своему здоровью, сообщил Антону: . «Болит левая половина груди. Кашля нет. Сон и аппетит хороши. Пульс правилен и издыхать еще не хочется. Если твои слабые мозги осмыслят мой morbus , то дай совет» 40
Не получив совета по поводу хорошего аппетита и сна, «больной» отправил срочную телеграмму: дескать, помираю, и брат-доктор приехал. Но, как выяснилось, Александр был абсолютно здоров.
, – не скрывал Антон досады в письме к Шехтелю, – «Я проехался напрасно обстоятельства самого поганого и ерундистого свойства нежданно-негаданно погнали меня на север».
А вот Анна Ивановна, действительно, оказалась больна. С брюшным тифом она вскоре попала в больницу. Более того, заразились и другие домочадцы.
Александр в письме сестре попросил приехать мать:
« Бедные дети пищат, просятся „на горшочек“ и разрешаются на постель. Меня нет дома всю ночь. Право, не грешно было бы матери приехать ко мне. Не приедет ли? Уведомь».
Написал он и Ивану:
«Плохи, Ивашенька, мои дела. Вчера свез в больницу прислугу – Аннушку, сегодня отправил Кольку в больницу. Остался с Антошей один. Позволяю себе робкую просьбу: не приедет ли мать ко мне? Похлопочи».
Но в семье были категорически против поездки Евгении Яковлевны. Николай написал сестре:
«Мать просит достать ей билет на проезд в Питер. Я говорил с Антоном, и мы пришли к глубокому убеждению, что матери ехать нельзя. Мать поедет в Питер в семью Александра, в ту семью, где она может заболеть тифом и остаться там навсегда».
Более того, зная привычку Александра вечно привирать, у Чеховых (пожалуй, кроме Евгении Яковлевны) никто не принимал близко к сердцу его жалобы. Так, из веселого Машиного письма к уехавшему в Таганрог Антону видно, что им было не до питерских проблем:
«У нас все обстоит благополучно. Единственная неприятность – это бедный Александр: у него вся семья перехворала. Собиралась ехать мать, но Александр взял к себе какую-то сестру милосердия. Одним словом на него, как на бедного Макара.
Дневник твой все читают с удовольствием, смеху было много. 10 мая мы уезжаем в Бабкино. Не думай о деньгах, душенька.
. Левиташа на Волге. Скучаем, приезжай поскорее»
Анну Ивановну выписали из больницы полубольной:
«писал Александр Антону и ругался,. У нее брюхо не в порядке, лихорадка и очень болят ноги, так что она с трудом передвигается по комнате, – – ежедневно на молоко, мясо, вообще пищевые продукты надо давать 2.50 к. или 3 р. Анна все еще на больничных порциях, связанных тесно с куриным бульоном, а куры в Питере кусаются»
Нелюбимая больная жена, требующая заботы и расходов, запущенный дом, плачущие дети – все раздражало Александра, и он вновь под любым предлогом бежал из дома.
Болезнь Анны вновь обострилась в ноябре. В это время Антон приезжал в Петербург и, поначалу, по настоянию брата, остановился в его квартире. Потрясенный увиденным, он писал родителям:
« Живу у Александра. Анна Ивановна больна (бугорчатка). Грязно, воняет и проч. Душно. Грязь, вонь, плач, лганье; одной недели довольно пожить у него, чтобы очуметь и стать грязным, как кухонная тряпка. Вчера я ночевал и обедал у Лейкина. Вот где я наелся, выспался и отдохнул от грязи!»
В январе 1888 года Александр сообщил Антону, что у жены «, и врачи подумывают об операции. Но неожиданно состояние Анны улучшилось, и было решено отправить ее с детьми на дачу под Тулу, и уже был назначен отъезд на первое апреля. Однако в начале марта больная опять слегла. большой абсцесс между печенью и почкой»
Дальше события развивались стремительно.
– не скрывал досады и неприязни Александр. – «Анна опять заболела влежку. Когда эта херомантиякончится? Что ни день, то огорошивание, и конца не предвидится. Прожил жизнь, не живя», Общий вид ее жалок. Худа, не питается, молока не может проглотить, лежит, сторона печени вздута. Постоянная рвота и голодание окончательно истощили ее. Смотрит совсем мертвецом. Глаза блещут неестественно, точно в них сконцентрировалась вся угасающая жизнь. Я не выдерживаю этого блеска: мне становится жутко, и я отворачиваюсь…»
«Состояние духа ее – невозможное. Я произведен в такие подлецы, испортившие ее жизнь, что повесить меня мало. В общем такой хаос, такая чертовщина, что у меня голова кругом. Суди ты сам птичьими мозгами: меня нет целые сутки дома, прислуга не успевает удовлетворять капризам и бесит больную невольно. Прихожу из редакции – новая беда: подай ей ту подлую женщину, на которой я хочу жениться и которая намерена во имя своих будущих детей отравить Кольку. Всю ночь до утра бьешься и не находишь себе места».
Александр жалел себя, сетовал на судьбу: . Слов сострадания к умирающей жене он не находил – только обвинения: «Живется по обыкновению лохудренно и беспокойно. Все начинает противеть. Приятно сидеть только у осколочных дам, как у бесхитростных дынек»
«Лучшие годы моей юности истерзала своей ревностью полусумасшедшая, душевно-больная Анна Ивановна».
Семь лет назад он сошелся с ней наперекор семье, теперь же, надев маску мученика, скулил в письмах:
И в дальнейшем он будет не единожды повторять этот свой слоган: «Я не заслужил ордена св. Анны, а он повешен мне на шею, и я ношу его в праздник и в будень» . 41
«Найдется ли хоть один другой такой дурак в мире, который, подобно мне, мог бы так испортить себе жизнь, повесив на шею орден Анны (ныне покойной)».
А Анна всё не умирала, и ее муж, демонстрируя высшую степень черствости, цинично писал:
«Анна тянет предсмертно-смертельную канитель».
«С Анной дело затянулось. По толкованиям врачей Анна может умереть через неделю, а может протянуть в таком лежачем положении и годы. Выходит нечто продлинновенное, неопределенное и скверное, озлобляющее и угнетающее с развязкой где-то в будущем столетии. А хуже всего то, что работать не всегда возможно свободно. А на меня возложены загородные театры и кабаки. Чуть опоздаешь ночью, беда: Анна всю ночь не спит и боится без меня умереть».
Да, Анна не спала, но страх умереть в отсутствии мужа при чужих людях уже ушел. Теперь в ее агонизирующем мозгу то и дело возникало лицо Гавриила Александровича, его отчаяние и слезы, обида и отказ вновь принять её; умоляющие взгляды брошенных ею детей, Наденьки и Шурки – что с ними, где они? Пыткой всплывала в памяти счастливая и беззаботная жизнь: веселые поездки семьей в имение, за границу, бонны и гувернантки у детей, журфиксы в московской квартире. Весь этот праздник, который она так легкомысленно и жестоко уничтожила, теперь проносился в ее бредовом сознании; и вдруг все перекрывало злое лицо человека, за которым она пошла от отчаяния, поверив ему, и который теперь стоял рядом и с ненавистью смотрел на нее, ругался, пьяно шатался, чем-то попрекал, а за стеной плакали их крошечные дети, чью трагическую судьбу она уже предвидела. 42
Но Анна не могла даже пошевелиться, а только стонала и металась по подушке.
В субботу, 28 мая 1888 года, Антон получил телеграмму:
«Сегодня в 4 ч. 15 м. дня Анна скончалась. После похорон я немедленно отвезу к тетке в Москву детей, а сам приеду к тебе в Сумы. Тогда переговорим обо всем. А теперь пока – будь здоров! Поклоны. Твой А. Чехов».
В этом – «пока – будь здоров!» – читается нескрываемая радость.
Сообщил Александр новость и брату Ивану:
«Иваша, драма сыграна. Занавес опущен. Одной жизнью стало меньше. Анна скончалась. Жесток был приговор благочестивого положительного человека: „Беззаконно живущие беззаконно и погибнут“. Исполнилось пророчество».
«Благочестивый положительный человек» – это, разумеется, Павел Егорович, которого Александр по своему малодушию не может не куснуть. Только отец тут ни при чем: сбылось не пророчество, – это был логический конец . «разыгранной комедии»
В «Котельнике и его супруге», рассказе о своей жене, написанном за два года до смерти Анны Ивановны, уже прорывается потаенная мысль Александра о единственно возможном варианте прекращения этой мучительной для него связи – смерти супруги. Покушением на ее убийство он и заканчивает рассказ.
В жизни Александр свою жену, конечно, не убивал – в прямом смысле слова. Он просто день за днем унижениями, ложью и оскорблениями, грубой нелюбовью изводил ее душу, разрушал здоровье и добился желаемого – Анны не стало. В народе это называется – свёл в могилу. Не случайно на панихиде подсознание подсунуло ему образ Иуды: . «Так размочалились нервы, что самому Иуде на осине тошно»
Но, как написал Александр сестре, только «Не мелкими – были его сыновья: . Ан нет. мелкие неудобства ушли вместе с А.И. в могилу». «Я сдуру подумал сначала, что я свободен»
За свободой вдовый Александр Павлович умчался на дачу к Антону в Сумы.
ЕЛЕНА
В мае 1888 года семья Чеховых отдыхала в Харьковской губернии, где на окраине Сум снимала флигель в усадьбе дворян Линтварёвых. В письме Суворину Чехов подробно описал это неординарное семейство: мать-старуху, которая « и ее детей: старшую дочь, врача с опухолью в мозгу, отчего она «вторую дочь, тоже врача, старую девумечтающее о своей семье; младшую дочь и двух сыновей. читает Шопенгауера и ездит в церковь на акафист» совершенно слепа»; «тихое, застенчивое, бесконечно доброе, любящее всех и некрасивое создание»,
Вот в эту компанию в начале июня и приехал полупьяный Александр Павлович, и был принят интеллигентными хозяевами с самым искренним сочувствием к его горю. Сам же вдовец поразил их своею необыкновенностью. Что и говорить – эксцентричный Александр умел производить впечатление, его слушали с восторгом.
Спьяну ли, по корыстному ли размышлению (дворяне, все-таки!), но едва прошел девятый день со смерти несчастной Анны, как Александр надумал сделать предложение руки и сердца второй дочери хозяйки усадьбы, Елене Линтварёвой, той самой старой деве,мечтающей о семейной жизни. Он изложил свои чувства на бумаге, и вдруг, неожиданно для всех покинул усадьбу, так и не передав послания «возлюбленной».
О том, что же произошло, известно из посланного ему вдогонку письма Антона:
«Ну, как Вы себя чувствуете? Пахнет ли от Вас водочкой? Я никак не пойму: что рассердило тебя и заставило ехать на вокзал в 2 часа? Помню, что ты злился за то, что я оторвал угол у конверта, в котором находилось письмо к Елене Михайловне. Я считал это письмо юмористическим и не предполагал, что ты можешь писать Елене Михайловне о чем-либо важном. Так как это письмо было написано тобою в пьяном виде, то я не послал его по адресу, а изорвал. Если это тебе не нравится, то напиши ей другое, хотя, полагаю, писать ей решительно не о чем».
Письмо брата застало Александр уже в Петербурге, где он лежал «трупом» на своей кровати после мощнейшего запоя. Едва придя в себя, он ответил:
«Брате. Всем существом своим прошу: не гневайся на меня. Сегодня ровно неделя, как я мучаюсь нравственно и физически. Пьяные подвиги не прошли даром: четыре дня была беспрерывная рвота, истощившая меня до положения мочалки».
Однако заманчивая мысль о возможной женитьбе на дворянке никак не оставляла сознание, и он начал атаковать Сумы письмами. Сначала – сестре Маше:
«Нет душевного покоя. Придешь с работы и ходишь из угла в угол. Жутко и тоска. Эх, кабы Елена Михайловна за меня замуж вышла: другая бы жизнь пошла, стоило бы работать. Для меня было бы великим добром жениться на ней».
Не дождавшись ответа, Александр отправляет ей же следующее, более откровенное послание:
«Надо мамашу. А где ее взятоткрытымь? Мне кажется, что такою женой могла бы быть Елена Михайловна. Напиши мне, могу ли я написать Елене Михайловне, сделать ей предложение без боязни обидеть и оскорбить?»
Написал он и Антону:
[зачеркнуто автором] «Друже Антоне, послушай, если не для себя, то для детей мне необходимо жениться. Мне хочется семьи, музыки, ласки, доброго слова, когда я, наработавшись, устал, сознания, что пока я бегаю по пожару, меня ждет дома покой и теплое отношение ко мне. У меня этого нет. Ты ближе к Елене Михайловне. Подумай и поспрошай, насколько я рискую сесть в лужу, если попрошу её быть моей женой? А если хочешь напрямик – я люблю ее просто трушу».
И Антон без всяких ухищрений расставил точки над i:
«Отвечаю на твое поганое и поругания достойное письмо о твоем браке. Прежде всего, ты лицемер 84 пробы. Ты пишешь: «Мне хочется семьи, музыки, ласки, когда я, наработавшись, устал, сознания, что пока я бегаю по пожару… и проч.».
Во-первых, тебя никто не заставляет бегать по пожарам, можно заняться чем-нибудь более солидным и достойным.
Во-вторых, ты отлично знаешь, что семья, музыка, ласка и доброе слово даются не женитьбой на первой, хотя бы весьма порядочной, встречной, а любовью. Если нет любви, то зачем говорить о ласке? А любви нет и не может быть, так как Елену Михайловну ты знаешь меньше, чем жителей луны.
В-третьих, ты не баба и отлично знаешь, что твоя вторая жена будет матерью только своих детей; для цуцыков она будет мачехой.
В-четвертых, я не решаюсь думать, что ты хочешь жениться на свободной женщине только из потребности иметь няньку и сиделку. Положение, в котором вы теперь оба находитесь, определяется кратко: ты не чувствуешь к ней ничего серьезного, кроме желания жениться во что бы то ни стало и заграбастать ее в няньки к цуцыкам, она тоже тебя не любит. Оба вы чужды друг другу, как колокольный звон кусочку мыла. Стало быть, ты, просящий заглазно руки и объясняющийся в любви, которой нет, нелеп. Вообрази лицо Елены Михайловны, читающей твое письмо! Вообразил?».
Антон предложил брату приехать к Линтварёвым еще раз в рождественские святки или летом: «В 1—2 месяца можно и людей узнать и себя показать. Мог бы и сам полюбить (она очень хорошая) и любовь возбудить».
Но Александр не приехал: « Относительно своего брака я более не думаю. Должен сознаться, что я с своими претензиями на Елену Михайловну был достаточно глуп…».
А 24 октября 1888 года Александр написал брату: «Кланяется тебе Наталья Александровна Гольден».
НАТАЛЬЯ
Поклон от Натальи Гольден, давней знакомой Чеховых, а ныне живущей в Петербурге, не удивил Антона. Как раз недавно о ней ему писал редактор Лейкин:
«Рисунок принесла мне некая Н. Гольден. Меня удивило то, что она придя с этим письмом, даже и раздеться не хотела в прихожей, и говорила со мной в пальто и калошах, хотя я ее пригласил в гостиную».
Антон объяснил: . «Это мой хороший приятель. Бабенка умная, честная и во всех смыслах порядочная. Несколько дика, чем объясняется, что она не сняла пальто»
Наталья прошла все стадии и стала Антону преданным и любящим другом. «Наташеву» и «Антошеву» – так, дурачась, звали они друг друга во время их короткого романа. Смешливая «эмансипе» – она была любимицей всей семьи и воспринималась как будущая невеста Антона.
– вспоминал младший сын Александра Михаил. «Когда я подрос, мне рассказали, что Антон Павлович и моя мать любили друг друга. Почему они не женились, осталось для меня неизвестным»,
Darmowy fragment się skończył.
