Czytaj książkę: «Агент КФ»

Археолог Фотий ван Кун был счастлив. Ощущение счастья не зависит от масштабов события. Много лет ожидаемая победа, завершение бесконечного труда, окончание длительного путешествия могут вызвать усталость или даже разочарование. Неожиданная мелочь может переполнить человека счастьем.

Фотий ван Кун шел в гостиницу по улице Трех Свершений. За последние четыре дня этот путь, короткий и прямой, стал ему хорошо знаком и привычен. Десять минут неспешной ходьбы в тени домов, нависающих над пешеходом, как тыквы над муравьем. Генеральный консул Ольсен, маленький, толстый, вежливый эрудит, называл этот город огородом для великанов. «Этот тип жилища, – объяснил он Фотию ван Куну, – сложился здесь исторически. В период клановой вражды. Очень трудно штурмовать яйцо, поставленное на острый конец или поднятое на сваях. Поэтому и окна пробиты на высоте пяти метров, не ниже».

Раньше тыквы ярко раскрашивали в цвета клана, теперь в городах, где понятие клана отмирало, – согласно моде.

Высоко над головой тыквы почти соприкасались боками, и потому внизу, на мостовой, всегда были тень и прохлада. Когда ван Кун попадал на перекресток, солнечный жар ударял в лицо, и, подобно прочим пешеходам, Фотий ван Кун спешил в тень очередного дома. Он попал в город в самый жаркий период и после прохладной мрачности раскопок на Ар-А никак не мог привыкнуть к пыльной духоте. Особенно тяжко было в гостинице. Гостиница была построена в соответствии с требованиями времени и в расчете на туристов из иных миров. Она казалась чемоданом, забытым посреди арбузов. Кондиционирование в ней не работало, и если в традиционных домах двойные стены сохраняли тепло в холода и прохладу летом, то зеркальные плоскости гостиницы превращали ее в накопитель солнечного тепла. Лучший номер в гостинице, выделенный археологу, был одновременно и самым жарким местом в городе.

Возвращаясь в гостиницу, чтобы переодеться и принять душ перед лекцией, Фотий ван Кун с ужасом представлял себе, как он войдет в раскаленные анфилады залитых солнечным светом покоев, и в этот момент он увидел магазин.

В магазины, как и в дома, надо было забираться по крутой лестнице. Разглядывая вывеску, приходилось запрокидывать голову. И чтобы избавить покупателей от такого неудобства, торговцы выкладывали образцы товаров на мостовую, у основания лестницы. Разумеется, не самые ценные.

Фотий ван Кун уже несколько раз проходил мимо этой лавки. Но раньше он либо спешил, либо был окружен местными учеными, так что, видя образцы товаров, он их не замечал.

А сейчас остановился перед сделанной из папье-маше куклой в старинном костюме из птичьих перьев. Кукла глядела из ярко раскрашенной глиняной вазы. Фотий ван Кун догадался, что в этой лавке торгуют сувенирами. А так как археолог не был лишен любопытства, он поднялся по узкой лесенке, распахнул нависшую над ним плетенную из тростника дверь и ступил в круглое помещение.

При виде гостя хозяин лавки в знак почтения тут же натянул на голову серебряную шапочку и широким жестом сеятеля показал на большую таблицу-разговорник, прибитую к стене. Крайний правый столбец не очень грамотно изображал перевод нужных слов на космолингву.

Кивнув продавцу, ван Кун начал разглядывать товары на полках. Полный набор для охотника за сувенирами. Куклы, горшочки и вазы, игрушки из птичьих перьев, мраморные и аметистовые шарики для гадания, шерстяные циновки и коврики с узорами из бисера, шары, чтобы думать, старинные топорики с некогда ядовитыми шипами, золотые яйца черепах и шлемы из панцирей тех же черепах, шлепанцы для встречи гостей и сандалии для торжественных проводов, сумочки для любовных поэм, хрустальные с нефритовыми зрачками «глаза ласки», наборные посохи, семейка неизвестно как попавших сюда макетиков Эйфелевой башни, коллективные курильницы, схожие с дикобразами… Многое из этого ван Кун видел на базаре, куда его за день до того водил консул Ольсен, и, обладая хорошей памятью, запомнил функции этих предметов.

Ван Кун медленно шел вдоль полок, понимая, что раз он заглянул сюда, то должен что-то купить, чтобы не оскорбить продавца (это ему тоже объяснил Ольсен). Иначе продавцу придется делать подарок несостоявшемуся покупателю. Он искал глазами что-нибудь не очень крупное, совершенно необычное и желательно полезное. Ван Кун был рациональным человеком.

И тут на нижней полке он увидел игрушечных солдатиков. И в этот момент Фотия ван Куна охватило ощущение счастья.

Улетая много лет назад с Земли, он оставил там большую, одну из лучших на Земле коллекцию игрушечных солдатиков. С тех пор ему не удавалось побывать дома, потому что жить приходилось в Галактическом центре, оттуда и летать в экспедиции – Земля слишком далека от Центра, и если ты избрал своим ремеслом космическую археологию, то на Землю ты, вернее всего, попадешь лишь к пенсии. Но страсть к собиранию солдатиков у ван Куна не проходила. К сожалению, искусство изготовления игрушечных солдатиков слабо развито в Галактике, и даже на весьма цивилизованных планетах о них и не подозревают. Ван Кун научился отливать их из олова и раскрашивать. Он проводил немало времени в музеях и на военных парадах, фотографируя и рисуя. Если на раскопках попадалось погребение воина, вызывали ван Куна. За двадцать лет его новая коллекция достигла тринадцати тысяч единиц, и если воссоединить ее с той, что осталась на Земле, то, безусловно, Фотий ван Кун стал бы обладателем самой представительной в Галактике коллекции солдатиков.

И вот, прилетев на несколько дней на Пэ-У с раскопок на Ар-А, планете в той же системе, будучи бесконечно занят, Фотий ван Кун заходит в лавку сувениров и видит на полке отлично исполненных солдатиков.

Скрывая душевный трепет, Фотий ван Кун подошел к таблице-разговорнику и провел пальцем от слов «Сколько стоит?» к соответствующей фразе на местном языке.

Продавец ответил длинной тирадой, из которой Фотий ван Кун не понял ни единого слова. Тогда ван Кун нагнулся, взял с полки солдатика и показал его продавцу. Продавец крайне удивился, словно никто из приезжих никогда не покупал солдатиков в его лавке, и, взяв с полки блестящий, переливчатый «шар, чтобы думать», протянул его ван Куну, полагая, что лучше покупателя знает, что тому нужно.

Ван Кун отыскал в таблице слово «нет».

Продавец с сожалением положил шар на место, подошел к таблице и показал на цифру в левом столбце. Ван Кун проследил глазами ее эквивалент в правом столбце и понял, что солдатик стоит дорого. Восемь элей. Столько же, сколько коврик из птичьих перьев или обед в приличном ресторане. Он очень удивился, но потом рассудил, что ценность вещи определяется сложностью ее изготовления. А солдатик был очень тщательно сделан. Он был отлит из какого-то тяжелого сплава, а размером чуть превышал указательный палец. Его латы были изготовлены из кусочков медной фольги, плащ сшит из материи, а на маленьком личике и обнаженных руках тонкой кистью была наведена боевая татуировка. Ван Кун мысленно прикинул, сколько у него с собой денег. В конце концов, они ему не нужны. Завтра должен прилететь «Шквал» из Галактического центра с оборудованием и припасами для экспедиции. По крайней мере, мрачный представитель Космофлота Андрей Брюс твердо заверил, что корабль идет без опоздания. «Шквал» захватит с собой ван Куна и затем спустит его на катере на Ар-А. Неизвестно, побывает ли ван Кун вновь на Пэ-У. Вернее всего, никогда. А солдатики одеты в цвета кланов – это уже история, это уже забывается. Лишь в горных княжествах сохранились такие плащи. Да и традиционное оружие: духовые трубки, топоры с отравленными остриями, раздвоенные кинжалы – все это постепенно переходит в музеи. Или теряется, потому что мы всегда куда лучше бережем отдаленное прошлое, чем реалии вчерашнего дня.

Всего солдатиков на полке было штук шестьдесят. Все разные. Даже солдатики одного клана различались оружием и доспехами. Если взять все деньги, что хранятся в гостинице, то хватит.

Как настоящий коллекционер, привыкший не испытывать судьбу, ван Кун достал кошелек и выяснил, что с собой у него есть тридцать три эля. То есть можно было купить четырех солдатиков.

Ван Кун отобрал четырех солдатиков в наиболее характерной одежде, осторожно отнес их на прилавок и положил рядом тридцать два эля.

Тут он заметил, что продавец явно напуган.

– В чем дело? – спросил ван Кун. Времени у него уже было в обрез. Через полчаса его ждут в Школе Знаний.

Продавец ответил непонятной тирадой, отделил одного из солдатиков, затем взял восемь элей и остальные деньги отодвинул ван Куну.

– Ну уж нет, – сказал ван Кун, который был упорным человеком. – Это честные деньги, мне ничего лишнего не надо. Сейчас вернусь, возьму остальных. – И он показал жестом, что намерен забрать всех солдатиков.

Неизвестно, понял ли его продавец, но в конце концов он забрал деньги, достал коробочку, устланную птичьим пухом, положил туда солдатиков, закрыл сверху бумагой. Он спешил и старался не смотреть на покупателя.

Ван Кун отыскал в таблице слово «спасибо», произнес его и, осторожно неся коробочку, пошел к выходу. От тростниковой двери обернулся и увидел, что продавец уже снял серебряную шапочку и вытирает ею лоб.

– Скоро вернусь, – сообщил ему ван Кун.

* * *

Фотий ван Кун был счастлив.

Счастье коллекционера – совершенно особый вид радости, доступный далеко не всем. Чувство это в чистом виде бескорыстно, так как настоящий коллекционер с одинаковой интенсивностью будет радоваться приобретению грошовому или бесценному – важна не стоимость, а факт обладания. Не так много нашлось бы в Галактике людей, способных разделить радость ван Куна. Но такие люди существовали, хоть и разделенные световыми годами пути. Ван Кун, не замечая пыли, висящей над городом, раскаленных пятен света, встречных прохожих, глядевших на него как на экзотическое существо, спешил к гостинице. Если бы разумный человек сказал ему, что солдатики, стоящие в магазине, никуда не убегут и их можно отлично купить вечером, а то и завтра, ван Кун бы даже не улыбнулся, и, несмотря на то, что он был нормальным, лишенным излишней мнительности человеком, он бы ускорил шаги, заподозрив вас в желании перекупить солдатиков.

Строя в воображении трагические картины, в которых безликий и безымянный конкурент уже входит в лавку, чтобы скупить солдатиков, ван Кун промчался по холлу гостиницы, пробежал два пролета лестницы наверх (лифт пока не работал), вспомнил, что не взял у портье ключ, вернулся обратно, снова вознесся по лестнице на четвертый этаж, задыхаясь, обливаясь потом, повернул ключ, вбежал в номер, осторожно положил на кровать коробку с солдатиками, начал быстро раздеваться, чтобы принять душ. При этом он продвигался к письменному столу, чтобы достать оттуда деньги.

Он выдвинул верхний ящик. И удивился. Кто-то основательно покопался в ящике письменного стола.

Будучи аккуратистом, Фотий ван Кун принадлежавшие ему вещи всегда раскладывал так, чтобы разделяющие их линии были строго вертикальны. Говорят, что однажды, на межзвездной археологической базе Афины-8, он упал в обморок, потому что на стене, вне пределов его досягаемости, криво висела репродукция с какой-то картины. Полчаса Фотий ван Кун глядел на нее, не отрываясь, все более бледнея, а затем с ним приключился обморок.

Тренированному глазу Фотия ван Куна достаточно было мгновения, чтобы понять: в его бумагах рылись, и некто, складывая их обратно, не смог соблюсти прямых линий между папками и листами. Более того, преступник выкрал бумажник с деньгами и документами археолога. И, что было для Фотия самое неприятное, разворошил и рассыпал заветную коробку с лекарствами.

В иной ситуации Фотий ван Кун внимательно бы изучил, не исчезло ли что-либо еще, вызвал бы администратора гостиницы, позвонил бы по громоздкому синему, похожему на старинную швейную машинку телефону в генеральное консульство. Но в тот момент Фотия ван Куна огорчила лишь пропажа денег и, следственно, провал операции «Солдатики». Фотий ван Кун подумал, не оставил ли он бумажник в куртке, которую надевал вечером, когда было прохладно. Он раскрыл стенной шкаф. Куртка валялась на дне шкафа. Бумажника в ней не оказалось.

Ирреальная надежда найти деньги заставила археолога потерять еще несколько минут, ползая под кроватью, обыскивая ванную и прихожую. Везде он наталкивался на следы неумелого, неаккуратного, спешного, но дотошного обыска.

В конце концов Фотий ван Кун вынужден был отказаться от надежды найти бумажник. Он проклял эту планету, проклял свою страсть к солдатикам и понял, что до начала его заключительного выступления в Школе Знаний осталось всего семь минут.

Фотий ван Кун был пунктуальным человеком и не выносил опозданий. В течение шести минут ему надо было переодеться (о душе уже и речи не шло), добежать до Школы Знаний и желательно заскочить в магазин сувениров и объяснить продавцу, что завтра же он раздобудет денег и купит остальных солдатиков, так что, «пожалуйста, не продавайте их никому».

Переодевался Фотий ван Кун так быстро, что не осталось времени толком подумать. Правда, ван Кун предположил, что стал жертвой грабителей, которых, как он слышал, здесь немало. Государство лишь сравнительно недавно выбралось из темной эпохи враждующих кланов, а первые заводы, школы, первое централизованное правительство возникли чуть более века назад. Так что планета Пэ-У влетела в космическую эру, еще не успев пережить до конца свое социальное детство. В окружающих столицу горах, на островах в океане, в иных небольших государствах все еще царили обычаи варварства, и стихия первобытных отношений порой, как прибойная волна на излете, хлестала по новому миру городов. Галактический центр отнес Пэ-У к мирам ограниченного контакта, и отношения с планетой должны были строиться крайне осторожно, без вмешательства в процесс ее естественного развития.

Правда, в истории Галактического центра уже не раз возникали сложные коллизии с этим ограниченным контактом. Но панацею на все случаи жизни отыскать нельзя.

Как нетрудно предположить, в сложном немирном организме Пэ-У возникли силы, желавшие добиться преимущества, опираясь на Галактический центр, на его громадные возможности, на достижения его науки и технологии. Этим силам хотелось куда большего участия Галактики в делах планеты. Уже одежды первых космонавтов, прибывших на Пэ-У, уже интерьеры их кораблей, приборы и машины, которыми пользовались пришельцы, давали достаточно пищи для рассуждения и, скажем, зависти. От этого возникала и обида. Когда-то у оставшихся в каменном веке папуасов Новой Гвинеи был странный обряд. Они, памятуя о том, сколько ценных и интересных вещей им удавалось отыскать на упавших во время войны самолетах, уже после нее строили самолеты из дерева и бамбука, надеясь таким образом подманить настоящий самолет.

Фотию ван Куну была известна история, происшедшая лет за тридцать до этого совсем на другой планете. Там местные жители захватили врасплох галактический корабль, перебили его команду и растащили содержимое. Сам же корабль был водружен на постамент в качестве космического божества.

Но чем активнее на планете типа Пэ-У становились сторонники контактов и заимствований, тем энергичнее действовали изоляционисты. Они утверждали, что присутствие людей из Галактического центра таит реальную и неотвратимую угрозу образу жизни, освященному столетиями. И полагали, что если удастся изгнать внешнюю угрозу, то жизнь вернется к законам золотого века. Забывая при этом, что до прилета корабля золотого века не было и что, даже если на планете не останется ни одного человека из Галактического центра, непоправимое уже свершилось: жизнь на планете никогда не будет такой, как прежде. А те, кто стремится к контакту, рано или поздно возьмут верх.

В то время, когда Фотий ван Кун прилетел на Пэ-У, там царило определенное равновесие, поддерживаемое не без влияния Галактического центра. На планете находилось генеральное консульство Центра, было представительство Космофлота и даже космодром. Студенты из Пэ-У учились вне планеты, группа медиков из Центра изучала эпидемические заболевания и обучала коллег бороться с ними… в общем, «ограниченный контакт». В надежде на экспертов и туристов была сооружена громадная кубическая гостиница. Ее единственным жильцом, не считая редких местных туристов, для которых ночевка в гостинице была экзотическим приключением, и оказался археолог Фотий ван Кун. Гостиница была подобна бамбуковой копии самолета – вода в ней текла еле-еле, лифты не работали, из щелей дул горячий ветер, и генеральный консул, милейший Ольсен, предупреждал приезжих, чтобы ни в коем случае там не селились. Обычно его все слушались и останавливались либо в обычной старой гостинице, либо в консульстве. Но Фотий ван Кун был гостем Школы Знаний и личностью настолько видной, что пришлось отдать его на престижное растерзание.

Фотий ван Кун отлично знал, что в городе обитают не только мирные обыватели, но и воры, разбойники и убийцы, что по ночам у озерных причалов и в темных кварталах, перенаселенных беженцами с гор, сражаются банды и стражники туда не заглядывают. Так что, расстроившись из-за кражи, он не очень удивился и как разумный человек размышлял, у кого бы одолжить денег на солдатиков – у консула или у Брюса?

За две минуты он успел стащить с себя потную, пропылившуюся холщовую куртку, широкие, юбочкой, белые шорты – мода прошлого десятилетия, удобная на раскопках и в жарких местах, легкие золотистые сандалии, купленные на базаре в Паталипутре. Еще минута ушла на то, чтобы достать из шкафа сброшенный грабителем, чуть помятый, но вполне приличный фрак с пышными плечами, серые лосины, матовые черные туфли с чуть загнутыми носками, серебристого цвета сорочку с пышным жабо (официальная мода консервативна). Разумеется, Фотию ван Куну не пришло в голову тащить с собой на раскопки, а оттуда в Пэ-У вечерний наряд – консул Ольсен выдал ему этот набор вчера. У консула в специальной кладовой стояла длинная, костюмов на пятьдесят, стойка, отчего кладовая была похожа на старомодный магазин. Добрейший Ольсен был блюстителем этикета – не из каприза – в клановом обществе Пэ-У вопросы этикета занимали очень важное место. И профессор из Центра, читающий официальную лекцию в Школе Знаний, обязан соответственно одеваться.

Фотий ван Кун успел взглянуть в кривое, плохо отшлифованное зеркало и показался себе, несмотря на сдержанность тонов своего одеяния, похожим на экзотическую птицу.

Он уже готов был бежать, но вспомнил, что обещал консулу прикрепить к лацкану знак Археослужбы – золотые буквы КАС на фоне серебряного Парфенона. Это заняло еще тридцать секунд. Поиски папки с планами раскопок, оказавшейся под столиком, – еще двадцать секунд. Папка была тоньше, чем утром, но Фотий ван Кун этого не заметил.

Бег вниз по лестнице – тридцать три секунды.

Поскользнулся на пахнущем керосином паркете – балансировал на грани падения – четыре секунды.

Влетел в дверь ресторана и размышлял, где же дверь на улицу, – двенадцать секунд.

Выскочил на улицу, задохнулся от ослепительной жары.

Оранжевое солнце уже садилось и било прямо в лицо, золотя и пронзая столбики пыли.

Фотий ван Кун понял, что забыл накинуть короткий плащ, имевший какое-то символическое значение в лабиринтах этикета, чуть было не кинулся обратно в гостиницу, но удержался. Хотел было остановить парного рикшу – муж крутил педали, жена бежала сзади, держа опахало, но вспомнил, что у него нет денег. Рикша остановился, глядя выжидательно на удивительное существо в черном одеянии, означающем в некоторых кланах смертную месть. Видно, вспомнив об этом, рикша нажал на педали, жена засеменила сзади. Впоследствии рикша внес свою долю путаницы в это дело, показав страже, что Фотий ван Кун был вооружен и совершал руками характерные для мстящего жесты ярости. В памяти рикши образ человека в черном дополнился недостающими, но обязательными деталями кровавого ритуала. Его жена могла бы точнее рассказать о Фотии ван Куне, но ее, разумеется, никто не спрашивал, так как показания простолюдинки юридической силы не имеют.

Разлучившись с рикшей, Фотий ван Кун побежал по улице, стараясь скорее достичь спасительной тени гигантских арбузов. Ему было очень жарко, и он задыхался в несколько разреженном по земным меркам воздухе Пэ-У. Шесть минут уже истекли, и он опаздывал.

Еще на секунду Фотий ван Кун задержался у магазина сувениров. Он разрывался между необходимостью спешить и желанием подняться по лестнице и уговорить продавца, чтобы тот не продавал солдатиков до завтра.

Продавец видел Фотия ван Куна сквозь щели в тростниковой двери, но не пригласил покупателя внутрь, потому что был напуган предыдущими действиями ван Куна. Теперь же, увидев его в черном костюме, он быстро отступил назад и спрятался за прилавок.

Поэтому он не увидел того, что мог бы увидеть, останься у двери.

В этот момент Фотий ван Кун находился в глубокой тени под нависшим боком дома-тыквы. Улица была пуста. Предзакатный час – самый жаркий и пыльный в городе, и прохожих на улице не было.

Фотий ван Кун ни о чем не догадался, потому что его ударили дубинкой сзади. Желтой костяной дубинкой, какими обычно вооружены горцы.

Удар был сильным, и Фотий ван Кун ничего не успел понять.

* * *

От агентства до космодрома было чуть больше часа езды. Более-менее пристойный космодром был сооружен лет двенадцать назад, но вот дорогу к нему, что должны были взять на себя городские власти, так и не сделали.

По сторонам, уменьшаясь к окраинам и редея, тянулись полосатые дома-дыни с маленькими треугольниками окошек – будто кто-то проверял, спелые ли дыни. Из окон торчали длинные шесты с развешанным на них бельем. Старый космофлотский фургончик подпрыгивал на кочках, рыжая пыль застилала окна. Торговцы, сидевшие вдоль дороги, были рыжими, и их товар тоже был рыжим.

Чистюля ПетриА задвинула окошко, стало еще жарче, но пыль все равно проникала внутрь и скрипела на зубах.

– Вы обещали вызвать мастера, чтобы починить кондиционер в фургоне, – сказал Андрей Брюс своему заместителю ВосеньУ. – Стыдно перед пассажирами.

– Пускай пришлют новый фургон, – ответил тот. Он сдул пыль с толстого портфеля, с которым никогда не расставался. – Наши мастера ничего не понимают в земных кондиционерах. И вообще в кондиционерах.

– Это неправда, – сказал Брюс, глядя в упор на ВосеньУ, что было по тамошним меркам не очень прилично. Но ВосеньУ всегда буравил Брюса фиолетовыми пятнышками своих зрачков. – В консульстве на той неделе починили кондиционер.

– А ты не спрашивал, – вмешалась ПетриА, чтобы переменить тему разговора. – Что в консульстве говорят о пропавшем археологе?

– Увидим консула на космодроме – спросим, – сказал Андрей. – Пока вроде бы ничего нового.

– Все в городе знают, – сказал ВосеньУ, – что археолог мстил клану Западных вершин.

– Чепуха, – сказал Андрей убежденно. – Археолог здесь четыре дня. Он не знает никаких кланов. Он все время проводил в Школе Знаний. Зачем ему кланы?

– Он продал им свои карты. Но ему не заплатили, – сказал ВосеньУ. – Он потерял честь.

ВосеньУ дунул себе на плечо, на золотое крылышко. Он сам придумал себе космофлотскую форму. Даже в этом мире ярких и разнообразных одежд он умудрился выделяться. Может, потому, что его клан был слаб, почти все мужчины погибли в сварах с Речным кланом, и клан отказался от мести, чтобы выжить, – подобно собаке, которая, проиграв схватку, ложится на спину, подставляя сопернику живот. И тот уходит. Если бы не было такого обычая в яростной борьбе кланов, в сложнейшей системе кодексов чести, жители планеты давно бы перебили друг друга.

Карты археолога пропали. Это было известно. ВараЮ, начальник городской стражи, сказал об этом консулу в тот же вечер. В номере археолога Фотия ван Куна кто-то все переворошил, перевернул, вряд ли это успел бы сделать сам жилец, который, по сведениям портье, был в номере несколько минут. И там не было папки с бумагами, которая исчезла вместе с археологом.

В номере были найдены четыре фигурки, четыре фигурки мести, правда, неразрезанные, но самые настоящие фигурки мести. Клановая вражда никогда не начинается неожиданно. Если ты намерен выйти на путь войны, то по законам чести ты обязан приобрести специальную фигурку мести – одетого в тряпочки солдатика, которые продаются в специальных лавках, – затем отрезать ему голову и в таком виде выслать или отнести представителю клана, на который ты намерен идти войной.

Самое удивительное в этой удивительной находке было то, что археолог зачем-то приобрел четыре фигурки мести, из трех различных кланов. В том числе одного солдатика из могучего клана Причалов, известного дурной репутацией и настолько сильного и бесстыжего, что даже западные горцы не смели его задеть. Так вот получается, что земной археолог вышел на путь войны сразу против трех кланов. Уму непостижимо. В этом было какое-то недоразумение, ошибка. Но зачем же еще можно покупать эти маленькие фигурки в военной одежде?

Может, просто из любопытства?

К сожалению, эта гипотеза опровергалась всеми остальными свидетельствами.

У археолога было полчаса свободного времени. Он спешил. Ему надо было захватить планы раскопок и переодеться. Ему некогда было гулять по сувенирным лавкам. Да и не было еще в городе сувенирных лавочек, не доросли местные жители до этого. Сувениры – дело будущего, для сувениров нужны туристы…

ПетриА не выносила, когда у Андрея плохое настроение.

Здесь у женщин сильно развита интуиция, это уже не интуиция, а нечто среднее между интуицией и телепатией.

ПетриА положила кончики пальцев на руку Андрея.

– Не волнуйся, – сказала она. – Может, он пошел в вертеп.

Андрей улыбнулся. Раньше, когда он здесь был новичком, такое предположение, тем более из уст молодой девушки, его бы удивило. Солидный археолог пропадает в вертепах. Но для ПетриА это предположение было естественным и никак не порочило мужчину. Еще лет сто назад девушек из хороших, но обедневших семей отдавали на год или больше в вертеп – их там учили танцевать, петь, ухаживать за гостями. И, естественно, общаться с мужчинами. Очевидно, это равнодушие происходило от запутанности родственных отношений, совершенно непонятных приезжему. Клан включал не только кровных родственников, но все в клане считались родственниками. Андрей и не старался разобраться в этой путанице – наверное, из всех землян это мог сделать лишь консул Ольсен, узнавший за двенадцать лет жизни здесь и язык, и обычаи лучше многих аборигенов. Правда, Андрея смущало – и с этим трудно было примириться, – что ПетриА была его дочерью, хотя родилась лет за двадцать до его появления на планете.

Ошибку совершил уже предшественник Андрея, Карлос Перес, который на обеде посадил недавно взятую на работу секретаршу представительства ПетриА между собой и второй (восточной) женой министра Сообщений, а министр Сообщений в то же время был вице-главой клана Западных Ву, что автоматически делало его жрецом святилища Каменного дракона. А так как на том злосчастном обеде присутствовал и отец (настоящий отец) ПетриА, то свидетельство удочерения было отныне нерушимо. Ни ПетриА (которая поняла, что происходит), ни Карлос Перес (который ничего не понял) не придали значения тому происшествию. Когда же Андрей Брюс сменил Переса, то он унаследовал не только контору, но и приемную дочь Переса. И, уж конечно, Андрей не подозревал о том, что вступил в родственные отношения с братом ПетриА, никчемным головотяпом и бездельником, и с мамой ПетриА, ленивой толстой дамой, на которую отныне теоретически распространялись супружеские права.

Все бы шло и дальше, очевидно для одних, незаметно для других, если бы ПетриА не влюбилась в представителя Космофлота Андрея Брюса, а сокращенно агента КФ ДрейЮ, а тот, по прошествии некоторого времени, не ответил бы взаимностью секретарше агентства – смуглой, маленькой, светлоглазой ПетриА.

ПетриА, как было принято в некоторых передовых семьях планеты, в возрасте пятнадцати лет была вместе с тридцатью другими детьми из высокопоставленных кланов отправлена на рейсовом корабле в Галактический центр, в школу для инопланетян, где проявила себя обыкновенной, не очень талантливой, но в меру умной ученицей. Она вернулась домой через три года, овладев несколькими языками, проглядев миллион фильмов и научившись худо-бедно вести конторское хозяйство – от диктофона до кабинетного компьютера – и оставив в Галактическом центре безутешного поклонника.

… Когда панспермия стала научным фактом, это не приблизило ученых к пониманию причин того, что разумная жизнь в пределах известной нам Галактики возникла на основе того же набора хромосом, что и на Земле. Разумеется, религиозные учения предлагают высший разум как носителя этого единства. Ведь мир неразумный, утверждают они, весьма различен во всех обитаемых мирах. Везде он движется к своей вершине – разуму, везде возникают и отмирают ветви великого дерева зоологии, и везде человек разумный появляется относительно сразу, неожиданно, а недостающего звена так нигде и не найдено. Следовательно, в эволюцию на каком-то этапе обязательно вмешается Провидение, которое осеменяет ту или иную планету согласно единому генетическому коду, и на планете начинает плодиться вид хомо сапиенс. Под влиянием различных условий существования он может быть черным, белым, зеленым, желтым, губастым, плосколицым, высоким, маленьким, курчавым или безволосым, но обязательно принадлежит к одному и тому же виду. От смешения земных и галактических рас возникают гибриды, плодя многообразие галактического человечества. Но при этом оно остается Человечеством.

Иначе рассужда. т большинство биологов. Они утверждают, что в живой природе набор хромосомных вариантов ограничен, законы эволюции в определенных природных условиях действуют схоже, и разнообразие внешнее скрывает в себе удивительное внутреннее сходство. И не следует утверждать, что на лестнице эволюции до человека миры Галактики так уж разнообразны – мы можем обнаружить генетические закономерности среди существ, казалось бы, совершенно различных. Драконы с Крайи генетически родственники галапагосских черепах. Так что можно говорить о возникновении жизни как таковой в каком-то едином центре Галактики с последующим распространением ее в виде спор по Вселенной. Но раз уж она утвердилась на планете – далее законы развития неизбежно приведут ее, если не будет губительного катаклизма, к появлению человека. И далее действуют законы конвергенции – подобного развития в подобных условиях. Человек же, отрываясь от природы, переходит под власть законов социальных.