Czytaj książkę: «Подорожник к сердцу приложи»
Предисловие
Жила-была девочка. Вполне обычная девочка, в самой простой семье, папа и мама, дедушка и бабушки, тети и дяди. Жила она в деревне, ходила в ясли. Потом переехала в крупный поселок, в многоэтажный дом и двор, пошла в детский сад, а после него в школу. Были у нее друзья и подруги, музыкальная школа и немного художественной.
А где-то в параллельной реальности жил-был мальчик. У него тоже были папа и мама, дедушка и бабушки, дяди и тети. Он жил в пригороде, в небольшом поселке в две улицы. Рос он на воле, под бабушкиным присмотром вместо детсадовского, а потом пошел в школу. Были у него куча друзей-товарищей, бескрайние поля и речка, велоспорт и немного баскетбола.
В общем, обычные мальчик и девочка, как и миллионы таких же мальчишек и девчонок. Но жили они в необычной, невиданной стране, которая уже сейчас обрастает слухами и мифами, а скоро и вовсе превратится в легенду.
Люди там были чуть добрее и образованнее, чуть внимательнее и дружелюбнее. Чуть больше читали, чуть больше играли в шахматы, чуть больше занимались спортом и наукой. Чуть натуральнее была еда, чуть полезнее передачи по телевизору, чуть добрее фильмы и чуть радостнее песни.
Это был золотой век – семидесятые и восьмидесятые годы многострадального двадцатого века. Драгоценные годы удивительной тишины и покоя, между страшной войной и тяжелыми послевоенными годами, когда поднимались из руин до космоса, и началом перестройки и разрушения целого мира.
Быть может, это был пик развития нашей цивилизации, и теперь мы постепенно регрессируем, теряя по пути критическое мышление, нравственность и достоинство – ради удобств, комфорта и мнимого изобилия.
Как бы то ни было, это были лучшие годы, самые светлые, добрые и радостные. Это время нашего детства… Время газировки из автомата и пирожных из кафетерия, время рюкзачных походов и пионерских костров, время мушкетеров и индейцев, время дымящегося карбида и жевательного гудрона, время пионербола и казаков-разбойников, время Крокодила Данди и Танцора Диско, время сольфеджио и отчетных концертов, время Дениса Кораблева и Электроника Сыроежкина.
Время футбольных мячей и велосипедов, время печеной картошки и жареной колбасы на бутерброде, время купания на автомобильных баллонах летом и катания с горок на них же зимой. Время хлеба с маслом, посыпанного сахаром, и огурчика, разрезанного вдоль и посыпанного солью, время Иванвасильича и Васильалибабаевича. Время дискотек с зеркальным шаром и духового оркестра в парке, время незрелых яблок и горячей от солнца малины, время расклешенных брюк у папы и цветастых блузок с узорами-пейсли у мамы, время «Пионерской зорьки» по утрам и «Спокойной ночи, малыши» по вечерам.
Это истории о детстве мальчишек и девчонок того неповторимого времени.
Давным-давно
Когда деревья были большими, а я маленькой, когда я говорила «больше бани» и задирала вверх руки, чтобы показать большую величину. Когда зимой везли куда-нибудь на санках, укутав одеялком и повязав шарф по самые глаза, а я боялась, что выпаду из санок и никто этого не заметит. Тогда я ходила «на работу» в ясли.
На этой «работе» мне нравились только две вещи: наша воспитательница и то, когда меня забирали домой. Впрочем, иногда меня домой не забирали. Забывали, наверное. Тогда, чтобы не оставлять меня со сторожем, так как я была еще маленькой, моя, не зря любимая, воспитательница, забирала меня к себе домой. Работа на дом, так сказать. Там она меня кормила или поила чаем, а еще со мной нянчилась и играла ее дочь, старшеклассница. Потом, по-видимому, мои родные вспоминали обо мне и приходили меня забрать, потому что я у воспитательницы ни разу не ночевала.
Но это бывало редко, чаще всего меня забирала мама, а иногда папа. Однажды мы с ним шли домой – и вдруг налетела пыльно-песчаная буря. Она застала нас по дороге между двух озер, от одной деревни к другой, к нашему домику на берегу. Укрыться и переждать бурю было совершенно негде.
Папа шел против ураганного ветра и нес меня на руках, пряча под рубашку, чтобы мне в глаза не попал песок. А я всю дорогу боялась, что порыв ветра оторвет нас от земли и унесет куда-нибудь, как Элли с Тотошкой. Но папа-то не Элли, он выстоял против стихии и донес меня невредимой до нашего дома.
Больше всего мне нравилось, когда из яслей меня забирали мой дядя, тогда еще школьник, или моя тетя, тогда еще школьная пионервожатая. Это мамины младшие брат и сестра. Вот это была радость! Это означало, что мы идем в гости к бабушке.
Как-то на вечерней прогулке карабкаюсь я на горку, а мне кто-то сзади закрывает глаза. Я никак не могу отгадать, кто же это. А когда оборачиваюсь, то вижу, что это мой дядя. Он берет меня на руки, обнимает и садит к себе на шею. Он всегда катает меня на шее, позволяя рулить его головой. Поворачиваешь голову направо, и он идет направо, налево – и он налево.
Мы идем домой. Ну, кто идет, а кто и едет. По дороге дядя учит меня чему-нибудь полезному. Например, свистеть, сложив губы трубочкой, или говорить букву «р». Он говорит мне разные рычащие слова, а я повторяю их «лычащими». Но вот, совершенно случайно, вдруг у меня что-то рыкнуло – и «л» превратилась в «р». В тот день, когда мама пришла с работы, я выбежала к ней навстречу с криками: «Мама, мама, Павррруша, Павррруша!»
Павлуша – это мальчик из моей ясельной группы. Почему-то именно в его имени буква «р» звучала у меня особенно удачно.
Если я оставалась у бабушки на выходные, то тетя и дядя играли со мной. Мама моя была модельером и поэтому шила мне разные платьица из остатков тканей. Тетя наряжала меня, завязывала банты, а дядя фотографировал, снова попутно обучая чему-нибудь полезному. Например, показать язык, когда тебя фотографируют, или скорчить рожицу.
Дядя увлекался фотографией, и многие мои детские снимки сделаны именно им. Еще он занимался шахматами и даже разучивал гроссмейстерские партии. И в доме его повсюду сопровождала маленькая шахматная доска с магнитными шахматами, в которые, не очень успешно, пыталась играть и я.
Тетя же увлекалась рисованием, готовилась поступать в институт на живописный факультет и поэтому постоянно рисовала, делала наброски карандашом или этюды акварелью.
Однажды тетя взяла меня с собой на пионерское собрание, на совет дружины. Она мне сказала вести себя тихо и не отвлекать пионеров от повестки дня. Я была очень послушной и тихонько сидела – то в уголке, то на столе, то под столом – и никогошеньки не отвлекала.
Но ребята почему-то сами отвлекались. Еле дотерпели они до конца собрания и, наконец, схватили меня на руки, чтобы потискать, поподкидывать вверх. Они тут же научили меня стучать палочками по барабанам и дудеть в горн с пионерским флагом. Барабанить у меня получалось очень хорошо, хоть сейчас бери в отряд барабанщиков. А вот горн никак не давался, и звуки из него выходили как у голосистого павлина, на хохот всем.
Еще одна мамина сестра, тетя постарше, была кондитером и работала на кондитерской фабрике. По выходным она пекла на печке чудесные сладости, тянучки. Выливала на хрустящий пергамент замысловатые узоры и закорючки и ставила противень на печь. А когда они запекались, она отделяла их лопаткой и давала мне выбрать самую вкусную. Конфетки получались невообразимых форм, с мраморной окраской, сладкие с кислинкой, и тянулись как плавленая мягкая карамель.
А вообще, она могла испечь тортик из ничего и без всяких рецептов. Просто доставала из холодильника и буфета всякие остатки, и через час готов тортик, каждый раз вкусный, новый и необычный. Когда она вечером приезжала с работы домой, я всегда выбегала к ней навстречу. Даже не успев ее поцеловать, я вопросительно показывала на сумку: «А что у тебя там есть?». И, как Дед Мороз из мешка подарки, так и она из своей сумки вынимала какой-нибудь вкуснейший сюрприз: пирожные, конфеты, зефирки или мармеладки.
Можно предположить, что именно по этой причине бабушка однажды застукала меня за одним интересным занятием, от которого все родные были в удивлении, если мягко выразиться. Я занималась попрошайничеством.
Выходит такая хорошая нарядная девочка за калитку и стоит ждет прохожих. Вот идет бабушка, обычная старушка с сумкой, в повязанном платочке. Но это не моя бабушка, она просто идет мимо по дороге. Я громко и вежливо, как полагается воспитанной девочке, приветствую ее:
˗ Здравствуй, бабушка.
˗ Здравствуй, внученька, – улыбается ни о чем не подозревающая бабушка.
˗ Как у тебя дела? – вежливо поддерживаю разговор я.
˗ Нормально дела, моя хорошая, – подходит ближе бабушка.
˗ А что у тебя там есть? – показываю нескромно на ее сумку.
˗ Сосиски. Будешь? – предлагает щедрая бабушка, подозревая у меня голодное детство.
˗ Буду! – бодро и с большим энтузиазмом киваю я.
Бабушка отрывает пару сосисок от длинной связки, отламывает горбушку хлеба и угощает меня.
˗ Спасибо, бабушка, – вежливо благодарю я, откусывая сосиску и заедая хлебушком.
˗ Кушай, на здоровье, деточка, – гладит меня по голове добрая бабушка.
Я с аппетитом все съедаю. Потом играю и занимаюсь своими детскими делами. И тут вижу, что идет по дороге прохожий, на этот раз дедушка. Я – опять за калитку.
˗ Деда, здравствуй.
˗ Здравствуй, внученька.
˗ А как у тебя дела?
˗ Хорошо дела, спасибо.
˗ А что это у тебя в сумке?
˗ Конфеты и печенье к чаю купил. Будешь?
˗ Буду.
˗ Угощайся.
˗ Спасибо.
˗ Кушай на здоровье.
Потом бабушка шла с аптеки, угостила витаминками. Потом дедушка шел с базарчика, угостил огурчиками, потом тетя шла с магазина, угостила лимонадом…
Когда бабушка обнаружила мою бурную деятельность и повышенную для моего возраста находчивость, то срочно водворила меня во двор, заперев покрепче калитку. А вечером мое поведение обсуждали на семейном совете.
˗ Стыд-позор на всю деревню! – ругалась бабушка. – Люди скажут, что ребенка дома голодом заморили! – И тут же смеялась, – Ведь надо же, до чего додумалась! Я ей дома и оладушки, и блинчики, и лапшичку куриную, а она ничего не ест, не хочет. А на улице все подряд ест и не отказывается.
Бабушка только руками разводила, а все смеялись. Но, конечно, попрошайничать мне больше не разрешили. Сказали, что можно только здороваться, а дальше – ни-ни.
Когда деревья были большими и трудно было представить что-то выше бани… Вспоминается, что тебя тогда все любили, и все проблемы и трудности отступают, как будто защита из детства до сих пор тебя оберегает.
За грибами
Бабушка жила на центральной улице, прямо возле конторы. Контора, это такое главное здание в поселке. Там заседал председатель совхоза и работал сельсовет. Поэтому на небольшой площадке перед конторой стоял на постаменте памятник Ленину, всегда чисто вымытый или свежеокрашенный, и была разбита парадная клумба с зачатками ландшафтного дизайна.
Дом у бабушки был небольшой, но очень уютный. В спальне над ее кроватью раскинулся непременный коврик с оленями у лесного водопоя. Такой, кажется, был тогда в каждом доме. Над каждой кроватью висит свой персональный ковер. А я могу спать на всех кроватях по очереди, долго разглядывая перед сном узорную ковровую путаницу.
На всех кроватях громоздятся пирамидки из взбитых подушек с кружевными накидушками. В углу за дверью стоит деревянный сундук, в нем хранятся постельные принадлежности, отрезы мануфактуры, как называла бабушка ситец в цветочек, цветные крепдешиновые платья, которые бабушке стали малы, и многое другое. А на внутренней стороне крышки сундука наклеены фотографии актеров и спортсменов и вырезки из поздравительных открыток.
В зале на стене между двух окошек висят большие часы с боем, а под ними стоит проигрыватель на тумбочке. В ней стопка пластинок с разными песнями и моими сказками. На телевизоре красуется большая салфетка с цветами, вышитая бабушкой. Ее надо откинуть наверх, если хочешь посмотреть мультик или «В гостях у сказки».
В центре зала, прямо под люстрой, важно стоит стол со скатертью, со свисающими кистями бахромы. На столе лежит газета с программой телепередач на всю неделю. Вся программа тщательно изучена и все интересные передачи, фильмы и мультики подчеркнуты красной ручкой, чтобы не забыть посмотреть. Например, среда 11:45 – программа мультфильмов, 15:30 – научно-популярная передача «Очевидное-невероятное», 20:30 – «Спокойной ночи, малыши», 22:05 – многосерийный художественный фильм «Место встречи изменить нельзя», вторая серия.
На кухне стол уютно расположился у окна. В одном углу стоит умывальник, в другом – печка, а в третьем – деревянный посудный шкаф. А на полу, под круглым цветным половичком, сплетенным бабушкой, прячется люк в погреб. Из него бабушка, как из волшебной пещеры с сокровищами, всегда достает что-нибудь вкусненькое. То баночку маринованных грибов, то кисло-сладкие моченые яблоки, а то и арбуз, когда на улице уже снег.
Перед домом во дворе – палисадник. В нем растут деревья, и стоит турник. Вдоль дома бежит дорожка и раскинулась клумба с цветами, а позади нее – ягодные кусты. Внутри двора небольшая площадка, справа от нее прилепился к забору сарайчик, слева несколько плодовых деревьев, а под ними кровать с панцирной сеткой. На ней можно сидеть или лежать, а еще лучше – прыгать. Скакать, взлетая до неба, или допрыгнуть до ближайшей толстой ветки дерева и попытаться схватиться за нее руками. Это опаснее, чем прыгать на батуте, потому что можно перелететь через спинку кровати. Но зато гораздо интереснее.
На толстенной ветке яблони висят веревочные качели. За площадкой разбита небольшая, но очень пестрая и веселенькая клумба с бархатцами, цинниями и ромашками, а за ней рядами убегают вдаль ровненькие грядки и дорожки огорода.
Позади огорода, уже за забором, пролегает небольшой бетонный арык, из которого все – и мы, и соседи – берут воду для полива огородов. За арыком небольшая полоса лесопосадки, а за ней открываются необъятные просторы поселкового футбольного поля. На нем регулярно проводятся какие-то спортивные соревнования, а по вечерам местные парни и мужчины играют в футбол, шумно и с большим азартом при этом споря.
По праздникам на футбольном поле проходят народные гуляния. По периметру растут большие раскидистые деревья, поэтому большая часть поля в прохладной тени. Недалеко от центрального входа ставятся трибуны для президиума и ветеранов. На все праздники мой дедушка получает пригласительную открытку в президиум, как ветеран войны и почетный работник совхоза.
Все вокруг украшается флагами, а на деревьях развешиваются гирлянды цветных флажков. Под деревьями расставляются прилавки со всякими пирожными, напитками и бутербродами. Весь день играет музыка. А в центре поля, на установленной невысокой сцене, выступают со своими номерами местные таланты.
А потом, после официальных мероприятий и концертных выступлений, уже под вечер, начинаются долгожданные танцы. На танцах люди веселятся от души. Кто помладше – танцует вприпрыжку, кто помоложе – выплясывает по-современному, кто постарше – притоптывает по старинке, а кто-то даже может закружиться в вальсе.
За стадионом раскинулся парк. Парк не очень большой по площади, но довольно густой, живописно заросший и даже смахивает на маленький лесок. Вот он-то нам сегодня и нужен. Вчера весь день был дождливым: то шел сильный ливень сплошной стеной, то лениво моросил мелкий затяжной дождик, то равномерно барабанил по крышам пузырящийся в лужах обыкновенный средний дождь.
А сегодня утром сыро и немного туманно. Бабушка разбудила меня пораньше, потому что мы идем в парк за грибами. Надеваем болоньевые непромокаемые куртки с капюшоном и резиновые сапоги. Хоть дождь закончился вчера поздно вечером, парк стоит еще насквозь мокрый и сырой. Солнце уже встало, и туман рассеивается. Мы быстро проходим огород и футбольное поле, и вот мы в парке. Пахнет мокрыми деревьями, прелой листвой и свежестью после дождя.
Бабушка нашла крепкую длинную палку себе и маленькую, под мой рост, палку мне. Сначала мы идем вместе, заглядываем под каждый кустик, обходим вокруг каждого дерева. Бабушка показывает, что густая мокрая листва под деревьями кое-где приподнимается небольшим бугорком. Вот этот бугорок нужно осторожно палочкой разгрести от листьев. Раздвигаешь мокрую листву, а там коричневая шляпка – вас приветствует ваш первый гриб!
После пары-тройки найденышей мы с бабушкой уже ходим по парку в поисках добычи по отдельности, кто больше найдет. И снова деревья, кусты, ветки, листья – и снова бугорок. А вот еще один, а вот большая кучка, а под ней огромный гриб, просто гигантский, красавец в бархатной коричневой шляпе. Такой экземпляр один не гуляет, рядом с ним обязательно прячется целая семейка его родственников. Вот это удача, семейство большое, целый грибной клан. Срезаем аккуратно грибочки небольшим ножичком и складываем в корзинку. Бабушка иногда кричит мне «Ау!», а я с большим воодушевлением кричу ей в ответ. Хотя мы рядом и прекрасно видим друг друга. А недалеко ходят еще пару грибников, соседей с нашей улицы.
Для такого небольшого парка мы набрали довольно много грибов и пора возвращаться домой. Уже солнце греет вовсю, куртки давно сняты, а вслед за ними и кофты тоже. Становится жарко в резиновых сапогах и неудобно с одеждой в руках искать грибы. Мы топаем домой с корзинами наперевес. Через десять минут мы дома, довольные, чумазые и с богатой добычей.
Бабушка приводит меня в чистый вид, кормит завтраком и отправляет играть, а сама полдня моет, чистит и готовит наши грибы. Самое вкусное, что можно из них приготовить, это жареная картошка с грибами.
На столе стоит большая чугунная сковородка, полная золотистой хрустящей жареной картошечки, щедро перемешанной с грибами. От сковороды валит пар, и запах на кухне стоит умопомрачительный. Грибочки такие упругие и немного похрустывают. Вот уж тут меня не надо уговаривать съесть еще чуть-чуть, еще ложечку, не то что какой-нибудь суп. Тут я уплетаю за обе щеки, и остановиться просто невозможно!
А завтра бабушка обязательно сварит грибной супчик. Он тоже очень вкусный и ароматный, пахнет грибами и зеленым укропчиком, который был сорван на огороде и тут же покрошен в суп. Вообще-то, супы я не очень люблю, но вот выловить из тарелки все грибочки – это, конечно, запросто. Только потом все равно придется доедать уже безгрибной суп.
Еще бабушка пожарит пышные румяные пирожки с грибами, но их я не очень жалую, больше всего мне нравятся пирожки с повидлом, ну или, на крайний случай, с зеленым луком и яйцом. Но если уж бабушка жарит пирожки, то на любой вкус: и с картошкой, и с капустой, и с грибами, и с повидлом. Еще бывали пирожки с ливером, но их попробовать меня невозможно было уговорить.
Вкус и запах тех жареных грибов до сих пор остается для меня непревзойденным. Хотя десятки разных их видов и вкусов множество раз перепробовано, но те, бабушкины, будут всегда самыми-самыми вкусными.
Алтай
А где-то в параллельной реальности…
Когда мне было пять лет, то самым заветным желанием было… покататься на лошади. Рассказывать я об этом никому не рассказывал, потому что никто особо и не спрашивал. А просто тихо мечтал. Наверное, в прошлой жизни я был военным. И не просто военным, а военным верхом на коне. Примерно как Рокоссовский на параде Победы.
Бабуля моя была родом из Сибири. Родилась она и выросла вместе с сестрами и братом в Алтайском крае, в таежной деревне. А потом, уже в молодости, перелетели они в наши теплые края, как перелетные птицы. Здесь и осели, гнезда свили.
Дедуля был местным и никогда в Сибири не бывал. Поэтому как-то летом решили они съездить в отпуск на бабулину родину. Тем более что родственников там осталось полдеревни. Ехать собрались с дедовой сестрой и ее мужем. Они были не только родственниками, но и закадычными друзьями. А чтобы не было скучно и грустно, решили взять с собой и меня.
Мне в общем-то и без Сибири было хорошо. Куча друзей, улица, поля, болото и река, старшие пацаны таскали нас младших за собой, не бросали скучать во дворе. Но тут бабулей были произнесены волшебные слова:
˗ Там же деревня, у всех лошади есть. Покатаешься!
Это был железный аргумент, который перевесил все.
˗ Я согласен. Едем.
Когда родители нас проводили на вокзал и усадили на поезд, то он почему-то долго стоял на путях и не трогался. Я так уже хотел скорее поехать, что решил раскачать поезд, чтобы он тронулся с места и покатился. Сидел в купе у окна и раскачивал поезд. Долго и упорно раскачивал. И наконец, получилось! Поезд тронулся и медленно покатился куда-то в сторону Сибири. Все-таки мое упорство победило, и мы поехали!
Ехали мы долго. Меня все время пытались накормить, но есть не очень хотелось. Гораздо интереснее было лежать на верхней полке и смотреть в окно, на мелькающие картинки – как кадры в мультфильме.
Однажды я один пошел в туалет в конце вагона. А когда возвращался обратно, то обнаружил, что вагон полон абсолютно одинаковых купейных дверей. И какое купе наше, угадать невозможно.
Сначала я даже растерялся, но потом взял себя в руки, прошел опять в конец вагона и прикинул примерное расстояние до нашей двери, каким оно было, когда я, наоборот, выглядывал из купе. Это сработало, и ошибся я всего на одну дверь. Свою нашел со второго раза. Так я научился пользоваться таким полезным прибором, как глазомер. Тем более что он встроенный.
После поезда путешествие не закончилось. Мы еще долго ехали на электричке. А потом на маленьком автобусе-коробочке ехали уже по сопкам и по тайге. Водителю, наверное, было жарко, и он открыл переднюю дверь. Я сидел недалеко и видел, когда переправлялись по горной реке, что вода поднялась выше ступенек автобуса и даже слегка плескалась в салоне у порога. Было здорово и страшно одновременно.
Когда мы приехали в деревню, меня очень удивили местные дороги. Их не было. Все дороги были в жидкой грязи и по ним ходили стада местных живот́ин. А для людей поверх этой пахучей жижи были сколочены деревянные настилы типа тротуаров. По ним мы и перемещались.
Дом наших родных стоял на самом краю деревни. Сразу за заборчиком начиналась тайга. Дом, как и все дома в деревне, был невысоким, крепким, а вокруг него прилепились хозпостройки: сарайчики, коровник, свинарник и прочий зоопарк, мастерская и все остальное. Все хозяйство было под одной крышей вокруг дома. Так и дому зимой теплее, и выходить в сугробы не надо. Хоть дрова, хоть инструмент в сарае, хоть яйца в курятнике – все под рукой.
Дома стояли далеко друг от друга, вразброс, а вторая половина деревни вообще была за рекой на соседнем берегу. Магазин, кстати, был там же. Поэтому у всех все было свое, а в магазин ездили редко, на пароме.
Пока я ждал, когда же мы будем кататься на лошадях, в ожидании коротал время, приручив хозяйскую собаку. Псина была чуть меньше лошади, огромный волкодав. Но я ей объяснил, что хочу покататься на ней, пока еще нет лошади, и она согласилась. Так и возила меня по двору, а я сидел верхом на лохматой спине и обнимал волкодава за шею.
За грибами в тайгу было ходить совсем не страшно и даже не интересно. Потому что лес начинался сразу за забором. И грибов мы набирали кучу, даже не отходя далеко от дома. Потом грибы жарили, сушили и мариновали. Часть их мы съедали за обедами и ужинами, а часть потом увезли на поезде домой гостинцами.
Вечерами мы выходили встречать коров, а стадо было такое огромное, что ждали полчаса, пока оно закончится. Спали мы с дедом на сеновале. Сено душистое, только колется немного. Но все равно это лучше, чем спать с бабулей на душной перине.
Посреди двора стоял настоящий колодец. У нас таких не было. У нас везде асфальт, тротуары и колонки на улице. Надавил на ручку и пей сколько хочешь, ну или руки мой. А если дед ведро набирает, то камушек подкладывает, чтобы долго рычаг не держать. А тут колодец!
Бабуля сказала, что днем в колодце звезды видны. Но я, сколько ни старался, ничего не мог разглядеть, кроме собственного отражения. А все попытки спуститься внутрь на цепи с ведром были пресечены бабулей.
Еще мы с дедом и местными мужиками ездили на рыбалку на моторной лодке. Было холодно, и я сидел на носу лодки в брезентовой штормовке, и брызги летели мне в лицо. Река была горная, бурная, холодная. Остановились в тихой заводи порыбачить. Наловили рыбы. Рыба крупная, с полменя. Запекли ее на костре. Ох и вкусно получилось, не то что дома, на сковородке.
Дед зарядил мне удочку, я стою рыбачу. И вдруг прямо на меня летит огромный шмель. Летит прямо в лоб, на таран, не сворачивает. Так и врезался в меня со всего лёта. Удар был такой сильный, что сбил меня с ног. Хотя шмель меня даже не ужалил. Наверное, он хотел меня именно уронить.
Потом все отправились домой. Лодка нас только доставила на место и сразу уехала. А обратно надо было идти пешком вброд по реке, обходя высокую скалу. Все шли, высоко в руках держа всю одежду, удочки и снаряжение.
А дед сказал, что мы пойдем другим путем. И мы с ним полезли на скалу. Так путь домой был короче, но гораздо труднее. Уклон был крутой. Я карабкался впереди, дед подталкивал меня сзади и говорил, за какую ветку лучше держаться. Взялся я за одну ветку, а она обломилась, и я покатился вниз и деда с собой покатил.
Скатились мы с полгоры и решили снова вверх лезть. Наше упорство победило, мы влезли-таки на скалу и пришли к дому одновременно с теми, кто возвращался вброд. А если бы мы не упали, то пришли бы первыми.
Еще ходили в тайгу за кедровыми шишками, шишковать. Уходили подальше от деревни. Видели следы медведя и росомахи. Она, росомаха, говорят, даже барана утащить может, не то что курицу. Но редко в деревню заходит.
Вот и кедрач, кедровый лес. Мужики берут деревянные колотушки и стучат по стволу посильнее, а мы, дети, шишки в корзины собираем. И вдруг на одном огромном кедре обнаружился медведь. Он там, наверное, спал, отдыхал, а мы его разбудили. Свалился он на землю и сказал: «Ух!». И убежал в кедровую чащу. А мы все убежали в другую сторону, домой. И о-о-очень быстро, несмотря на густую лесную растительность.
Потом мы, дети, играя во дворе, заботливо укрепляли забор со стороны тайги. Чтобы медведь случайно в гости не зашел.
И вот, наконец, настал долгожданный момент. Мне сказали, что завтра мы поедем в тайгу на пасеку на лошадях – за медом. Всю ночь я боялся проспать эту важную поездку. А когда проснулся, то мне сказали, что пошел сильный дождь, и все уехали на пасеку. А меня решили не брать, чтобы я не простудился и не заболел.
Так сильно я еще ни разу в жизни не разочаровывался. Я перестал со всеми разговаривать. А потом ушел в сарай, сел в седло, которое стояло посреди сарая, и скакал на нем весь день. И на пасеку, и в тайгу, и за медом.
А когда вернулись бабуля с дедулей, я с ними не разговаривал и с седла не слез. Как ни уговаривали меня, как ни звали на охоту в лес, на рыбалку на реку, я отказывался. И каждое утро снова и снова возвращался в сарай и скакал в седле, на пасеку. Всей деревней пытались меня растормошить, наперебой предлагая развлечения, но обида не проходила: мою мечту разбили.
Наконец, меня уговорили покататься на пароме. Паром был большой квадратный. По краям расположились люди, а в центре большое колесо с лебедкой, которое по очереди крутили мужики. Я сидел на краю парома и смотрел на рыб в реке, их было немало, и все они довольно большие. Мы переправились через реку и пошли в магазин. А в магазине бабуля купила мне самую лучшую игрушку из всех, что там были. Светофор с лампочками на батарейках. Такого я еще не видел. Я с ним, конечно, поиграл немного. Но все равно мечта моя покататься на лошади, ради нее я и согласился поехать в такую даль, не сбылась почему-то…
И впервые я сел на коня уже взрослым, семейным человеком. Сел в горах и поехал с одного горного озера на другое. И пять часов проскакал по горам, по долам, по рекам, по скалам, по обрывам и лесам. Вот когда моя мечта осуществилась… Все-таки мечты сбываются. Хотя мой отец всегда говорил, что дорога ложка к обеду. Лучше бы, чтобы мечты сбывались вовремя, чуть пораньше, чем через сто лет.
Снегурочка
Последние два года в детском саду воспитатели проведали про мою хорошую память, сговорчивый характер и доверили мне ответственную роль. На новогоднем утреннике я была Снегурочкой – два раза, два Новых года подряд.
Обычно роли деда Мороза и его внучки исполняли сами воспитатели. Но тут почему-то решили делегировать свою функцию мне. Роль эта была достаточно сложной, потому что, помимо изобретения специального костюма, который сшила мама, мне фактически пришлось исполнять роль соведущего, а для этого надо было выучить целую тетрадку текстов и стихов.
Долго ли, коротко ли продолжалась наша подготовка к утреннику, но тетрадку я выучила дома с мамой, так как сама еще взрослый почерк считывать с тетради не умела. И мы с воспитателями и музруком каждый день репетировали утренник в музыкальном зале. Пока все дети моей группы были на предобеденной прогулке и носились друг за другом по детской площадке со снежками-гранатами и палками-винтовками.
И вот однажды, как следует порепетировав накануне, меня решили больше не мучить, а отпустить погулять вместе со всеми детьми.
Зимнее самостоятельное одевание себя на улицу в пять лет – это та еще полоса препятствий. Нет, если ты одеваешься как мальчишки, кофта не застегнута, шуба застегнута, но сверху пропущена пуговица, шнурки на ботинках не завязаны, шапка набекрень, шарф намотан как бинт на раненом, то, в принципе, это не очень сложно и даже достаточно быстро.
Но если одеваться как положено, застегивая все пуговицы и замки, завязывая все шнурки, то приходится изрядно попотеть. Надеваешь гамаши и кофту, застегиваешь. Надеваешь шапку, завязываешь, надеваешь шубу, застегиваешь, надеваешь шарф, повязываешь. А уж потом, в полном обмундировании, со свисающими на резинках варежками, обуваешься и сразу выходишь, чтобы много не натоптать. Обуваться раньше шубы не разрешает нянечка, которой потом пол мыть.
На низких лавочках в раздевалке места не оказалось, так как все дети расположились на них и воевали со своими валенками, ботинками и сапогами. Но я нашла прекрасный выход, вышла из раздевалки и села на верхнюю ступеньку лестницы, по которой все обычно спускались на прогулку, так как группа наша находилась на втором этаже.
Долго я сидела и пыхтела от жары и от усердия, пытаясь натянуть сапожки на толстые, связанные бабушкой носки. Но они отчаянно сопротивлялись. Не знаю, кто больше, носки или сапожки. Подозревая, что может быть нога не та, поэтому и не лезет, я несколько раз меняла сапоги местами, но тщетно. Они налезали только наполовину, а пятка одиноко торчала снаружи.
