Czytaj książkę: «Жизнь за трицератопса (сборник)»

Czcionka:

…Но странною любовью

Корнелий Иванович Удалов шел со службы домой. День был будничный, прохладный, вокруг города толпились тучи, но над Великим Гусляром ярко светило солнце. Виной тому был космический корабль зефиров, который барражировал над городом, не давая тучам наползать на него.

У продовольственного магазина «Эльдорадо» продрогший зефир из мелких покачивал детскую коляску, чтобы успокоить младенца, которого мамаша оставила на улице, уйдя за покупками. Младенец попискивал, но плакать не смел.

Удалов испугался, что зефир опрокинет коляску.

– Ты поосторожнее, – сказал он.

– Я очень стараюсь, – ответил зефир, – хотя ребенок выведен из душевного равновесия. Но в любом случае я благодарен вам за совет и внимание, Корнелий Иванович.

«Они всех нас по именам знают. Никуда от них не денешься!» – подумал Удалов.

Свернув на Пушкинскую, он увидел еще одного зефира, постарше, который собирал пыль и собачий помет в пластиковый мешок.

– А где дворник? – спросил Корнелий.

– Фатима Максудовна кормит грудью своего младшенького, – ответил зефир. – Я позволил себе ей помочь.

Зефир сам уже был покрыт пылью. Работал он старательно, но неумело.

– Ты что, никогда улиц не подметал? – спросил Удалов.

– Простите, – ответил зефир, – у нас давно нет пыли.

– Ну и тоскливо, наверно, у вас.

– Почему вы так считаете?

– Во всем у вас порядок, всего вы достигли.

– Нет предела совершенству, – возразил зефир.

– И чего тогда к нам примчались?

– Мы несем совершенство во все части Галактики.

– Ну-ну, – вздохнул Удалов.

– А жаль, – сказал зефир, – что мы кое-где порой сталкиваемся с недоверием.

Удалов пошел дальше и возле двери своего дома обогнал небольшого зефира, который тащил сумки с продуктами.

– Это еще для кого? – спросил Удалов.

– Надо помочь, – ответил зефир, втаскивая сумки на крылечко и открывая упрямой головкой дверь. – Профессор Минц занемог. Мы встревожены.

Зефир обогнал Удалова в коридоре. Ловко открыл ноготком дверь к Минцу и, подбежав к столу, закинул туда сумки с продуктами и лекарствами.

– Ей-богу, не стоило беспокоиться, – хрипло произнес Минц.

Он сидел в пижаме на диване. Горло было завязано полотенцем. Профессор читал журнал. Шмыгнув носом, Минц виновато сообщил Удалову:

– Простуда вульгарис. Прогноз благоприятный.

– Это ты его в магазин посылал? – спросил Удалов.

– Не совсем так, – ответил Лев Христофорович. – Один зефир забегал ко мне днем узнать, как выглядит подвенечное платье…

– Чего?

– Подвенечное платье, – повторил Минц. – Они решили сделать подарок невесте Гаврилова.

– Ну уж это перебор! Гаврилов третий раз женится. Пускай у предыдущей жены позаимствует.

– Ты живешь старыми ценностями, – возразил Минц. – Нынче молодежь серьезнее относится к атрибутике. Они решили венчаться и полагают, что память об этом событии, включая подвенечное платье, сохранится на всю жизнь.

– Значит, этот, – Удалов кивнул на зефира, – получил информацию, потом проникся сочувствием и пошел в аптеку и в магазин?

– Разумеется, – сказал зефир. – А как бы вы поступили на моем месте, Корнелий Иванович?

– Я бы вызвал врача, – буркнул Удалов.

– Но вы же знаете, Корнелий Иванович, – в голосе зефира прозвучал легкий укор, – что скажет врач. А я сделаю все то же самое, но лучше.

И тут Удалова прорвало:

– Какого черта?! Какого черта вам нужна вся эта благотворительность?

– Корнелий, – попытался остановить его Минц. – Откуда такая агрессивность?

Зефир подождал, пока в комнате поутихло, и ласково произнес:

– Мы решили все проблемы у себя на родине и теперь несем добро на другие планеты. Мы всех любим, мы хотим счастья всем существам в Галактике.

Удалов уже не раз слышал эти слова и не мог понять: ну почему же они его так раздражают? Другое дело – был бы в них подвох. Но за последний месяц все жители Великого Гусляра убедились, что подвоха нет. Как назло – нет.

Удалов сдержанно вздохнул, наблюдая за тем, как ловко зефир, взобравшись на стул, режет на тарелке огурчики и помидоры, готовя салат для больного профессора, которому нужны витамины.

Дома у Корнелия тоже было несладко.

Ксения сидела у телевизора, один зефир занимался стиркой, а другой, незнакомый, пылесосил большую комнату.

– Ксения, – сказал Корнелий Иванович. – Ну нельзя так все пускать на самотек!

– Я их что, просила, что ли?

– Ты не возражала, – упрекнул Удалов.

Зефир выключил пылесос, чтобы не мешать беседе супругов, и, вскинув лысенькую головку, произнес:

– Мы же рады помочь.

– Есть мнение, – сказал ему Удалов, – что потом вы предъявите нам счет за услуги. Такой, что вовек не расплатиться.

– Ах, Корнелий Иванович! – Зефир сложил лапки на пузе. – Вы же взрослый, умный и опытный человек. Ну чем вы смогли бы нам заплатить?

– Сама постановка вопроса некорректна, – послышался другой голос, и, запрокинув голову, Удалов увидел третьего зефира, который, как муха, ползал по потолку, протирая его белоснежной тряпкой.

– Мы давно уже унитазы делаем из золота, – сообщил первый зефир.

– А вот некоторые говорят, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, – провозгласила невестка Удалова, вернувшаяся с занятий в речном техникуме.

За невесткой, подобно африканскому невольнику, плелся зефир, который тащил на голове куль вещей из химчистки.

– Не нагружала бы ты его так, – заметил Удалов. – Ты посмотри, он уже посинел.

– Он сам хотел, – возразила невестка.

– Я сам… – пискнул зефир и упал, придавленный поклажей.

– Меня возмущает, – сказала невестка, – как они нас морально порабощают.

Удалов с трудом поднял куль с вещами. Зефир был неподвижен, из полуоткрытого ротика вырывались приглушенные стоны.

– Этого еще не хватало! – Ксения оторвалась от телевизора, потому что серия кончилась.

– Я сам, – прошептал зефир.

Его товарищи вынесли из комнаты уже безжизненное тело.

– Эх, нехорошо получилось, – сказал Удалов.

– Нормально, все нормально, – ответил зефир, который держал сгинувшего собрата за ноги и потому покидал комнату последним. – Когда мы идем делать добро, мы знаем, насколько это опасный и неблагодарный труд.

– Неправда! – крикнула вслед ему Ксения. – Я каждый раз вам спасибо говорю.

Небольшой зефир протиснулся в форточку и, закрыв ее за собой, радостно сообщил Ксении:

– Я достал сухую мяту!

– Иди тогда на кухню, там один из ваших обедом занимается.

– Ксения, это эксплуатация! – возмутился Удалов.

– Я только помогаю им выполнять их желания.

Удалов хлопнул дверью и побежал к профессору Минцу.

Там картина изменилась. Хотя Минц все еще сидел на диване, теперь перед ним стояла шахматная доска, а напротив него, с другой стороны доски, сидел немолодой зефир.

– Плохи мои дела, – сказал зефир.

– А вы не поддавайтесь мне, – ответил Минц.

– Не поддаваясь, я рискую испортить вам настроение, а в вашем физическом состоянии это недопустимо.

Удалов от двери сказал:

– Слушайте, мне все это смертельно надоело!

Он тут же отпрыгнул в сторону, потому что из коридора подкрался еще один зефир, который принялся чистить ему ботинки.

– Все прочь! – приказал Удалов. – Вы хоть человеческий язык понимаете?

– Уходим, – ответил зефир-шахматист, и все зефиры немедленно испарились.

Удалов сбросил со стула пачку журналов, уселся и спросил Минца:

– Скажи мне, скажи, что происходит?

– Оптимальный вариант вторжения из космоса, – ответил Лев Христофорович.

– Кто же так вторгается?! – воскликнул Удалов. – Почему они нас не угнетают, не уничтожают? Почему все происходит наперекосяк? Я о таком не читал!

– Мы настолько привыкли к тому, что наша история состоит из вторжений, уничтожений и угнетений, – ответил Минц, глядя в окошко, где все еще летал кругами космический корабль, – что не допускаем мысли об ином поведении и иных целях. Хотя именно об этом много лет назад талдычили советские писатели-фантасты.

– На то они и есть советские фантасты, – возразил Удалов.

– Мы вас воспитываем добрым примером! – приоткрыв дверь, крикнул изгнанный зефир.

– Вы думаете, что нам нужны добрые примеры?

– Они всем нужны.

Удалов сжал виски ладонями. Нет, это не укладывалось у него в голове. И он не был исключением. С тех пор как над Великим Гусляром появились космические корабли зефиров, многие задавались вопросом: «Зачем нам такое счастье?»

В первые дни после высадки инопланетян горожане нарадоваться не могли на гостей – и помощники, и добровольцы, и спасатели! Все помнили о том, как, сорвавшись с высокого тополя, погиб зефир, который пытался снять оттуда глупого котенка.

– Пожалуй, – заговорил Минц, шмыгая носом и похрипывая, – им надо было брать за все плату. Хотя бы символическую. Мы бы легче к ним привыкли. Зря они упорствуют в том, что добрые дела – цель их существования. У добра должен быть предел.

Минц имел в виду ужасную историю, случившуюся вчера. Один пенсионер, ветеран, придушил зефира, который принес ему перед сном шлепанцы. С утра город затаился, опасаясь репрессий. Но репрессий не последовало. Руководство зефиров принесло искренние извинения пенсионеру за то, что покойный зефир спровоцировал его на резкие действия, и подарило новый холодильник «Филипс» с доставкой на дом.

– Чувствую я, – сказал Удалов, – что надвигается роковой момент.

– Вы уверены? – спросил из коридора зефир-шахматист.

– Улетайте от нас, по-хорошему прошу, – сказал Удалов. – Не можем мы отвечать добром на добро. Не умеем. Не приучены.

– Нет, – возразил шахматист. – Мы согласны на жертвы. Но мы верим в добро.

Удалов вздохнул и вышел на улицу.

Темнело.

За столом сидели несколько соседей Удалова. Они держали в руках костяшки домино, но игру не начинали. Вокруг – на траве, в кустах, на ветках тополя – расположились зефиры-болельщики.

– Давайте, друзья, начинайте! – скомандовал один из них.

– Трубин чем-пи-он! – крикнул другой зефир из группы поддержки.

– Нет, я так больше не могу! – завопил Трубин и, вскочив, метнул костяшки в своих болельщиков.

– Да гнать их надо в шею! – воскликнул Синицкий. – Они моему внуку все уроки делают и даже на контрольных подсказывают. Школа уже достигла стопроцентной успеваемости!

И тогда могучий Погосян тоже кинул в пыль костяшки, обернулся, неожиданно подхватил под мышки двух зефиров и выбежал на середину двора. Одного за другим он швырнул их в вечернее небо, где завис космический корабль.

– И чтоб не возвращались! – крикнул Погосян им вслед.

Взлетев на небо, зефиры включили ранцевые двигатели и направились к своему кораблю.

И тут, словно поддавшись единому порыву, все жители города от мала до велика стали хватать зефиров и закидывать их в небо, приговаривая: «И чтобы не смели возвращаться!»

Через полчаса корабль зефиров полыхнул белым огнем из своих дюз и взял курс на неизвестную звезду.

…С тех пор прошло три недели.

Удалов возвращался с работы и в автобусе случайно подслушал такой разговор.

– А может, зря мы их повыкидывали? – спросил один мужчина другого. – Теперь и придраться не к кому.

– Я уж вчера своей благоверной врезал. Так, для порядка, чтобы суп не пересаливала.

– При них суп никто не пересаливал, – вздохнул первый.

Тут в разговор вмешался третий, постарше:

– Хрен с ним, с супом. А вот у меня сосед еврейской национальности, все на скрипке играет.

– И больше не к чему придраться? – спросили его из другого конца автобуса.

– В том-то и дело, – ответил мужчина.

Скандал

Самый громкий скандал за всю историю города Великий Гусляр случился по причине мягкого характера профессора Минца. Уж кому-кому, но профессору пора знать, что любое изобретение, а тем более великое, влечет неприятные последствия. Подобно сильному лекарству от чесотки, которое вызывает ангину, гипертонию и глухоту. Мне вообще кажется, что в современной медицине доктор обязан лечить не от болезней, а от лекарств. Продолжительность жизни, может, и не увеличится, но мучиться будут меньше. Иначе получишь кирпичом в окно.

Удаловская жена Ксения нередко пользовалась добротой профессора в корыстных целях. Вот и в тот лазоревый с золотом последний день лета она пришла к нему с тайным умыслом урвать что-нибудь от профессорского таланта. Поэтому, прежде чем постучать к соседу, она натерла луком глаза.

Профессор играл с компьютером в шахматы и поэтому не сразу сообразил, почему Ксения стоит в дверях, смотрит на него красными глазами, держит в руке детскую курточку и притом от нее сильно несет луком.

– Что случилось? – спросил профессор. – Что-нибудь с Корнелием? С сыном? С внуком?

– С внучонком, Максимкой, – всхлипнула Ксения. Получилось очень натурально.

– Заходите, что же вы. – Профессор посторонился и убрал с дороги тугой живот. – Рассказывайте.

Ксения втиснулась в дверь, но дальше не пошла, оробела перед компьютером, потому что тот незнакомым басом прорычал:

– Время, профессор! Не сделаешь хода, считай, что у тебя упал флажок.

Минц кинул взгляд на партнера и снова обернулся к Ксении. Он пребывал в нерешительности.

– Да выключите вы эту железку! – приказала Ксения. – Никуда от них не деться! Скоро власть захватят.

– По крайней мере, порядка будет больше, – огрызнулся компьютер.

Тут Минц его выключил.

– Садитесь, – попросил он Ксению.

– Некогда. У меня проблема, другими словами, беда.

– Говорите! – остановил Минц готовую зарыдать соседку.

– Вот, трагедия моя, – сказала Ксения, протягивая курточку.

– А что в ней плохого? Отлично сшита.

– Отлично. Ясно, что отлично, сама шила. Да мала оказалась! Такой материал подсунули, импортный. Как постирала – курточка сразу в два раза уменьшилась.

– Но чем я могу помочь?

– Максимке вот-вот в школу, – сообщила Ксения. – А курточки нет. Не в чем идти в школу моему малышке, моему сладенькому внучонку.

– Но может, найдете что-нибудь…

– Убью, – по-соседски предупредила Ксения профессора. – И не думайте увильнуть! Сколько раз спасали, еще раз спасете.

– Но я не знаю, как увеличивать куртки.

– Ученый должен все знать.

И тогда Минц сдался. Он всегда сдавался, если в бой шла Ксения.

– Я придумаю что-нибудь, – сказал он.

– Когда?

– Завтра, послезавтра! – вскипел Минц. – Не могу же я контролировать творческий процесс.

– Хорошо, – смилостивилась Ксения. – После обеда ждите.

Так, наверное, разговаривала статуя Командора со всякими донжуанами.

Ксения покинула профессора и оставила курточку на спинке стула, словно шпиона в лагере врага.

Минц включил компьютер, но быстро проиграл ему. Мысли его так и не вернулись к спокойным играм. Минц получил вызов. Он его принял. Теперь надо было решить задачу.

Решать ее придется неординарно. Ординарно ее давно бы решили. Расшивать, расширять, дошивать, ставить заплаты… это все не для нас.

А что для нас?

Минц шагал по комнате, и пол вздрагивал от его тяжелых шагов.

– Стоп! – сказал он вслух.

Подошел к телефону, набрал номер небольшого городка на острове Сулавеси в стране Индонезия. В этом городке жил ботаник и путешественник доктор Сударито, статью которого Минц прочел в прошлом году, заинтересовался ею, но никак не мог придумать, куда бы приспособить открытие индонезийца. А вот теперь забрезжило…

Ксения пришла вечером. Минц ее обнадежил и выгнал. Сказал, что ждет авиапосылку с острова Сулавеси. Как только произведет над ней нужные манипуляции, Ксения получит свое средство для исправления неудачных предметов одежды.

Посылка пришла через четыре дня, а последующие сутки Ксения в основном провела под дверью профессора.

Время от времени она спрашивала через дверь:

– Ну как наши дела?

А подученный профессором компьютер отвечал ей:

– Иди спать, соседка!

Наконец Минц впустил женщину.

– Садитесь, Ксения, – велел он. – Я вам сразу расскажу о принципе моего открытия, чтобы вы потом не ссылались на невежество.

Ксения уселась на шатучий стул и схватилась за угол стола, потому что была женщиной полной, тяжелой и боялась падений.

– На острове Сулавеси в прибрежных мангровых зарослях доктор Сударито отыскал странный лишайник, названный им охролахия пассибулифера. Пассибулифера характерна тем, что у нее имеется выразительный накипной мелкозернистый таллом. Апотеции небольшие, вогнутые, бледно-желтые, слоевищевидный край апотеция тонкий… Вам неинтересно?

– Ой, как интересно! – ответила Ксения.

– Впрочем, я не буду тратить время на ботанику.

– Ну и правильно, бог с ней, с ботаникой.

– Главное то, что пассибулифера обладает удивительной способностью как бы обволакивать растения и затем, в снятом виде, сохранять форму растения. Скорость роста этого лишайника умопомрачительная! Но для нас это лишь полуфабрикат.

Минц достал с полки флакончик из-под духов «Арамис» и поболтал.

– А это, – сказал он, – конечный продукт. Наша с вами революция в швейном деле.

– А как нам ее совершить? – спросила Ксения.

– Для этого вам бы неплохо раздеться…

– Чего?!

– Нет, вы не подумайте, Ксения, я понимаю ваше смущение, хотя должен признаться, что как женщина вы не вызываете во мне эмоций.

– Лев Христофорович, я человек терпеливый, но можешь и по роже лица схлопотать! – грубо ответила обиженная Ксения.

Этот возглас не означал, разумеется, какой-либо особой склонности Ксении к соседу.

– Переходим к демонстрации, – быстро сказал Минц и закатал рукав своей рубашки.

Затем он взял со стола лоскуток клетчатой ткани, впрок заготовленный для опыта, и приложил к обнаженному локтю. Потом открыл флакон и капнул несколько раз на ткань.

Тут же на глазах лоскуток стал расти, расползаться по руке, и через минуту изумленная Ксения увидела, что на руке профессора образовался рукав, как бы третий рукав рубашки. Правда, он был длинноват и продолжал удлиняться, но Минц другой рукой протянул Ксении ножницы:

– Пожалуйста, укоротите!

Ксения – существо сообразительное. Недаром столько лет прожила рядом с Минцем. Она взяла ножницы, хотела было отстричь лишнее, но замерла… и спросила:

– А ей не больно?

– Лишайникам не больно, – ответил Минц.

Тогда Ксения аккуратно отрезала лишнюю ткань и принялась ее мять между пальцами и даже нюхать. Но ничего подозрительного не обнаружила.

– Спасибо, – сказала она. – Я все поняла.

И, не дав профессору отказать в даре или выразить сомнение, она схватила флакон. И пошла к двери.

– Но вы хоть поняли принцип действия пассибулиферы? – крикнул ей вслед Минц.

– Не поняла бы – не стала брать, – ответила Ксения. – Паразит ваш лишайник, Лев Христофорович. Понимаю, что он будет мои соки сосать.

– Ах, как точно! – обрадовался Минц. – Образно и точно в переносном смысле.

– В переносном?

– Разумеется, он паразит, но паразит особенный. Этот лишайник питается энергией других живых существ, их теплом, их эмоциями. Пока пассибулифера обитала в мангровых зарослях Сулавеси, она ограничивалась тем, что высасывала энергию у деревьев, чего они, кстати, и не замечали. Но я здесь пошел на шаг дальше, чем позволяет эволюция. Я приспособил метаболизм лишайника к тому, чтобы питаться теплом и иными видами энергии представителей фауны, в первую очередь человека. Я далеко двинул вперед этот лишайник по пути эволюции, в сущности, мы имеем дело не с пассибулиферой, а с ее отдаленным потомком. Понятно?

– По мне что энергия, что соки, что кровушка моя – все равно. У меня на всех хватит!

И Ксения громко рассмеялась. Она была женщиной широкой в кости, крепкой и не то чтобы толстой, но упитанной.

Но как заблуждались профессор и Ксения!

Они полагали, что подопытным кроликом избрали странный тропический лишайник. На самом-то деле оказалось, что на роль кроликов попали люди.

Если ты ставишь опыты над живыми существами и с помощью генной инженерии толкаешь вперед их эволюцию, всегда задумайся: не будут ли потомки судить тебя суровым и безжалостным судом?

К счастью, трагедии в масштабе Земли не произошло. Но для Гусляра происшедшее вполне можно назвать трагедией.

Ксения возвратилась домой первой. Остальные члены семьи еще обретались в других местах. Корнелий Иванович был в конторе, его сын Максим – у себя в парикмахерской, Маргарита пошла погулять с Максимкой-младшим. По-нашему – с Максим Максимычем, по-ихнему – с Максимом-джуниор.

И так как свободного времени было в обрез, Ксения спешно начала проводить эксперименты с затравкой лишайника, обработанного по методу профессора Минца.

Она достала из-под швейной машинки мешок с лоскутами и заплатами и принялась сочинять себе платья.

Получилось буквально с первого раза.

Достаточно было нескольких капель из флакона мужских духов «Арамис», чтобы лоскуток начал превращаться в одежду. Он превращался до тех пор, пока в нем были силы, содержавшиеся в затравке, затем Ксения с помощью ножниц и той же швейной машинки доводила одежду до ума.

Она успела сообразить себе три платья и неплохую кофточку, у которой был один недостаток – слишком прилегала к телу. Но и с этим недостатком Ксения справилась – догадалась, что если оттягивать ткань, пока она растет, то она оттянутой и останется. Так что можно соорудить себе хламиду или балахон. Была бы мода.

Потом Ксения догадалась, как с помощью лишайника делать плиссе-гофре, и, когда домой пришел Удалов, Ксения уже утомилась, истощила нервную систему.

Она сидела на стуле, а на трех стульях, повернутых к ней спинками, висели новые платья. Склонив голову набок, Ксения любовалась ими, как кошка новорожденными котятами. Была бы воля – стала бы их облизывать.

Удалов, как положено глупому мужу, спросил:

– Ты чего платья развесила? Стирала, что ли?

Он и не сообразил, что у жены таких платьев отродясь не было.

Зато, когда пришла Максимкина жена, она с порога взвыла.

– Это еще что такое, мамаша? – кричала она. – Что это вы на старости лет решили деньгами разбрасываться?

На что Ксения ответила с достоинством:

– Не твои деньги трачу!

Не было согласия в семье Удаловых.

Ксения хотела было вообще не рассказывать невестке о своих возможностях, крепилась часа два, только после ужина не выдержала. Пусть знает!

Но Маргарита умела быть овечкой, сусликом, бабочкой, когда ей это было выгодно. Так что еще через полчаса женщины уже соорудили ей два платья и один модный плащ по выкройке из «Бурды».

Странности с пассибулиферой начали наблюдаться именно тогда.

Женщины трудились в комнате Ксении, а мужчины смотрели телевизор, но в комнату не заглядывали. Максимка крутился возле женщин и радовался, потому что весь пошел в Корнелия и рос независтливым.

– Ах, мама, – произнесла Маргарита, – как мне нравится вон тот материальчик, на синем платье. У вас еще лоскутка не найдется?

– Кончились, – сказала Ксения. – Возьми другой цвет.

– Нет, мне такой же хочется, – возразила Маргарита и подошла к вешалке, на которой висело новое платье свекрови. Капнула на подол из бутылочки в расчете на то, что платье удлинится и она сможет оттяпать от него лишний лоскут.

Но платье не пожелало расти без человеческого тела. О чем, кстати, Минц Ксению предупреждал.

Догадавшись об этом, Маргарита сладким голосом попросила свекровь:

– Мама, можно я ваше синее платьице немножко примерю?

Ксения была доброй. К тому же она знала, что раз Маргарита в два раза ее тоньше, то вряд ли платью будет от нее порча.

Маргарита схватила платье и стала надевать его перед зеркалом.

Платье наделось быстро, словно скользкое, обняло молодую женщину и прильнуло к ней – Маргарита особым женским чутьем поняла, что она понравилась платью.

Она хотела было попрыскать на подол лишайниковым соком, чтобы потом отрезать себе лоскуток, но медлила, словно внутренний голос подсказывал, что лучше платья ей не отыскать. И не надо лоскутки тратить.

И в этот момент Ксения, обернувшись, увидела, что синее платье сидит на невестке в обтяжку, как влитое. Платье-то, оказывается, уменьшилось, а об этом Минц не предупредил.

– Это еще что такое? – спросила Ксения грозно. Не от жадности, но потому, что любила во всем порядок. – А ну, вылазь из моего платья. Оно у меня выходное!

О, как не хотелось Маргарите подчиняться этому приказу, но что поделаешь – она принялась снимать платье.

А платье, как в сказке, прилипло. Не снимается.

Ксения кинулась к ней на помощь. Женщины с шумом и сопением сдирали платье с Марго. Удалов было сунулся на шум – Ксения его отогнала, как львица от выводка.

Платье треснуло и распоролось.

Только таким образом удалось его снять с Маргариты.

– Как же так?! Ты мне лучшее платье погубила! – сердилась свекровь.

А Маргарита села на стул и принялась плакать и гладить рваную тряпку, которая покорно лежала у нее на коленях.

– Дай-ка, – велела Ксения. Она приложила к себе лоскуты, побрызгала из флакона, платье начало залечивать свои раны, но на полпути словно передумало и, так и не залечившись, соскользнуло на пол.

Перед сном Удалов еще раз заглянул к Ксении, но атмосфера там была так напряжена, что Удалов стукнулся о нее, словно о стеклянную стенку, и пошел досматривать передачу для детей-полуночников.

Ах эта деликатность Корнелия Ивановича! Ну что ему стоило преодолеть себя и строго спросить у женщин, что же, наконец, происходит? Они бы признались, Удалов бы встревожился и кинулся к профессору Минцу. Он рассказал бы ему, что эволюция загадочного лишайника продолжается немыслимыми темпами. Что лишайник уже проявляет симпатии и антипатии, а платье хочет сосуществовать с одной носительницей, а другую презирает.

Тогда бы и Минц опомнился.

Взял бы эксперимент под жесткий контроль…

Я написал эти слова и подумал: а как бы Лев Христофорович это сделал? Велел бы Ксении расстаться с новыми платьями, раздел бы Маргариту? И кто бы его послушался?

Видно, генетическому ускорению было суждено начаться именно в Великом Гусляре. Там же и закончиться…

Когда Маргарита ушла укладывать Максимку, Ксения закрыла к себе дверь и аккуратно развесила все пять сделанных за вечер платьев в большом шкафу, где уже висел праздничный костюм Корнелия и ее собственные вещи. Перед сном ей чудилось, что в шкафу что-то шуршит, словно тараканы или мыши, но Ксения не стала подниматься, потому что уже поняла: даже если мыши сгрызут новое платье, она его тут же восстановит. Теперь оставалась только одна проблема: как заставить этого скрягу Минца дать ей еще флакончик затравки. Ведь ей предстоит и сына одеть, и мужа, а это непросто. Причем неизвестно, умеет ли этот лишайник делать карманы и подкладку для мужской одежды.

А флакон-то был в тот момент у Маргариты, потому что она изготавливала Максимке костюмчик, завтра в первый класс идти. Бабка-то о внуке за эгоистическими развлечениями, конечно, забыла!

Примерно в два часа ночи Удалов совершил еще одну непростительную ошибку, но опять же не сообразил, что это – непростительная ошибка.

Он проснулся, потому что его во сне потянуло сходить по-маленькому. Босиком он медленно пошел к двери, стараясь держать перед собой вытянутую руку, глаза отказывались открываться.

И тут его нога натолкнулась на что-то мягкое, податливое, но вполне подвижное.

Ощущение было настолько необычным и даже пугающим, что Удалов мгновенно открыл глаза и посмотрел себе под ноги.

Свет луны и уличного фонаря, падавший в окно, был вкупе настолько силен, что Удалов мог разглядеть, на что же он чуть не наступил.

И увидел, что по полу медленно ползет, держась ближе к стенке, о которую Удалов только что опирался, женское платье темного цвета с белым воротником и отделкой.

Удалов замер, понимая, что это – сказочный сон, который обязательно нужно досмотреть. И главное – нельзя мешать платью ползти в соседнюю комнату, к молодым. В конце концов, у любого платья могут быть вполне житейские причины ползти в другую комнату. Вот, например, он, Удалов, поднялся же среди ночи, чтобы дойти до сортира!

Чтобы не повредить платье, Удалов остановился и подождал, пока оно втиснется в узкую щель прикрытой двери к молодым. Удалов толкнул дверь, чтобы платью было легче.

Затем сам повернул направо и по коридору пошел в уборную.

И пока был там, он сообразил, что история с платьем ему лишь приснилась. На всякий случай, возвращаясь к себе, он поглядел на пол – никаких следов платья он не нашел.

Тогда он вернулся спать. И ночью ему ничего больше не снилось, если не считать деловых рассуждений, связанных с приватизацией. А когда Удалов проснулся рано утром, он уже был убежден, что история с платьем – странный ночной кошмар, который вытекал из вчерашних разговоров.

Утром был еще один скандал, и опять Удалов не отреагировал на него должным образом.

Он хотел спать, когда Ксения поднялась с кровати. Ей тревожно не спалось. Сердце требовало еще раз поглядеть на платья, не случилось ли что-нибудь в шкафу.

Открыв шкаф, Ксения тоненько взвизгнула, как будто вновь превратилась в юную девочку, обнаружившую, что ее шоколадные конфеты сожрал потихоньку какой-то гадкий мальчишка.

– Не мешай спать, – сказал Удалов, кладя на повернутое к потолку ухо подушку.

– Нет, ты только посмотри! – просила Ксения.

Но Удалов так и не посмотрел.

И не увидел того, что ночью пять новых платьев устроили битву в шкафу с праздничным костюмом Удалова, Ксениным свитером и двумя юбками. Впрочем, надо сказать, что прежние обитатели шкафа не сопротивлялись, ибо не обладали разумом даже на том примитивном уровне, каковой был дан природой лишайнику пассибулифере.

Так что кукушата Ксении растерзали старые вещи в лоскуты и сами заняли весь шкаф, вроде бы даже гордясь своим преступлением.

Ксения же, которой был свойствен антропоморфизм, полагала, что все преступления такого рода могут совершать только люди. Она поняла, что подлая Маргарита, пользуясь темнотой и Ксениным сном, пробралась к шкафу и сама лично разорвала хорошие качественные носильные вещи из патологической злобы к свекрови.

И самое главное – за ночь исчезло кое-как восстановленное синее платье. И тут уж Ксения не сомневалась, что платье было похищено невесткой.

С желанием разоблачить и уничтожить Маргариту Ксения ворвалась в комнату к молодым, но обнаружила там лишь крепко спящего Максима, который на грозный материнский вопрос, где его жена, пробурчал:

– Мать, не возникай!

Ксения хлопнула дверью. Простучала по лестнице каблуками.

Ей хотелось заглянуть к Минцу, разбудить его и скалкой поблагодарить за сомнительный подарок, но пришлось отложить торжество справедливости на завтра. Сейчас надо было разыскать, догнать и уничтожить невестку – нельзя иметь врага в собственном доме.

Маргарита повела сына Максимку в школу. Максимка был очень хорош в новом синем костюмчике. Его мама шла в синем платье, которое вчера было Ксениным, но не захотело оставаться во владении свекрови. И потому в ночной темноте переползло в комнату к Маргарите, надеясь, что утром его увидят и обрадуются.

Платье было право.

Маргарита мгновенно поняла, что это платье всегда принадлежало ей, и только ей.