Czytaj książkę: «Убийство Ледяного Короля»

Czcionka:

Candace Robinson & Elle Beaumont

Slaying the Frost King

Художественное оформление Анастасии Грищенко

* * *

Эта история посвящается всем странным одиночкам, которым нигде не находилось места.
Вы были рождены, чтобы править этим миром.

Плейлист

Хотите читать под музыку, чтобы глубже погрузиться в волшебный мир? Тогда включайте этот плейлист!

1. If I Had A Heart – Rachel Hardy

2. Wolves Without Teeth – Of Monsters and Men

3. Ice Queen – Within Temptation

4. No Light, No Light – Florence + The Machine

5. Lullaby of Silence – Jenia Lubich

6. Hands – Jewel

7. Every Breath You Take – The Police

8. Stand My Ground – Within Temptation

9. To Be Human – Marina

10. Nemo – Nightwish

1. Морозко

Снег мягко кружился и падал на вымощенный камнем внутренний двор замка, при этом создавая атмосферу безмятежности и гармонии. Лишь одна деталь нарушала этот покой – тело, которое дергалось под каблуком Морозко.

Смертный жалко поскуливал и скреб пальцами по льду, ломая свои ногти в тщетных попытках спастись от гнева короля.

Горный ветер трепал Морозко волосы и щекотал холодом нос.

– Лежи смирно. Все уже в своей крови извозил. – Нахмурившись, Морозко кивнул словно самому себе на кровавые брызги, которые запятнали все сугробы вокруг алым цветом. Смертному недолго оставалось молить о пощаде, потому что он оказался подлой крысой.

Мало того что он шастал у замка, хотя всем было известно, что без приглашения это было строго запрещено, так этот крысеныш вместе со всеми остальными жителями деревни Винти еще и решили вопреки вековой традиции не проводить церемонию. Это показательное событие ставило под угрозу нечто большее, чем одну лишь гордость Морозко. В итоге праздник-то они устроили, вот только забыли про главную его часть: жертвоприношение.

Винтийцы, вероятно, посчитали себя самыми умными, танцуя вокруг костра, распивая алкоголь и объедаясь угощениями, ведь сегодня они чествовали кровь, которую даже и не подумали пролить. Выставили на всеобщее посмешище его и всю Фростерию заодно.

Теперь Ледяному Королю надо было со всем этим разобраться.

Все же как было хорошо, что Морозко отправил на торжество посла, да еще приставил к нему капитана королевской гвардии Андраса.

Андрас свою роль исполнил прекрасно, поймав трепыхающегося мужичка и притащив его к Морозко на допрос – или на расправу, если тому так будет угодно.

Король надавил сапогом сильнее, и жизнь потоком хлынула из раны в боку человечишки. Мясо, отслаиваясь, обнажило мышцы и кости уже порядком ослабевшего мужчины.

– Я… я уже рассказал все капитану, – с кашлем прохрипел мужчина, – это староста решил отменить жертвоприношение. Многие из нас не хотели вас сердить, но мы в недавнем шторме потеряли слишком много скота. – Его тело свело судорогой боли. – Прошу вас, сир, умоляю, пощадите. Мы думали…

– В том-то и ваша вечная проблема, смертный. Вы вообще не думали. Ни один из вас. Могли бы просто бросить на алтарь одного человека вместо зверя, и дело с концом. – Убрав ногу с мужчины, Морозко отвернулся и отошел к капитану стражи. Алые волосы Андраса трепал ветер, но сам он даже не моргнул, когда Морозко вытащил из его ножен меч.

– Но винтийцы даже этого сделать не смогли. И они за это поплатятся. Вот с тебя и начну. – Морозко прищурился, чувствуя, как внутри клокочет ярость.

После того как они убили его мать, он ничего у них не просил, кроме одного – проводить церемонию – ритуал, – на которой им нужно было приносить в жертву животное на алтаре, дать крови стечь, окропить ею землю и произнести требуемые ей слова. «Пусть эта кровь насытит тебя. Пусть эта кровь удовлетворит тебя. Мы добровольно проливаем ее в память о жизни твоей». Ну, конечно же, Маранна ожидала поклонения даже после смерти. И это было очень ожидаемо. Он даже мысленно фыркнул, подумав об этом.

Мать Морозко была жестокой и несправедливой правительницей, за что смертные ее свергли и убили. Если бы она заранее не спрятала Морозко в ледяной пещере, он бы тоже, наверное, лишился своей жизни. Но приставленные к нему стражники пожалели его, защитили и пообещали народу, что он будет другим, не похожим на свою мать. В каком-то смысле так и было.

Смертный хлопнул рукой по земле, с трудом поднимаясь на ноги, и пошатнулся.

– Прошу пощады, ваше величество, умоляю.

Морозко посмотрел в глаза капитану, наблюдающему за этой тщетной и глупой попыткой побега. Дернув плечом и закусив губу, он развернулся на каблуках и резко метнул меч, который просвистел в воздухе, крутясь волчком, и с отвратительным хлюпающим звуком вонзился в спину мужчины. Тот рухнул на лед, мелко содрогаясь, и, наконец, замер.

– Как жаль, что твоя кровь бесполезна и никого не спасет. – Увы, тело было не на алтаре, да и ритуальные слова здесь никто не произнес. Скривив губы, Морозко отвернулся. – Отруби ему руку и проследи, чтобы винтийцы получили дар моей благодарности. Вместе с четкими указаниями провести церемонию не позднее чем через неделю. А, да… и приберись тут. – Когда Морозко отошел от капитана, ему на глаза упали пряди белых волос, которые окрасились алым. С оскалом он утер лицо, так же усеянное россыпью красных брызг. Сколько же грязи от этого смертного. Вздохнув, он направился к входу в замок, где двое стражников приветственно распахнули перед ним тяжелые двери из черного дерева.

– Почта пришла, ваше благородие. Ждет вас в кабинете. – Ульва, одна из его служанок, сделала быстрый реверанс и испарилась в длинном петляющем коридоре.

Письма от крестьян из деревни, а может, и от знатных вельмож, пытающихся сбагрить ему своих дочерей и уверяющих, что волосы у них самого настоящего сияющего золотого цвета. Ему нужна была не жена, а игрушка. Этих-то ему всегда было мало.

Тяжелые шаги Морозко разлетались по мраморному полу и эхом отзывались от стен. Даже мысли о теплом женском теле под ним не могли отвлечь его от тяжелых размышлений. Тупые смертные понятия не имели, почему жертвы нельзя было прекращать приносить.

Нахмурившись, он отметил, что Ксезу, его распорядителя, нигде не было видно. У них было множество дел, к целому празднику пора было начать готовиться, где же его носит?

Пока никого не было рядом, у него оказалось время подумать о неповиновении. Речь тут шла не только о его уязвленной гордости. Терпение Морозко таяло под напором тревоги, словно плотина, готовая вот-вот прорваться и залить собой все вокруг. Смертные не знали, какую непозволительную глупость они совершили. Весь их мир мог рухнуть от одной-единственной ошибки.

Стиснув зубы, он обвел глазами вестибюль и главную лестницу, все еще не услышав ни единого звука от Ксезу.

– Да куда подевался этот смертный? – взревел Морозко, откидывая плащ за спину, чтобы не путался под ногами.

Ему совершенно не хотелось сейчас думать о матери или о проклятии, которое она перед своей смертью наложила на эти земли. Да, королева защитила его от опасности извне, но это еще не означало, что он был в безопасности от нее самой. Материнского инстинкта у нее явно не наблюдалось.

Отца своего Морозко никогда не знал. Тот вообще прожил совсем недолго после зачатия ребенка, потому что Маранна пронзила его сердце ледяным клинком. Этим фактом она частенько хвасталась перед своими подданными.

Для Маранны сын был лишь еще одним подчиненным, еще одной полезной пешкой в большой игре. Способом продолжить род и укрепить свое правление над землями.

Сердце Морозко ее смерть даже не тронула, а вот кровь еще как вскипела, потому что люди посмели восстать против своих господ – а значит, и против своего принца.

– Ксезу! – рявкнул он, призывая распорядителя.

Из-за угла выскочил мужчина среднего возраста. Аккуратно заплетенная коса из длинных темных волос перевалилась через плечо, когда он поклонился в пояс. У уголков глаз уже начали собираться морщинки, но в остальном его загорелое лицо было гладким.

– Ваше величество.

Обычно распорядитель Фростерии марал руки, чтобы этим не приходилось заниматься Морозко, но это еще не означало того, что король был выше этого. Прямым доказательством сейчас служило то, что кровью были перемазаны именно его пальцы и волосы. Но Ксезу был его правой рукой, и этот человек всегда делал все, что от него требовалось.

– К сожалению, смертные решили, что они здесь самые умные, и не провели ритуал. – С сухой саркастической усмешкой на лице он подошел к Ксезу. – А ты знаешь, что это значит. – Во взгляде распорядителя мелькнуло удивление, а может, даже испуг. Смеяться Морозко сейчас хотелось в последнюю очередь, но он отказывался показывать растущую внутри себя подступающую панику. Он боялся даже допускать мысли о том, что печать, которую расшатала его дражайшая мать, могут потревожить другие. Он почти мог уже слышать когти, скребущие по магическому замку, и высокий нечеловеческий скулеж…

– Но тогда ведь…

Его распорядитель прекрасно все понял без лишних слов. Когда-то Ксезу и сам был жителем деревни, не подозревающим о причинах ритуала. Теперь же, служа самому Морозко, он знал о последствиях и жутко боялся их. Правильно делал.

– Именно. Поэтому им придется пожертвовать одним из своих жителей. Не стоит злить матушку, неважно, жива она или нет. Проклятье ее точно дремать не собирается, и это самое главное. – Протянув руку, Морозко взялся за поднятый воротник кожаной униформы Ксезу. – Матушкиным тварям не прорваться к нам, понял меня? – Он с натянутой улыбкой дернул мужчину на себя.

Ксезу учтиво склонил голову:

– К-конечно, ваше величество.

Морозко пошел было прочь, но, уходя, обернулся.

– Найди Андраса, пока он не ушел. Пусть убедится, что винтийцы на этот раз выложатся полностью. Пусть все будет в два раза богаче, чем обычно. Выше костер, больше пир, громче музыка… пусть украсят всю деревню. – Помедлив, он расплылся в зловещей и довольной улыбке. – На этот раз жертвовать будут одним из своих. А кем именно, решу я сам, потому что я лично приду проследить за тем, как они исполняют свою часть векового уговора. – Он планировал выбрать того человека, чья потеря ранит деревню сильнее всего. Того, кого жители будут пытаться защитить. Эта боль должна была запомниться им надолго и стать уроком навсегда.

Ксезу моргнул:

– Вы хотите отправиться туда сами?

– Именно. Они потеряли мое доверие, так откуда мне знать, что они не предадут меня вновь, если за ними не проследить?

Распорядитель, кажется, согласился с этим доводом и утвердительно кивнул:

– Хорошо. Передам Андрасу, ваше благородие.

Уж пожалуйста.

Следующей в списке приоритетов была горячая ванна.

Белый мраморный пол привел его к черной лестнице, перила которой подпирали похожие на переплетенные ивовые ветки балясины.

Поднимаясь по ступеням, Морозко на ходу начал расстегивать испачканный камзол. Подходя к комнате, он скинул его с себя и отбросил в сторону.

Посреди комнаты стояла огромная кровать, над которой четыре черных ореховых столба держали белый шелковый балдахин. Дальнюю от входа стену почти полностью занимало окно, выходящее на горную гряду, большую часть времени затянутую туманом или облаками. Лишь в редкие светлые дни на фоне неба проступали четкие линии гор и заснеженных равнин. А по ночам над ними плясали яркие разноцветные огни, подобные развевающемуся на ветру флагу.

Пройдя в умывальную, Морозко включил воду, чтобы наполнить ванну. Горячий поток ударил о мрамор, обдав его лицо горячим облаком пара. Сняв с себя остальную одежду, он шагнул в воду и застонал, когда она сомкнулась вокруг уставших икр.

Тепло снимало напряжение, но вот от бурлящей внутри ярости оно никак не помогало. Постоянно смертные считали, что они лучше других что-то знают, с этими их новыми идеями и подходами к решению задач. А ведь старые способы придумали не просто так…

– Треклятые глупцы. – Взмахнув по воде рукой, Морозко мрачно набрал пригоршню и вылил ее себе на голову. – А ведь винить вы потом будете одного меня. И это после всего, что я сделал для Фростерии.

Несмотря на то что он их защищал.

И на дарованное им спокойствие.

Теперь они собирались своими собственными руками разрушить свой же мир. А вина за это ляжет, конечно же, на его голову, подобно короне из острых клинков.

Нет уж. Этого он не допустит. Смертным придется дорого заплатить.

2. Эйра

Быть смертным в мире бессмертных – значит быть слабым. Даже животные в полях за границей родины Эйры жили вечно. В каком-то смысле Фростерия вообще была не предназначена для жизни людей. Жгучий мороз здесь никогда не прекращался, и тепло можно было найти только у домашнего огня. Впрочем, вечная жизнь могла быть и своеобразным проклятием, особенно когда оно обрекало тебя на вечное одиночество.

Резкий порыв ветра заставил Эйру поежиться и посильнее запахнуть на груди теплый плащ.

– Вот примерно сейчас бессмертие мне бы не помешало. Гуляла бы снаружи хоть голая, если бы захотела, – пробормотала она сама себе под нос. – Ну, то есть, я бы не захотела, конечно. Но было бы неплохо иметь хоть какой-то выбор.

Стуча зубами, Эйра всматривалась во тьму за ветками заснеженных деревьев, освещенных луной. Этой ночью ей в очередной раз не удалось спокойно уснуть, так что из теплого дома она перебралась на лесную опушку, которая была чуть поодаль.

– Где же ты, Адаир? – прошептала Эйра знакомой ветке, на которой он обычно сидел. Все совы с годами улетали и сменялись на новых, кроме одного филина, который всегда возвращался назад, сколько она себя помнила.

Раздался шум крыльев, и темноту резко пронзило громкое уханье. С широкой улыбкой на круглом личике девушка подняла свой взгляд к звездам, где на фоне ночной синевы яркой вспышкой промелькнули светлые перья. Когти филина сомкнулись на привычной ветке, и она шагнула к дереву ближе.

– Вот ты где, мой милый принц! – Обрадовавшись, Эйра тут же позабыла про ледяную погоду вокруг.

Адаир наклонил голову набок, глядя на нее, и коротко ухнул, перескакивая на ветку пониже.

Эйра, как и всегда, подняла руку и кивнула на нее.

– Ну же, это же совсем как ветка, только намного мягче.

Филин молча наблюдал за ней сияющими янтарными глазами. Потом он пододвинулся ближе, она сделала шаг – так близко они еще никогда не были, – и тут вдали раздался еле различимый тонкий писк.

Филин дернул головой и сорвался прочь, ловить свой ужин.

– Ну, может, завтра еще увидимся, – вздохнула Эйра.

У некоторых демонов Фростерии были животные-фамильяры. У людей таких привилегий, к сожалению, не было – этот филин, которого Эйра бесконечно пыталась убедить сесть ей на руку, был самым близким для нее животным, которого она смогла бы приручить.

Эйра бросила последний взгляд на звездный узор, который украшал чернильное небо. Луна, похожая на тончайшую щелочку, безмолвно наблюдала за ними. Эх, если бы звезды были созданы изо льда, а она владела хотя бы чуточку магией, то она свила бы ледяную веревку из воды и зацепилась бы за одну из них. Стянула самую яркую звезду с неба и подарила бы отцу. Может, тогда он даже улыбнулся бы, зная, что пусть ее мать и не была вечной в этом мире, но ее душа продолжает жить счастливо и спокойно где-то еще.

Интересно, а если бы у нее это получилось, звезда была на ощупь твердой или мягкой? Теплой или холодной? Билась ли она в ее руке, подобно сердцу, совсем как ее мерцающий свет, или оставалась тихой и неподвижной?

– Ну, хватит дурью маяться, Эйра. Слишком много глупых вопросов без ответа в твоей голове. И заканчивай уже болтать сама с собой, на тебя и так в деревне уже все косо смотрят. – По крайней мере, смотрели, пока им не нужно было что-то купить у ее отца, и даже тогда она чувствовала на себе их тяжелые и подозрительные взгляды. Особенно когда им на глаза попадались наиболее мрачные изделия, шкатулки и марионетки. Она их такими делала для себя и только для себя.

– Ну и подумаешь! – Эйра вскинула руки вверх и покружилась вокруг своей оси. – Как будто мне дело есть, что они там про меня думают, мне без разницы.

Снег хлюпал под ногами, и она зашагала обратно к дому. Стоило закрыть за собой дверь, как теплый воздух защипал озябшие от холодного ветра руки. В камине лежало новое бревно, медленно распадаясь под натиском огня, слой за слоем. Ее отец Федир сейчас сидел за столом в углу комнаты и прикладывал кукольную руку к марионетке, он посмотрел на нее поверх сползших на кончик носа очков. Сколько она себя помнила, их гостиная всегда была завалена детальками от марионеток и музыкальных шкатулок. Когда-то, еще до рождения Эйры, ее отец был оружейником, но во время беременности жены он сменил ремесло на создание игрушек для демонов и смертных.

– Не спится? – спросила она у отца, снимая плащ и вешая его на торчащий из стены крючок.

– Тебе, похоже, тоже, – улыбнулся он, приглашающе похлопав по месту рядом с собой. В приглушенном свете казалось, что за последние несколько месяцев морщины под его глазами стали еще глубже. И серебряных отблесков в каштановых волосах тоже значительно прибавилось.

Согрев руки у огня и убедившись, что она снова их чувствует, Эйра уселась на табурет. Отец плохо спал с тех самых пор, как ее мама умерла от запущенной простуды. Эйре тогда было всего пять, но с тех пор она во всем помогала отцу. Когда-то она думала, что он снова женится, и была совершенно не против этого, но ему, похоже, хватало дочери и игрушек.

Теперь Эйре было двадцать, и она не знала, когда покинет родительский дом, и покинет ли его вообще. Пока что у нее были ее марионетки, музыкальные шкатулки и заводные игрушки. Прежде чем приступать к очередному творению, она убрала длинные темные волосы в косу, а потом завела одну из незаконченных шкатулок и открыла крышку. Маленькая танцовщица в платье цвета синего льда и с бутонами такого же оттенка в волосах закружилась, изящно протянув перед собой руки.

Музыка поплыла вокруг Эйры, громко потрескивая. Над этим еще нужно было немного поработать. Хорошенько задуматься она, впрочем, не успела, так как музыка оборвалась.

«Проклятье». Если бы у нее и правда была хоть какая-то магия, то она точно знала, что сделала бы с ней. Создала бы танцовщицу из настоящего льда и пустила бы ее кружиться целую вечность, чтобы музыка никогда не кончалась. Не нужно было бы вечно заводить шкатулку заново, а механизм не приходилось бы то и дело поправлять.

– Будешь раскрашивать ей лицо? – спросил отец, поймав ее задумчивый взгляд.

Эйра посмотрела на гладкое темное личико танцовщицы и ее черные кудри, спадающие до самой талии.

– Нет. Мне нравится, что по ней не понять ни ее мыслей, ни чувств.

– Мрачные у тебя мысли, дочка.

– Но, пап, это же самые лучшие мысли для творчества, разве нет? – засмеялась она, поправляя металлическую пластинку на дне коробочки. Когда она снова завела ее, дав мягкому звону наполнить комнату, мелодия уже была идеальной.

– Как же ты похожа на свою покойную мать. И на меня, но это, пожалуй, к худшему. – Он хмыкнул. – Пойду налью нам чаю, раз уж успокаиваться наши головы не желают.

– Мне с мятой, пожалуйста. – Эйра взяла в руки одну из незавершенных марионеток, которую делала на заказ. Вот ей как раз лицо было очень даже нужно. Подхватив кисточку, она обмакнула ее в розовую краску, чтобы нарисовать марионетке щечки.

Остаток ночи Эйра провела, рисуя, вырезая и попивая чай, пока комнату не осветило заглянувшее в окно солнце. Ее мысли не замедлялись ни на секунду, метаясь от одной работы к другой, какие-то завершая, какие-то бросая недоделанными, и даже успела сделать марионетку-покойницу в черном свадебном платье. Слишком жутко получилось.

В животе заурчало, и она опустила на него взгляд.

– Вот же неугомонный, вечно ты мешаешь работать.

– Заняться завтраком? – спросил отец, иголкой поправляя миниатюрную деталь на игрушечных санях.

– Нет, моя очередь. – Зевнув, Эйра встала с табурета и направилась было на кухню, когда в дверь постучали.

– Скажи, что покупателей мы так рано не принимаем, – нахмурился отец.

Эйра закатила глаза:

– Да ладно тебе, мы так всех клиентов тогда распугаем.

Она бы, конечно, предпочла сначала перекусить, но вместо этого вытерла руки синим платьем и открыла дверь.

Дезмонд, сын деревенского старосты, с поджатыми губами стоял на крыльце.

– Доброе утро, Эйра. – Он заправил за ухо пару темных косичек, в черных глазах было так же мало энтузиазма, как и во всем его лице. – Деревенское собрание будет.

Эйра вопросительно вскинула бровь.

– Когда? – Теперь уже ее живот заворочался от тревоги, а не от голода. Для ежемесячного собрания было еще рановато, учитывая, что с предыдущего прошла всего неделя.

– Сейчас. Дело короля касается. – Он нервно теребил в руках край своего плаща.

Морозко… Даже думать о его имени ей было страшно, а она ведь никогда не встречала Ледяного Короля лично.

– А в чем дело?

– Отец не сказал. Знаю только, что ничего хорошего. Давайте быстрее, а я пока пойду остальных собирать, – с этими словами он резко развернулся на своих начищенных каблуках, поправил меховой воротник и направился к следующему дому. Дезмонд определенно что-то знал, но староста наверняка приказал ему молчать. Эйра с Дезмондом были одного возраста и росли вместе, но друзей из них не вышло – больно уж серьезно он относился к отцовскому делу и был слишком высокомерным юношей.

Когда Эйра развернулась, чтобы взять яблоко, отец уже застегивал плащ.

– Если сам король при деле, значит, что-то важное. Поедим потом.

– Никто не умрет, если я сначала съем яблоко, – пробормотала она.

– Съешь два, когда мы вернемся. – Он кинул Эйре ее плащ.

– Или три. – С усмешкой завернувшись в плотную ткань, она вышла за ним в снег. Никто не задерживался долго у своих домов, сразу направляясь к центру деревни. Большинство уже собралось у помоста, где перед резным троном стоял староста, разговаривая с кем-то из старейшин. На его плечах лежала серая меховая накидка, а черные косички были убраны назад и перевязаны кожаной лентой.

Кто-то остановился рядом с Эйрой. Бросив взгляд вбок, она узнала свою подругу, сжимавшую в руках шнурок от плаща.

– Его Праведность потребовал, чтобы мы все пришли, – тихо сказала Сарен. – И чего король сам к нам не явится?

– Может, потому, что он самовлюбленный козел? – Эйра закатила глаза. – Наверное, очень занят, расслабляясь в ванной и попивая кровь из кубка.

Сарен прижала кулак к губам, чтобы заглушить смешок:

– Вот уж точно.

Они дружили с тех пор, как научились ходить, хотя жители деревни в основном больше замечали Сарен, ведь у нее были длинные золотые волосы и небесного цвета глаза. Она сияла, словно солнце, и сверкала подобно звездам. Эйра всегда предпочитала тень, но и ей порой был просто необходим такой свет рядом.

Староста откашлялся, доставая из-под накидки свиток:

– Мы разочаровали Ледяного Короля. Через неделю в деревне снова будет праздник, на котором он лично выберет девушку, которую принесет в жертву, после чего мы продолжим ежегодно резать скот в его честь. Если мы откажемся, в крови утонет вся наша деревня.

Толпа ахнула. Эйра широко распахнула глаза, чувствуя, как кожу пронзил сухой холодный воздух. Да как эта сволочь самодовольная смеет? Неужели не очевидно, что они перестали приносить в жертву животных, потому что в этом не было никакого смысла? Еще пара таких жертвоприношений, и им попросту стало бы нечего есть.

Винтийцы и так проводили эту церемонию ежегодно с тех пор, как Морозко стал королем – бесполезный ритуал, который был нужен лишь для того, чтобы успокоить его эго.

– Девушку, говорите? – подал голос кто-то из юнцов.

Эйра закатила глаза. Дурак в этот момент наверняка гордился тем, что он мужик и будет в безопасности.

– Но только ту… которую он сам выберет. – Староста покосился на сына. – И если мы ему этого не позволим, то он разнесет всю деревню за это причиненное лично ему оскорбление. Чтобы донести до нас твердость своих намерений, он прислал руку Йонаха, которого поймали у дворца короля. Без приглашения туда приближаться запрещено, о чем он прекрасно знал.

Толпа снова ахнула, а у Эйры в горле пересохло… Он прислал им руку в качестве угрозы. Да, Йонах был, конечно, дураком, что сунулся туда, это правда, но он не заслуживал того, чтобы его руку оторвали от мертвого тела и отправили в деревню. По коже пробежал мороз, но вовсе не от страха за себя. Нет, за другого, важного ей человека. Если жертву должен был выбирать сам король, от него наверняка не скрыть самую красивую девушку в деревне… Сарен. Та вмиг побелела.

– Когда будет праздник, – прошептала Эйра подруге, – спрячь лицо и надень самое ужасное платье, что у тебя есть. И на голове наведи гнездо.

– Ты тоже, – шепотом ответила Сарен. – Никого потерять не хочу, но тебя особенно.

Это было очень мило с ее стороны, но Эйре незачем было утруждать себя к празднику. Она вечно выглядела неряшливо, и заносчивый Ледяной Король ни за что бы не обратил на нее внимания.

Вот почему бессмертие – это проклятие. Это оно породило наглого мужика, которому делать было больше нечего, кроме как лишать жизни невинных, потому что смертные, видите ли, решили больше не подчиняться каждому его слову. Его раздутое самомнение даже не могло позволить кому-либо вызваться в жертвы самому, если бы такие нашлись.

Сволочь.