Czytaj książkę: «Штабная»
© Катерина Гашева, 2021
ISBN 978-5-0055-5421-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Катерина ГАШЕВА родилась в Перми в 1990 году. Окончила психологический факультет, работала на детском телефоне доверия. В четырнадцать лет стала лауреатом «Илья-премии». Годом позже заявила себя как прозаик с повестью «Они держались за руки и шли».
С 2009 года Катерина неоднократно участвовала в Форуме молодых писателей России, входила в лонг и шорт листы престижных литературных премий, печаталась в литературных журналах. В 2019 году в рамках литературного фестиваля «Компрос» вышла книга рассказов «Первая линия».
Повесть «Штабная» – первая часть трилогии «Декларация прав героя». Действие происходит в вымышленной стране, однако все подробности жизни в ней реалистичны и конкретны: выходят журналы, работают аптеки и рынки, во дворах играют дети, функционируют военные штабы… Правда, уже много лет в стране идёт гражданская война, но кто с кем воюет и за что – уже непонятно, словно это война с «условным противником».
Повесть входила в шорт лист премии «Дебют» в номинации «Фантастика».
Глава первая
– Знаешь, что я тебе скажу, дезертиры – они не по лесам прячутся, дезертиры по штабам отсиживаются, – сказал Плотва. Он раскачивался на стуле и хлебал пиво.
Его слушали вполуха, а Плотва все распалялся.
– Скоро стул не выдержит, – предупредил Марк.
Стальной полумрак кис под потолком. «Утром снова в казарму», – думал Влад. Ему было одновременно и весело, и тоскливо с ребятами. Хотелось горланить песни, танцевать, ржать без умолку, и, где-то глубоко в голове, зудело желание остаться одному, закрыть глаза.
– Эй! Кислятина! Хоре киснуть! – закричал Плотва и упал со стула.
– Не выдержал, – подытожил Марк.
Влад кинулся поднимать приятеля, и они устроили веселый поединок на отломанных ножках. Вечер был спасен.
Около полуночи они вывалились в пешеходной зоне рядом с любимой пивной. Город Макаров еще не спал, да и кто спит, когда на дворе лето, война и праздник первенства?
Влад хотел что-то сказать, но Марк вдруг крикнул оглушительно и звонко:
– Смотри, крыса идет!
– Крыса! – подхватили еще голоса.
Она шла по обочине. На ней была серая форма, и вся она была невысокая, сутулая, руку постоянно держала в кармане. И не оглянулась, даже шаг не ускорила.
Марк засвистел ей вслед.
– Чертовы штабные! Пойдем убьем их всех! Зарррэжем! – Плотва хотел было кинуться вслед за девушкой, но Влад сильно сжал его локоть.
Машка свернула в подворотню и исчезла. «В левом кармане, – твердила она про себя, – в правом кармане…» Это было ее заклинание, технология, – правого кармана у форменной рубашки просто не было.
Боевые офицеры давно скрылись из виду, а она все не могла прийти в себя. Пьяные офицеры – жалкое зрелище, им все время нужен враг, они его ищут и находят. Без врага им скучно.
– Тю! – орал Плотва, – как вы думаете, дорогие друзья, куда поперлась наша маленькая мышка? А? Куда это она пошла, тварь такая? С кем это она там спит, а?
– А тебе чё? – поддел Марк, – Завидно?
– Разумеется! Почему это она пренебрегает боевым офицером? Меня, может, скоро убьют (у офицера Кирилла Плотвинина была любимая формулировка: «Милая, пошли со мной, меня, может, завтра убьют»).
Марк хмыкнул. Влад курил, осыпая асфальт пеплом с золотыми искрами.
Лето было не жарким, но и дожди не шли, ночи стояли стерильные, как скальпели хирурга.
Далеко, где-то в другом районе, завыла сирена. Влад не обратил внимания. Если не по всему городу, то и заморачиваться не стоит. Он почему-то вспомнил, как пару месяцев назад обычно молчаливый Марк спросил его:
– Влад, у тебя какая вера?
– Третья неполная по тестам, – пожал плечами Влад.
– А у меня четвертая, а у Плотвы пятая, но этого все равно недостаточно.
Потом он долго катал по столу шарик от подшипника, и только когда шарик с грохотом упал на пол, стал рассказывать.
– Говорят, оружие четвертого поколения может переломить, наконец, ход нашей войнушки, ребята. Но использовать его можно только один раз. Потому что оператор умирает, а оператор должен иметь седьмое чувство и восьмую веру.
– Брешешь, таких не бывает.
– В том-то и дело. А, ладно, – Марк махнул рукой, – я просто думал, вот если бы мне эту хрень в руки.
– Ага, и Плотве.
Тут вошел Плотва в полотенце на бедрах, его опять осенило. Чем, Влад не помнил, наверняка что-то про девок.
Штаб расквартированных в Макарове войск располагался в брошенном гипермаркете. Большая часть огромных витринных стекол не уцелела, по этажам гулял ветер. Пахло сыростью и, почему-то, мелом. Машка попала сюда в числе первых. Свет прожекторов, манекены в лохмотьях, пулевые отметины на стенах, – все это выглядело, как дурная декорация или памятник боевым действиям.
Штабные принесли сюда запах бумаги, клея и бюрократии. Машке отдали бывший салон красоты. И она каждый день пробегала бесконечный коридор и холл, заросший цветами. Цветы росли почти без света. Они тянули вверх белесые тощие ростки.
Машка зашла в свой кабинет, прикрыла дверь и перевела дух. Здесь сохранились парикмахерские кресла и зеркала в человеческий рост.
Не зажигая света, Машка прошла к своему креслу и села, закрыла глаза. И тут же ощутила, как маленькие коготки цепляются за рукав.
– У-у, морда, опять клетку открыл, зараза такая!
На плечо ей взобрался светло-рыжий крысенок.
– Есть хочешь, маленький? Вижу. Ну, сейчас.
Машка встала, вынула из шкафчика блюдце с отбитым краешком. Крысенок сидел на плече, свесив розовый хвост.
В дверь требовательно постучали.
– Маша, Маша, ты здесь? Маша, открой!
– Заходи, Павел, – сказала Машка, не оборачиваясь.
Крысенок требовательно зацокал, залез ей на голову и стал смотреть на дверь, он даже встал на задние лапки.
В дверь протиснулся взъерошенный парень.
– Паша, ты считаешь, что после десяти вечера можно не соблюдать субординацию?
Павел растерялся. Он смотрел на ее худую спину, а на него смотрел крысенок.
Потом все изменилось, он подтянулся, скользнул руками по форме, убедился, что все в порядке.
– Разрешите обратиться.
– Обращайся.
Она обернулась, сняла с головы крысенка, посадила его к блюдцу и улыбнулась.
– Маша, ты меня напугала. Субординация…
Он тоже улыбнулся и расслабился. Форма снова висела на нем, как на вешалке.
– Садись давай.
– Крысенок у тебя миленький.
– Ты уже говорил. Хочешь чаю?
– У тебя есть чай? Маш, я просто поражаюсь, как ты умеешь устроиться! Я вот, когда наш мир рухнул…
– Паша, – она погладила крысенка по спинке, – я же тебе говорила, мир не рухнул. Мир вообще не рушится никогда. Он просто выкидывает кое-что за ненадобностью. А чай мне один подарил… один молодой командир, с разбитой головой.
Павел вздохнул. Он, наверное, хотел что-то сказать, но перед ним уже стояла крышка от термоса с дымящимся чаем.
– Я слышал, тебя назначали куратором, – сказал Павел через несколько минут.
– Ага, завтра увижу моих молодцов. Просто вся дрожу от нетерпения.
– Боевые офицеры не любят штабных, – сказал Павел осторожно. – Я вообще не понимаю, к чему все это кураторство?
– Надо же нам чем-то заниматься. И потом, это полезно и поучительно.
Машка взяла его нетронутый чай и сделала глоток. Как только она поставила кружку, Павел тоже отпил из нее.
«Виртуальный поцелуй», – подумала Машка.
Он был очень милый мальчик, этот Павел. Он боялся войны, но боялся не так, как большинство людей. Он не принимал войну, не видел ее, не дышал ее воздухом. Поэтому, если бы он попал туда, где стреляют, он бы не убежал. И его бы убили, а может быть, нет. Ведь это дико и страшно – человек посреди бессмысленной бойни с чистым клочком неба над головой.
– Ужасное здание, – сказал Павел, – такие пространства. Я вчера парнишку курьера встретил, так он заблудился. Сидел на скамейке и что-то с телефоном делал.
– В сети сидел. Его в связисты надо. Главное – не уходить в офлайн.
Павел поднял глаза, потому что ее голос внезапно дрогнул и изменился. Она смотрела куда-то в глубину самого гигантского зеркала.
«Глумус из офлайн, – думала она, – и ромашка пропитывается кровью. – И все. И тишина. Глумус терпеть не мог прогресса. Аську освоил и баста.
Крысенок столкнул со стола карандаш. Павел кинулся поднимать. И погас свет.
– Опять, – разозлилась Машка. – Экономисты хреновы.
За окнами стояло злое военное лето.
А еще эта новая директива Центра. Когда принесли распечатку, Машка просто обалдела. Прикрепить к каждой тройке офицеров по наблюдателю. «Куратору», как назвал это какой-то штабной гений в Центре. На каждый корабль по крысе!
Свет дали после полуночи. Машка изловила крысенка, который обследовал дальний угол стола, водрузила его в клетку, навела порядок. Спать не хотелось, личные дела подопечных офицеров манили. Давно не было такого интересного чтива.
Уже полгода в Макаров перестали поступать «Книги для армии», а жаль, там попадались замечательные вещицы, например, повесть «Бой в ромашках» некоего Б. Поздейченко.
В конце этого бессмертного опуса три брата спецназовца, и отважная девица оказались в окружении посреди ромашкового поля, девицу подсадили с винтовкой на березу (куда ж без нее). Все, конечно, погибли, и кровь обагрила ромашки. Наша армия – самая читающая армия в мире.
Машка открыла личное дело Плотвинина Кирилла Витальевича и углубилась в чтение. В какой-то момент она поймала себя на том, что читает его почти как роман «Три мушкетера». Плотвинин много, активно и разнообразно радовался жизни. Лазил в окна домов офицерского состава, бывал бит мужьями и одним объектом воздыханий – «три удара торшером». Он был, наверное, неплохой офицер. Бесшабашный, отчаянный.
Машка даже закусила губу, когда прочла в конце кодированную пометку: «Расходовать в первую очередь, забыть».
Она закрыла дело. Выключила свет и легла на кушетку за ширмой. Читать больше не хотелось. На второй или третий месяц войны появились эти странные формулировки: «хранить одну половину вечности», «забыть», «вычеркнуть из памяти». Даже на автоматах поначалу были наклейки: «Оружие может привести к смерти».
Машка перевернулась на другой бок. Не спалось. Мир вздыхал.
– И эскалаторы работают! Офигеть! О, кинотеатр! Смотри, афиша! А я этот фильм видел, до войны еще, с девкой своей ходил.
Плотва перегнулся через движущиеся перила и смотрел вниз, на выцветшую афишу. Влад молчал, сунув руки в карманы.
– Штабные сволочи, – сквозь зубы процедил Марк.
К куратору их сопровождал лопоухий рядовой в необмятой форме. «Мальчишка», – подумал о Влад, а потом сообразил, что парень, скорее всего, его ровесник. Поступая в училище на ускоренные Влад подделал метрику.
– Проходите туда, дальше по коридору.
– А проводить?
– Не положено, – сказал солдат и отвел глаза.
– Блин! Еще бы карту дали!
Солдат покраснел и протянул Марку план гипермаркета с рекламными вставками и купонами. Плотва захохотал, Влад совершенно растерялся.
– Реклама, блин, – сказал он.
Место назначения было отмечено крестиком.
– Раздевайтесь, – сказала она, не поднимая головы.
– Так сразу? – широко улыбнулся Плотва. – Я прям не готов.
– До пояса.
– С какой стороны?
Некоторое время три офицера стояли возле стола и смотрели на Машку. Марк был в бешенстве. Тихом, плохо скрываемом. Плотва изучал девушку с нарочитым интересом. А Влад… Влад сам не знал, что чувствует, он хотел злиться, как Марк, или желать, как Плотва, но не выходило.
– Слушайте, девушка, – Марк навис над столом, – хватит строить из себя…
Она подняла лицо. Бледное, с искусанными губами.
– Вопросы?
– Вопрос один. На фига вы нам сдались? Вы можете чем-то помочь?
– Помочь? Почему я должна вам помогать? И, кстати, у нас что, правило обращения к вышестоящему офицеру отменили?
– Ага! Щас!
Машка побарабанила пальцами по крышке стола.
– Разденьтесь до пояса и успокойтесь.
Марк скинул куртку, рубашку. Машка взглянула на его плечо, на еще беловатый, похожий на пенку на молоке шрам, и застыла. Ну, конечно! Она открыла личное дело Марка. Как она сразу не признала эту нагловатую манеру. Эти движения. Он многое взял от своего командира.
– Олег Глумус – хороший командир, – сказала она медленно.
Марк отшатнулся. Его лицо вытянулось.
Рядом охнул Влад.
– Он умер.
– Я знаю, – Машка кивнула.
Марк отвернулся.
Когда первичный осмотр закончился, Влад и Плотва присели на стулья около большого зеркала. Плотва пригладил волосы и подмигнул отражению.
– С момента доведения и до дальнейших распоряжений, я ваш куратор, и вам придется с этим смириться, – говорила Машка. – Я проведу диагностику. Повторную диагностику на чувство и веру.
– Смотри, крыса, – Плотва ткнул Влада в плечо.
– Вижу я.
– Да не там!
Влад посмотрел, куда показывал Плотва, и увидел клетку с крысенком.
Плотва заржал.
– На черный день, наверное.
Влад криво улыбнулся и наткнулся на взгляд штабной крысы, той самой (он, наконец, узнал ее) освистанной на улице в День первенства.
– Все свободны. Завтра вас вызовут.
В коридоре друзья как по команде остановились. Марк тяжело дышал. Влад утирал потный лоб, Плотва лыбился.
Машка сидела, опустив голову на руки. Когда они прощались с Олегом на трамвайной остановке, была весна.
– Ну что, мать, свидимся на небесах. У третьей яблоньки, ок? Научу тебя стрелять.
– Я умею.
– Ага, видел я, как ты умеешь.
Он вскочил на подножку. Трамваи еще ходили.
– Выходи в сеть, как сможешь, – крикнула она.
Он кивнул. И какое-то время выходил. Последнее, что написал, было: «У третьего деревца. Живи, крыса штабная».
Нет. Она его не любила. Наверное.
Глава вторая
Владу не нравилось оставаться в одиночестве. Но сейчас Марка вызвали в штаб, а Плотва куда-то смылся. Влад не знал, как так вышло, но делать ему было нечего. Он слонялся по казарме, смотрел в темные окна и думал о Наташке. Кудрявой курносой Наташке со второго курса.
За окнами стоял по стойке смирно город Макаров.
Два года назад они как обычно прощались на его лестничной клетке. Она его провожала до квартиры. Наташка была за равноправие. Влад обижался, он хотел быть мужчиной, но терпел. А тут засада. На телефоне кончились деньги, а терминала по дороге не встретилось.
– Кинешь мне денег на мобильный? – попросил он, когда они стояли возле его двери, и протянул мятую купюру.
– Ага.
Через час Владу пришла эсэмэска, что на счет поступили деньги. Наташку он больше не видел. Она пропала. Совсем. Растворилась в вечернем мареве. Влад видел такое в фильмах.
После этого его жизнь расклеилась. Как будто стоило ей пропасть, и мир изменился. Затаил на Влада зло.
Его отчислили из университета, он потерял сотовый телефон, а потом началась война.
Когда Влад уезжал на фронт, ему померещилась на перроне, в толпе, знакомая фигурка в красном пуховике, но это был обман зрения. Зрение часто играет с нами шутки.
Влад слушал, как гулко в пустой казарме разносятся звуки. Скорее бы пришили Марк и Плотва. Марк, может, расскажет про своего командира, а Плотва просто веселый.
Нет. Никого. Не идут. Владу стало совсем тоскливо. Это чувство знакомо многим, детское чувство, когда забыли вовремя забрать из школы или детского сада, и страшно, что уже не придут. Вечное чувство брошенности, безнадежности, оно хватило Влада. Он боролся, как мог. Он же боевой офицер, он полон сил и всегда готов. Вот только к чему?
Чтобы отвлечься, Влад стал думать о кураторше. Как ее зовут? Мария. Машка! Машка-таракашка! Машка-промокашка! Задирай рубашку! Тьфу, чушь какая.
Влад помотал головой.
– Смотри, последнее вытрясешь, – проговорил Марк, который незаметно появился на пороге. – Будешь как Плотва – пустая голова.
– Сам такой, – огрызнулся Влад.
Он обрадовался приходу друга, но сделала вид, что Марк отвлек его от важных раздумий, а то еще догадается, что Владу одному плохо.
– Тебя эта вызывает. Сходи. Пообщайся.
По дороге Влад храбрился, но почему-то почувствовал себя неуверенно, когда оказался перед дверью салона красоты «Эвридика» со следом от пули чуть ниже и левее «Э». Влад помялся и постучал. И тут же выругал себя за это. Надо было войти без стука с высоко поднятой головой.
– Войдите.
И вот он уже сидит и отвечает на дурацкие вопросы казенного бланка. Машка напротив чистила ногти кончиком ножа для бумаг. Влад дошел до вопроса «Можете ли вы провести прямую линию без линейки на шумной вечеринке или предпочитаете заниматься этим в одиночку?» и замер.
– Что такое? – спросила Машка.
– Ничего, – Влад уставился в тест.
– Вопросы не нравятся?
– Нет, все прекрасно.
– Вы отвечайте, отвечайте, а заодно расскажите о своих друзьях. О девушке Наташе, например.
– Я полагаю, все есть в моем личном деле.
– Есть. Но я хочу послушать вас.
Влад поставил еще один плюсик в бланке. У него почему-то пересохло в горле. Отвечать не хотелось.
– Ясно, – сказала Машка, – клиент на контакт идти отказывается.
– Почему я должен идти на контакт? Я заполняю ваш дурацкий тест.
– Вместо того чтобы гибнуть в бою? – она привстала, улыбнулась, но только губами. – А тест, и правда, дурацкий.
– Я глупее не видел.
– Ага, я тоже.
Она отвернулась и посмотрела в окно. За окном было лето, которое почему-то оказалось ненужным. И все-таки пахло вишней, созревшей среди дождей.
– Про девушку вы все-таки расскажите, вдруг я о ней что-нибудь знаю. Так просто, ради контакта.
– Что?
– Вы заполняйте тест, заполняйте.
«Как долго вы можете сохранять спокойствие, когда встает солнце в утро перед вашим расстрелом?»
– Вы не можете иметь доступ к такой информации.
– Я унаследовала звание. И парочку наград. И профессию.
Влад стиснул ручку в кулаке. Машка выбралась из-за стола, как-то неожиданно тяжело.
– Наташа училась на два курса младше. Мы с ней встречались. Ну, или дружили.
Погас свет. И в кабинете стало пасмурно. Небо уже не светилось. Влад опять видел только спину Машки. Он вдруг подумал, что сейчас, во время войны, показывать спину – скорее акт доверия, чем неуважения. Он даже почувствовал что-то вроде симпатии, но одернул себя.
– Про таких как она, – сказала Машка внезапно, – говорят: она родилась с зеленкой на лбу.
– А почему с зеленкой?
– Разве ты не знаешь? Чтобы расстреливать удобно. Люди с десятой верой долго не живут. И мы часто не знаем, что с ними произошло.
– У нее была десятая вера?!
– Она не говорила?
– Нет.
«Надо же, был рядом с таким чудом и не заметил», – подумал Влад.
– Но как она пропала? Куда?
Машка обернулась и посмотрела на него долгим взглядом.
– Про Дизеля слышал?
– Который штаны или моторы?
– Моторы, разумеется. Осенью девятьсот тринадцатого он исчез посреди Атлантики. Отплыл на пароходе из Антверпена, был в хорошем настроении, шутил. Вечером ушел в каюту и больше его никто не видел. Никогда. У него тоже была десятая вера.
– Тогда же не измеряли.
– Восстановили по биографии.
– А Наташа тут причем? Она ничего такого не сделала. Ну, не изобрела ничего. А с десятой должны мир менять, по-любому.
– Да. Может быть, удалиться из мира – это и есть его изменить? Давай тест, заканчивай, умник. Фонарик дать?
Влад отвечал на вопросы и думал о вере. Он толком не понимал, что это. Знал только, что это очень важная вещь – степень веры. Насколько человек может поверить. Как сильно. Говорят, у психов вера запредельная, только управлять ею нельзя, потому что не хватает чувства. Может, психи оттого и психи. Вера мощная, шестая, даже восьмая, а чувство нулевое.
В неровном луче фонарика тест казался особенно глупым. А Машка молчала и кормила крысенка в клетке. Еще бы канарейку завела…
Влад снова нашел, за что можно неуважать кураторшу, и это придало ему сил.
«Если вы не боитесь жирафов, можете ли начать бояться, если попросит Родина?»
Влад поразмыслил и ответил утвердительно.
Он шел обратно в темноте, подсвечивая себе дорогу телефоном. Электричество уже возвращалось в вены здания. Жужжали какие-то моторчики, свистели насосы, эскалаторы возили тени покупателей. Жаль, что на долю освещения не досталось ни ватта.
На первом этаже в свете уличных фонарей тренировалась группа солдат.
– Шире шаг! – орал командир и бойцы бежали бесконечно вверх по движущейся вниз лестнице.
Машка проснулась посреди ночи. Комната плыла и шаталась, как каюта лайнера, внезапно попавшего в шторм. Выли сирены, по стенам бродили лучи прожекторов. И, также внезапно, все успокоилось. Но Машка уже не могла заснуть. Она думала о Рудольфе Дизеле.
Вот он открыл дверь своей каюты, вот остался один. С качкой и шепотом волн наедине. О чем он думал? Какое было у него лицо в тот момент?
Машка не столько верила, сколько на самом деле знала, что бывают такие разломы, куда, раз, и проваливается человек. Исчезает. Падает все ниже, ниже.
Машка закинула руки за голову. Ее муж вписал в завещание графу о передаче жене звания и наград только после долгих уговоров. Она могла бы, конечно, сейчас быть не здесь. Не помнить, не думать о войне. И о муже не думать. Неужели нет других тем в такую-то ночь.
Вот, Влад. Мальчик, готовый бояться жирафов по велению Родины. Вера у него небольшая, и слава Всевышнему. Были еще мысли, но она не запомнила. Потом в бывший салон «Эвридика» заглянули, и муж Виктор, и друг его Олег Глумус. Они о чем-то говорили над ней на неясном языке. Только тогда Машка поняла, что спит. «Не приходите больше», – попросила она. И они обещали.
– Ты че шаришься после отбоя? – спросил Марк у Влада.
Он сидел на подоконнике открытого настежь окна и курил.
– Эта задержала.
– Задержала она его…
Плотва, оказывается, тоже не спал, но его не было видно. Из-под одеяла раздавался только голос. Плотва читал что-то при свете фонарика, вернее не читал, а смотрел. «Веселые» картинки, наверняка.
Влад сел на подоконник рядом с Марком.
– Чего спрашивала?
– Да, тест какой-то дала дурацкий. Не пойму этих психологов. Идиотизм.
Марк смотрел на крыши пустых многоэтажек, откуда в полном соответствии с планом эвакуации сбежала человеческая жизнь.
– Мой командир говорил, что не понимает и не хочет понимать психологов, но понимает психологинь.
– Ага. Я тоже, – раздалось из-под одеяла.
Влад поменял затекшую ногу.
– Марк, а он как погиб?
– Мы не видели. Вернее, все всё видели, но каждый по-своему, очень по-своему. На нас то ли газ какой пустили, то ли чё. И вообще, спи. Я байки из склепа травить не собираюсь. Я тебе не Плотва.
Марк соскочил с подоконника, подмигнул Владу и ткнул кулаком в холм на одеяле. Одеяло взвыло. После потасовки красный лохматый Плотва вылез и сел, подобрав под себя ноги.
– А эта… про мою бывшую знает все.
– Откуда у нее доступ? – удивился Плотва и почесал лоб.
– Ладно врать-то! – Марк ещё пытался отдышаться.
– Есть у нее доступ. И звание, знаете, знание! – Влад поднял палец к потолку.
– Да ладно…
– Это у нее наследственное, – объяснил Влад, – по наследству передали.
– Это у нее половое, – сказал Плотва. – Как передали, сами нафантазируйте.
– Придурки вы! – непонятно на что обиделся Влад, лег закрыл глаза и почти мгновенно уснул.
Плотва скрылся под одеялом, слабый свет фонарика почти не выбивался наружу.
Марк лежал и вспоминал Олега Глумуса. Особенно тот момент, когда Олег разбил нос проверяющему из Центра. Там, в воспоминании, все было ярко, по-киношному. Марк до войны любил боевики. Яркая кровь. Белый зимний день.
И какая-то девочка в красном пуховике (ее видно из окна) бежит по заснеженному шоссе.
Кирилл Плотвинин вынырнул из-под одеяла, когда друзья уже спали. Он не улыбался. И лицо его изменилось, будто повзрослело, осунулось, стало резче. Он огляделся и сунул под матрац ближней пустующей койки книгу. Джером Сэлинджер «Эсме с любовью и всякой мерзостью».
И четыре часа до рассвета.
