© Константин Хайт, 2018
ISBN 978-5-4490-9543-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Вступление/Манифест
1
В поэзии не должно быть рифмы и ритма. Рифма отжила себя: все интересные комбинации уже испробованы, любая рифма будет предсказуема и, если покопаться в истоках, можно найти несколько сотен стихотворений с точно такой же. Компьютер может писать рифмованные строчки, структурированные по слогам. Можно сделать программу, пишущую ямбом, хореем, дактилем, амфибрахием – любым существующим классическим и неклассическим размером. Нужно быть выше машин, выше компьютеров. Непредсказуемо и интересно только то, что не подчинено подобным ограничениям.
2
Поэзия должна бить наповал, должна удивлять и приоткрывать завесу того, что скрыто в глубине человеческой души. Некоторые её проявления призваны законсервировать момент, сохранить его для будущих переживаний (хайку); некоторые – должны быть сортом внутреннего монолога с попыткой привлечь изнутри других участников, образовать внутренний диа- или полилог, что-то для себя открыть; некоторые – выражать накопившееся чувство, вмещать в себя непереносимые избытки слишком ярких переживаний; некоторые – вызывать эти чувства, отсутствующие в данный момент, быть попыткой разбавить воцарившуюся тьму и немоту. Любое стихотворение должно вызывать ностальгию, должно служить своего рода проводником между реальным и нереальным, между жизнью которая дана и жизнью, которая могла бы быть, между собой теперешним и собой потенциальным.
3
Поэзия не несёт никакой функции: она ничего никому не должна.
4
Поэзия не стремится к целостности, к непротиворечивости. Она «должна оправдывать жизнь», а жизнь – бесцельная, хаотичная, противоречивая, непоследовательная, аритмичная субстанция. Не надо врать – не надо пытаться сделать поэзию отличной от жизни.
5
Писать следует только о том, что интересно автору по-настоящему, в данный момент. Потом ему может быть за это стыдно, или безразлично, а читатели могут найти это банальным или, наоборот, совершенно непонятным (ведь банальным мы называем то, что абсолютно понимаем, что для нас абсолютно неново). Не стоит подстраивать стихотворение под читателя, думая ошибочно, что без него оно не будет существовать. Дерево существует без человека, который его распилит на костёр. Писать следует так, как того просит первый зов, возникший в сердце при взятии в руки пера и пергамента.
6
Единственный объективный критерий, по которому можно оценивать творчество – это новизна, уникальность. Можно найти количество употреблений того или иного сочетания слов во всей предыдущей литературе, можно с математической точностью рассчитать частоту использования данных тем и данных мотивов, контекстов, драм, противоречий. Нужно пытаться быть уникальным, пытаться сделать что-то новое и рассказать об этом своим языком… Но если мы живём банальную, простую жизнь – то не стоит изгибаться змеёй и выдумывать о ней неподходящие, лживые эпитеты, поэтические обороты: выбирая между истиной и красотой, следует выбрать истину.
7
В проносящемся трамвае вечером под дождем, в разговоре двух проводников в поезде дальнего следования, в мертвом коте на обочине дороги куда больше поэзии, чем во всех когда-либо написанных словах. Слова умирают, чувства притупляются, заменяются одно другим, люди, когда-то считавшие какие-то максимы несомненными, умерли, другие еще не родились – но дождь вечен, смерть вечна, движение вечно. Я не творю дождь, поэт не творит смерть, но в своих словах он может попытаться создать приближенные к реальности модели. Он может претворить свои сокровенные фантазии, а может и не претворять…
8
Поэзия не должна быть рутинна, не должна по-обычному описывать обычные вещи, а если и описывает, то должна делать это с необычной точки зрения. Нельзя давать кухарке писать стихи про детей, нельзя позволять токарю на заводе писать стихотворения про токарный станок, нельзя, чтобы машинист писал про поезда. В поэзии не должно быть профессионализма, не должно быть прагматизма, поэзия – это место для приёма божественного наития, это поддон, разложенный на земле для ловли чего-то внеземного. Сталевар должен писать о звездах; астроном – о футболе; футболист – о варке чая; повар – о плантациях в Испании, где он никогда не был… Поэзия – это элитарное занятие, не каждому доступное, не для каждого открытое.
9
Как давным-давно заметили, «мир прекрасно обошелся бы без поэзии, еще лучше он обошелся бы без человека». Поэзия не нужна – без неё можно жить и многие без неё живут. Для того чтобы её сочинять нужен талант. Для того, чтобы воспринимать – тоже, отдельный. Один человек может писать прекрасные стихи, но быть совершенно неспособным их читать, и наоборот. В первую очередь стоит понять, есть ли у человека талант. Если его нет – врожденного, выстраданного, если нет навязчивой бессознательной необходимости чувствовать, страдать, писать – то поэзию следует бросить и никогда больше к ней не возвращаться. Задевать вскользь в беседах, работать учителем литературы, направляя в её мир своих учеников.
10
«Молитва перед концом времён – это и называется поэзия»
11
Поэзия – это отчаянная попытка жизни, о которой грезишь, проникнуть в жизнь, которой живёшь.
12
В борьбе со стыдом, возникающим при написании или прочтении того или иного стихотворения, стоит напоминать себе о существовании лирического героя, в чью биографию можно вложить самые постыдные детали, а в чьи суждения – самые абсурдные слова. Я прибегал к этому часто, от первого лица произнося фразы, с которыми ни капли не согласен; давая лирическому герою достигнуть полюса какого-либо чувства, сам при этом оставаясь точь-в-точь на линии экватора.
13
В основании любого творчества лежит сублимация: перенос на бумагу баталий, которым не суждено случиться в реальности. Враждуя со всем миром, боец должен иметь право победить его в творчестве. Поэзия позволяет сводить счёты.
Красота, рождаемая, по сути, тою же поэзией, поэтическим взглядом и чутьем, есть борьба против уродства. В журчании волшебного ручейка поэт ищет справедливость, не найденную в мире людей.
14
Человек изначально пуст: рождаясь, он ни знает ни слов, ни понятий. Когда ему объясняют, что одна вещь называется так, а другая иначе, он всё принимает на веру и без вопросов смиряется. Это не поэзия. Наименование вещей, присваивание им слов – не поэзия, поэзия рождается не между объектами и словами, а между словами и тем, как мы их воспринимаем в голове. Поэтому поэзия не может безболезненно переводиться. Поэтому важно чувствовать слово. Можно знать хоть сто тысяч разных слов, старых и новых, но использовать их невпопад, не чувствуя их гармонию, скрытую ритмику, собственные интимные взаимоотношения…
Читать много важно для того, чтобы, во-первых, понимать, что уже было написано и о чём писать не стоит, а во-вторых, чтобы выработать вкус, эстетику и подсознательное чувство уместности, подсказывающее, что писать стоит, а что нет.
15
Поэзия это не ремесло. Её невозможно совершенствовать, просто упорно трудясь, как невозможно её совершенствовать, читая обучающие пособия или посещая лекции именитых литераторов. Совершенствовать свои труды, позволять своему духу рождать более полновесные и интересные образы можно лишь с помощью совершенствования себя. Страдания – верный путь к развитию поэзии. Любование красотой мира и страдание от невозможности с ним слиться, достичь максимума понимания красоты… Страдание, в первую очередь, от собственной неполноценности, от изъянов, обнаруживающихся в каждом мимолётном взгляде на собственную сущность.
16
Для меня этот сборник – попытка распрощаться с юностью, подытожить один жизненный этап и дать возможность расти в чистоте другому. Я хотел попытаться таким образом сбросить с себя весь багаж первых шагов жизни и попытаться начать новую, свежую. Я мало видел, мало чувствовал, мало жил по-настоящему: но эти стихотворения – то, что я смог вынести из пожара этих лет, то, что от них по итогу сохранилось.
За этим произведением последуют и другие, – но они будут написаны другим мною. Это переходное произведение, стоящее на стыке. Это произведение-дверь, закрывающее старое и открывающее новое, посвященное угнетению, которое давило на меня и которое, я надеюсь, давить перестанет. Я выхожу из тесной комнаты общежития, где меня растили, делаю шаг и оказываюсь в дышащей, непредсказуемой, опасной свободе, природе, не подчинённой требованиям безопасности и комфорта.
Это – воспоминания о той комнате. Это выплюнутые наружу метаморфические горные породы из моего жерла, лишь застывающего, лишь формирующего цельную красивую гору. Кусочки смолы, окаменевшие в моей душе в янтарь; это попытка немого проронить звук, попытка бесплодного родить ребёнка, попытка инвалида пробежать марафон. Это никому ненужные эпистолы, с бессмысленными деталями; это слова, которые могут рассыпаться, потерять магию, лишиться шарма и стать уродливыми, но которые вместе имеют красоту; признания, до которых никому не будет дела. Я верю, что создал поэзию. Я верю, что в этих зачастую интимных строках, зачастую запутанных, зачастую бессмысленных, а зачастую банальных – коренится яркий сияющий огонь поэзии, и я верю, что в сердце читателя он способен загореться и породить нечто прекрасное, нечто живое.
17
Любое искусство является искусством лишь тогда, когда отвечает на базовые, актуальные для автора вопросы бытия. Не на те, на которые ответили уже пятьдесят лет назад, не на те, до которых и спустя пятьдесят лет никому дела нет, а на важные, первостепенные, неотложные вопросы сегодняшнего дня.
18
В стихах, по большей части, должны быть чувства и неприкрашенные наброски чистого восприятия. Не мысли. Размышлять в стихотворении, выстраивать логические (отвратительные) цепочки, сверяться с культурными и языковыми контекстами, старательно и специально изобретать новые смыслы – дело фабриканта, который желает продать свою продукцию подороже; старательно избегать себя, самоуничтожаться, выходить за пределы своего «я» – только чтобы быть уникальным, самобытным, небанальным – тоже дело рук того же коммерсанта, которому нужно продать свою продукцию подороже, дело, неблагодарное для поэта, непоэтическое…
19
Поэзия – это непрекращающаяся жизнь, бесконечная сказка, чудо, заключающееся в каждом моменте солнечного, пьяного бытия. Поэзия – это сомнение, не выливающееся в сформулированные вопросы, это проблемы, которые невозможно решить и понять, это ускользающий из-под пальцев нож, вонзённый в сердце, который невозможно оттуда достать.
20
Поэт злопамятен, чувствителен, раним и мстителен. У него много грехов и это благодать, если они насыщаются словами.
21
Этот сборник мог бы быть длиннее, в нём могло бы быть больше написано и больше помещено. Я мог бы дополнять его бесконечно, ибо ресурс – угнетённость – для меня неисчерпаем, я мог бы писать по несколько стихотворений каждый день, превратив его к концу жизни в огромный непереносимый монолит, где тем не менее каждая строка будет оправданной, нужной, важной в контексте культуры… Я остановился на написанном без какой-либо причины, как без причины умирает и рождается человек, как заканчивается в нём терпение и он показывает истинного себя.
Все помещённые сюда стихотворения имеют скрытые связи, переплетаются и взаимодействуют друг с другом как хорошие друзья: как выставленные за дверь гости, ищущие путь к своей собственной вечеринке. Я надеюсь на то, что они буду продолжаться сами, что сборник этот будет непрестанно развиваться – но уже не из-за моего воздействия, а из-за воздействия читателя, который приложит его к своей жизни и дополнит своими переживаниями.
угнетение
Моё окружение заставляет меня усомниться
в осмысленности написания чего-либо, кроме цифр,
списков, работ. Стол говорит: разве для этого
я был сотворён работягой-столяром,
выточен чистой машиной на чистом заводе?
Лампы ноют, просят прекратить… Плохо пахнет от
мусора под столом: он хочет активных перемен, действий,
упрекает меня в том, что я трачу время на это.
Кружки спрашивают: не будет ли стыдно тебе
за то, что время потратил впустую, за то,
что нарушил покой и в себе и снаружи, за все эти
жидкости, что выходят из тебя и зовутся тобою
«поэзией»? Стул так сладко входит со мной
в гармонию, так уместно сливает меня с
натюрмортом, что убеждает взглядом сделаться частью.
Я – страдательное причастие, я глагол
сослагательного наклонения. Невежественный
полиэтиленовый пакет, вздумавший понять основы
физики далеких звёзд. Всё это не по-настоящему,
всё сделано неумело и пародично, словно
мебель для кошек. На кошек у меня аллергия.
Я всюду лгу, даже мои грёзы
бывают ненастоящими. Я пуст, ничтожен, невыразителен,
я – скелет, сквозь который просачивается даже вода,
но я обрастаю, становлюсь лучше под действием
внешних сил. Картофельный крахмал размягчает
кальций в моём составе, делает его
хрупким… Я рассыпаюсь, удаляюсь.
Это всё не нужно, это лишнее, я мешаю
себе и вам плыть по течению и радоваться жизни.
Если бы я молчал, всем было бы лучше. Вершина
моих мечтаний – лежать на кровати и ни о чём не думать,
отключиться, развязаться, успокоиться. Этот сборник —
ошибка, предательство, провокация. Недоделанные,
половинчатые меры. Жалкий ленивый труд. Простите.
1. Обрастающий скелет
Февраль
Я застрял в Феврале – в этом месяце когда ничего не чувствуешь, когда ничего не видишь кроме своей пустоты, ничтожности, жалости.
Когда ты растекаешься подобно луже и не находишь сил собраться вновь —
Как спортсмен, обессилев, пытается поднять очередную штангу,
Но не может и впадает в отчаяние, бьется головой и бегает из стороны в сторону – только тут нет сил бежать.
Я не чувствую ничего и меня грызет подозрение что я ничего и не могу чувствовать,
А глядя на детей во мне пробуждается гнетущее чувство зависти, почему они веселятся, а я нет.
Видя перед собой книгу мне не хочется ее читать, потому что я не верю что смогу что-то из нее узнать.
На улице делать нечего там мрак там серость там слякоть снег и люди,
И люди эти такие же как я: потерянные, ждущие заблудшие души, и им тоже грустно и им тоже плохо,
Но они себя убеждают что им хорошо, продолжают суетиться, продолжают работать и жить.
Я тоже продолжаю, но еще сильнее я начинаю вгрызаться в себя,
И это вгрызание обнаруживает отсутствие почвы – бур проваливается в воздух и звоном отдается пустота в голове.
Я все чаще и чаще думаю о будущем: как я все брошу, как начну жить настоящей жизнью,
А оглядываясь в прошлое я понимаю, насколько ничтожным оно было, насколько гладким.
Мне нечего рассказать, совершенно нечего, мне нечего сказать и я чаще всего молчу.
О чем говорить если все бред, о чем думать если все бессмысленно, зачем играть и притворяться если все это никак не поможет избежать смерти и отчаяния.
Сколько раз я приходил к экстазу, творил, думал, словно я настоящий человек, словно я сверхчеловек,
И сколько раз я спустя пару часов или ночь оказывался вновь разбитым и разбитым еще более.
И как потом отчаянно пытался вернуть это состояние и всегда пытаюсь,
Неужели так делают не все? Разве все не пытаются вернуть то состояние которое у них было когда-то а теперь его нет и которое они называют экстазом?
Я не могу писать по нескольку дней потому что я не верю что найду стоящие слова.
А когда я все-таки собираюсь, мне приходится тратить все больше и больше времени чтобы сосредоточиться и отойти от вечной рефлексии.
Перечитывая свои старые записи, я вижу лишь бред десятилетнего ребенка, избалованного хорошей жизнью,
А хочу я видеть слезы, хочу видеть крики и вопли, хочу обжечься горечью жизни.
И что хуже всего это то что мне надо делать дела которые я делать не хочу, мне надо тратить на них время и главное внимание,
Мне надо идти туда где я совершенно не желаю быть, притворяться ненавистным мне человеком и пытаться действительно стать им.
А когда не получается – грустно затыкать этому человеку рот и все равно не осмеливаться даже в мыслях побыть собой…
А где я вообще настоящий? В душе, когда под холодной водой стою расправив руки и как мне думается наслаждаюсь жизнью, настоящей;
В постели, где я ощущаю себя богом, где я держу в руках всю полноту своей власти, где я подчиняюсь лишь Морфею и притом с радостью;
А может быть за письменным столом, среди мусора, книг, кружек и бумаги, пытаясь вывести эти строчки?
Но ведь все эти книги, ручки, бумажки и кружки мне не принадлежат и никогда принадлежать не могут:
Они чужие, они инородные и между ними я чувствую себя некомфортно,
Как будто бы я и вправду ребенок, которого мама оставила в незнакомом месте среди незнакомых людей.
Я сижу на стуле и думаю что я могу сделать но не получается придумать ничего.
А в голове повис тяжелый туман, опускающий сознание на самое дно черепной коробки, прижимающий его и унижающий.
Я не могу делать чистые дела потому что не хочу, потому что есть еще несделанные дела важные.
Но и их я делать не могу потому что мне кажется что не достиг нужного состояния миропонимания.
И получается так что я просто сижу перед сине-белым экраном, слушаю музыку и стараюсь не думать что уже начало хорошо получаться…
Февраль 2016
Сэцубун
Уже где-то
Пришла весна,
А я здесь
Поедаю
Запасы своей души.
Как медведь,
Я сплю
Мой дух спит,
Чувства спят,
А надо просыпаться…
Мне хочется
Заснуть,
А проснуться
Писателем,
Которого признали.
Усложняю себе дорогу,
Ищу неприятности,
Забываю про красоты —
Сразу видно,
Что я не взбираюсь на горы…
Я выжат, я пуст,
Каждое слово
Приходится где-то ловить:
Из нутра
Не идет ничего.
Хотелось бы мне
Быть вишней,
Чтобы сейчас
Зеленеть почками.
Но я человек…
В феврале
Хочется умереть.
Для защиты
Пропадают чувства,
Пропадают слова…
Февраль 2018
Апология бездеятельности
Оправдывать существование только тем, что дышу:
изолировать остальные органы, мышцы, сознание, сердце, душу —
стать легким: то надувающимся, то сдувающимся сгустком мяса.
Ворочать свое тело, перетаскивать его тяжесть с одного места на другое:
так тяжело выполнять эту вечную рутину, чувствую себя
шахтером на шахте, добывающей грязь, который пытается устроить забастовку, но никто его не слышит.
Просыпаюсь с какой-то сладко горящей мыслью о чем-то, что хочется уловить:
сон, ускользая, легкими своими крылышками цепляет меня, желая утащить с собой,
но я слишком тяжел, слишком неподъемен, бесформенен и глуп.
От часов тянется зеркало прямо к моим внутренним глазам,
оно заставляет меня смотреть на себя, познавать свое уродство, углубляться в него,
и ничего не делать. Вечное прозябание, профукивание жизни, житие случаем, а не моментом.
Мне трудно это оправдать. Подыскивая подходящие слова, я бы апеллировал к старости,
которая уже гнездится в моем молодом теле: все старики,
что ходят вокруг, заставляют меня думать о том, что и я таким стану.
Моя лень коренится в обыденности, в затухающем мире, что меня окружает —
вините его. Я вижу тлеющие угольки, мечтаю о взрывах, но мне слишком страшно
подносить динамит. Мне хочется верить, что все случится и без него.
Вините мое пропащее воспитание, мою среду, которая не располагает к творчеству,
вините всех тех людей, которые хотят увидеть меня не тем, кто я есть,
тех, кто имеет смутную идею, топор и полную моральную убежденность меня покромсать.
А я буду винить себя…
Январь 2018