Czytaj książkę: «Can’t Stop Won’t Stop: история хип-хоп-поколения»

Czcionka:

Книга содержит информацию о наркотических или психотропных веществах, употребление которых опасно для здоровья. Их незаконный оборот влечет уголовную ответственность.

* * *

Посвящается Лурдес, идущей со мной по жизни.
Юджину, Элеанор, Нестору и Мелинде, которые не всегда понимали, куда мы идем, но взяли с собой перекус и теплые вещи.
Джонатану и Соломону, которые скоро поведут нас за собой.
Вечно живым Рите Фечер, Бенджамину Дэвису, Ричи Перезу и предкам.

Желание потягаться на больших весах создает историю.
– Дон Делилло

Предисловие диджея Кула Герка

Моя карьера диджея стартовала в начале 1970-х как хобби. Я был «народным избранником», выходцем с улицы. Если ты нравишься людям, они поддерживают тебя, и твоя работа говорит сама за себя. Вечеринки, которые я устраивал, имели большой успех. Они стали чем-то вроде обряда посвящения для молодежи из Бронкса. Затем пришло следующее поколение – они по-своему делали то, что я когда-то начал. Мы были словно архитекторы, проектирующие здание. Я создал чертеж, а новые поколения добавляли к нему этаж за этажом. Довольно скоро, даже раньше, чем мы это поняли, всё стало развиваться.

Большинство знает меня как диджея Кула Герка. Но иногда я представляюсь просто Герком, так меня зовут друзья. Люди спрашивают: «О, так ты тот самый Герк?» Я не собираюсь пускать пыль в глаза, во мне нет высокомерия – я такой, какой я есть. Если вам нравится то, чем я занимаюсь, моя музыка или мои вечеринки, то знайте, я делаю это для своих друзей и для людей. Это то, чем я занимался всегда.

По мне, хип-хоп гласит: «Будь собой». Мы – семья. Дело не в телохранителях. Дело не в побрякушках. Не в том, сколько пуль может выпустить твоя пушка. Не в кроссовках за двести баксов. И не в том, что я лучше тебя, а ты лучше меня. Дело в тебе и во мне, в том, как мы взаимодействуем друг с другом. Поэтому хип-хоп близок всем. Он стал для молодых людей – неважно, из пригородов, центральных районов или еще откуда, – способом понять мир, в котором они живут.

Благодаря хип-хопу появилось множество рабочих мест – без него их попросту не было бы. Что важнее – хип-хоп позволил преодолеть культурные различия. Он сближает детей всех цветов кожи. Ведь теперь их объединяет то, что они любят. Хип-хоп позволяет преодолеть стереотипы и ненависть друг к другу из-за этих самых стереотипов.

Принято говорить о четырех ключевых элементах хип-хопа: диджеинге, бибоинге, эмсиинге и граффити. Но я считаю, что их гораздо больше: имеет значение и то, как ты ходишь, и то, как говоришь, как выглядишь и как общаешься с людьми. У моего поколения были Джеймс Браун, гражданские права и движение «Черная сила»¹; у нас не было людей, которые называли себя хип-хоп-активистами. Но эти люди сегодня говорят именно о своей эпохе. У них есть право описывать ее так, как они ее видят.

Хип-хоп – голос этого поколения. Даже если вы не росли в Бронксе в 1970-е, вы всё еще можете рассчитывать на хип-хоп. Он стал мощной силой, объединяющей людей по всему миру.

Но хип-хоп-поколение не лучшим образом использует свое признание и положение. Понимаем ли мы, насколько велика сила хип-хопа? У хип-хоп-поколения есть возможность объединиться и выступить с заявлением. Огромное количество людей совершают что-то значимое, в том числе делают хип-хоп именно таким, каким он и должен быть. Они обращаются к молодым, показывая им, что мир может быть местом, в котором разные люди живут вместе и радуются.

Зачастую знаменистости подчеркивают отрицательные стороны жизни. А многие, я думаю, боятся высказываться по насущным вопросам. «Keeping it real»² стало очередным затертым выражением. Звучит привлекательно, но эти слова сделали предметом торга и извратили. Дело не в том, чтобы просто говорить правду, а в том, чтобы говорить, как должно быть.

К примеру, рэперы стремятся нацепить на себя побольше блестящих побрякушек. Вы что, ведете роскошную жизнь? У вас нет других проблем? Что вас беспокоит? Вот что я хочу услышать от рэперов. Начните диалог с людьми. Расскажите о том, что происходит у вас на районе.

Музыка часто становится лекарством от реальности, и диалог возникает лишь после того, как случается трагедия. Люди захотели вести диалог, когда умерли Тупак, Бигги, Джем Мастер Джей. Но было уже поздно. Лишь немногие относятся к хип-хопу как к способу решения серьезных вопросов и способу изменить что-то до наступления трагедии.

У нас есть власть. Заправь Джей-Зи футболку необычным способом или появись ЭлЭл Кул Джей с закатанной штаниной – на следующий день все будут за ними повторять. Если в один прекрасный день мы скажем «нет» бесмысленным убийствам, все последуют за нами.

Не хочу слышать, как рэперы заявляют, что не стремятся быть примерами для подражания. Внимание моего сына уже приковано к вам! Давайте начистоту. Я говорю сыну: «Не ходи так, не разговаривай эдак», но рэперы ходят и разговаривают именно так. Не изображайте в сотый раз крутых барыг и бандитов. Довольно. Это бегство и легкий путь. Вы уже привлекли внимание ребенка. И я прошу помочь мне его воспитать.

Ты можешь жить красиво. Но если ты – парень с района, то кто-то в твоей жизни направил тебя, когда тебе это было нужно, кто-то сказал: «Сынок, вот тебе два доллара». Ты мог критиковать гетто, чтобы выбраться из него, но что ты сделал для гетто потом? Ты добился всего, ничего не имея за спиной. Как можно продолжать творить полную дичь и разрушать то, что ты построил?

Хип-хоп всегда был про веселье и ответственность. Сейчас у нас появилась платформа для высказывания. Миллионы людей следят за нами. Нужно понять важную вещь и сказать людям то, что они должны услышать. Как мы помогаем обществу? За что мы боремся? Что случится, если мы убедим хип-хоп-поколение голосовать или создавать организации, чтобы что-то изменить? Вот это будет действительно важно.

Хип-хоп – это семья, каждый вносит свой вклад. Восток, запад, север или юг – все мы с одного побережья, и это побережье – Африка. Эта культура рождена в гетто. Мы рождены здесь, чтобы умереть. Теперь мы выживаем, но нам еще предстоит восстать. Проблемы необходимо решать. Нельзя лицемерить. Хип-хоп-поколение перенесет нас на следующий уровень и будет служить напоминанием, что главное не в том, чтобы быть реальным парнем, а в том, чтобы поступать правильно, – именно на это я и надеюсь.

Предисловие
автора

Поколения – сплошной вымысел.

Соотнесение группы людей с неким ограниченным временны́м интервалом – способ навязать определенный нарратив, позволяющий придать идеям форму. Это интересно (и даже необходимо). И всё же поколения – вымысел, который чаще всего обслуживает интересы демографов, журналистов, футурологов и маркетологов.

В 1990 году Нил Хоу и Уильям Штраусс – бумеры и самопровозглашенные социальные прогнозисты – изложили в книге Поколения: история будущего Америки с 1584 по 2069 год (Generations: The History of America’s Future, 1584 to 2069) четкую теорию американских поколений. Собственное поколение они назвали поколением «пророков» – идеалистов, повзрослевших в период «пробуждения». Поколение своих детей они отнесли к «героям». Воспитанные одухотворенными родителями, «герои» должны были вернуть Америку в «высокую» эру. Между ними были «странники», поколение настоящего, описанное авторами как «развивающееся». Самонадеянной теории Хоу и Штраусса не хватало обоснованности, но ее компенсировала публикация в нужное время – когда в медиа распространился термин «поколение Х», заимствованный из одноименного романа Дугласа Коупленда, который, кажется, специально для бумеров раскрыл загадочную сущность нового поколения.

Книгу Хоу и Штраусса продвигали как взгляд в будущее. Авторы утверждали: исторические циклы – лишь производная от циклов поколенческих, что дает возможность предсказывать будущее. Безусловно, история циклична. Однако поколения – вымысел, к которому прибегают стороны в более масштабной борьбе за власть.

Истории о разнице поколений стары как мир. Обычно новое поколение формируется и определяется предшествующим; этот рассказ выражает шок и ярость, которые сопровождают два главных откровения: «Господи, я старею» и «Да кто, черт возьми, эти дети?».

Кажется, бумерам трудно представить своих потомков. Именно бумеру принадлежит удручающая формула конца истории³. В сравнении всё, что будет после, представляется упадком, упрощением и разложением.

До недавнего времени наше поколение в основном определяли при помощи приставки пост-. Нас относили к эре постгражданских прав⁴, к постмодерну, постструктурализму, постфеминизму, постчерным, постдуховности. Мы – дети с постера, рекламирующего пост-, объедки вчерашнего праздника, оставшиеся на грязной кухне. Мы были эхом беби-бума (беби-бум-нарциссы, отзовитесь). Мы были «поколением Х». Сейчас говорят даже о «поколении Y». А почему? Возможно, потому что Y следует за X.

К середине 1990-х многие молодые авторы, которых тошнило от писанины Хоу и Штраусса и их единомышленников, стали именовать себя хип-хоп-поколением. Узкое определение предложил Бакари Китвана в важной книге 2002 года Поколение хип-хопа: черная молодежь и кризис в афроамериканской культуре (The Hip-Hop Generation: Young Blacks and The Crisis in African American Culture). Он отнес к этому поколению афроамериканцев, рожденных между 1965 и 1984 годами – в период, начавшийся с принятия Закона о гражданских правах и убийства Малкольма Икса и закончившийся эпохой Рейгана / Буша-старшего, когда хип-хоп приобрел всемирную популярность.

Китвана акцентировал внимание на последствиях разрыва между чернокожими, которые выросли во времена борьбы за гражданские права и движения «Черная сила», и теми, кто вырос с хип-хопом. Его идея проста: невозможно вести плодотворную дискуссию о преодолении расового неравенства без осознания произошедших перемен.

Дьявол, как водится, в деталях. Предложенное определение хип-хоп-поколения оставляет за бортом пионеров этой культуры вроде Кула Герка или Африки Бамбаатаа только потому, что они слишком рано появились на свет, и исключает тех, кто заявлял о правах людей и менял хип-хоп-культуру, но не был при этом чернокожим или родился за пределами Америки. Вопрос, с какого именно момента вести отсчет хип-хоп-поколения и кто в него входит, остается, соответственно, открытым.

На мой взгляд, идея хип-хоп-поколения объединяет время и расу, место и поликультурализм, страстные биты и гибридность. Она описывает переход от политики к культуре, процесс распада и последующей перестройки. Она запечатлевает коллективные надежды и кошмары, амбиции и неудачи тех, кого в ином случае описывали бы как «пост-что-то».

Так когда же, спросите вы, возникло хип-хоп-поколение? После диджея Кула Герка и Африки Бамбаатаа. Кто в него входит? Все, кто в теме. Когда оно заканчивается? Когда следующее поколение скажет нам, что оно закончилось.

Это невымышленная история вымысла – история, немного тайн и совершенно точно никаких предсказаний. Это всего лишь одна из версий, наложение историй – подарок от тех, кто освещал путь и вдохновлял, а все ее недочеты – мои собственные.

Мы услышим еще множество версий. Пусть все они существуют.

Джефф Чанг

Бруклин и Беркли

Январь 1998 – март 2004

«Леди и джентльмены, вот и оно». © Matt Daly/Code Red/911 Pictures

Луп 1
Вавилон в огне: 1968–1977

И если я не получу то, что желаю,
То спалю все космолеты.
– Грегори Айзекс

(1) Некрополь.
Бронкс и политика заброшенности

Когда ты приходишь на бейсбольную площадку, ты оказываешься в месте, где царят ложь и обман… На бейсбольной площадке нет правды. За исключением игры.
– Барри Бондс

Это был не лучший вечер для игры в бейсбол в Южном Бронксе: северный ветер, зловещее новолуние.

В 1977 году стадион «Янки-стэдиум» во время второй игры Мировой серии собрал самое большое количество зрителей за тот год. «Нью-Йорк Янкиз» играли против «Лос-Анджелес Доджерс»: Восточное побережье против Западного.

«Янкиз» были лучшей командой, какую только можно купить. Когда Главная лига бейсбола открыла трансферное окно перед началом сезона 1977 года, владелец «Янкиз» Джордж Стайнбреннер достал чековую книжку и заплатил три миллиона долларов за переход в команду своей будущей главной звезды – отбивающего Реджи Джексона, чей отец когда-то играл в Негритянской лиге и получал всего семь долларов за игру. Лишь спустя девять лет, после того как Джеки Робинсон стал первым афроамериканцем, играющим в Главной лиге, «Янкиз» впервые подписали контракт с чернокожим игроком, притом Джексон стал их самым дорогим приобретением.

Менеджер Билли Мартин впал в ярость. Он был против контракта с Джексоном и даже отказался присутствовать на пресс-конференции, на которой Джексон предстал в полосатой форме⁵. С началом сезона он холодно встретил нового игрока, иногда специально сажал его на скамейку запасных. Когда он был не в духе, то называл Джексона мальчишкой.

Не лучше обстояли дела у Джексона и с новыми товарищами по команде. Некоторых возмущала его зарплата, хотя и у белых игроков, например Джеймса «Кэтфиша» Хантера, тоже были миллионные контракты. Они считали Джексона, разъезжавшего на роллс-ройсе «корнише», купленном ему Стайнбреннером, с блондинками, чересчур гламурным. Но по-настоящему их взбесило его высокомерие. В одной из статей Джексон нелестно высказался в адрес капитана Турмана Мансона, заявив: «В этой команде всё держится на мне. Мне приходится за всем следить, чтобы всё работало. Я – то самое связующее звено». Возможно, он не хотел, чтобы это так прозвучало, а может быть, он просто сказал правду. Как бы то ни было, товарищи по команде перестали с ним разговаривать.

Во время июньской игры против «Ред Сокс» ситуация достигла точки кипения. Джексон пропустил флайбол на правом поле, и Мартин гневно выдернул его с поля. Джексон сердито поплелся к скамейке.

– Что я сделал? – спросил он Мартина.

– Что ты сделал? – рявкнул Мартин. – Ты знаешь, что ты, черт возьми, сделал.

– Я там не прохлаждался, Билли, – запротестовал Джексон. – Что бы я ни сделал, ты вечно мной недоволен. Ты никогда не хотел, чтобы я был в этой команде. Ты и сейчас не хочешь, чтобы я тут был. Признай это!

– Я сейчас тебе жопу надеру! – заорал Мартин.

Джексон вышел из себя:

– Ты это кому, мать твою, сказал, старик? [1]

Тренеры «Янкиз» привстали, чтобы не дать Мартину ударить Джексона перед телевизионными камерами.

Вечером в своем номере отеля Джексон в слезах стоял перед небольшой группой новостных репортеров. «От того, как со мной обращаются в этой команде, хочется плакать. „Полосатые Янкиз“ – это Рут и Гериг, Ди Маджио и Мэнтл, я же для них просто ниггер, – жаловался он. – Но я не прислуга» [2].

Прошло тридцать сезонов, прежде чем Джеки Робинсон, сыграв один бейсбольный матч на стадионе «Эббетс Филд» в синих цветах «Доджерс», изменил принятые в американском обществе правила. Послевоенный отказ от расовой сегрегации начался с поворотного для культуры момента, когда Робинсон вышел на поле со скамейки игроков, которая ранее предназначалась исключительно для белых.

После завершения бейсбольной карьеры Робинсон направил весь свой спортивный пыл в политику. Наступили 1960-е, «Доджерс» переехали из Бруклина в Лос-Анджелес, а «Эббетс Филд» был снесен, и на его месте начали строить бетонно-кирпичные коробки кварталов социального жилья, названных в честь Джеки. Американская политика стремилась догнать те изменения, которые уже ощущались в культуре, и наследие Робинсона было открыто поставлено под сомнения.

В 1963 году одним из тех, кто это сделал, был конгрессмен Адам Клейтон Пауэлл, пришедший на митинг в Гарлеме в компании радикала Малкольма Икса. Ровесник Робинсона, Малкольм сидел в тюрьме в то время, пока Джеки играл на поле. Оба видели худшую сторону Америки. Оба хотели лучшего для своих детей. Однако выводы, к которым они пришли, были совершенно разные. В основе проблемы лежал вечный афроамериканский вопрос: должны ли мы сражаться за американскую нацию, или же нужно строить свою собственную? Спасать нам Америку или самих себя?

Робинсон осудил конгрессмена за сотрудничество с Черным Мусульманином. «Из-за вас проблема негров всё еще не решена, – написал Робинсон в открытом письме к Пауэллу на страницах New York Amsterdam News. – Вам прекрасно известно, и вы проповедовали это на протяжении многих лет, что решение – не в сегрегации или отделении, но в том, чтобы упорным трудом занять место, которое принадлежит им по праву, – такое же место, какое занимает любой другой американец в нашем обществе».

В том же номере журнала Малкольм Икс опубликовал ответ: «Вы никогда не выражали чернокожим благодарность за поддержку, однако преданность, с которой вы относитесь к вашим белым покровителям, хорошо известна» [3].

Позже в тот же год в Вашингтоне Мартин Лютер Кинг-младший выступил со знаменитой речью «У меня есть мечта». В Гарлеме вспыхнули продолжавшиеся несколько дней протесты против нищеты и за доступное образование, которые привели к столкновениям между белыми полицейскими и чернокожей молодежью. Беспорядки положили начало жарким летним демонстрациям, которые не прекращались в Америке вплоть до конца этого беспокойного десятилетия.

Шестидесятые перетекли в семидесятые, Кинга и Икса больше не было, источник веры и идеализма, наполнявший движения против сухого расчета и насилия, иссяк, и многие черные мечты, интеграционные или националистические, попросту сгорели. В следующем поколении уже не будет воды, способной потушить огонь⁶. Робинсон цитировал своего прежнего соперника: «Джеки, в будущем наши сыновья не захотят довольствоваться тем, чем довольствуемся мы» [4].

Летом 1977 года Реджи Джексон, пытаясь не отставать от бушующей тогда борьбы за гражданские права и от движения «Черная сила», заявил в элегантно обставленном номере отеля: «Я большой черный мужчина с IQ 160, зарабатываю семьсот тысяч долларов в год, а они относятся ко мне как к грязи. У них в команде никогда не было никого, как я» [5].

Четыре месяца спустя, холодным октябрьским днем болельщики собрались на «Янки-стэдиум», где должна была пройти игра в рамках Мировой серии и разрешить многочисленные исторические споры. Ньюйоркцы не забыли Джеки Робинсона из «Доджерс» и не простили владельца команды Уолтера О’Мэйли, за то, что тот выгнал Робинсона и перенес команду из Бруклина в Лос-Анджелес. Для них само существование «Лос-Анджелес Доджерс» символизировало триумф жадности и предательства. Однако «Доджерс» были подобны красному «корвету», мчащемуся утром по шоссе в Малибу, – эта команда, не сбавляя оборотов, гнала в будущее. Они с легкостью выбивали хоум-раны – в тот сезон даже четверо из их игроков преодолели планку в тридцать хоум-ранов. Двое из них были черными, двое – белыми.

«Янкиз» выиграли первую игру. Но во второй к третьему иннингу трое игроков «Доджерс» отбили броски Кэтфиша Хантера в сторону залитых пивом трибун. За четыре эт-бэта Джексон ни разу не добежал до базы. Всё было без толку. «Янкиз» безнадежно отставали на четыре очка. Толпа озверела: в воздухе вспыхнули арки от дымовых шашек, а петарды с треском падали на бетон; пьяные болельщики швыряли стаканы за ограждение, фанаты перелезали через подпорные стенки и выбегали на дальнюю часть поля, из-за чего игра несколько раз останавливалась; на трибунах завязались драки. Вдобавок с запада поднялся сильный ветер.

За пределами стадиона, по правую сторону от трибун, позади самой охраняемой парковки в Южном Бронксе, всего в миле к востоку в небо поднялись клубы серого дыма. Затем налетели порывы ветра, погнавшие по небу облака пепла. Небольшая группа людей собралась на углу Мэлроуз и Сто пятьдесят восьмой улицы поглядеть на пожар пятого класса – зрелище ничем не хуже матча Мировой серии. Где-то за стадионом полыхала охваченная огнем заброшенная государственная школа № 3.

«Леди и джентльмены, – сообщил шестидесяти миллионам зрителей Говард Коселл⁷, в то время как объективы камер с вертолетов были направлены на полыхающую школу. – Бронкс охвачен огнем».

МАССОВЫЕ ДВИЖЕНИЯ

В 1953 году очертания будущего Бронкса наметила рассекшая район траншея длиной в семь миль. Некогда единую среду обитания разнообразных сплоченных сообществ начали расчищать под постройку скоростной автомагистрали Кросс-Бронкс, что стало колоссальной катастрофой современности.

Дорожная техника вспахала район с востока до Южного Бронкса в направлении Манхэттена, оставив после себя неизгладимый след разрушений. «Там, где некогда стояли многоквартирные и частные дома, теперь возвышаются горы развалин с брошенными поверх разорванными мешками гниющего мусора, – писал историк Роберт Каро. – За грохотом бульдозеров доносились отрывистые, похожие на пулеметные очереди удары отбойных молотков, и время от времени район сотрясали взрывы динамитных зарядов» [6]. Это были звуки прогресса.

Ирландским и еврейским семьям, которые занимали благоустроенные, а по меркам людей с невысоким достатком и вовсе шикарные дома, дали всего несколько месяцев на переселение и ничтожную компенсацию в двести долларов за комнату. В поисках квартиры для переезда (в городе, где почти нет свободного жилья) они теснились в неотапливаемых зданиях, стоявших в очереди на снос. Главным виновником происходящего был Роберт Мозес – самый могущественный из градостроителей современности. Именно он стоял во главе исхода белых из Бронкса⁸.

Всё началось с генерального плана, разработанного в 1929 году Нью-Йоркской региональной ассоциацией планирования. Бизнесмены стремились превратить Манхэттен в центр благосостояния, напрямую связанный с пригородами сетью автомагистралей, проложенных через кварталы отдаленных районов. На волне хлынувшего после Второй мировой потока правительственных инвестиций Мозес обрел ни с чем не сравнимую власть. В строящихся дорогах он видел воплощение своего бессмертия – это были своего рода памятники жестокой эффективности. Скоростная автомагистраль Кросс-Бронкс позволила бы всего за пятнадцать минут добраться из пригородов Нью-Джерси через Верхний Манхэттен до пригородов Квинса.

С инженерной точки зрения это было самое сложное шоссе из когда-либо построенных. Каро писал: «Грандиозное шоссе пересекало сто тринадцать улиц, авеню и бульваров, сотни канализаций и водопроводных сетей, одну ветку метро и три ветки железнодорожных путей, пять надземных линий скоростного транспорта и семь других автомагистралей и автострад с зелеными насаждениями вдоль разделительной полосы, некоторые из них в то же самое время возводили по проекту Мозеса [7]. Еще более важно, что шестьдесят тысяч жителей Бронкса оказались на территории, отданной под постройку автомагистрали. Мозесу не составило бы труда и просто сравнять с землей их и их дома. „Просто еще больше людей стоит на пути, – сказал бы он, будто жизни – всего лишь переменная в очередной математической задачке, которую предстоит решить, – это не очень сложно“».

Прикрываясь правом на «обновление городской среды», чтобы разрушить целые районы, он отпугнул от манхэттенских гетто процветающий бизнес и лишил домов бедные афроамериканские, пуэрториканские и еврейские семьи. У многих не было другого выбора, кроме как переехать в Восточный Бруклин и Южный Бронкс, где вовсю шло строительство социального жилья, но при этом уровень безработицы там уже был высок. По словам одного из коллег Мозеса, его довод заключался в следующем: «Если не можешь делать что-то по-настоящему значимое, лучше вообще ничего не делать» [8].

В амбициозных свершениях Мозеса высокий модернизм сочетался с максимальной плотностью застройки. Огромные жилые комплексы были спроектированы как «башня в парке» по модели, предложенной архитектором-модернистом Ле Корбюзье для проекта «Лучезарный город»⁹. В открывшихся комплексах «Бронкс-Ривер» и «Милбрук» насчитывалось по тысяче двести квартир в каждом, в «Бронксдейле» – более тысячи пятьсот, а в «Паттерсоне» – больше тысячи семьсот квартир.

Модель «башня в парке» была для Мозеса схемой, которая ловко и экономически выгодно решала сложные проблемы наличия открытого пространства в городской застройке и обеспечения жильем бедняков, выселенных с привычных мест в ходе реформ. Она также способствовала «расчистке» трущоб, перестройке бизнеса и даже уничтожению профсоюзного движения жильцов [9]. В ходе строительного бума в Нью-Йорке в 1950-х и 1960-х белые из среднего класса стали переселяться в расползающиеся пригородные жилищные комплексы Левиттауна. Дома собирали из готовых модулей и обносили белоснежными заборами – это были районы «только для белых».

К концу десятилетия половина белых покинула Южный Бронкс. Одни перебрались на север, на обширные пространства округа Уэстчестер или на северо-восточные окраины округа Бронкс. Другие отправились по построенным Мозесом автострадам Кросс-Бронкс и Брукнер, чтобы стать, как им обещали, владельцами одной из пятнадцати тысяч новых квартир в Кооп-Сити¹⁰. А кто-то заселился в типовые пригороды, раскинувшиеся вдоль шоссе на территории Нью-Джерси, Квинс и Лонг-Айленда. Мчась по Кросс-Бронкс, «мы глотали слезы и давили на газ» [10], – вспоминал Маршалл Берман¹¹.

Сокращение числа белого привилегированного населения привело к драматическим последствиям, всколыхнувшим улицы, становившиеся всё более цветными. Афроамериканские, афрокарибские и латиноамериканские семьи переселялись в бывшие еврейские, ирландские и итальянские кварталы, белые молодежные банды нападали на прибывших, устраивали драки на школьных дворах и уличные бои [11]. Цветная молодежь объединялась в банды – сначала в целях самообороны, затем ради власти, а потом часто и вовсе от скуки.

Такие политические организации, как «Черные пантеры» или «Молодые лорды», некоторое время соперничали с бандами из соседних районов в борьбе за умы и сердца цветной молодежи, но вскоре столкнулись с настойчивым, часто непреодолимым сопротивлением со стороны властей. Оптимизм движения за гражданские права и неприятие его участниками радикальных политических течений типа «Черной силы» уступили место неорганизованной ярости и ощущению полного бессилия. Вооруженные жители гетто направили оружие друг на друга. Кертис Мейфилд, который некогда пел Keep on Pushing для Мартина Лютера Кинга-младшего и других участников маршей за свободу, призывая их «толкать речи», теперь исполнял Pusherman, предостерегая о пришествии наркодилеров-«толкачей». Торговцы героином, воры-наркоманы и наемные поджигатели, словно стервятники, наводнили улицы. Коп из Бронкса философски изрек: «Мы делаем здесь то же, что римляне делали в Риме»¹² [12].

Вот что сообщил писательнице Джилл Джонс, один из чиновников: «Идея заключалась в том, чтобы уберечь Манхэттен от уродства настолько, насколько это возможно. В Южном Бронксе настроили социального жилья, провели автострады и помимо этого разработали программу по расчистке трущоб, для того чтобы всё самое худшее вывезти с Манхэттена в другие районы. В какой-то момент всё покатилось по наклонной» [13].

ПЛОХИЕ ЦИФРЫ

А вот новые данные: Южный Бронкс лишился шестисот тысяч рабочих мест в производственной сфере; исчезло сорок процентов этого сектора. К середине семидесятых средний доход на душу населения упал до 2430 долларов, что составляло всего лишь половину от среднего дохода по Нью-Йорку и сорок процентов от среднего дохода по стране. Официальный показатель безработицы среди молодежи достиг шестидесяти процентов, а те, кто отстаивал интересы молодежи, говорили, что в некоторых районах реальная цифра была ближе к восьмидесяти процентам [14]. И если старая культура блюза возникла в условиях угнетения, принудительного труда, то хип-хоп родился в условиях безработицы.

Когда на гигантской автомагистрали гул машин сменился ударами отбойного молотка, в Бронксе оказалось достаточно «горючего», чтобы вспыхнуть.

Многоквартирные дома перешли в собственность владельцев трущоб, которые быстро поняли, что можно заработать ещё больше, если отключить отопление и воду, снизив таким образом налог на недвижимость, а затем устроить пожар и получить страховые выплаты. Один из пожарных описал этот цикл подобным образом: «Всё начинается с огня в пустующих квартирах. И вот огнем охвачено уже целое крыло здания».

Возникла своеобразная экономика упадка. Владельцы трущоб нанимали бандитов, поджигавших здания всего за пятьдесят долларов, чтобы получить сто пятьдесят тысяч по страховым выплатам [15]. Страховые компании получали прибыль от продажи большого количества страховок, которые выплачивались даже за пустующие здания. Организованные группы воров, многие из которых сидели на героине, выносили из сгоревших построек медные трубы, арматуру и металлолом.

«Каждый пожар в пустом здании возникал в результате поджога. Там никто не живет, и тем не менее, когда мы приезжаем на вызов, огонь пылает в тридцати окнах, – говорили пожарные. – Люди уезжают. Домовладельцы начинают экономить на обслуживании. Когда они перестают получать прибыль, всё больше квартир становятся пустыми… И вдруг появляется целый район, в котором никто не живет» [16].

Журналисты Джо Конасон и Джек Ньюфилд расследовали закономерности поджогов в Нью-Йорке на протяжении двух с половиной лет и обнаружили, что страховые агенты зарабатывали на комиссионных, пропорциональных количеству и стоимости проданных ими полисов. «Никто – ни банки, ни страховые компании – не заинтересован в том, чтобы инвестировать в строительство или восстановление жилья по разумной арендной плате, – писали они. – В жилищном строительстве поджог – это финальная стадия капитализма» [17].

Однако нашлись и те, кто утверждал, что бедные чернокожие и латиноамериканцы сами не хотят нормальной жизни, а ситуация с поджогами – лучшее тому доказательство. Дэниел Патрик Мойнихан, сенатор-демократ от Нью-Йорка, произнес: «Люди в Южном Бронксе не нуждаются в жилье, иначе они бы его не сжигали» [18]. В 1970 году он направил важную записку президенту Ричарду Никсону, в которой привел данные компании Rand Corporation о пожарах в Южном Бронксе и пожаловался на рост числа радикалов вроде «Черных пантер». «Вероятно, пришло время, – писал он в знаменитом обращении, – решить расовый вопрос с помощью „политики невмешательства“».

1.¹ Движение Black Power (англ.) – движение за освобождение чернокожих, возникшее в середине 1960-х годов в рамках движения за гражданские права в Соединенных Штатах. – Здесь и далее постраничные примечания переводчика и редактора, затекстовые – автора.

2.² «Keep it real» («говори как есть, будь реальным») – установка хип-хоп-культуры на соответствие слов делам и на правдивое описание реалий жизни, в том числе неприглядных, связанных с криминалом и социальным неблагополучием.

3.³ Имеется в виду знаменитое сочинение Фрэнсиса Фукуямы «Конец истории и последний человек» (пер. с англ. М. Б. Левина. М.: АСТ, 2007), в котором Фукуяма указывает на крах социалистических стремлений и безальтернативность либеральной демократии – венца человеческой истории, по мнению автора.

4.⁴ Период развития гражданского активизма, который начался после принятия Закона о гражданских правах 1964 года, поставившего расовую сегрегацию вне закона.

5.⁵ Форма «Янкиз».

6.⁶ Отсылка к книге Джеймса Болдуина В следующий раз – пожар (The Fire Next Time), посвященной проблемам расовой сегрегации. Ее название взято из народной афроамериканской песни Mary Don’t You Weep: «Господь дал Ною радугу как знак того, что больше вод не будет, а будет лишь огонь» («God gave Noah the rainbow sign / No more water, the fire next time»).

7.⁷ Говард Коселл – американский спортивный журналист и комментатор. C 1953 по 1985 год работал на канале ABC Sports.

8.⁸ Автор обыгрывает фамилию Мозес (Моисей), проводя параллель с ветхозаветным сюжетом об исходе евреев из Египта.

9.⁹ «Лучезарный город» – проект городской застройки, разработанный в 1930-х годах, который не был реализован, однако повлиял на градостроительную политику середины XX века.

10.¹⁰ Co-op City (сокращ. от Cooperative City) – один из крупнейших жилых комплексов в США, расположенный на северо-востоке Бронкса.

11.¹¹ Маршалл Берман (1940–2013) – философ-марксист, политолог, литературный критик и урбанист, известный осмыслением понятия «эпоха модерна».

12.¹² Имеется в виду приписываемая римским сенаторам максима управления государством «Разделяй и властвуй».