Czytaj książkę: «Во мраке, переходившем в серебро», strona 13
Довезла его до школы. Он выходит из машины, встречается с Джейсоном, которому заявляет, что выпьет пятновыводитель, если его заставят идти в школу. Оказывается, Вася откопал спрятанный мною пятновыводитель и сунул его в рюкзак перед выходом из дома. Джейсон намек понял. Он ушел делать телефонный звонок в центр помощи, который предлагали в больнице, он связан с департаментом детей и семей. Теперь у них есть официальная запись о том, что он угрожает суицидом. В приемный покой я ехать не хочу, мне нужно на работу. Если Васю не загонят в школу, суицид отменяется. Джейсон не одобряет моего рвения попасть на работу, я действую не по протоколу. Вася обещает, что будет заниматься онлайн, если его оставят в покое дома. Я везу его домой, сама еду на работу. Мне страшно. За последние пару недель было столько сигналов в службы, что я начинаю бояться: школа может подать заявление в суд на Васю и меня как некомпетентного родителя. Я дала им много поводов.
Из двух зол выбирают меньшее. Решаю, что мне нужно податься в суд первой, будет хоть какое-то преимущество перед школой. Отправляю заявление, которое мне выдала дама из суда, и оставляю сообщение юристу, которого мне обещали. Психиатр и педиатр в один голос советуют мне отдаться государству, так как лечения нет, есть только дисциплинарные меры. Школа по закону обязана его научить, но не признает его проблем. Мне это не подходит, но других советов не дают. Другие варианты – только за большие деньги. Суд назначает слушание через две недели.
Я созваниваюсь с юристом Сэрой, она бывшая учительница. В отличие от типичных обтекаемых юристов, она переходит к делу без словестного лавирования. Сэра видела много несправедливости и безобразия по отношению к детям и выучилась на юриста, который представляет интересы детей в подобных случаях. По мне, юристы говорят на каком-то третьем, непонятном обычным людям языке. Не дают прямых советов, «да» и «нет» не говорят. Там, где можно ответить односложно, идут тирады. Это я поняла, общаясь с юристом при разводе. Их нужно понимать между строк, их предупреждения об опасности зашифрованы как библейские притчи. Но таким манером общаться с юристами дорого. К счастью, Сэра в первую очередь учительница, она раскладывает всё по полочкам. В этой игре не будет победителей. Государство не решает, а усложняет задачи, но отобрать опекунство, пусть даже временно, им ничего не стоит. В программах, о которых мне рассказывали, нет фондов, и они с большим скрипом происходят даже в самых критических обстоятельствах. Добавят травмы гарантированно. Мои подозрения о том, что общение с падшими детьми не пойдет на пользу моему ребенку, тоже подтвердились. Но самое ужасное в ситуации с передачей опекунства – это то, что Питер будет его оспаривать. Пока у меня и физическое, и легальное опекунство за двоих детей, я у руля. Лору под это дело тоже может загрести государство. Питер, начав ругаться с судом, может никогда не закончить, а процесс растянется на месяцы и годы, как было с разводом. Всё это будет дорого стоить и ни к чему хорошему не приведет. Все реальные опасности прорисовываются, и ситуация разъясняется после нескольких разговоров с Сэрой, которая очень дотошно и подробно всё объясняет. Она молодец. Такой юрист мне еще в жизни не встречался. Разобравшись, понимаю, что надо давать задний ход. После звонков и писем в суд понимаю, что просто так закрыть дело не смогу. Суд хочет знать, что я разрешила дело, а если нет – слушание его решит за меня.
Я продолжаю искать ответов у врачей, так как, по моему пониманию, Вася нуждается в экстремальной медицинской психиатрической помощи. Я оставляю сообщение у доктора Тамини. Мне не перезванивают. Через несколько дней я попадаю на живую рецепционистку, не автоответчик. Она передает мне от доктора, что та мне уже всё объяснила и ей нечего добавить. Педиатр считает, что хоть это и правильная идея, но практически неисполнимая. Многие дети в критических состояниях и похуже, чем Вася, ждут днями, неделями, месяцами и не попадают в больницы.
В школе продолжает набираться снежный ком недочетов. Посчитанные прогулами занятия с выключенной камерой, опоздания, откровенные прогулы и невыполненные домашнее задания – он не может собраться и начать учиться. Фрустрацию сливает на меня ночным террором.
Вася устроил мне демонстрацию своей готовности к самоубийству ножом. Достал нож, который я плохо спрятала, уселся в дверном проеме в моей спальне и около часа сидел с ножом в живот, стеная. Он знает, как это на меня действует, и добивается эмоций. Потом успокаивается и спит, а меня трусит остаток ночи.
Я боюсь и плохо соображаю. У меня нет сил, и Вася пользуется моей слабостью. В этих попытках много эксбиционизма и манипуляции в мою сторону, но есть и явная душевная боль, я не могу ее игнорировать.
Мне стыдно, что я подала бумагу в суд на своего ребенка, и меня мучает бессилие и безысходность.
Из переписки с родителями детей со специальными нуждами я понимаю, что найти место в психической больнице для Васи будет единственным выходом и оправданием для суда. И заткнуть рот школе, которая Васину неуспеваемость видит как мою родительскую неспособность.
В психбольницу можно определиться только через приемный покой. Так как мы живем в глуши, даже поездка в приемный покой, как я уже много раз делала со своей мамой, не гарантирует практически ничего. Детские психиатрические заведения находятся далеко от нас и переполнены. Заправляет всеми психическими койко-местами Центр неотложной помощи, с которым я не очень вежливо общалась в последнюю поездку в приемный покой. Мне эти люди казались необразованными и неквалифицированными. Педиатр сказала звонить туда и не отпираться. Опять может стоить мне рабочего дня, но я звоню в этот центр, описываю предыдущий ночной эпизод. Просят поговорить с Васей – он весел и спокоен, подтверждает историю. Они обещают приехать, когда у них освободится время. Мне нужно бросить работу и ждать их дома, Васю не выпускать.
Через пару часов приезжает к нам занудный дядечка и начинает читать нравоучения, учить, как жить, что такое хорошо, что такое плохо. Вася прогуливает школу, я работу. Перебивать его нельзя, у него процесс. Потом беседует отдельно с Васей, а мне надо присутствовать. Вася звучит адекватно, соглашается с дядечкой, говорит правильные вещи. Через полтора часа процесс завершается выводом, что Вася хороший мальчик. Нам советуют продолжать работать в том же направлении. По его протоколу можно продолжать беседовать с их центром по телефону в случае кризиса. Больница Васе не показана.
Ветер не угонится за Васей после того, как этот человек выйдет за порог.
Я получаю звание скандалистки, и на мои жалобы больше никто реагировать не будет. В больницу путь отрезан.
В этот вечер Вася бегал с веревкой в темноте и искал дерево, на котором хотел пристроить петлю. Я позвонила Нику. Тот приехал, погонялся за Васей, поговорил с ним, веревку я забрала. На следующий вечер он стащил огнеупорный сейф с таблетками в гараж и намеревался разбивать его молотком, но я вмешалась и отобрала.
Суд назначен через три дня. Нам кровь из носа нужно найти место в больнице. Гуглю возможные варианты. Педиатр рассказывает, что только одна частная клиника в Нью-Йорке не нуждается в рекомендации от центра, который меня отшил, и я звоню туда каждые пару часов в течение двух дней. Говорят, что пока всё занято, но надо продолжать звонить, место может открыться в любой момент. Вася днем понимает, что он безумствует ночью, а остановиться не может.
Вечером он пришел домой относительно не поздно, полный благих намерений. Я хотела поужинать с семьей, но тут вырубается электричество из-за грозы. Дом погружается в темноту. Вася выскакивает в темень на улицу смотреть, где порвались провода, и носится по темной улице со своими друзьями. Я начинаю терять ощущение почвы под ногами от того, что день с ночью настолько разные. Этому безумию нет конца. Ночь проходит, хотя Вася спал мало – не мог угомониться.
Утром продолжаю свои попытки дозвониться в клинику.
Пару недель назад я заказала луковицы нарциссов. Они пришли по почте, и, так как это мой выходной день, я хочу их посадить. Это занятие успокаивает и заземляет меня. Сорняки к октябрю сами завяли и закончились, а моя тревога еще цветет, и ее нужно закапывать в землю.
День выдался тихим, теплым и солнечным. Я решила, что сегодня у меня всё получится. Утром объяснила Васе, что мы едем в психиатрическую больницу, где ему помогут. Он обещал мне не смываться.
Провела утро в саду, медитативно засовывая луковицы в землю, как в замедленном кадре. Думала о весне, тепле и первых ярко-желтых цветах на клумбе. Мне достался дом со всеми цветами и со множеством нарциссов на бывшей овощной грядке. Но на клумбе их нет. Я это изменила.
Коробка от луковиц стала пустой. Я позвонила в клинику снова, и мне дали добро. Сказали приезжать к вечеру, инструктирование насчет того, что брать с собой, одежда без шнурков и веревочек. Васю нашла и объяснила ему, что нам нужно уехать через час. Собрала его вещи, позвонила в суд и отменила слушание дела, сказав о месте в больнице. Похоже, они такого раньше не слышали. В трубке зависла многозначительная пауза. Но отмазка у меня железная, и меня сняли с крючка.
Мы потихоньку отправились в путь в догорающем свете осеннего дня. За полтора часа опустилась бархатная тьма. Нас очень спокойно регистрируют, беседуют, собирают семейную историю. За Васей приходит молодой человек и уводит его в корпус для детей. Я в слезах еду домой. В эту темную ночь я заснула с облегчением.
Лора тоже расслабилась. От Васиных выходок она заражается моим напряжением и нервничает. Приходит пообниматься ко мне в кровать, и мы валяемся, наслаждаемся тишиной и покоем. Моя мама, конечно, делает меня злодейкой: «Упекла ребенка!»
На другой день я разговариваю по телефону с женщиной-врачом. Она опять выспрашивает у меня в семейную историю. Предлагает новый диагноз: DMDD – расстройство дисрегуляции дисфункционального настроения. Недавно придуманный диагноз связывает семейную историю психических заболеваний с экстремальной раздражительностью, злостью и частой взрывной агрессией. Выписали ему психотропное лекарство «Сероквел». Я почитала про это лекарство и его страшные побочные действия, особенно увеличение суицидальности вначале. Успокаиваю себя, что они знают, что делают. В списке также набор веса, сухой рот, затуманенное зрение, замешательство, головная боль и головокружение, сонливость, возможны эндокринные заболевания. Нехилый букетик симптомов. «Воспитатели» в больнице затребовали Васин компьютерный пароль для школы. Кое-какие классы он посещает. В остальное время у них проводится групповая и индивидуальная терапия, свободное время, прогулки на воздухе.
Разговариваю с Васей каждый день, и он звучит довольно спокойно, немножко пришибленный, но не жалуется.
Со школой веду переговоры насчет еще одного совещания. Фактически Вася завалил все предметы, и четверть заканчивается. Школа обязана обучать, я надеюсь, что им станет очевидно, что не получилось. Педалировать меня и рассказывать мне о моих обязанностях не помогает ребенку. Госпитализация – это большой козырь в переговорах со школой. Как я поняла, единицам удается попасть в больницу. Я не оставляю идею о терапевтической школе. Дату собрания назначают в начале ноября. Больничная администрация начинает говорить о выписке – детей держат максимум десять дней. Мне странно, что так быстро должна излечиться психика, но не поспоришь.
Вася попросил купить и прислать ему какие-то игрушечки, которыми играют другие дети. Это очень мило, игрушками он не играл давно. Просто там не телевизора, интернета и телефонов, это очень целительно. Заказала, чтобы Амазон привез в больницу на следующий день.
С Аней мы занимались снятием стресса, возвращением меня в состояние более функциональное. По-честному, я бы выбрала двадцать четыре дня в санатории, но никто не предложил. Всё тело дико болит из-за напряжения, которое накопилось за все эти бессонные ночи страха.
Вася поступил в клинику 23 октября, выписку назначают на 13 ноября, пятницу, так как в выходные не выписывают. Вася хочет быть дома на Хэллоуин, да и вообще быть дома. Для меня время его отсутствия пролетает незаметно, но он-то считает минуты. Психиатрическая клиника находится в Саратога Спрингс в штате Нью-Йорк, и прямо напротив учреждения – изумительный классический парк с минеральными источниками. Природное чудо, закованное в пласты породы, четырехсотмиллионное дионское море, вытекающее на поверхность, на радость современных граждан со стаканчиками. Я периодически езжу в этот парк гулять, пить архиантикварную воду, а также принимать жемчужные ванны из минеральной воды. Обожаю этот парк и это место. Кто же знал, что через дорогу от волшебного места психушка?
Бонус моему телу от психбольницы – минеральная ванна до того, как я заберу Васю. Выписка из клиники не занимает много времени. Только просят оплатить кредитной картой не покрываемый страховкой немалый взнос. Мне в папочке выдают выписку из карточки, нужно для совещания в школе, инструкции, всякую информацию. Надо было выслушать напутствия соцработника. Я должна с ним созвониться после выходных.
Вася садится в машину другим человеком. Зашоренный и приглушенный. Лекарство действительно прибивает его буйный темперамент. Он рассказывает, что многие дети в клинике целыми днями спали от лекарств. У него масса новых социальных впечатлений. Максимальная концентрация драматизма на каждую детскую голову. Истории, леденящие душу. Его ситуация – просто цветочки по сравнению с ними.
И правда в том, что эти дети научили Васю разным способам самоубийства лучше и подробней, чем гугл, о чем он мне сообщает первым делом. Его впечатлила работа в группах, и он чувствует, как его позиция поменялась. И нравоучения вместе с угрозами соцработника тоже зашли. Теперь бы это продолжить! Но не в нашей глуши и не в одиночку. На предложение терапии мне ответом остается «нет», но это позже. Сейчас отмалчивался.
Вася не хочет повторять этот опыт с клиникой и на будущее настроен очень позитивно.
Хэллоуин проходит для меня спокойно. Я выключаю свет во всем доме и сижу под одеялом. Пусть просители думают, что меня нет дома. Вася идет в костюме вампира за конфетами. Лора уходит с подругой, а мама – к Ирине Ивановне.
Вася ведет себя ангельски, как перемытый, но жалуется на тремор в руках, головокружение и тошноту. Я проверила дозу – ему дают 300 мг «Сероквела», а начали с 50. Значит, добавляли каждый день по столько же.
Я наивно думала, что в больнице лечат, но оказывается, нет. И в больнице не лечат, и в обычной жизни тоже. В больнице загружают лекарством до предела. Когда находят предел – выписывают. Разбираться должны домашние врачи – педиатр и психиатр. А психиатр тоже не лечит, он наблюдает. Мне кажется, доза бешенная. Опять прочитала в интернете, что с этими лекарствами не шутят. В субботу, сразу после выписки, звоню доктору Тамини, прошу уменьшить дозу. Ответа нет. В понедельник звоню в клинику, и те врачи звонят в аптеку, выписывают 250 мг. Доктор Тамини перезванивает во вторник вечером, через три дня. Я к тому моменту уже поменяла таблетки.
Вася не может спать. Ему снятся красочные кошмары, он видит галлюцинации. Ночью всё движется. Каждый вечер он лежит в моей кровати с подушкой на голове и боится идти в туалет или в свою комнату.
В выписке из клиники прямым текстом написано, что виноват в психическом кризисе родитель. Дескать, к врачам не водят, терапией не занимаются, внимания не обращают – и вот результат. Стандартный выход – и зонтично оправдывает школу, и лечебное заведение, и находит виноватых. Такое заключение и мечтают увидеть в школе, но я им этого удовольствия не доставлю.
В понедельник я звоню в клинику и требую поговорить с врачом, который писал выписку, а врач и не писал. Всё под копирку. Разговаривать со мной никто не хочет. Кстати, я побеседовала с соцработником и получила устную дозу той же пилюли. Он работает с детьми много лет, и родители всегда виноваты. Добиться разговора с администрацией было почти так же сложно, как и попасть в больницу. Наконец разговариваю с живым человеком, а не автоответчиком. Мне объясняют, что выписку не меняют вот уже как тридцать лет. Для меня со скандалом могут вычеркнуть пару строк. Добавлять в выписку предложение о том, что терапевтическая школа может помочь, они категорически против. По их протоколу, колония для малолетних преступников под опекой государства – это следующий шаг. И без телячьих нежностей. Получаю исправленное заключение в день собрания по факсу.
Очень суетилась насчет собрания в школе. Людей участвовать вызвалось меньше. Как показал опыт, только Карен, как надежный соратник, поддерживает меня. Она не болтлива и говорит только по делу и важные вещи. Никто другой так не может. Но и ее не слушают. В этот раз самосвалом по мне проехался директор школы. Повестка дня «кто виноват» сменилась на повестку «у нас всё хорошо». Директор, с пеной у рта доказывал, как всё классно работает и как система имеет все основания считать, что они справились с задачей. Так школа защищает свою репутацию и свои деньги, которые, возможно, пришлось бы отдать на сторону за специальное образование. А штат Массачусетс – номер один по образованию в стране! И таким вот образом тоже. Единственное, чего Карен добилась, – это чтобы школьный психолог сделал Васе тестирование вдобавок к тому тестированию, которое я буду делать в конце месяца частным образом. А в ответ на неуспеваемость я получила единогласное согласие учителей подарить Васе эту четверть. И вуаля – неуспевающий ученик превращается в успевающего! Такого я еще не видела. Я для Лоры пыталась договориться уменьшить задание, мы бились за каждую букву. Оценки в средней школе не дают задаром. Однако с директором не поспоришь. Признать Васину неуспеваемость – это значит признать свою несостоятельность, и тогда нужно искать решение. Если несостоятельности нет, тогда и проблемы нет. Очень напоминает советское прошлое.
Мои слова о терапевтической школе никто не услышал. Даже Питер мало что мог вставить в эту пламенную речь. Остались мы ни с чем. Карен считает, что когда будет готов нейропсихологический тест, у нас будет больше оснований для аргументации. У Васи сначала не было психиатрического диагноза, кроме СДВГ. Оппозиционное поведение на диагноз тянет слабо. Теперь появился ДМДД, хотя доктор Тамини не смогла мне прокомментировать ни диагноз, ни лекарство, так для этого нужна отдельная встреча.
Параграф, клеймящий родителей, я убрала из заключения, но дырки остались. Школа прочитала его между строк – все государственные системы сделаны из одного теста. Психиатрические клиники работают со школами, а школы – с судом и департаментом детей и семей. Всё в одной связке.
Не могу сказать, что выиграла хоть какие-то позиции после этого сражения, но Вася может и должен продолжать обучение. С нового листа, так как новая четверть. Это новая возможность доказать свою состоятельность как ученика под действием новых лекарств.
Я разбита после этой встречи и едва ли соображаю, просто механически продолжаю свой рабочий день. В небесной канцелярии сидят добрейшие люди. Я поражаюсь, что у меня до сих пор есть работа – при моих-то бурных обстоятельствах.
Карен знает законы, но не юрист. Нанять бы юриста бороться со школой! Они обязаны научить данного ребенка со особенными потребностями, а не рисовать ему оценки.
Спорить со школой – слабый шанс на успех. Школа, как и департамент детей и семей, имеют хороший иммунитет к юридическим разборкам. Редко когда можно доказать, что они в чем-то виноваты, и заставить их взять за это ответственность. Всё это новые осознания, я обучаюсь на ходу. Психолог из Бостона назначает мне интервью перед тестированием и подробно беседует со мной полтора часа на тему Васи. В конце ноября у нас будут результаты нового исследования, которое, возможно, поможет в нахождении новых решений.
Я продолжаю изучать вопрос о терапевтических школах. Обзваниваю и методически задаю вопросы. Все они очень размыто говорят о том, как дети туда могут попасть. Спросила про юриста. Разница в законах разных штатов подразумевает использование очень хорошего юриста из штата Массачусетс. Я задала все эти вопросы Карен, и она обещала мне скинуть имена, явки, пароли.
Заканчивается футбольный сезон. На выходных съездили с Васей на последнюю футбольную игру, и они выиграли, оказались чемпионами. После была вечеринка, и Вася вел тебя непринужденно, как будто ничего не случилось. Феномен дня и ночи. Ночью он другой человек.
К тому же Вася был героем – забил финальный гол. Даже тренеры его простили за погрешности характера.
У меня конференция на выходные – эти и следующие. Ежегодная профессиональная конференция, которая должна была в этом году проходить на Гавайях, теперь предложена в онлайн-формате. Не надо отрываться от дивана, прямо оттуда можно увидеть Гавайские перспективы. Очень много полезной информации. Я не уверена, что очень уж люблю слушать лекции на выходных, но на контрасте с моими домашними страстями лекции выигрывают. Напролет просиживаю три дня.
Днем Вася веселится и носятся со своими друзьями – по ночам не спит, мучается и страдает. Я оставляла еще несколько сообщений для доктора Тамини, и опять никакой реакции.
В воскресенье днем оставила робот-пылесос у Васи в спальне. Пришла его забрать и обмерла: пылесос вытащил из кладовки удавку, сплетенную из бойскаутской веревки.
Суицидальные тенденции в начале лечения «Сероквелом» всплыли в памяти. Я не могу давать Васе обдумывать суициды бессонными ночами, пока я сплю. Мне нужна помощь!
Советуюсь с педиатром, она сопереживает мне и помогает, как может, и с группой родителей. Изучила вопрос о лекарствах и сама не хочу ничего трогать, слишком опасно. Клиника из Нью-Йорка больше не может участвовать в лечении. Педиатр думает, что больницы лучше и больше услуг около Бостона. То же самое мне посоветовала волонтер из Федерации для детей со специальными потребностями. Когда все советы сошлись на том, что нужно ехать искать помощи где-то подальше от дома, я вижу, что решение уже принято. Мы поедем в Бостон.
Глава 22
Моя работа – как Золушка, вознаграждает меня необходимыми деньгами, служит мне при том, что внимания ей почти нет. Но я ее люблю, и она это знает.
Ехать в Бостон я решила после работы во вторник, так как в среду у меня выходной. Отжала Васю у Картера, он не очень отбивался, и мы отправились в путь, в темноту ночи и неизвестность. Погода была ясная, и ехали легко. Где-то на полпути, когда появился прием после переезда через гору, прошел звонок от доктора Тамини. Я уже не надеялась ее услышать, смутилась.
– Как ваши дела? – заученно спрашивает доктор.
– Мы с Васей в дороге, едем в Бостон, в приемный покой, надеюсь, нам там окажут помощь быстрее, чем у нас. Я советовалась с педиатром, и она считает, что шансов там больше, – прямо выпалила я. – Не знаю, что делать, – чтоб не сказать прямо, что она нас кинула.
Она выслушала меня и сказала:
– Хорошо, езжайте. Потом расскажете, что там было.
Я была в бешенстве от такой реакции и, чтобы не нагрубить, окончила разговор. Я полагала, что психиатр в состоянии отменить одно лекарство и назначить другое. Или обсудить, посоветовать, успокоить. Я действовала от страха явной суицидальной наклонности и безысходности. Она ничего из этого делать не стала, просто отправила меня на Голгофу. Но раз помогать нам не будет, то и время с ней терять тоже не хочу. Передо мной стоят монументальные задачи, и я не могу распыляться на человека, на которого я полагалась раньше, а зря.
Мы доехали до бостонского госпиталя MGH и встали в очередь в приемный покой. Людей было не очень много, и мы относительно быстро, за полтора-два часа, прошли регистрацию. Потом нас отвели внутрь больницы. А вот там уже сидело много людей. Это общий, не психиатрический блок, из которого нельзя выходить. Народу тьма, больные взрослые и дети, все сидят под стенами вдоль коридоров. Нас поместили в проходе – Васю на топчане, меня – на стульчике рядом. Всю ночь выли сирены, и не выключался свет. Ноги в проход выставить нельзя – отдавили бы проносящимися переносными каталками с больными. Даже спокойный человек быстро придет в тревожное состояние от шума, лязга и потери сна. В этом цементном мешке без окон теряется ощущение времени суток.
Ото всех медсестер, врачей и персонала, которые со мной беседовали, я пыталась добиться ответа на вопрос: можно ли мне прекращать давать Васе «Сероквел»? Конкретного ответа не получила. Решила, что раз уж мы в больнице, то будет лучше не давать. Не хотела брать на себя это решение, а вышло как всегда. Мест в детских психиатрических клиниках нет, как и предполагалось. База данных обновляется всё время, поэтому надо ждать. Так как лекарство выходит из организма за шесть часов, вреда от него уже не будет. Может быть вред от резкого прекращения, и в этом случае в больнице нам окажут помощь. Под утро Васин топчан завезли в угол, и я взяла освободившийся второй стул, чтобы поднять и вытянуть ноги. Так немножко легче. Раздражает электрический свет и резкие звуки. В маске нужно было провести всю ночь. Я вытерлась водой в туалете, Вася на предмет умывания бастует, но лицо под маской у него потеет, не говоря уже о теле, и чешется. А он лишний раз не хочет мешаться с людьми и слезать с топчана.
Утром мы опять в коридоре. Приносят положенный пациенту несъедобный завтрак. Хлопья из сахара, сок из концентрата, серо-зеленого цвета яйца. Но есть это не обязательно. Я могу выйти и купить еды. Васе выходить нельзя, а мне можно, и это хорошая новость. Честно говоря, мне любой повод выйти из этого ада хорош.
Бостон – родной и знакомый, я шесть лет жила и училась здесь. Сегодня он исполняет функцию терапевта. Госпиталь расположен возле Чарлз-речки, красивого парка вдоль берега, рядом со старинной частью Бостона, где дорогущие кирпичные домики украшены кадками с цветами и узкие улочки вымощены брусчаткой.
Моей маме была назначена компьютерная томография. Я не стала, как обычно, пытаться разрулить и переназначить. Дала ей возможность разобраться самой. Она решилась поехать туда сама на автобусе. Я отпустила ситуацию. Через несколько часов мне позвонила полиция, пост-фактум. Мама пропустила автобус и не смогла договориться с персоналом насчет такси. Полицейский ее довез, все разрешилось без меня. Показательно, что без меня небо не упало на землю.
Лора сходит с ума от вида полиции и от того, что меня нет, но тут я тоже ничего не могу сделать.
Вася мрачен и подавлен. Он вянет без свежего воздуха. И он, так же, как и я, не понимает, что происходит.
Одна вещь, которая предсказуемо вдохновляет, – мой телефон. Он может смотреть блогеров и видео фокусов на горных велосипедах и сноуборде. Мой телефон работает, как маленький генератор допамина, окно в мир. Гуляю сама без телефона, он мне не так нужен, смотрю на настоящий мир. Принесла нам завтрак и опять беседовала с персоналом. Директива – опять ждать.
Вася, кстати, еще умудрился дома повредить палец на левой руке, стукнул молотком по нему, когда строил домик в лесу. К нему призвали молодого доктора-ортопеда, сделали рентген, нашли трещину и наложили шину. Это была бы еще поездка в больницу с ним, а так как уже в больнице – два в одном.
Васе позвонили и поговорили с ним папа и Ник. Не могу сказать, что его это утешило, но мне приятно, что эти люди всё-таки есть в его жизни. Больница дает мало надежд на сегодня, но есть завтра, и завтра всё может измениться. Понимаю, что я здесь застряла и Васю не брошу. Звоню своей офис-менеджер, отменяю рабочий день на четверг. Между Васей и работой опять выбираю Васю. Питер со мной не разговаривает, передать ему Васю – не вариант.
Тем временем приносят такой же мало съедобный обед, и у меня есть новое поручение – идти покупать еду. Рядом с больницей находится роскошный магазин «Хол Фудс», в котором можно купить что угодно. Будем наедать положительные эмоции. Сначала иду на разведку и сообщаю Васе ассортимент. Из всего многообразия Васин предел мечтаний – всё же пицца и салат. Из роскошного магазина доставлены пара кусков пиццы и салат из кейла. Придя назад, делаю очередной обход и проверку с врачами. Половина рабочего дня прошла, осталось еще пару часов на какие-то возможные выписки. Всё так же надо ждать. Васе опять отдаю телефон и иду гулять по Бостону.
Когда жила и училась в Бостоне, я обожала гулять в парке вдоль речки, Эспланаде. Там есть лодочная станция, где можно арендовать лодки и яхты и брать уроки. Много бегунов и, самое приятное для меня, очень много собак. Легко половину времени прогулки можно гладить пушистых четвероногих и снимать стресс. Но так как время еще рабочее, собак мало.
Небо тужится дождиком и покрыто плотными серенькими облаками. Но дождя пока нет. Я гляжу на перевернутое отражение облаков в стальной зыбкой воде. Бостон прекрасен в любой погоде. Параллельно реке расположены пруды. Там я видела только вездесущих канадских гусей, а сейчас в них плавают лебеди и утки. Не помнила лебедей в этих прудах, сразу детские воспоминания. Они возникают на всеобщем сером фоне из маленьких точек, как белые снежинки. Царственно скользят по воде, приближаясь, в сопровождении уток. Как жаль, что хлеб с несъедобного завтрака или обеда не со мной! Они явно попрошайничают. Я сделала себе заметку в голове – со следующей еды взять хлеб для птиц. Суетность и тревожность выходят из меня, как пар из чайника.
Эти белые птицы, серое небо и темная вода оказывает магическое действие на мою душу. Даже при том, что Вася сидит в каменном мешке, в голове его ворочаются суицидные мысли и будущее туманно, одномоментно, в мире есть красота, гармония и светлая радость. Блеклые перспективы на лечение и природа, прекрасная в любую погоду. Царственные птицы поднимают в душе что-то такое детское и сказочное, как «Лебединое озеро». Природа – самый лучший доктор.
Вылезли боком лекарства, от которых я ожидала слишком много для своего ребенка. Теперь расплачиваюсь своим временем и его здоровьем. Но чувствую, что еще могу продержаться и что-то хорошее впереди у меня есть.
Пройдя вдоль реки, я направлялась к центру Бостона – туда, где находился магазин Трейдер Джоз. Хотела купить там себе салат, но больше всё же хотела пройтись по Бостону. Люблю этот магазин. Я отошла от реки и зашла в бывшие шумные и забитые толпами людей улицы. А там почти загробное спокойствие, никого нет. Город опустел. По улицам проносится ветер, перекатывая случайную бумажку по тротуару, редко где прохожие. Есть несколько заколоченных досками витрин магазинов, как в фильмах о войне. Магазины не работают. А что я ожидала? Разгар пандемии. Я не могла себе представить такого вида Бостона. И сейчас аватарка Бостона в голове обновилась. Люди не ходят на работу и, соответственно, не ходят по магазинам. Экономика подорвана не только в моей отдельной взятой деревне. Трейдер Джоз не разочаровал, открыт, миленький! Есть и продукты, и покупатели. Я возвращаюсь с салатом и супом назад к своему ребенку в больницу.
