Czytaj książkę: «Мозг жертвы. Как нами манипулируют мошенники и лжецы»

Christine de Védrines, Daniel Zagury (préface)

Nous n'étions pas armés

* * *

© Plon 2023 Published by arrangement with SAS Lester Literary Agency & Associates

© Линник Злата, перевод на русский язык, 2025

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2025

Примечание французского издателя

Эта история приобрела широкую огласку как «Дело затворников из Монфланкена». Кристина де Ведрин была одной из одиннадцати человек, прошедших через все испытания. Настоящий рассказ – это ее личное свидетельство и субъективный взгляд на события.

Подобно рассказу Кристины, предисловие Даниэля Загури представляет собой собственные размышления эксперта, получившего от следственного судьи поручение проанализировать то, что случилось с семьей де Ведрин.

Тринадцатого ноября 2012 года уголовный суд Бордо приговорил Тьерри Тилли и Жака Гонсалеса соответственно к восьми и четырем годам тюремного заключения. Тьерри Тилли – за похищение, незаконное лишение свободы и удержание в заложниках с целью содействия совершению преступления или правонарушения с последующим освобождением пострадавшего в течение семи дней; насильственные действия в отношении уязвимого лица без инвалидности; мошенническое злоупотребление невежеством или слабостью человека, находящегося в психологическом или физическом подчинении в результате давления или принуждения, а также применения техник, изменяющих мировосприятие. Жак Гонсалес – за соучастие в мошенническом злоупотреблении невежеством или слабостью лица, находящегося в состоянии психологического или физического подчинения, возникшего в результате давления или применения техник, способных повлиять на решения, а также по обвинению в сокрытии имущества, полученного в результате преступления. Они подали апелляцию, и 22 апреля 2013 года дело было возвращено на рассмотрение в апелляционный суд Бордо. Ходатайство Жака Гонсалеса было отклонено 10 апреля 2013 года. Суд вынес свое решение 4 июня 2013 года.

Истцами на этих судебных процессах выступили: Филипп де Ведрин, Брижит Мартен, Гислен Маршан, Франсуа Маршан, Гийеметта Маршан-Дельфино, Шарль-Анри де Ведрин, Кристина де Ведрин, Гийом де Ведрин, Амори де Ведрин и Диана де Ведрин.

Тьерри Тилли считался невиновным до тех пор, пока его вина не была установлена окончательным судебным решением.

Предисловие Даниэля Загури

По просьбе следственного судьи я побеседовал с десятью членами семьи де Ведрин, включая Кристину, – на тот период предполагаемыми жертвами Тьерри Тилли. Разумеется, как эксперту мне запрещено выносить какие-либо оценочные суждения, раскрывать подробности личной жизни участников процесса, а также критиковать решения суда. Я уполномочен упоминать только то, что было публично сказано на заседаниях, говорить исключительно о содеянном. К слову, Кристин де Ведрин цитирует в своем повествовании выдержку из моего отчета, представленного в материалах следствия¹.

В основном прибывшие издалека, иногда из-за границы, члены этой семьи так или иначе выражали не только потребность быть понятыми, но и стремление осознать, что же произошло за десять лет жуткого сошествия в преисподнюю. Будучи прежде всего гражданином, а не психиатром, я, как и все, смотрю телевизор, слушаю радио и читаю газеты. Поэтому у меня, безусловно, имелись предубеждения: воображение рисовало облапошенных мошенником представителей вырождающегося аристократического рода, живущих застывшими мифами о былой славе. Мне они казались наивными, не слишком умными. К своему удивлению, я повстречал два поколения мужчин и женщин, довольно сплоченных, несмотря на конфликты и психологические травмы, свойственные любой семье. Я наблюдал разнообразие личностных организаций среди тех, кто приходится друг другу родными или двоюродными братьями и сестрами, родителями и детьми. В то же время именно это единение вокруг фамильной легенды поднимает вопрос о семейном переносе. Но, прежде чем дать определение этому понятию, остановимся на переносе в широком смысле – на явлении, которое сам Фрейд, изобретатель психоанализа, считал весьма загадочным.

Как показывает опыт, во взаимодействии гуру со своими последователями, псевдотерапевта с пациентами или мошенника с жертвами обмана возникает злоупотребление переносом, отклонение от трансферентных отношений, когда одна психика особым образом влияет на другую. Следует подчеркнуть, что Кристина де Ведрин и многие другие пострадали не от чего-то сверхъестественного или магического. Никаких фокусов или ворожбы. Семья де Ведрин не подвергалась гипнозу все эти десять лет. Обычные формулировки здесь странным образом представляются выхолощенными. Речь идет не просто о людях, оказавшихся в чьей-либо власти и ставших объектами ментальных манипуляций, но о жертвах психического порабощения, тоталитарного подчинения, закабаления через отношения, что привело их к утрате личностной автономии.

Что следует понимать под злоупотреблением переносом? Зигмунд Фрейд называл перенос сначала препятствием на пути к излечению, а затем главным рычагом для него. Вот какое определение дал этому понятию Франсис Паше² в 1975 году: «Это возрождение желаний, привязанностей и чувств, испытанных по отношению к родителям в раннем детстве и обращенных к новому человеку». Это нормальное явление, которое, однако, усугубляется при психоаналитической терапии. Оно существует в повседневной жизни, например, в отношениях врач – больной или учитель – ученик. Перенос заставляет человека заново пройти начальный период своего существования, когда выживание зависело от любви матери и отца. Следовательно, перенос отмечен печатью бессознательного, инфантильного и иррационального.

Власть, приобретенную Тьерри Тилли над этими людьми, можно рассматривать как злоупотребление переносом: в семью вторгается некий индивидуум, мгновенно заполняя собой все пространство. Он одновременно посвященный и кооптированный. Согласно формулировке Лакана³, это человек «безоговорочно всеведущий», и в соответствии со всемогуществом, которое ему приписывают, он любыми путями поддерживает данную иллюзию, в том числе устраивает испытания и подавляет недовольство. Важно понимать, что такое всесильное создание становится воплощением еще более мощных сил-покровителей (бога, судьбы, рока). Он не просто человек, но спаситель, провидец. Очень важные персоны или даже международные организации знают все о вашей частной жизни и заботятся о вас, а значит, чтобы продолжить существовать, крайне необходимо быть покорным.

Человек находится в состоянии детской регрессии, подчинения. Так сходят на нет рациональность, логика, интеллект, способность к критическому восприятию и элементарная самостоятельность мышления.

Интеллект никуда не делся, но он заторможен, пребывает в спящем режиме. Это, в частности, объясняет тот факт, что при снятии контроля субъект очень быстро восстанавливает прежние ориентиры и способность критически мыслить. Он всегда знал, что пал жертвой иллюзий и миражей, но это знание было недоступно его сознанию, в тот момент подавленному.

В этом случае преобладающим впечатлением будет завершение длительного периода «за скобками», когда отдельный субъект исчезал. То же самое происходит в отношении идеалов и ценностей. Интенсивность детской регрессии такова, что жена может отречься от мужа, родители подать на детей в суд, отец считать, что не является биологическим родителем собственного ребенка, а дочь обвинять мать в сексуализированном насилии… Какими бы невероятными ни были измышления, все сказанное гуру – провидцем, спасителем – правда. Более того, каждое событие будет подкреплять это предположение, превращая его в убеждение. Заняв главенствующую позицию, тот, кто злоупотребляет семейным переносом, лишает каждого члена семьи его роли и места, подрывая родственные узы. Тогда все становится возможным, поскольку без структурирующих запретов абьюзер волен предаваться комбинаторной игре со всевозможными фантазматическими отношениями. Отныне ничто не вызывает удивления.

Какими бы невероятными ни были измышления, все сказанное гуру – провидцем, спасителем – правда. Более того, каждое событие будет подкреплять это предположение, превращая его в убеждение.

Кристина де Ведрин, как и остальные члены семьи, отметила умение Тьерри Тилли слушать собеседников, давая почувствовать, что он стоит на страже их интересов. В некотором роде он вел себя как «психотерапевт со знаком минус». Кого-то может шокировать сравнение переноса в психоаналитической терапии с контролирующим отношением гуру или мошенника. Говоря о злоупотреблении переносом, мы указываем на одни и те же пружины, но, без всякого сомнения, на диаметрально противоположные цели. Психоаналитическая терапия направлена на то, чтобы вернуть человеку его свободу и самостоятельность мышления. Злоупотребление переносом – на порабощение и эксплуатацию.

Рассмотрим некоторые из этих противоположностей:

• В случае психоаналитической терапии речь идет о регрессе во имя прогресса; при злоупотреблении переносом – о введении кого-либо в состояние регресса с тем, чтобы эффективнее использовать его в своих целях.

• При психоаналитической терапии целью является движение субъекта к автономии и свободе; при злоупотреблении переносом цель – порабощение.

• В психоаналитическом лечении правило «говорить, а не делать» означает уважение личных границ субъекта. При злоупотреблении переносом происходит постоянная инструментализация близости для усугубления зависимости.

• В ходе терапии личность психоаналитика стерта, она становится экраном для всех проекций клиента. При злоупотреблении переносом, наоборот, наблюдается гиперприсутствие гуру, спасителя, ниспосланного провидением. Речь идет уже не только о проецируемой на него силе: он всемогущ и проникает во все сферы жизни субъекта. Психоаналитическое лечение, основанное на анализе переноса, защищено рамками, правилами, этикой. Злоупотребление же переносом остается скрытым, не анализируется. Это в чистом виде бесстыдная эксплуатация зависимости, установленной в отношениях, без защитных рамок, без внешнего взгляда, без этических правил. Цель – деньги, секс или власть, а иногда и все сразу.

Однако же трагедия де Ведрин не сводится к сумме злоупотреблений отдельными переносами. Бесспорно, мы упустили бы из виду самое главное, если бы не оценили важность семейного переноса. Недостаток этой сплоченной семьи, несомненно, заключался в их единодушной вере в свое высокое происхождение. В 1982 году Альберто Эйгер⁴ определил семейный перенос как нечто, ограниченное регрессивными проявлениями общей семейной психики, когда во внимание принимаются только архаичные примитивные желания и то, что связано с представлениями предков. Он касается тех областей индивидуальной психики, которые вызывают резонанс у всех членов семьи. Несомненно, уловив именно этот недостаток и коллективную часть семейного бессознательного, Тьерри Тилли построил на них большую часть своего могущества. Начиная с этого момента он мог развернуть манипулятивные механизмы по отношению к каждому из де Ведрин в уточненном, «индивидуальном» порядке. В семье, находящейся в осаде посреди враждебного мира, ничего не делалось без его участия и одобрения.

Но предоставим читателю самому разобраться в хитросплетении этих процессов. Ничто не сравнится с уникальным свидетельством, с нюансами, которые позволят сразу, без оглядки на интеллектуализацию, уловить самую суть рассматриваемых явлений. Рассказ Кристины де Ведрин поучителен потому, что в нем много деталей, куда более ценных, чем долгие рассуждения.

Читатель может подумать, что уж с ним-то не может случиться ничего подобного и он точно не поддастся манипуляциям. Возможно. Но, прежде чем окончательно увериться в этом, советуем ознакомиться с показаниями Кристины де Ведрин.

* * *

В память о моих родителях

В память о моем кузене Бернаре

Посвящается моему мужу и детям

Моей семье

Родственникам моего мужа

Бобби, нашим друзьям и их детям, которые помогали нам и до сих пор нас поддерживают

Нашим адвокатам

Взгляни на свой вклад в беспорядок, на который жалуешься.

Зигмунд Фрейд

Введение

Сегодня днем в тишине кухни, опустевшей после полуденного звона, я приняла это решение. Мне очевидно, как я к этому пришла, как наконец все осознала. И все же поворотным моментом стал разговор, состоявшийся накануне вечером с Бобби, или Робером Пюже де Сен-Виктором, моим боссом. Что же дальше? Предстояло после стольких лет проявлять инициативу такого масштаба, да еще и действовать в одиночку!

Шарль-Анри встречает меня у дверей. Каждый день он сопровождает меня сюда и забирает вечером. На это есть причины. Привязанность – одна из них, но она не все объясняет… Мы возвращаемся домой. На торговых улицах Оксфорда загораются вывески пабов, шумными стайками проносятся на велосипедах студенты. Какое-то время мы шагаем вдоль старых фахверковых домов, затем пересекаем квартал, где здания с обветшалыми неровными стенами окрашены в розовый и бледно-зеленый цвета. Они уступают место элегантным коттеджам с их крохотными садиками и окнами, выходящими на идеально ухоженные лужайки. Так много картинок из реальной жизни.

Мы идем медленно, потому что я сильно хромаю – у меня болит нога. Прохожие не замечают пару, молча и отрешенно бредущую мимо них. Они не смотрят в нашу сторону, мы зомби. Каждый день уходит около часа, чтобы добраться пешком до работы, и столько же на обратный путь. У нас нет денег на автобус и тем более на машину. Наша зарплата урезана на девяносто процентов.

Коттеджи сменяются небольшими кирпичными зданиями, зелени почти нет. Ранняя английская весна не так уж нежна. Вечер, резкие порывы ветра хлещут нас по лицу, пока мы не достигаем Коули-роуд – обшарпанного бетонного дома. Остается преодолеть шестьдесят ступеней черной лестницы. Затем я брошусь на тахту и закрою глаза. Усталость окончательно одолеет меня, я смертельно захочу спать. Шарль-Анри предложит что-нибудь перекусить и разогреет банку супа.

Но сегодня, как бы измучена я ни была, волнение и нетерпение пульсируют во всем моем теле. Пока я этого не осознаю, но по венам снова течет жизнь. Я не могу ничего рассказать Шарлю-Анри, он ни о чем не должен догадаться. Мы укладываемся спать рано, он сразу засыпает, а я еще долго лежу неподвижно в темноте, ожидая наступления следующего дня. На мгновение встаю и запихиваю в сумку необходимые документы – все, что удалось сохранить. Доказательства. Следы. Моя история. Затем снова ложусь, дрожа от мысли, что Шарль-Анри меня видел или слышал. Но нет, он спит.

Но сегодня, как бы измучена я ни была, волнение и нетерпение пульсируют во всем моем теле. Пока я этого не осознаю, но по венам снова течет жизнь. Я не могу ничего рассказать Шарлю-Анри, он ни о чем не должен догадаться.

В шесть утра я поднимаюсь, принимаю душ и поспешно одеваюсь. Ничто не должно измениться ни в моем поведении, ни в моем наряде: я натягиваю старую блузку, джинсовую юбку, свитер, вытертый на локтях, и туфли на плоской подошве, требующей замены. В любом случае это весь мой гардероб. Мы с Шарлем-Анри снова отправляемся в дорогу, повторяем вчерашний путь в обратном направлении. Он провожает меня до кухни Бобби, а сам принимается за свои обязанности садовника.

Вот бы вести себя так, будто ничего не произошло. Заняться бы, как обычно, чисткой и нарезкой органических овощей. Однако об этом больше не может идти и речи. Бобби выдает наличными мою месячную зарплату. У дверей ждет машина с водителем. Бобби обнимает меня и желает удачи. Хлопает дверца. Всю дорогу до вокзала Сент-Панкрас я не могу произнести ни слова из-за тревоги. Водитель паркуется, и мы вместе с ним направляемся к набережной.

В нос ударяет вонь бензина, отбросов и пластика, я утопаю в ярком свете, падающем из окна вестибюля. Запах и свет вновь обретенной свободы. Толпа меня подавляет. Кружится голова, кровь стучит в ушах, сердце колотится так, что перехватывает дыхание. Но я иду – к поезду, где меня ждут двоюродная сестра и лучшая подруга. Я возвращаюсь к своей личности, к собственной жизни. Я готова к борьбе. Меня зовут Кристина де Ведрин.

Часть первая
Паук плетет свою паутину

1

Гислен: «Я знаю человека, который, возможно, нам поможет!»

– Ну конечно! Так и думала, что он притащит ее с собой.

Я иду по лужайке, и фраза ударяет меня, словно пощечина. Шарль-Анри, мой муж, стоит немного поодаль, возле машины, которую он только что запер. Через приоткрытую стеклянную дверь гостиной видна фигура Гислен, сестры мужа. Застыв со скрещенными на груди руками, она наблюдает за нами, не подозревая, что я ее вижу и слышу. Понадобилась секунда, чтобы вспомнить о ее неприязни, которая со временем, кажется, только усилилась. Последние несколько лет Гислен демонстрирует мне свою антипатию, но я с детства научилась сдерживать обиду и гнев. Вхожу с улыбкой, будто ничего не случилось. Сидя на диване, нас ждут моя свекровь и Филипп, старший брат Шарля-Анри.

Гислен обустроила Борденев – старый фермерский дом в Ло-и-Гаронне, в трехстах метрах от нашего семейного поместья Мартель и недалеко от Монфланкена. Все было сделано со вкусом, включая просторную гостиную – помещение с мезонином, куда выходили двери других комнат. Мартель достался Шарлю-Анри, младшему в семье, согласно воле его отца, умершего в 1995 году. На территории площадью в полсотни гектаров расположились сельскохозяйственные угодья и лес. Мой свекор, будучи прагматичным человеком, позаботился о том, чтобы поместье осталось в семье. Завещая Мартель Шарлю-Анри, он знал, что у младшего сына есть средства на его содержание. Из этого не следует, что мой муж назначался вождем племени Ведрин. Семейство живет в режиме матриархата: правящей силой является бабушка – ей девяносто девять лет, и она неизменно прислушивается к Гислен, своему «министру». Филипп, старший сын, и Шарль-Анри, самый младший, обожают мать, относятся к ней с бесконечным уважением и рады признавать ее главенство. Что же касается меня, чужеродного элемента, то вот уже двадцать пять лет, с самого дня нашей свадьбы, я изо всех сил стараюсь быть принятой… к сожалению, это стало еще менее достижимым после смерти свекра, а затем, в 1997 году, и Анны, старшей дочери в семье.

В конце лета 2000 года нас собирают на семейный совет. Дело сложное: около пятнадцати лет назад свекровь и ее сестры продали Лаказ – семейный дом, находящийся в этом районе. Однако покупатель, судя по всему, обнаружил скрытые дефекты конструкции, в том числе проблемы с водоснабжением, и подает в суд. Гислен говорит много и громко. У нее полномочия директора школы – вот самая точная ее характеристика. Четыре года назад Дама Сухарь (так Гислен прозвали коллеги в парижской школе секретарей, расположенной на рю де Лилль, в престижном Седьмом округе) столкнулась с непростым вызовом. В той же школе училась дочь моей золовки Гийеметта – без пяти минут обладательница диплома секретаря высшей квалификации. Родители студентов решили провести реорганизацию. В результате Гислен назначили директором. Возможно, она и не обладала достаточной квалификацией, но ей удавалось блестяще справляться со своими обязанностями. Гислен – парадоксальный персонаж. У нее репутация сильной личности. За ужином она с радостью берет на себя инициативу в разговоре и больше не выпускает ее из рук. Эта женщина лезет во все дела домочадцев и командует ими. Впоследствии Жан, ее муж, скажет: «Гислен – прирожденный лидер, что всегда давало ей ощущение превосходства над родителями и братьями… Думаю, эта ее самонадеянность и позволила Тилли проникнуть в нашу семью… Заполучить Гислен означало для Тилли возможность опутать остальных». И все же! Несмотря на энергичность и готовность свернуть горы, Гислен часто чувствует себя жертвой. Нашей обеспеченной жизни в Бордо она противопоставляет свое непростое существование: непосильная работа, двое детей, муж, которого она называет безработным, что не вполне соответствует действительности. Неприятности никогда не случаются по ее вине. Всегда находится кто-то, кого можно обвинить. Этой лазейкой Тилли и воспользуется с самого начала.

У сестры моего мужа всему есть оправдание. Сначала Гислен потеряла жениха. Затем вышла замуж, но развелась и впала в депрессию. Оправившись, она снова вступила в брак, однако впоследствии ее дети скажут в суде: «Родители переживают непростой период». Это объясняет отсутствие ее супруга на том заседании. Накопившиеся разочарования сделали Гислен унылой. И возможно, успех ее младшего брата Шарля-Анри, а также вид нашей дружной пары усугубляет ее чувство неудовлетворенности. Добавим к этому неприятие самой мысли о том, что я когда-нибудь стану хозяйкой Мартеля.

Мартель – дворянская усадьба XVIII века, отреставрированная прадедом мужа в стиле Виолле-ле-Дюка. Все эти башенки и шпили не особенно в моем вкусе, но мне здесь комфортно. Поместье расположено недалеко от Монфланкена, к северу от Ло-и-Гаронны, менее чем в двух часах езды от Бордо. Оно представляет собой бастиду⁵, каких много на юго-западе. В поселке, раскинувшемся на холмах, проживает около двух тысяч человек. Когда-то здесь были укрепления, и в Нантском эдикте это место упоминается как безопасное для протестантов. Надо сказать, что мы живем в самом сердце реформатской Франции. С отменой Нантского эдикта Мартель утратил крепостные стены, но сохранил прямые улочки, ведущие к центральной площади, окруженной аркадами и большими белокаменными домами. Из дома Черного Принца открывается прекрасный панорамный вид – холмы и равнины уходят за горизонт. Эти края называют Французской Тосканой. Готова согласиться. Я люблю их и особенно Мартель с его полями, рощами и лужайками, которые окружают дом и спускаются к пруду.

Пока мой муж и его брат снова пересказывают историю продажи поместья, я вспоминаю недавнее лето, проведенное в Мартеле. Месяц семейных каникул много значит для меня: я мечтаю, чтобы мои дети познакомились со своими двоюродными братьями и сестрами, которые живут иначе, чем мы в Бордо, и наладили связь друг с другом. Мне бы хотелось, чтобы они были близки с единственной оставшейся у них бабушкой, чтобы у них появились общие воспоминания. Долгое время, пока дети не стали подростками, Мартель был домом счастья. Мы собирались все вместе, по любому поводу устраивали праздники. Бесконечные танцы, беготня, детский смех, велосипеды, купание, пикники и прогулки с друзьями. Лето детства – воспоминания, которые хранишь всю жизнь. Милая пастораль.

С другой стороны, несмотря на хорошие отношения с бабушкой, с тех пор как Шарль-Анри унаследовал Мартель и стал его хозяином, для меня начался сложный период. Не проходило дня, чтобы я не выслушивала скептических замечаний по поводу сделанных мной улучшений, недостаточно хорошего вкуса и плохой организации питания… Что тут скажешь. Семейная критика – вещь достаточно распространенная. Со временем Гислен становилась все жестче. Она жаловалась на гнетущую атмосферу в школе: у нее за спиной шепчутся, плетут интриги. Все происходящее воспринималось ей как постоянная угроза. Даже на их сына Франсуа напали в метро. Гислен бросалась на всех, кроме своей матери.

Вместе с тем эта энергичная женщина была полна идей, ей удавалось все, за что бы она ни бралась. Вместе со своим мужем Жаном Гислен организовала в Монфланкене фестиваль «Музыка в Гиени». Профессионалы и любители на две недели поселялись у местных жителей и объединялись, чтобы сочинить парочку произведений, которые затем исполнялись в Монфланкене, в местных церквях или концертных залах. Это было очаровательно. Деревня пробуждалась, наполняясь радостным оживлением, повсюду слышались музыка и пение. Собиралась целая толпа. Гислен могла по праву гордиться проделанной работой.

Но сегодня вечером нас занимает дело Лаказа, и мы чувствует себя слегка беспомощными. Филипп – вышедший на пенсию менеджер компании Shell, Шарль-Анри – акушер-гинеколог. Юристов среди нас нет. У наших семей есть девиз: лучше плохая договоренность, чем хороший судебный процесс.

Начинает Гислен:

– Я знаю человека, который, возможно, нам поможет!

Она переглядывается с Филиппом и бабушкой. Я перехватываю этот взгляд, и у меня создается впечатление, что им известно что-то, чего не знаем мы. Как уточняет Гислен, это друг мэтра Винсента Давида, адвоката с улицы Монтень в Париже, ее делового партнера по школе:

– Кстати, именно он познакомил меня с этим человеком, когда у меня были проблемы, и это знакомство оказалось на удивление полезным! Откровенно говоря, у него связи в самых высоких кругах, он очень умен…

Подумав, Филипп добавляет:

– Это прекрасный человек, он окончил Сен-Сир⁶ и выполняет какую-то миссию в ООН. Полагаю, что он имеет отношение к спецслужбам, но предпочитает не распространяться на эту тему. К тому же, похоже, он разбирается в законах, так как владеет несколькими управляющими компаниями…

В разговор вмешивается бабушка:

– Ну да, чудесная мысль! Этот человек хорошо воспитан и во многом разбирается. Он произвел на меня отличное впечатление, когда был у нас…

Мы с Шарлем-Анри озадачены: все трое знают этого субъекта, его приглашали сюда, но мы никогда о нем не слышали. Это закрытый человек – вот и все объяснение. Бабушка и Филипп, по-прежнему расположившись на диване, с самым безмятежным видом предупреждают все наши вопросы.

– Да, – спокойно подтверждает Филипп. – Его зовут Тьерри Тилли. Но полагаю, это неполное имя. Его род очень древний…

Для семьи Ведрин военный с хорошей родословной, прекрасно воспитанный, отрекомендованный знакомым адвокатом, подходит для решения подобных проблем. Гислен вскакивает с места, сгорая от нетерпения взять дело в свои руки: «Я звоню ему прямо сейчас!» Она снимает трубку и набирает номер по памяти. Подсознательно я отмечаю эту деталь: должно быть, она с ним на короткой ноге и часто звонит ему, если знает номер наизусть! Тьерри Тилли немедленно отвечает, и Гислен передает телефон Шарлю-Анри, который объясняет ему суть дела. Разговор продолжается достаточно долго. Муж внимательно слушает собеседника. Несколько раз я слышу, как он говорит:

– А, так вы в курсе!.. Очень кстати!.. Да? Хорошо. Очень хорошо.

Шарль-Анри разъединяет вызов; судя по всему, он убежден, что Тилли – прекрасный переговорщик и сумеет повлиять на решение по нашему вопросу, заручившись поддержкой на самом высоком уровне, а значит, беспокоиться не о чем. По его просьбе Тилли будет держать нас в курсе.

На обратном пути я спрашиваю Шарля-Анри, какое впечатление произвел на него этот Тилли. Оказывается, тот прекрасно осведомлен: в частности, он напомнил мужу, что в 1995 году его включение в список Алена Жюппе⁷ в муниципалитете Бордо вызвало сопротивление со стороны некоторых членов «внутреннего круга». Поскольку эта должность не была избираемой, дело быстро замяли. Тилли также намекнул на то, что в этом районе некоторые люди завидуют семье Ведрин, и такие нападки – угроза судебного разбирательства по делу Лаказа – хотя и не представляют особой опасности, все же служат ярким тому подтверждением. Нужно поостеречься. Хотя эти объяснения были достаточно туманными, Шарль-Анри не удосужился узнать подробности. Скоро мы увидим, к чему это приведет. Если этот Тилли сумеет помочь семье, к чему отказываться? Шарль-Анри перегружен работой и не горит желанием бегать по юристам и вникать в документы по делу, которое гроша ломаного не стоит.

Хотя эти объяснения были достаточно туманными, Шарль-Анри не удосужился узнать подробности. Скоро мы увидим, к чему это приведет. Если этот Тилли сумеет помочь семье, к чему отказываться?

Мне интересно: почему Тилли заинтересовался нашим делом? Он очень занятой человек и никакой выгоды не имеет. По версии Шарля-Анри, Тилли поддерживает контакты с бывшими участниками Сопротивления по всей Европе благодаря своим миссиям, которые он выполнял для ООН. Во время войны, пока ее муж находился в плену в Померании, моя свекровь жила в Мартеле – одна с двумя старшими детьми. Подобно остальным, она находилась на самообеспечении, питалась продуктами из поместья и помогала жителям деревни. Ей приходилось следить за хозяйством, заботиться о свекрови, слабослышащем девере и двух малышах. Поведение этой женщины в годы войны было во всех отношениях достойно похвалы. В округе она пользовалась всеобщим уважением. Могла ли свекровь тайно принимать участие в Сопротивлении? Об этом она никогда не распространялась, но Шарль-Анри делает эти выводы, основываясь на высказываниях Тилли. Подтверждением становится и загадочная фраза, которую бабушка в последнее время часто повторяет с легкой улыбкой: «Я унесу свои секреты с собой!» Похоже, Тилли поручено поддерживать таких малоизвестных храбрецов, оказавшихся в трудной ситуации. Представители высших кругов признают мужество, проявленное матерью Шарля-Анри, и это заставляет его еще больше ею гордиться. Любовь и уважение, которые он питает к матери, лишь усиливают эту убежденность. Глубже он не копает. И потом, Филипп и Гислен, судя по всему, абсолютно уверены в Тилли – лишний довод не сомневаться в этом человеке. В Бордо мы возвращаемся, окончательно успокоившись.