Czytaj książkę: «Эффект ореола»
Мы все носим маски, и приходит время, когда мы не можем снять их, не затронув собственной кожи.
Андре Бертье.
Глава 1
Мейзи
Звук принтера жужжал непрерывно в ушах, когда из него выходили множество бумажек с ходатайствами следователю. Только этот звук способствовал удержанию моего сознания в реальности, когда я практически не моргая смотрела на фотографию, выставленную на моем столе в нежной белоснежной рамке. Я старалась не проникать в свои яркие и теплые воспоминания, поскольку они, несмотря на свой благоприятный характер, причиняют моему сердцу боль.
Воспоминания, на самом деле, такая странная штука. Они непредсказуемые и не поддаются логическому объяснению. Когда воспоминания несут положительный характер, мы должны улыбаться, но бывает и так, что грустишь. Кажется, что воспоминания самое сильное человеческое явление, которое не подавить и не взять под свой контроль. Их невозможно избежать, хотя иногда очень хочется.
Я касаюсь подушечками пальцев холодного стекла, которое защищает фотографию от внешних воздействий, и замечаю, как начинает трястись моя рука. Резко отдергиваю ее, будто неожиданно обожглась о кипяток и сжимаю в кулак, убирая под стол. Тяжело вздыхаю и закрываю глаза, чтобы не видеть эти счастливые лица семьи.
Они такими радостными больше не будут никогда.
Закрываю лицо дрожащей ладонью, чувствуя противный укол в носу. Надавливаю пальцами на глаза, заталкивая обратно соленую жидкость, которую я не люблю ощущать на своих щеках. После нее на них остается противное ощущение липкости и жжения.
Открываю глаза и поворачиваюсь на своем крутящемся кресле, чтобы забрать с принтера распечатанные документы.
Смотрю в панорамное окно, замечая, что начинает вечереть. Скоро Нью-Йорк начнет освещать себя искусственным светом, чтобы продолжить активную, но уже ночную, жизнь.
Я снова возвращаюсь к своему столу и начинаю распределять документы по файлам.
Если начинает вечереть, значит мне вскоре пора выходить из офиса. Я бросаю взгляд на настенные часы, часовая стрелка которых уже на шестерке.
Быстро распределяю оставшиеся документы и собираю файлы в кучу, засовывая бумаги в папку и закрывая ее на молнию. Завтра я отвезу их следователю и это пустое дело, наконец, закроют.
В связи с тем, что я являюсь адвокатом по уголовным делам, то в праве вести свое собственное расследование по отношению к своему подопечному, и следователь обязан принять мои доказательства. Они ищут все возможное, только бы посадить подозреваемого. Я же действую наоборот, что их раздражает.
Мой мобильник завибрировал, когда я потянулась к выключателю, чтобы обесточить всю технику. Я убрала черные волосы за спину и прочитала высвеченное на экране имя звонившего.
«Надоедливый прокурор»
Я искривила лицо от презрения и снова нагнулась, чтобы выключить аппаратуру, игнорируя нежелательный звонок. Монитор компьютера выключился, как и все остальное в моем кабинете, кроме светильника, являющийся единственным источником света.
Шум аппаратуры прекратился, как и вибрация моего мобильника, после чего настала глубокая тишина, которой я так боюсь. Тишина способствует нежелательным мыслям, которые нахлынут, не спрашивая разрешения. Этот бурный поток так быстро наберет обороты, что уже невозможно будет остановить.
Я потянулась к выключателю светильника, как мой взгляд снова неосознанно упал на рамку с фотографией.
Моя прошлая жизнь – самое ценное, что у меня когда-либо было. Сейчас этого нет, и я обеднела. Настоящее меня не питает тем былым блаженством, а будущее вовсе кажется пустым промозглым местом. Духовно я иссохла, когда у меня отобрали богатство. Внутри меня отныне холод, безразличие, жестокость, чёрствость.
Все изменилось слишком быстро. Я бы сказала, за несколько секунд, когда я осела на пол и смотрела на ужасающую картину перед собой, понимая, что жизнь изменилась раз и навсегда. Кто бы мог подумать, что эти счастливые лица кто-то сотрет с белого света.
Когда ты излишне счастлив, некогда думать о печалях, бедах, трудностях. Отчего ты просто не готов к ним, когда они нагрянут неожиданно и без стука ворвутся в дом, словно ураганный ветер, сносящий все на пути.
Мой мобильник снова завибрировал, что стало спасением. Я вздрогнула и, наконец, коснулась выключателя. На экране то же самое имя.
Я взяла в руки мобильник и провела пальцем по экрану.
– Ты уже освободилась, малыш?
Я раздражённо выдыхаю и закатываю глаза.
– Заведи себе девятнадцатилетнюю любовницу и называй ее так. Твоя пафосная речь в этих отношениях как раз будет к месту.
Я встаю со стула и иду вместе с папкой в руке к кожаному креслу в углу кабинета, чтобы забрать сумку.
– Ты снова не в духе, – разочарованно вздыхает мой собеседник. – Что мне сделать, чтобы поднять твое настроение? Может мы поужинаем в ресторане, а после поедем ко мне?
– Может тебе лучше поехать к своей жене? – говорю я, прижимая телефон к уху плечом, пытаясь засунуть папку в свою, на первый взгляд, вместительную сумку.
– Я тебе надоел? – хрипло усмехается он.
Когда попытки засунуть папку в сумку оказались тщетными, я раздражённо выдохнула, убирая этим резким потоком воздуха опавшие на лицо пряди, и бросила папку на кресло рядом с предавшей меня сумкой.
– Да, ты догадливый, и я рада этому. Работа прокурора не прошла даром. Давай закончим то, что и не начинали. Мы переспали всего один раз и мне не понравилось.
Честность – это мой приоритет. Я пуляю острые слова в людей, как кинжалы, и ни за одно не испытываю гложущее чувство вины.
Рональд, так его зовут, громко посмеялся над моими словами. Я просто сбросила вызов, не находя в этом разговоре ничего отвлекающего меня от важного дела. Схватила сумку вместе с папкой и помчалась к выходу из кабинета.
Открыв резко дверь, я не ожидала увидеть там кого-то. Из-за столкновения я не смогла удержать папку, которая полетела на пол.
– Да что за черт сегодня? Все валится из рук, – пробормотала я, наклоняясь, чтобы поднять папку.
– Прости, я не хотел, – оправдывалось мое препятствие к выходу.
Я смахнула волосы назад и посмотрела на Вилсона.
– Ты что здесь делаешь? – спрашиваю я, стряхивая небольшую пыль с папки.
– Обычно ты сидишь здесь допоздна.
Да, это действительно так. Здесь я избегаю той холодной и мрачной пустоты, чем стала вся моя жизнь. Но сегодня особенный день. День, когда я возвращаюсь в прошлое раз в год.
– Что ты здесь делаешь? – повторяю я свой вопрос.
– Приехал передать тебе дело еще одного подозреваемого. Сын богатенького дяденьки орал на всю допросную, что будет отвечать только на твои вопросы. Да и папенька его готов вывалить кучу денег за освобождение сына. Возьмешься?
Вилсон протягивает мне папку с делом. Я принимаю подношение и открываю первую страницу, чтобы понять, за что его взяли. Мне достаточно было прочитать всего одну строку, где описывается причина задержания, после чего равнодушно закрываю дело и возвращаю Вилсону.
Он вскидывает брови вверх и неуверенно принимает у меня папку.
– Нет. Пусть отвечает за свои деяния, – строгим голосом пояснила я свои действия.
– Ты могла бы хотя бы встретиться с ним, чтобы делать такие выводы.
– Мне хватит того, что я прочитала. Я не собираюсь защищать того, кто в наркотическом опьянении избил своего друга, видимо, такого же наркомана.
– Ну, не знаю, такие деньги предлагают, – пробурчал Вилсон, опустив глаза. – Ты можешь вытащить даже виновного.
Я ухмыльнулась.
– За столько лет знакомства ты так и не понял, что закон для меня все? Это истина и справедливость, и никакие деньги не заставят меня поменять своего решения. Я лишь раз изменила своим принципам и то, ради тебя.
Я тыкнула в его грудь пальцем, после чего Вилсон поднял на меня виноватые глаза и вздохнул.
Он – мой хороший друг и сержант полиции, идущий уже второй год на повышение. Он часто заглядывает ко мне, поскольку большинство подозреваемых в качестве защитника хотят видеть меня. Я либо отказываю, либо соглашаюсь. Середины, где я раздумываю, попросту нет.
Я до жути рациональный человек, когда Вилсон немного мнительный. Не понимаю, как наша дружба до сих пор сохраняется вот уже два года спустя, как я начала работать адвокатом после долгого обучения.
Он проводил мне экскурсию в отделе, когда я впервые пришла туда, чтобы встретиться с клиентом. После чего мы обменялись номерами на всякий случай. Когда Вилсон понял, насколько блестяще я справляюсь со своей работой, он стал для меня вроде бы проводником к подозреваемым. Первый год он рекомендовал меня всем. Сейчас же приходит, потому что хотят видеть меня сами.
Действительно лучшими друзьями мы стали, когда Вилсон обратился ко мне совершенно отчаянный и практически стоял передо мной на коленях. Помощь теперь требовалась ему. Но эта помощь предполагала нарушение своих собственных принципов, что для меня удар под дых. Для меня это недопустимо. До сих пор порой размышляю, когда Вилсон сумел стать для меня важным человеком, если я пошла на поводу его мольбы.
– Ладно, я спешу, – решила я как можно скорее замять свои слова.
Еще моя особенность по отношению к Вилсону – я стараюсь не обидеть его своими словами, хотя это плохо получается, ведь я неудержима, а если сделала это, то жалею.
– Что-то случилось? – поинтересовался он с тревожным видом.
Я взъерошила волосы на макушке и смахнула их за спину. Тяжело вздохнув, я прикусила нижнюю губу, не находя сил и желания выдвигать свои откровения в тяжелый для меня день.
Вилсон, кажется, все понял по выражению моего лица. Оно потерянное, уставшее и сердитое.
– Точно. Сегодня же…
– Десятое июля, – перебила я его, показывая, что не желаю углубляться в эту тему.
– Может мне тебя подвести?
– Нет, не нужно. Я сама справлюсь, – резко отбросила я его помощь и захлопнула дверь в кабинет, закрывая ее на ключ.
В холле, где должна сидеть моя ассистентка, пусто и холодно. Я не стала заводить ее, поскольку поняла, что мне одной довольно комфортно работать при звуке мониторов и принтера.
Мы с Вилсоном вошли в лифт. Я нажала на кнопку первого этажа и спустя несколько секунд мы уже шли по огромному белоснежному холлу делового здания, который населен людьми. Они, как муравьи, спешат по своим делам, не видя ничего и никого вокруг.
Мы покинули здание Сиграм-билдинг, в котором находится мой офис, и попрощались.
Я села в свой белый «Мерседес», завела двигатель и помчалась к сестре, которая наверняка уже давно ждет меня на кладбище. Я держала путь на север Манхэттена, который займет у меня пол часа времени.
Сердце в груди билось размеренно и тихо, но вот душа полна переживаний и страданий, что мешает мне свободно дышать. Я крепко сжимаю руль, чтобы как-то игнорировать тряску рук и судорожно выдыхаю. Останавливаюсь перед машиной, когда образуется пробка и смотрю в сторону.
Сквозь последние сегодняшние солнечные лучи, которые медленно уходят за горизонт, виднеется река Гудзон, вдоль которой проезжает поток машин.
Я решаюсь включить поворотник и съехать в сторону, на место стоянки дороги. Выхожу из машины и приближаюсь к перилам, которые огораживают дорогу от реки.
Вдыхаю в себя воздух и медленно выпускаю, смотря на завораживающий закат. Очень хотелось надеяться, что хотя бы этот впечатляющий природный вид успокоит мои оголенные нервы. Стараюсь дышать глубоко и не уходить в пучину мрачных мыслей.
Черта с два у меня получается контролировать себя!
В этот день у меня душа наизнанку выворачивается, поскольку является самым ужасным днем, который мне довелось пережить. Каждый год он повторяется и, вроде как, уже можно спокойно реагировать на события четырёхлетней давности. Но каждый раз, просыпаясь десятого июля, я будто заново окунаюсь в те душераздирающие моменты и ничего не могу с собой поделать. Это уже какая-та заложенная во мне программа.
Я дрожащей рукой достаю из кармана своей кожанки пачку элитных не крепких сигарет и прижимаю одну между губами. Пытаюсь справиться с зажигалкой и зажечь сигарету, но когда дрожат руки они словно становятся бесполезными.
– Черт! – бормочу я, тряся в руке зажигалку, с которой не могу справиться.
Я сосредоточилась и, наконец, зажгла эту несчастную сигарету, вдыхая в себя дым. Я не считаюсь постоянным курильщиком, но иногда это вынужденная мера, когда я невольно погружаюсь в тяготеющие меня воспоминания. Это стало что-то вроде психического сдвига, – когда я тянусь за сигаретой, потому что меня настигает нервный срыв.
События четырехлетней давности.
Я выхожу из машины, сияющая от радости, что наконец дома. Мне приходится получать образование в соседнем штате Нью-Джерси, отчего в родном доме бываю крайне редко. Достаю из багажника свой дорожный чемодан и направляюсь к крыльцу.
– Мама, папа, я дома! – громко объявляю я, когда захожу в прихожую, оставляя свой чемодан.
Видимо, они в спальне и не слышат, если не отзываются и не встречают меня как это всегда бывает. Я чувствую аромат мясной запеканки, которую мама всегда готовит к моему приезду, и с наслаждением вдыхаю в себя этот божественный запах.
Захожу с широкой улыбкой в гостиную и резко замираю на месте, будто сталкиваюсь с невидимым препятствием. Прижимаюсь к стене совершенно не дыша, с шоком и дичайшим испугом смотря на своих родителей.
Они лежат на полу без признаков жизни. Я прижимаю свою дрожащую руку к губам, ощущая, как на глаза наворачиваются слезы. Мои ноги словно онемели, и я медленно сползла по стене вниз, когда увидела небольшие отверстия от пули на их лбах. Под головами моих родителей застыла багряная лужа крови, а сами они бледные и наверняка уже холодные.
Меня словно током шибанули, и я начала с опаской озираться по сторонам. Встала на ноги, прижимаясь к стене, как к опоре, и подбежала в кухонную зону. Раздвинула ящик и вытащила из него нож. Медленно и тихо начала передвигаться по дому, стараясь быть внимательной и игнорировать тела своих родителей хотя бы некоторое время.
Убийца, возможно, еще в доме, поэтому лучше всего будет осмотреть все комнаты и убедиться, что мне ничего не угрожает. Пока заглядывала в каждый угол, крепко держа нож перед собой, убедилась, что в доме полный порядок, а значит это не ограбление. Даже все драгоценности мамы на месте.
Убедившись, что в доме больше никого нет, вернулась к родителям в гостиную. Мое дыхание прервалось, когда я стояла над ними и просто смотрела, не в состоянии принять какие-либо меры. Я дрожала всем телом, будто нахожусь среди лютого мороза. Сердце обливалось кровью, а душа только и требовала, чтобы я впала в истерику и ревела до потери сознания, чтобы перестать ощущать эту мучительную боль. Но я не могла позволить себе этой слабости.
Я вытащила из кармана брюк свой мобильник и нашла в контактах свою сестру. Приложила мобильник к уху, пытаясь унять дрожь, когда отвернулась от родителей и не стала усугублять свое шаткое состояние, пока разговариваю по телефону. Сейчас мне нужна собранность.
– Алло?
– Дженни, а ты где? – напряженно спросила.
– Я у подруги сегодня останусь на ночь. Родители в курсе. Ты уже приехала? – радостно спросила она.
– Да, приехала, – улыбнулась я, чтобы мой голос звучал более-менее счастливым, хотя по щекам у меня сейчас текли непрерывные слезы.
– Я буду утром! Очень соскучилась!
– Я тоже. Тогда до завтра.
Я завершила звонок и судорожно выдохнула, шмыгнув носом. Пусть эту ночь она проведет спокойно, ни о чем не подозревая. Расскажу ей все глядя в глаза. Дженни слишком ранимая и после таких сотрясающих жизнь новостей ей понадобится моя физическая поддержка.
Я снова повернулась к родителям. Медленно села на корточки и дрожащей рукой потянулась к лицу мамы. Они с Дженни очень похожи, когда я пошла вся в отца. Даже ту же сферу деятельности выбрала, что и он.
Я резко отдернула руку, когда под пальцами ощутила колючий холод. Не удержавшись на ногах села на пол, прижавшись спиной к дивану, и закрыла рот руками, чтобы заглушить свой крик. Горячие слезы щипали глаза, когда они смыли всю косметику и размазали по щекам.
Это невыносимо! Откуда взять силы, чтобы пережить это потрясение и сделать так, чтобы Дженни смогла без истерики воспринять ужасную новость о гибели наших родителей. Я рыдала, прижимая колени к груди, чтобы выплеснуть хотя бы какое-то минимальное количество горя из своей разваливающейся души. Внутри меня с каждой секундой остаются руины, неподлежащие восстановлению.
Жизнь поменяла направление. Резко и неожиданно. Всего за пару секунд. Столько времени понадобилось, чтобы понять, что отныне жизнь станет тяжелой непосильной ношей.
Эти резкие изменения принесли много боли и мучений, скитаний внутри собственного сознания, где хочется найти спасение. Но я его не нахожу. Всю меня застилает отчаяние, которое блокирует стремление выйти из этого кошмарного обстоятельства без потрясения.
Я рыдала около пол часа, после чего нашла в себе силы сосредоточиться и позвонить в службу поддержки, чтобы они отправили полицию. Спустя десять минут они примчались, ослепляя мой квартал своими мигалками.
В доме всю ночь проводились следственно-розыскные мероприятия. Перед глазами мелькали желтые ленты, синие костюмы, белые халаты криминалистов, которые осматривали каждый сантиметр тела моих родителей.
Во время допроса я безэмоционально отвечала на вопросы следователя, который смотрел на меня с сожалением, не в силах ничего сделать, чтобы мне стало лучше. Я отвечала, как на автомате, короткими фразами, крутя на столе наполовину пустой стакан с водой.
Благодарю Бога лишь в одном в данном случае, – что убитых родителей обнаружила я, а не Дженни. Ей бы пришлось тяжелее справляться при таком обстоятельстве и действовать оперативно. Она бы просто легла рядом с мамой и плакала. В лучшем случае позвонила мне и ждала.
В восемь утра Дженни написала мне, что едет и будет через двадцать пять минут. Я вышла на улицу и села на крыльцо, чтобы дождаться ее там и попытаться объяснить сложившуюся ситуацию.
У меня не получалось подготовить себя морально и разобрать весь хаос мыслей в голове, чтобы дать Дженни адекватное объяснение. Я была выжита и чувствовала себя роботом, который запрограммирован отныне только на то, чтобы сестра находилась под защитой и присмотром.
Мимо проходил молодой офицер, и я его окликнула:
– Прошу прощения, у Вас не найдется сигареты?
Он молча достал из своего кармана пачку сигарет и протянул мне. Я достала одну, затем приняла у него зажигалку. Я пробовала курить в подростком возрасте, когда ты формирующаяся личность и неизведанное тебе интересно. Мне не понравилось, и я оставила это вредное занятие. Сейчас же во мне что-то надломилось. Мне хотелось, чтобы отчаяние внутри меня задыхалось в дыму.
Я увидела машину такси, которая припарковалась на обочине возле нашего дома. Выбросила в сторону окурок и встала на ноги, встречая свою сестру. Сердце в груди отбивало свои удары молотком. Дженни растерянно осматривала обстановку на нашем дворе, где все еще стояли полицейские машины и еще одна, которая должна забрать трупы наших родителей и отвезти в морг.
– Что здесь происходит? – с непониманием спросила Дженни, когда приблизилась ко мне. – Где мама с папой?
Я спустилась по ступенькам, чтобы находиться с сестрой на одном уровне. Прочистила горло и начала говорить так, как требует сердце:
– Иногда случаются необъяснимые вещи, Дженни. Понимаешь? У нашей семьи вроде не было врагов, хотя родители могли и что-то скрывать от нас…
– Где мама с папой? – снова повторила Дженни свой вопрос, но уже дрожащим голосом. На ее лице застыло тревожное ожидание.
Я облизала иссохшие потрескавшиеся губы и выдохнула:
– Их больше нет, Дженни.
В это время из дома начали выносить носилки с черными пакетами, в которых находились наши родители. Дженни смотрела на это с нескрываемым ужасом и шоком. В ее зеленых глазах, на которых уже застыли слезы, отражается неверие в происходящие. Я взяла ее за плечи, как Дженни пошатнулась.
– Нет…Этого не может быть… – заговорила она, смотря в след уходящим санитарам, которые начали загружать тела.
Дженни пыталась вырваться, но я ее удержала и прижала к себе.
– Нет! Отпусти! Мама! Папа! – орала она не своим голосом, пытаясь упрямо вырваться из моей хватки.
Я держала ее всеми остатками сил. Когда Дженни начала рыдать и расслабилась в моих руках, мы не удержались на ногах и рухнули на садовую дорожку. Я продолжала обнимать ее, показывая свою поддержку. Ее истерические рыдания выводили меня из равновесия и разрывали душу на части. Они вызвали у меня новую порцию слез, которых я не смогла сдержать.
Мы остались без родителей. И этот несокрушимый факт разрушает наши жизни каждую прожитую минуту, начиная с сегодняшнего дня.
Наши дни.
Я бросаю окурок за ограждение и возвращаюсь к своей машине. Сажусь за руль и, пользуясь свободной полосой, с визгом колес газую вперед.
Сегодня день, когда моя жизнь перевернулась и начала все заново, но только с отрицательной ноты. Моя жизнь превратилась в вечную борьбу. Я осталась без поддержки своих замечательных родителей и канула во тьму, выживая в этом жестоком мире самостоятельно, без них. Этот мир со дня их гибели много раз пытался меня раздавить, будто бы почувствовал, что я стала легкой добычей, которая пропитана отчаянием, что вытягивает все силы.
Но я выстояла все удары судьбы, которые были безжалостны. Именно поэтому мне пришлось стать беспощадной и жестокой, чтобы отбиваться и выжить, сохранить свое место «под солнцем», к которому я так стремилась со дня окончания школы.
Стать уголовным адвокатом – это пол дела. Стать блестящим уголовным адвокатом с горой практики за спиной – это успех. С родителями было проще. Отец продвигал меня благодаря своим связям, чем можно было сэкономить большие деньги. Но когда его убили, все коллеги его словно забыли. Я успела окончить престижную юридическую школу без финансовых ударов к двадцати четырем годам и получила лицензию. Но когда я намеревалась получить степень магистра, с меня требовали баснословную сумму за один год освоения программы.
У отца остались сбережения, но я их не смела трогать, поскольку эти деньги нужны для обучения Дженни. На двоих той суммы не хватило бы. Я решилась одновременно работать помощником адвоката, что пережила тяжело, поскольку адвокат был старым и строгим, и учиться на магистра. Благодаря хорошей заработной плате мне удалось накопить на обучение, несмотря на то, что жутко экономила на себе.
Как только мой отец погиб, мне закрыли все простые пути к преодолению мечты. Когда я обращалась за помощью к близким коллегам папы, они начинали увиливать и пожимать плечами. Все вдруг открыли свои настоящие лица, сняв маски. Теперь я для них была пылью под ногами, которая ничего не добьется своими силами.
Но я добилась. И теперь смотрю на этих лицемерных ублюдков с высока, имею самую большую клиентскую базу. Они работают в команде, когда я – одиночка. Со мной пытались подружиться, но я каждого выставляла за дверь так же, как они меня – молча показывая на дверь с улыбкой.
Вкус справедливости все-таки сладок.
Меня охватывает дрожь, стоит вспомнить свое тяжелое прошлое. Я отбрасываю воспоминания и включаю классику, чтобы утихомирить взбунтовавшиеся чувства внутри себя и в спокойном состоянии предстать перед сестрой.
