Czytaj książkę: «В Каталонию»
Предисловие
Letum non Omnia finit (1)
Всё в мире умирает.
Некогда звонкий детский смех, белые молочные зубы и чистая синева глаз ребёнка меняют своё первое, тогда ещё невинное и безгрешное выражение, вид и резонанс. Мы слышим у нашего чада уже более низкие и бархатные частоты в голосе. Замечаем, как яркость глаз постепенно тускнеет и черты лица постепенно матереют, показывая тем самым, что какая-то фаза жизни этого маленького существа уже совсем умерла. Потом наш источник счастья и вдохновения на продолжение жизни вдруг неожиданно и резко причиняет нам первую боль – душевную. Он начинает скрывать то, что нам естественно знать. Он начинает лгать и тем самым предает нашу убеждённость в том, что мы дали жизнь ангелу.
Отчего так происходит и куда девается в человеке то самое невинное и цельное, что так пленяло нас едва ли не вчера?
Как много глупостей и ошибок совершает человеческое существо во время взросления и перехода с одного этапа на другой. Как мало внимания он уделяет другим и заботится лишь о себе самом.
Однажды он резко осознает то, что уничтожил какую-то правду, порвал какую-то важную нить между собой и кем-то или чем-то важным. Он кается и сожалеет о случившемся, впадает в уныние и ищет то, что обязательно выведет его из такого омерзительного душевного состояния. Он ищет замену тому, что тревожит его сердце, не желая понимать, что всё в жизни имеет последствия, и даже камень не падает со скалы, не ударившись о какой-нибудь предмет и тем самым не задев его.
Бывает и всё иначе. Когда человек по природе своей очень счастлив. Благодарен Природе и Космосу за всё, что имеет. Одаряет улыбкой окружающих, а врагов и недругов просто понимает по-человечески и, не впуская их в свою обитель, остаётся вне того хаоса и непонимания, которыми мог себя обречь.
Но даже такой человек рано или поздно умирает.
Во время жизни ухудшается его память. Он забывает людей и информацию.
Казалось, то, что он вроде бы должен был помнить, проваливается в глубины подсознания и уже не находит выхода наружу по причине банальной ненадобности. Это своего рода защита той самой Природы и Космоса, чтобы человек не страдал от избытка информации, а был более расслаблен и готов познавать больше. Мозг как будто освобождает порой ненужные ему участки для принятия новой и полезной информации.
Когда человек стареет, он начинает с большим вниманием и интенсивностью переоценивать свою жизнь, и чем чаще это начинает происходить, тем более странные мысли лезут в его Сознание, как отряды муравьев взбираются на пригорки друг за дружкой, систематично, с одной целью. Человек также начинает стремиться к обучению самого себя – к самосовершенствованию. Дабы не прожить остаток дней впустую и бессмысленно, он неожиданно открывает в себе зарытые в далекой юности таланты, и уже больше им не противится. Он более смиренно и терпеливо реагирует на окружающих. Он понимает, что сейчас или никогда он просто обязан кому-то помочь. Это будет платой за бестолковость проведённых им доселе дней.
Бывает всё иначе. Порою талантливые и светлые в общении люди превращаются в отрицательных, неадекватных личностей, не способных жить в ногу со временем и желающих грести против течения, заблуждаясь и обманывая себя в том, что им строят козни завистники и пакостники.
Так или иначе, рано или поздно человек умирает.
Умирают его природа, его быт, его привычки.
Умирают его ценности и стремление казаться самым лучшим.
Умирают идеи и источники вдохновения.
Этап жизни заканчивается, и от человека, как и от окружающей его обстановки, не остается ровным счетом ничего.
Ничего.
Абсолютно ничего.
Несколько фотографий, показывая на которые его будущая родня будет ужинать и выпивать бокал вина, да несколько вещей, что обязательно перейдут по наследству его внукам. Дом, работа, занятия, возможно, тоже проживут ещё какое-то время. Пока не исчезнут в веках и они, как исчезает память и красота.
Исчезнет или, иными словами, попадет под действие аннигиляции и плоть. И даже кости.
Но одна вещь останется неизменной, куда бы человек ни шел, в каком бы направлении ни реализовывался, по каким бы порядкам ни жил, к какой религии или её отсутствию ни стремился.
Это Книги.
Легенды, сказки и истории – настоящие, вымышленные или навеянные талантливым сочинителем у кроватки своих деток – всё это запечатлится на страницах бумаги разных эпох.
Слово останется.
И когда настанет час умереть плоти, мы вспомним о том, что Душа бессмертна. Её отпечатки мы найдем за корешками книг. Человек проснется в сознании, как пробуждаются в теле инстинкты природы и стремление побеждать. Слово расскажет о его мыслях и страхах, любви и ненависти. Почерк расшифрует его характер и желания, склонности и увлечения.
Читая произведения, мы окунёмся в частичку его души – если не целостной, то обязательно искренней. Между строк мы откроем заново того, кого уже знали, а если нет – попробуем раскрыть природу рассказчика с азов, с нуля, с чистого листа. Его юмор, тон голоса, его настроение. Читая слова, мы поймаем себя на мысли, что автор нас злит или расстраивает. Мы найдём для себя те моменты, что сделают нас счастливыми. Будут строки, что дадут нам уют. Будут те, что запутают нас окончательно. Но, если мы постараемся понять душу рассказчика, книги изменят нас. Иногда сильно. Иногда незаметно для самих себя. И все это будет, несмотря на то, что это однажды станет формально мёртвым.
Чудо чернил на бумаге или вбитых в Microsoft Word слов останется в памяти, на полке.
Книги никуда не исчезнут. Они будут жить, несмотря на прогнозы Рэя Брэдбери (2).
Потому что не всё кончается со смертью.
История, которую вы сейчас прочитаете, произошла на самом деле. Я рассказываю её из уважения к моей подруге, которая очень просила написать о своем горе, случившемся с ней не так давно.
Она знала, что я увлекаюсь написанием историй, и предложила написать о ней.
У меня нет большой надежды, что книгу опубликуют. Но я знаю, что её прочтёт много знакомых и друзей и услышит о том, что перевернуло жизнь многих. И быть может, это поможет кому-то переоценить свою жизнь, понять для чего и для кого мы живем, и что есть правильное, а что вредящее. По этическим соображениям фамилии участников истории изменены.
1.
Когда ты знаешь о том, что всё пойдёт по твоему плану
– он разрушается.
Наши дни…
При тусклом свете торшера, так неаккуратно разбрасывающего свои лучи, посапывали двое похожих друг на друга чертами лица.
Молодая девушка около тридцати склонилась над постелью с красивым орнаментом на изголовье и, периодически кивая от навалившегося сна головой, поддерживала руку спящего в кровати шестилетнего мальчика. Тот спал мирно, но иногда подёргивал рукой и ногой, так же как и маленькими веками, давая тем самым понять, что он провалился в сон и видит самые разнообразные картины. Сейчас ему снилась больница, – по крайней мере, он так полагал, шагая по светлым, нескончаемым коридорам и натыкаясь на высоких людей в белых халатах. Те шли и не обращали на него никакого внимания, как будто его и не было там вовсе. Он окликал их вслед, а они проходили сквозь него, и он чувствовал холод – мгновенный, внезапный, и настолько неприятный, что, казалось, ледяные осколки вонзались в его сердце, как это некогда случилось с героем Андерсена.
Он проснулся и увидел державшую его за руку девушку. Та сопела и вздыхала в полёте снов. Чем-то обеспокоенный, он крикнул «Мама».
Взгляд его казался тревожным, и казалось, что он вот-вот заплачет, – так подрагивали его нижние губы, а зрачки бегали из стороны в сторону и выдавали всю ту детскую тревожность, которая так часто видна на лицах маленьких детей, оставшихся даже на пять минут без взора матери.
– Никита, детонька, что случилось? – девушка проснулась и обняла его. Обтянутые детской пижамой руки мальчика казались совсем маленькими. Подрагивающие от волнения, они потянулись к её шее. Обняв его как можно крепче, она погладила по редким, слегка вьющимся волосам.
Мальчик был на неё похож. Даже разрез глаз напоминал ей глубоко посаженные с голубым отливом глаза её отца. Она совсем проснулась и осмотрела комнату, в которой они находились.
Двенадцать квадратных метров. Раздвижной диван слева от сосновой двери; торшер с его причудливой грушеобразной верхушкой; высокий с квадратным рисунком книжный шкаф с множеством пестреющих корешков; дубовый, выкрашенный в чёрный цвет стол с бессвязно запутавшимися проводками от современных технических устройств; огромный – слишком вычурный на её взгляд – двухдверный гардероб и зеркало во весь рост, облепленное со всех сторон наклейками с изображением трансформирующихся человечков. Последние Никитка налепил еще тогда, когда в доме царила более привычная атмосфера.
Девушку, которая находилась сейчас рядом с мальчиком, звали Леной.
Её подруга Катька, которую друзья называли Катой, была мамой встревоженного сейчас мальчика. Она часто просила Лену присматривать за малышом, когда отлучалась по своим делам.
Сегодня был один из таких дней, когда Каты не было рядом с сыном.
Изменение одной буквы имени она заполучила за данное ещё в детстве романтическое сравнение с историческим регионом Каталония в Испании, на северо-востоке Пиренейского полуострова. Впоследствии заморское название адаптировали в более короткое и привычное родному имени – Ката.
В начале миллениума для Катерины Шемякиной, тогда еще Розиной, поездка в Испанию казалась чем-то удивительным и нереальным. Папа был военным в отставке и работал инженером в службе безопасности банка, в котором его жена и мать Кати трудилась финансовым помощником руководителя. Но симпатичная девочка ещё тогда грезила попасть в место, не побывать в котором стало бы, по её мнению, ошибкой природы…
«Я поеду туда, чего бы мне это не стоило. И вообще, называйте меня Каталония. Ката поедет на побережье Каталонии», – повторяла она, улыбаясь и предвкушая тёплый бриз и веяние прохладного утреннего бриза средиземного моря.
Тогда ей было пятнадцать.
Российское общество потихоньку начинало зарабатывать больше, чем в эпоху дефицита и однообразных вещиц. Катя устроилась расклейщиком объявлений и мечтала собрать денег на поездку в Испанию. Друзья уговаривали её начать с русского Крыма, Турции и Египта, но упрямая девушка мечтала о большем. Так-то и прилипло к девчонке прозвище Ката, ставшее впоследствии рядовым и обыденным в её жизни.
Девочки встретились в третьем классе. Лену перевели в другую школу в связи с переездом в новый район и, ревевшую от испуга, привели в новый коллектив. Завязали ей пышный бант, так традиционно занимавший голову школьников девяностых годов, одели в сарафан и натянули белые колготки.
Ката же, наоборот, держалась уверенно в своём 3 «Б». Да и одноклассники знали её больше, отчего она чувствовала себя комфортнее и не боялась незнакомых ей сверстников.
Впоследствии, правда, Лена адаптировалась, показала не только свой характер, но и тягу к знаниям. Чем вызвала понятный интерес и со стороны ровесников, и со стороны учителей.
Две девочки вскоре подружились и не расставались по сей день. Вместе учились, вместе прогуливали литературу и биологию, вместе поступили в один лингвистический вуз, вместе знакомились с понравившимися им парнями. По счастливой случайности вкусы на мужское общество у сверстниц оказались разными. Лене нравились худые и, как сейчас их принято называть, метросексуальные ребята, Кате же, наоборот, – крупные и брутальные. Такими их половинки и были. Правда, по причине разносторонних взглядов на мужские интересы они не сошлись в дружбе друг с другом. Хотя это не очень-то интересовало подруг. Достаточно было их собственной привязанности – сводить любимых мужчин не входило в их планы.
Но в планах была свадьба.
Жениться в один день всем вместе было инициативой Каты. Шумные и праздные гулянья двух семей сулили ей реализацию своей мечты.
Лена была просто не против.
Всю организацию на себя должна была взять энергичная подруга, креативность которой могла ей сулить карьеру свадебного организатора.
Прежде всего, Ката отыскала именитого тамаду – качественный ведущий обязан был не допустить пьяной неразберихи, так часто происходящей в такие дни. Потом она нашла помещение, точнее будет сказать парковую зону с крытыми шатрами, куда должен был приехать выездной регистратор из ЗАГСа. Торты, оформление машин и кейтеринг зоны, казалось, выросли из Катиной прошлой жизни, – настолько ловко она со всем управилась.
Но за две недели до события будущий Ленин муж Алексей попал в автокатастрофу, которая отложила счастливый день на неопределенное время. Он пролежал в больнице со множеством переломов грудной клетки и левой ноги.
Назначенный день отменять не стали, сыграли свадьбу Екатерины и Виктора Шемякиных. Надо отдать должное Лене. Она ничуть не показала вида одиночества и дискомфорта, вырвавшись из больницы на полдня. Наоборот, со слезами радости кричала «горько» и вручала подруге привезённую ей в качестве подарка коляску.
Вскоре Катя родила Никиту. Слабенького и крошечного. Всего 2700 г.
Мальчишка сразу стал чадом двух матерей. Первой была Ката, а второй, конечно же, Лена, которой доверили стать его крёстной.
После трагедии на дороге Алексей ещё полгода хромал. А по прошествии нескольких месяцев, оттянувших романтический настрой, и торжественный день стал не нужным. Лена просто переехала жить к Алексею.
А сейчас, сидя в Катиной с Виктором квартире со своим крестником, она вдруг представила подругу. Молодая и красивая, Ката сидела сейчас на ее небольшой, но ухоженной кухне в Митино.
Вот она жуёт колбасную нарезку и одновременно высказывает своё мнение, выраженное в пользу отстраненных от политики демократов, запивает всё мартини с соком, и дела житейские уже переходят на первую полосу её импульсивного красноречия.
Вот она снова жалуется ей на то, что Витусик не купил ей туфли из «Рандеву». А она просто обязана их иметь! Ведь такие же у его секретарши – красивой и эффектной Черчиной.
Вот Ката подпевает под кавер-версии известных песен, что включила ей Лена…
***
Как вы думаете – для чего нужны сказки…
В сказках всегда соревнуются две небесные силы: светлая и тёмная. И всегда белая магия, светлое начало или божественное добро является абсолютной доминантой. С самого детства мы увлечены сражением двух миров, полагая исключительно, что тот, кто несёт спасение, и то, что творит чудеса и добро, обязательно окажутся в выигрыше. Тем не менее, мы сомневаемся в этом в самом начале истории, сопереживая добрым героям и виня матушку несправедливость. Но в конце, когда любовь побеждает любое зло, мы плачем от радости, будто бы и не догадывались, что всё так и будет.
В сказках так всегда. Мораль, добро и сердечные чувства всегда доживают до самых титров.
Нам кажется, что с нами будет точно так же, как и с королевскими особами, золушками и просто добрыми крестьянками. Мы вдохновлены тем, что впитывали в себя с самого детства. Мы верим, что наша жизнь будет точно такой же счастливой, как у наших героев, из которых мы лепим кумиров. Но как раз тогда, когда мы полностью расслабляемся и плывём на волнах счастья, злой персонаж врывается в наш быт, и отчего-то мы не можем его так легко повергнуть, как с этим справился бы рыцарь средневековой баллады. Всё это, безусловно, образно. Но сравнения часто совпадают с действительностью.
2.
Спустя несколько лет после мечты о Каталонии Ката так и не попала в желаемое место. Мечты о сказочной стране с кладезем средневековых историй не реализовались. Она жила будничной жизнью, но той, которую другие, возможно бы, сочли пределом желаемого. То, что было бытом для Каты, для других являлось мечтой.
Муж – красавец инженер, рисующий проекты кораблей и яхт, и время от времени приобретающий с них неплохой капитал; своя квартира с гаражом и дорогая машина.
Ката была на обеспечении мужа. Редкие злые языки винили её за прозорливость в перспективном замужестве и накидывали хомут содержанки. Ведь когда они только познакомились, обеспеченность Шемякина была лишь в его дельных планах, а сам он ходил пешком и с радостью вспоминал о комплексных обедах в «Столовой №1» на Пушкинской.
Виктор подрабатывал в разных компаниях, так как доход от чертежей не был стабильным, но как только выгодная сделка сулила ему большую прибыль, он отпрашивался у официального работодателя ООО «Ветер перемен» и бежал с тубусом на Каширское шоссе в свой собственный арендованный офис, откуда часто возвращался с оригинальной копией договора на совместный проект. Так он скопил для семьи на «Рейндж Ровер Эвок», небольшую квартиру в таунхаусе в спальном районе и приобрёл участок в шестидесяти километрах от Москвы по Варшавскому шоссе.
Но ещё в переходный период его жизни, до всего вышесказанного, он и повстречал Катю. Она сидела во французской кофейне возле окна и смотрела пространно на прохожих, слоняющихся то быстрым, то прогулочным шагом. Её выразительные, подведённые тонкой линией глаза, трепетно следили за каждым движением, которое, казалось, не прекращалось ни на минуту, что было в порядке вещей для московской центральной улочки.
Благодаря карэ тёмных переливающихся, удлинённых спереди волос, была видна её тонкая, лебединая шея, которая плавно переходила в плечи, рисуя чёткий и правильный эскиз.
Взгляд Виктора спустился ниже, на привлекательную грудь, которую ненадёжно прикрывал кардиган, стрейчевые чёрные брюки и полусапожки с изысканным каблуком.
Она сидела неподвижно и пила дымящийся возле её правильного носа напиток, и отвлекалась только, чтобы поставить декорированную лепестками фарфоровую чашку, а потом вновь устремляла свой взор на ноги и тела проносящихся людей.
Виктор подошёл к её столу и поставил рядом пирожное, усыпанное какао порошком. Отойдя к своему столику обратно, он улыбнулся незнакомке и тут же отвернулся к барной стойке, сделав вид, что он не собирается больше ею интересоваться и увлечён больше газетой «Коммерсантъ».
Катя не любила знакомства в общественных местах, поэтому улыбнулась ему вслед, но оставила пирожное без внимания. Спустя десять минут Виктор как ни в чём не бывало вышел из кафе «Мадемуазель», расплатившись за капучино.
Стоит ли говорить, что столь милый поступок оставил след в сердце юной красавицы?
Оставил.
И сразу.
Решив, что хозяин подарка всё равно уже ушел, девушка вздохнула и взяла чайную ложечку, дабы попробовать произведение искусства, тем более что оно вызывало несомненный аппетит.
Вскоре к ней подошёл официант и передал салфетку от некоего Виктора, на которой неаккуратными, но понятными буквами было написано: «Тирамису лишь для тебя одной».
Ещё 20 минут Виктор ждал её за углом кафе, а потом ещё долго рассказывал легенду, связанную с этим пирожным. Кто бы знал, что с итальянского этот необычного вкуса десерт переводится как «вознеси меня».
По одной из легенд, тирамису был создан в семнадцатом веке в Сиене, на северо-западе итальянской провинции Тоскана в честь приезда Великого герцога Тосканы Козимо III Медичи. Тогда герцог приехал в отвратительном настроении, но как только попробовал сиюминутное творение повара, главным ингредиентом которого явился сыр маскарпоне, то тут же развеселился и, говорят, даже осыпал комплиментами всех красавиц вокруг.
Знание Виктором столь милой истории пришлось Кате по душе, и с тех пор она по уши влюбилась в скрытного и почти неизведанного Виктора, который мог перевоплощаться в разных персонажей с утра до ночи. Сегодня он был романтиком, завтра – брутальным бизнесменом, через какое-то время – творчески воспевающим свои заказы инженером. Он был всегда разным, но в одном Катя была уверена точно – он её любит, и никто и никогда не сможет разбить их настоящее и будущее.
***
Три года после первой встречи…
– Как ты думаешь, чёрное или красное… – Ката вертелась перед зеркалом во весь рост, которое являлось частью высокого шкафа-купе, сделанного в японском стиле: бамбуковая циновка по бокам и красочная цветочная, в виде сакуры, композиция по правую и левую стороны от зеркала посередине. На ней были телесного цвета чулки и на два тона темнее кожи бесшовное нижнее бельё, которое вызывало у Виктора желание сказать: «Не надевай пока никакого». Он лежал в брюках и выглаженной рубашке на кровати, поглаживая слегка небритый подбородок, и любовался красавицей-женой, ожидая, наконец, момента их похода на мюзикл.
– Вить, я же говорила тебе столько раз – не лежи в одежде в постели. Я же старалась, гладила, – голос её стал угрюмее и Виктор подумал, что сейчас не стоит с ней спорить. Потому что, если дело касается выбора того или иного наряда, жена в этот момент всегда заведена, и лучше беспрекословно слезть с сатинового покрывала.
– Чёрное, – коротко выплеснул Виктор, расстёгивая верхнюю пуговицу рубашки с контрастной отделкой. Он не понимал, как можно душить себя одеждой, предпочитая рубашки с расстёгнутыми сверху одной-двумя пуговицами.
–Ты даже не посмотрел на меня и не знаешь, какое сидит лучше, – Ката выдвинула по-детски нижнюю губу, пустив в Виктора свой пронзительный из-за нарощенных ресниц взгляд.
– В красном нужно идти не на мюзикл, а… скажем, на бал или в ресторан.
Ката продолжала прикладывать то одно, то другое платье к своему телу, будто не услышав совета. Потом залезла в гардероб, вытащила оттуда зелёное и бирюзовое и молча кивнула мужу.
– О, нет. Только не это! – воскликнул Виктор, – их уже четыре. Откуда взялись ещё два…?
– Ты забыл, что пять дней назад был день Святого Валентина, и ты сам сказал мне купить то, что мне нравится.
– Я сказал купить то, что запомнится, – со вздохом сказал Виктор, задумавшись, правда ли он так сказал.
– Ну, вот я и купила, – хитро улыбнулась она, прикладывая короткие платья к себе и виляя с ними то в правую, то в левую сторону, будто пританцовывая. – Я запомню, что эти два платья ты подарил мне на 14 февраля, – и она чмокнула его, привстав на мысочки.
– Хитрюга, – Виктор схватил жену и страстно поцеловал её. Какая же она была желанная и красивая для него в тот самый день. Они шли на мюзикл «Граф Монте-Кристо».
Посидеть с двухлетним Никиткой, который мирно посапывал в маленькой кроватке, с которой лишь недавно сняли стенки, позвали Лену. Виктор мог позволить ребенку няню, но Катька уболтала подругу побыть с сыном один вечер, что вызвало у той лишь радость. Любимый крестник не мог помешать её пятничному времяпрепровождению, тем более что Лёша был рядом.
После того, как родители мальчика ушли, они смотрели очередной новый экшн, снятый по всемирно известному бестселлеру английского автора и наслаждались атмосферой, царящей вокруг них. Жидкокристаллический LCD, последний из коллекции ТВ-индустрии, с 3D-эффектом и Digital-системой отличался потрясающим звуковым сопровождением. Герои, казалось, выпрыгивали с экранов на их наблюдателей и бегали вокруг кожаного чёрного дивана, на котором расположились Лена с Лёшей. На натяжном потолке с витиеватыми выступами засели сват – захватчики. А аквариум, встроенный в стену гостиной, таил на своем дне важную информацию, до которой не могли добраться даже сотрудники ЦРУ.
В детской заплакал ребёнок. Потом Никитка прибежал и сам, требуя рассказать ему сказку про доброго динозавра, который сражается с чудовищем, живущем в его шкафу.
– Сделай тише, – громким шёпотом попросила Лена, – я пойду уложу его. И направилась в небольшую комнату в самом конце квартиры.
– Кто это у нас не спит? Кто напугал моего маленького крестника? – защекотала она двухлетнего ребёнка, способного привлечь к себе внимание разве что жестикуляцией, сопровождающейся много раз повторяющимся звуком «Бусь дись», что на языке светловолосого малыша означало «Побудь здесь». Он вскарабкался обратно в маленькую, почти касающуюся дном пола кровать, залез под одеяло и, полусидя, показал в сторону ночника.
Тот испускал рассеянный, приглушённый свет, который разбрасывал сотни цветных круглых огоньков по всей правой половине комнаты. Светящийся динозавр открывал и закрывал свою беззубую пасть и крутил маленькими лапками то вправо, то влево, бесшумно вращаясь.
– Кто там? Кто там? – спросила у Никитки Лена, которая сама заинтересовалась направлением, на которое указывал мальчик.
– Бусь дись, – повторил мальчик и лёг на бок, показав на розовую игрушку Лунтика-футболиста.
Лена подошла к ночнику и повернула выключатель по часовой стрелке. Динозавр заиграл привычной классической мелодией Брамса и осветил комнату тёплым зелёным оттенком; она прокрутила колесо ещё, и всё вокруг стало фиолетовым под музыку Дебюсси «Свет луны»; последняя мелодия для ночника-динозавра таила естественные звучания леса и моря, и жёлтые рассеянные лучи озарили полночную тьму.
– Вот. Какая мелодия тебе больше нравится? – Лена нагнулась над Никиткой и поцеловала его в лоб.
Тот ничего не ответил.
Она укрыла его одеялом, оставив снаружи лишь руки, облачённые в хлопковую пижаму с изображением медвежат.
Слева на маленьком столике с разбросанными раскрасками, фломастерами и кубиками лежала книга сказок мировых и русских авторов: Астрид Линдгрен, А.М. Горького, Н.Д. Телешова, Андерсена Г.Х., Шарля Перро и др.
Лена открыла книжку на месте бамбуковой, привезённой с востока сувенирной закладки.
– Ага. Ну, вот где вы остановились.
Она поглядела на Никитку. Его светлые густые волосы, ровный маленький нос, алые полные губы и этот постоянный, не исчезающий румянец с белых, почти прозрачных щек делали его тем созданием на свете, кого бы она с удовольствием баловала, воспитывала и кому бы дарила всё своё свободное время. Она бы водила его в детский сад, смотрела бы с ним советские и зарубежные мультфильмы, научила бы писать и, может быть, даже провела бы с ним каникулы на берегу моря. Ей казалось, что она сама родила этого мальчика, – настолько хорошо она его знала, и уже проявляющиеся черты характера этого малыша были так ей близки, что она готова была подарить ему всё своё тепло и нежность, окружить его своей лаской и заботой. В глубине души она верила, что когда-нибудь у них с Алексеем родится такой же милый ребёнок. Она бы направила всю энергию на это чудо, подружила бы свою кровинку с Никиткой, и тогда без того крепкие дружеские отношения стали бы ещё сильнее. Возможно, она идеализировала свой внутренний мир и мир своей подруги, но в действительности очень этого хотела. Хотела, но не могла. Дело в том, что два года тому назад, когда Алексей попал в автокатастрофу, их посетило ещё одно несчастье. Тогда ей, находящейся на пятом месяце беременности, поставили диагноз – замершая беременность. Сокрушённой известием о том, что плодное яйцо пустое, ей сделали операцию и назначили лечение, способное исправить ситуацию. Сейчас всё шло на улучшение, и Лена с Алексеем постепенно готовились к тому, что во второй раз обязательно получится. А пока она одна сидела на коленках, склонившись над Никиткой, и радовалась не совсем чужому и такому близкому маленькому счастью каждой женщины.
– Жил мельник. Жил он, жил и умер, оставивши своим трём сыновьям в наследство мельницу, осла, кота, – читала она сказку В.А. Жуковского.
3.
Спустя еще четыре года…
Что для вас представление благополучной жизни?
Какой вы её видите?
Надёжность в выбранном мужчине, любовь к нему и …
…может, высокооплачиваемое хобби,
сравнимое если только с мечтой Генри Форда – владельца крупного автохолдинга?
Для кого-то это просто деньги.
– Виктор Геннадьевич, звонили из «Авико Моторс», они подтвердили заказ на «ЯТУ-345» и выслали вам его на мейл. Эта модель пойдет на Филиппины к Роберто Касьясу. – Дождавшись кивка босса, Анюта включила кофеварку, буквально нажав лишь на одну кнопку, и тут же развернулась на мысках красных туфель, вернувшись на свое рабочее место. Она уже привыкла к тому, что Виктор с утра не разговаривает. Нет, не потому что у него плохое настроение и он высокого о себе мнения. Дело в том, что руководитель предприятия «ЯхтСтройТехнолоджис» всегда просыпается за сорок минут до прихода в офис и готов к утренней повестке дня только после выпитого натощак эспрессо. Тем не менее, Виктор всегда просит Анну рассказывать ему о самых важных заказах, об их текущем статусе и любых сложностях с ними связанных сразу же. Но Роберто Касьяс и «ЯТУ-345» были теми элементами важности предстоящей работы, которыми Виктор тем более не мог пренебречь, не глотнув чёрного эспрессо.
– Подготовь договора и назначь мне встречу, – коротко бросил он, почти не остановившись в приёмной, чтобы обменяться с Анной более приятными любезностями, и направился в свой кабинет, оставив за собой невидимый шлейф, который разбросал со стола секретаря несколько аккуратно сложенных листов.
Анюта Черчина знала, что столь фурийное состояние босса может означать лишь одно – сегодня день сборов, а значит, через полчаса Виктор попросит её вызвать всех инженеров судоходного производства, копировальщиков и Юркова, его лучшего печатника и редактора.
– Петя, – шепнула она в трубку изящным, с хрипотцой голосом, стараясь прикрыть микрофон рукой, – шеф назначит сборы на сегодня, чёрт возьми. Я полная идиотка, что назначила обед с Кириллом на этот день и отказалась пойти вчера. Я не могу пренебречь такими деньгами. Ты знаешь, что он выйдет на него другими способами, если я вновь соскочу. Ему-то невдомёк, что я правая рука Виктора и должна быть при нём 24 часа.
Она услышала знакомый вздох на том конце трубки.
– Хотя кого это волнует. Тем более Кирилла.
В секретариат вошел Шемякин и вопросительно дал понять, что ореховый эспрессо (а именно такой кофе он ждал у себя каждое утро) должен был пленять его горьким ароматом робусты ещё две минуты назад.
Виктор никогда не звонил Анюте.
Он никогда не звонил своим подчинённым.
Просиживанию в кабинете с поочередным набором кнопки «трансфер» он предпочитал лицезрение рабочих будней всех, кто жил с его разумом на одной волне. А его разум блуждал в море, перебираясь лишь изредка на водные глади крупных рек и озёр. Потому что Виктор был генеральным директором крупной верфи и конструкторского бюро.
Иногда он работал дизайнером. Рисовал эскизы сам. Он закрывал глаза и рисовал линии – похожие замыслы приходят художникам, срисовывающим тонкие линии с натурщиков. Его были более строгие и грубые, чем если бы этот эскиз являлся образцом женских тел.
Он стелил эскизы на ватмане, легко и творчески вырисовывая больше ровных и гладких снизу и добавляя больше креативности в середине и сверху. Только после мягких карандашей он брал автоматические для черчения, циркуль и тут уже без всякого романтизма вырисовывал подсчитанные математически и детально правильные отрезки, которые впоследствии служили каркасами нужного размера.
