Czytaj książkę: «Там, где Небеса»

Посвящается М. М.

"От Меня это было"

Пролог

Сквозь сеть алмазную зазеленел восток.

Вдаль по земле, таинственной и строгой,

Лучатся тысячи тропинок и дорог.

О, если б нам пройти чрез мир одной дорогой!

Всё видеть, всё понять, всё знать, всё пережить,

Все формы, все цвета вобрать в себя глазами,

Пройти по всей земле горящими ступнями,

Всё воспринять и снова воплотить.

(Максимилиан Волошин)

Счастье

– Здравствуй, Маша, – послышался справа, за спиной разбитной воспитательницы низкий, мягкий, как будто бархатный мужской голос.

Безуспешно пытающаяся подгонять, разомлевших на морском берегу, не желающих возвращаться в душный корпус малышей:

– Дети! Дети! Поторопимся! Не растягиваем строй! Петя, Катя, поживее, что вы там еле плетётесь?!

Мария Викторовна, лучший педагогический работник образцового детского оздоровительного лагеря, резко, как от удара, обернулась. Потянув вниз, легко скользящие по вспотевшему носу, солнцезащитные очки, глянула поверх них на придерживающего норовящуюся закрыться воротину охранника. В секунду окинув взглядом одетого в поношенный камуфляж, немного старшего её крепкого, стройного мужчину, глянула на его уже довольно загорелое улыбающееся лицо с коротко стриженной русой бородкой, встретилась взглядом своих зелёных, "изумрудных" глаз с его голубыми как небо глазами и в то же мгновение, всем своим телом, каждой клеточкой, всем своим существом, сверхъестественно, не поняла, нет, ощутила, что всё – она ПРОПАЛА…

– А когда это мы с Вами…, эээ, – близоруко прищурилась на болтающийся на груди охранника бейджик, – Максим Леонидович, на брудершафт пили?! – и мгновенно вскипая от непонятно откуда взявшейся злости, желания надавать пощёчин этому ухмыляющемуся наглецу, расцарапать эту "алленделоновскую" физиономию, что есть силы осыпать ударами изящных, хрупких кулачков мускулистые плечи, почти прокричала, – что это ещё за такое?! Кто Вам позволил? Что за фамильярность? Да как Вы смеете…

– Простите нас, Максим, – втиснулась между ним и ею Рената, коллега по работе, соседка по комнате и ближайшая, со школьной скамьи, подруга, – Мария Викторовна видимо устала уже сегодня и на солнце перегрелась, – подтолкнув опешившую от "разворачивающихся событий" напарницу, шепнула ей на ухо, – Машка, ты чё, сдурела? Дети же смотрят! Чего ты взбесилась, из-за чего?

Опомнившаяся, от непонятно чего случившегося с нею, Мария Викторовна заспешила к поразевавшим рты "головастикам":

– Всё, всё, дети! Пошли, пошли!

– Простите, ещё раз, Максим, – слащаво улыбнулась, замыкающая строй малышни Рената, закрывающему ворота охраннику.

– Да, ничего страшного, – пожал плечами в ответ невозмутимо улыбающийся мужчина, – со всеми бывает, – и немного повысив голос, сказал в спину вздрогнувшей как от озноба "даме сердца", – до свидания, Мария Викторовна!

– А у него, так же как и у тебя "шило в заднице", – развеивала недоумение подруги Рената, сразу же после отбоя, лёжа на соседней кровати и отчаянно зевая, – он и начальник охраны, и как бы помощник завхоза, и разнорабочий, и на кухне помогает, а сегодня кто-то из охранников видимо или отпросился, или не вышел, вот он и подменяет… А ты что, серьёзно его раньше не видела, то есть я хотела сказать не замечала?

– Нет, – каким-то обречённым, усталым, безжизненным голосом ответила Мария, весь остаток дня боровшаяся сама с собой, пытавшаяся забыть произошедшее.

– Ну ты даёшь, подруга! Уууааа, —снова отчаянно зевнула Рената, – я так его в первый же день заметила…, да и все девки тоже…, все от него ‐ "кипятком в потолок ссут"…, все незамужние стали и кольца поснимали…, уууааа…, одна ты, получается, "не при делах", ничего вокруг себя не видишь, "по уши в работе"…, хотя, колечко то, ты тоже не носишь. А? Почему?

– Я не поэтому, – спокойно и равнодушно возразила Маша, уставившаяся в невидимый в темноте белый потолок, как будто желающая что-то разглядеть на нём, – пальцы что-то, как похудели вдруг, от жары что ли? Раза два его чуть не потеряла. Один раз когда кисточки за этими "поросятами" отмывала. В раковину уронила, чуть не утопила, еле-еле выковыряла его оттуда. А второй раз девчонкам из шестой комнаты косички заплетала, слышу что-то звякнуло, а они мне хором, "Мария Викторовна, у Вас кольцо упало"…, странно, почему так? Ведь от жары руки и ноги наоборот отекают, а тут… А, Рената? – вопросила уже провалившуюся в сон, сладко посапывающую подругу.

– Короче, – заговорщически поблескивая в полутьме ночника чёрными глазищами, вещала в следующий вечер Рената, – "выцарапала" я у него номер телефона. Он так-то, никому его не даёт! Всё отшучивается и увиливает. А как только я сказала что для тебя, так он сразу же…

– Ренатка, ты дура?! Зачем?! Я тебя об этом просила?! – заметалась как в горячечной лихорадке по постели Мария, почти уже успокоившаяся, "начинающая забывать" ЕГО.

– Сама ты дура, – обиженно загундела лучшая подруга, – я для неё понимаешь стараюсь, "жопу рву", а она, вместо благодарности…, реально, ты дура, Машка, такой мужчина! Такое приключение могло бы быть, а она!

– У меня же Сергей, Анютка! – простонала почти как от физической боли молодая женщина, пытающаяся воспоминаниями о муже и дочери заслониться от неотступно преследующего её образа.

– Ну как хочешь! Нет – так нет! – категорично резюмировала Рената шлепая ладонью по ночнику выключая его, – на нет и суда нет, – договорила после мяукающего зевка заворачиваясь в одеяло и отворачиваясь к стенке.

– Доброе утро, – не глядя на просыпающуюся подругу, проговорила, почти не спавшая всю ночь Маша, сидя на постели и смотря в рассветающее окно, – какой там номер телефона? Я так то, конечно ничего не собираюсь…, так, просто на всякий случай…

– Конечно, конечно, – затряслась от смеха мгновенно проснувшаяся Рената, – а никто, и ничего такого и не думает! Просто так! На всякий случай!

Подскочив с постели, не переставая хохотать, включив свой телефон, отыскав и показав подруге контакт:

– Вот – нате ВАМ! НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ! Ой, я щас прям обоссусь! – прореготала запахивая халатик и выбегая в коридор.

Маша лежала без сна таращась глазами то в непроглядную темноту, то в светящийся экран телефона, на котором с утра, абоненту "охрана", "болталась" неоправленная смс из одного слова.

Наконец, окончательно решившись, чувствуя себя то ли взлетающей вместе с кроватью вверх, то ли падающей вниз, глубоко вздохнув и выдохнув, нажала "отправить". И тут же, в изнеможении, уронила руки вдоль тела. Полежав с полминуты в каком-то трупном оцепенении, опомнилась и всхлипывая:

– Ой, Господи, мой Господи! Что же я делаю? Что я делаю?

Резко вскинула правую руку с телефоном к лицу намереваясь всё исправить, удалить сообщение, но было уже поздно, телефон вздрогнул, булькнул и на засветившемся экране появилось:

– Здравствуй, Маша!

Она вышла к нему через три ночи лихорадочной, болезненно сладостной переписки. Прокравшись, как воришка, по спящему корпусу летнего детского лагеря, благополучно миновав подрёмывающую ночную вахтёршу, открыв переданными им, через Ренату, ключами запасной, аварийный выход, спустилась по разваливающейся от старости лестницы со своего второго этажа вниз и УПАЛА в объятия нетерпеливо подрагивающего Максима.

– Ой, что я делаю?! Зачем?! – рванулась Маша после жаждующе бесконечного поцелуя, будто и в самом деле намереваясь "остановиться".

– Машенька, – просящим, умоляющим почти детским, подростковым голосом просипел "скоропалительный воздыхатель", – не уходи! Пожалуйста!

– Да куда ж я от тебя? – сквозь слёзы рассмеялась Мария, приникая к нему всем своим дрожащим телом, – всё пришла уже, значит ТВОЯ…, пошли…, пошли к тебе.

– Какой ты у меня неумелый, – посетовала спустя неделю Маша, – всё тебе говорить и показывать надо…, ОЙ! —тут же испуганно приникла к нему и оцепенела от страха, а вдруг он её попрекнёт чрезмерной многоопытностью.

– Да я как-то всё, – как и не поняв ничего, не обратив внимания, извиняющееся пожал плечами Максим, – всё по гарнизонам и "в деле". А там все бабы, либо верные жёны, либо такие шалавы с которыми и связываться не хочется. Нет, конечно же были у меня женщины. Но каждый раз совсем ненадолго. На раз или два меня с ними "хватало". А потом, почему-то, противно становилось, отвращение к ним появлялось…

– А со мной?! – требовательно впилась в него взглядом в рассветном полумраке Маша.

– А с тобой нет, – счастливо заулыбался ей в ответ Максим, – ты для меня с каждым днём…, то есть с каждой ночью, всё желаннее и желаннее…, я ведь тебя в первый же день заприметил, а ты на меня "ноль эмоций"…, а я, как тебя увижу, так весь день как праздник…, ты же, Машенька, вся такая, как из солнца и ветра…

– Ох, Максимушка! Не надо, – сладострастно застонала Маша, – замолчи пожалуйста, а то когда ты так говоришь, у меня всё прям горит внутри, того и гляди "дым из ушей повалит", "пожежа" прям внутри, особенно здесь, – беря его руку и прижимая её ладонью к низу своего живота.

– Сейчас "потушим", – уверенно пообещал "бравый пожарник", заключая в объятия, задыхающуюся, как от спринтерского бега, Свою Женщину.

Им удалось взять совместный выходной уже перед самым концом первой смены. "Убежав" из лагеря ранним утром, они сняли крохотное бунгало прямо на берегу переливающегося расплавленным золотом моря. Во время этого одновременно бесконечного и пролетевшего как один миг, переполненного безудержной радостью дня, выяснилось что они живут и чувствуют как один человек; что им нравится одна и та же еда, музыка, книги; что телевизора для них как и не существует; что поэзия для них, прям таки "божественное наслаждение", когда один начинал читать, а второй тут же подхватывал, продолжал за ним ритмические строки; что на всю эту "дурацкую политику", им обоим "насрать тридцать три кучи"; что во всём им даже и поспорить не о чем, а Согласие сплетается с Согласием "запутывая" их в "неразрывные сети". Каждый раз в такие мгновения Маша чувствуя как её сердечко замирает и начинает болеть от какого-то то ли сладостного, то ли тягостно тревожного предчувствия, обхватывала ладонями лицо Максима и пристально вглядывалась в его глаза. Пытаясь понять не лукавит ли он, не подстраивается ли под неё. И видя, где-то в непроглядной черноте его зрачков, что и его посещают такие же подозрения. И каждый раз оба убеждаясь в искренности своих слов, они бросались друг другу в объятия если были внутри деревянного домика, или схватившись за руки, стремглав, бросив всё, убегали с пляжа, срывая с себя сразу за порогом, те крохотные лоскутки одежды, которые прикрывали их разгорячённые тела.