Неблагая

Детям вроде меня

и тем, кто помогает нам обрести свое место в неприветливом мире, –

да, Сэм, особенно тебе

UNSEELIE by Ivelisse Housman

Published in agreement with the author, c/o BAROR INTERNATIONAL, INC., Armonk, New York, U.S.A.

Печатается с разрешения литературного агентства Nova Littera SIA.

Перевод с английского Дарьи Ивановской

© Дарья Ивановская, перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. Popcorn Books, 2024

Сopyright © 2023 by Ivelisse Housman

Map copyright © 2023 by Ivelisse Housman

Cover Design © Mona Finden

Art Direction: Erin Craig

Предисловие от переводчика

Это предисловие трудно начинать, потому что книга – необычна.

Аутизм – это то, о чем рядовой, нормотипичный читатель знает снаружи. Об аутизме можно почитать, составить представление по описаниям.

А можно прочесть книгу, написанную автором с аутизмом.

Ивлисс Хаусман начинает свою историю с этого понятия в эпиграфе и заканчивает им в послесловии, риторически спрашивая, как рассказать об аутизме, не используя слово «аутизм». Читателю же остается само повествование. И именно оно помогает что-то понять об аутичных людях изнутри.

Вы не найдете в этой книге живописных пейзажей, сложных диалогов, замысловатых пассажей. В ней есть хороший, прочный сюжет – и очень, очень много личного мировосприятия. В ней – с избытком телесных ощущений, того самого невербального, что так сложно изучить и так трудно, почти невозможно сымитировать. Именно это делает «Неблагую» уникальным произведением.

Мир фейри, волшебных существ – это уже сложившаяся традиция, как мифологическая, так и литературная. У нее есть свои законы и каноны, свои механика и тенденции. Когда берешь в руки толстую книгу и видишь в ней слово «фейри», ожидаешь увидеть плотное полотно приключений, сшитых прочной нитью магии и волшебства. Фейри – это не феи из детских книжек и мультфильмов, фейри не порхают с цветка на цветок крошечными эфемерными всплесками волшебной росы. Фейри – это чистый эгоизм, и разница между ними только в том, вредят ли они людям походя, между делом, когда возникнет повод, или делают это постоянно, целенаправленно и жестоко. И если проводить параллели с авторской задумкой, то аутизм подобен магии фейри: он может просто немного мешать, может значительно портить жизнь, но от него никуда не деться. Остается только адаптироваться.

Эта книга позволяет ненадолго оказаться внутри аутичного мировосприятия, которое мешает безоговорочно принимать характерные для большинства людей жесты, модели поведения, правила общей игры, однако во многом держится за телесные, чувственные, тактильно-эмоциональные конструкты. С непривычки может показаться, что автор уделяет слишком много внимания языку тела и невербальным составляющим происходящего – однако она именно так проживает саму себя, окружающий мир и придуманную ей историю. И детали – те самые физические ощущения, акценты на чужих гримасах, жестах, интонациях – только помогают лучше понять персонажей и главную героиню, особенную девушку, которая борется с собой, подстраиваясь под средние представления о правильном человеке, пока не поймет свою природу и не примет ее, а заодно и себя.

«Неблагая» показывает нам не мир магии и волшебства. Она дает понять, что те люди, которые кажутся нам странными, живут среди нас, и стоило бы сделать все возможное, чтобы они существовали не среди нас, а вместе с нами.

Д. Ивановская

Сказки рассказывают о том, как фейри крадут детей,

а вместо них оставляют двойников-нелюдей.

Говорят, что этих двойников выдавала странная манера говорить, а то и вовсе молчать. Они то беспричинно плакали, то вообще не выражали никаких чувств, изо всех сил пытаясь при этом породниться с чуждым им миром. Фольклористы считают, что такие сказки на самом деле посвящены детям с аутизмом – потому могут считаться ранними свидетельствами того, что аутисты давно среди нас.

Но прежде нас называли подменышами.

Часть 1

Глава 1

В ту ночь, когда волшебный мир смыкается с нашим, случиться может что угодно, а желания исполняются, – но прямо сейчас я желала бы находиться дома.

Изо всех сил пытаюсь не отставать от своей сестры-двойняшки, проталкиваясь сквозь толпу. Ревелнокс, Ночь Пиршеств, – последний акт на сцене лета, когда день и ночь в восхитительном равновесии замирают на границе мира. В маленьких деревнях, где люди ведут спокойную и предсказуемую трудовую жизнь (там, дома, думаю я, превозмогая боль под ребрами), это означает, что сегодня детям разрешат лечь спать попозже, что на главных площадях разведут огромные костры, а вокруг полей разложат специальные подношения, чтобы фейри не напроказили. По такому случаю готовят особые сладости, выпивка льется рекой – да только все это веселье больше похоже на хлипкий намордник, прикрывающий острые зубы реальности. Одному ходить никуда нельзя, а тем более нельзя ходить в лес.

Во всяком случае, если хочешь оттуда вернуться.

Но тут, в городе – в Аурморе, настоящей жемчужине в развилке между руслами реки Харроу, – все совсем иначе.

Чтобы не потерять сестру, я буквально пробиваюсь через скопление лиц и наречий, сливающихся в сплошной поток цвета и звука. Дети на улицах зовут друг друга гулять, хотя именно в эту ночь им как раз нежелательно выходить куда-то без присмотра. Правда, за ними не то чтобы не приглядывают: такое впечатление, что все горожане вышли на улицы, несмотря на поздний час. Никуда не деться от перебивающих друг друга голосов, которые сегодня звучат особенно громко – громче и громче, усиливаясь согласно массовому подъему духа (и количеству выпитого). Все это пронизано музыкой, искрящей и вьющейся в воздухе.

Ну, хотя бы костры ничем не отличаются, и точно так же их треск вливается в общий шум. В каждом квартале города горит свой, а здесь, на Рыночной площади, все сияет золотом и брызжет весельем, вокруг – танцоры и аромат ярмарочных сладостей. Здесь ждут прихода Сили, Благого Двора, волшебного царства добрых намерений, порядка и вежливости – или по меньшей мере нейтралитета. Мешочки с солью и травами, предназначенные для отпугивания злых духов, качаются под факелами, которые разгоняют тьму и заливают белую каменную кладку ярким янтарным сиянием.

Сомневаюсь, что фейри Неблагого Двора могут испугаться смеси, которая, по сути, годится лишь в приправы к мясу, но вообще идея забавная.

Мы протискиваемся мимо мужчины в самодельной маске козла с загнутыми чуть ли не к затылку рогами. Вот еще одна важная деталь Ревелнокса: все надевают маски, и никто не осмеливается назваться своим настоящим именем. Ведь именно в эту, только в эту ночь среди нас ходят фейри – и чем меньше они о тебе знают, тем безопаснее для тебя.

Фейри веселятся вовсю: обычно их визиты в Царство Смертных выглядят как одиночные встречи с отдельными людьми, чаще всего – в далеких лесных чащобах или на освещенных луной перекрестках. Для подменышей – которые и не люди, но и не фейри, а что-то среднее – бывать среди людей не в новинку. Мы-то растем с ними рядом, и нас ненавидят именно за то, что мы почти такие же, как они, – но только почти. Многие, взрослея, находят обратный путь в царство фейри, однако меня туда никогда не тянуло. И у меня, и у моей магии история, так сказать, сложная, поэтому если считать, что Ревелнокс – это возможность максимально приблизиться к царству фейри, то ее мне более чем достаточно.

И кстати – хотя, может быть, совершенно некстати, – моей сестре-двойняшке сегодня семнадцать.

Я не уверена, что мы с сестрой родились строго в один день, потому что у подменышей нет как такового дня рождения. Кажется, никто толком и не знает, откуда мы беремся. Я знаю лишь, что моя сущность не одно столетие просто парила где-то в облаках волшебной пыли.

А может быть, я вдруг соткалась прямо из воздуха ровно в тот момент, когда фейри вынула Исольду из колыбели, впиваясь в ее нежную медовую кожу тонкими острыми пальцами, чтоб подсунуть меня вместо нее.

Не знаю.

Зато я знаю, что с тех пор, как родители приняли меня, мы с Исольдой вместе праздновали каждый день рождения. Еще до того, как мы остались только вдвоем, были и подарки, и праздничный торт, а потом вечером мы сидели вместе на траве и считали звезды. На самом деле было не очень – как всегда в конце лета, когда все вокруг становится до тошноты слащавым, а потом рассыпается и крошится, – но какая разница?

Все равно я любила этот день больше остальных. А еще дата часто попадала на Ревелнокс.

Человек в козлиной маске перехватывает мой взгляд, на миг ослепляет меня белизной зубов и исчезает в толпе таких же закрытых лиц.

Я дрожу, вцепившись в руку сестры.

– Шумно, да? – бормочет Исольда, прижимаясь ко мне. Она неизменно вся в черном – от мысков потертых ботинок до кончиков блестящих волос.

Я киваю. Да, шум громкий, но каким-то образом этот переизбыток впечатлений даже успокаивает. Я твердо стою на брусчатке, и все тело ощущается более живым и цельным, чем прежде. Даже жар – от людей, от пылающего костра, от последних теплых выдохов лета – приносит мне непривычную легкость вместо липкого чувства ничтожности.

Нет. Пусть я напряжена, но это всё из-за гудящей в воздухе магии, и ее вибрацию я не столько слышу, сколько ощущаю – будто возле шеи вьется комар. Вряд ли Исольда ее чувствует.

Технически, магия – часть меня. Она у меня в жилах, в крови фейри – и только нынешней ночью не считается опасной и запретной. Именно сегодня я могу смело быть той, кем вынуждена быть ежедневно. Может, поэтому мне настолько страшно – я ведь своими глазами видела, на что способна магия.

Я резко торможу, дергаю Исольду за руку, потому что прямо передо мной вдруг выскакивает дама с небрежно висящим на плечах маленьким красным драконом; дама отвлеченно бренчит на чем-то струнном и напевает песню, которая заставила бы покраснеть даже прожженного солдафона.

Сестра с размаху в меня врезается; приходится остановиться, чтобы поправить маски. Они у нас самые дешевые – прикрывают только глаза и скулы, а на голове держатся с помощью хлипких ленточек. Зуб даю, что они сделаны из рябины – для защиты от фейри, – потому что лично у меня под ней все страшно чешется. Знакомое ощущение: на мгновение мне будто бы снова десять, и несколько таких же десятилеток держат меня, поочередно прижимая к моей коже амулеты из рябины и железа, а она вспухает волдырями.

Наваждение проходит, и я каким-то образом беру себя в руки, чтобы не сорвать маску.

Я поправляю ее, провожу по ней трясущимися пальцами и притягиваю к себе Исольду. Потом, несмотря на общий шум, в котором вряд ли кто-то способен меня расслышать, как можно тише спрашиваю:

– Ты уверена, что все будет хорошо?

– Это же Ревелнокс, – успокаивает меня Исольда. – В поместье пусто, а все обязательно так напьются, что нас даже не заметят. Пока они сообразят, что мы там были, нас уже и след простынет. Правда, Сили.

Тут я остановлюсь и скажу: да, я в курсе, что у меня максимально неподходящее имя для той… кем я являюсь. Жаль, что родители об этом не подумали, прежде чем годовалая Исольда начала коверкать слово «Исилия», да так оно и прилипло.

Я колеблюсь, но возражать сестре у меня никогда особо не получалось. Порыв ветра сдувает с меня весь пыл, я расправляю плечи, зажимаю в кулак мягкий потрепанный край подола любимого платья.

– Тогда давай по-быстрому.

– Быстрее молнии, – отвечает Исольда.

Я взволнованно вглядываюсь в чистое черное небо, на фоне которого в воздухе пляшут сверкающие оранжевые искры костра.

Мы прокладываем путь вверх по реке, а вокруг виньетками хаоса вспыхивает мир.

Друзья и знакомые, крепко сцепившись руками, живой цепью движутся сквозь толпу, их пение смешивается с громким звучанием музыкальных инструментов. Кто-то машет флагами, швыряет в воздух цветы. Маленькая собачка с залихватским тявканьем хватает за ноги каких-то ребят, которым на вид едва ли есть тринадцать. Обычно унылые здания сегодня украшены цветочными гирляндами всех цветов радуги и маленькими флажками.

И еще – здесь фейри.

Несмотря на то, что фейри – важные гости на сегодняшнем празднике, они гуляют среди смертных практически незамеченными. Но ведь и я не вполне человек, и потому непроизвольно слежу взглядом за витающими над толпой сгустками света, а то и ловлю луговые ароматы в дыхании кого-то, промелькнувшего рядом. Я случайно встречаюсь взглядом с женщиной, чье лицо от скул и до самой макушки укрыто маской из перьев, – и вдруг цепенею от осознания, что это не маска.

Она подмигивает, кроваво-красные губы изгибаются в усмешке. Потом оборачивается и посылает воздушный поцелуй парочке гуляк, сидящих возле пивной за шатким деревянным столиком. Они увлеченно беседуют, как старые друзья, обхватив ладонями кружки и держась на таком расстоянии, чтобы наверняка не столкнуться коленями. Дыхание фейри окутывает их, но тот, который как раз что-то говорит, ничего не замечает.

Зато его собеседница вдруг настораживается и застывает с каким-то странно голодным выражением лица.

Мое сердце замирает. Магия фейри опасна, и я не представляю…

Внезапно, в ту же секунду, слушательница резко встает и целует говорящего прямо в губы.

Вздрагиваю. Что ж, это хотя бы не смертельно.

Но все равно опасно.

Тот, которого поцеловали, замирает, его рот открыт в недосказанном слове, прерванном прикосновением спутницы. Потом они оба блаженно закрывают глаза и сливаются в еще одном поцелуе.

Я отвожу взгляд и так горячо краснею, что маска, кажется, вот-вот вспыхнет на моем лице. Наверняка эти двое завтра пожалеют о случившемся. Думаю, если я вмешаюсь, то сделаю только хуже.

Покрытая перьями женщина все еще в упор смотрит на меня огромными совиными глазами. Когда она отворачивается, в зрачках перекатываются красные блики – как у кошек в темноте. Если до этого момента я и сомневалась, что она фейри, то теперь уверилась окончательно. Эти сумрачные сполохи – то, что неподвластно контролю фейри.

Они же и выдают настоящую суть подменышей.

Мы покидаем место действия, и холодок мурашками проносится по моей коже.

Исольда отпускает мою руку и движется дальше с преувеличенно пьяной развязностью. Она врезается в человека с покрытыми сусальным золотом скулами и губами, бормочет извинения, похлопывает его по плечу.

Потом она догоняет меня, и мне ничего не остается, кроме как закатить глаза.

– Ты можешь обойтись без этого, пока мы не доберемся до места? – ворчу я, едва шевеля губами.

Исольда вынимает руку из кармана, держа в ней маленькое серебряное зеркальце, которого пару секунд назад у нее точно не было.

– Тогда в чем фокус?

– Это не ради фокуса. Твоя задача – попасть в дом, набрать там всего и побольше и уйти, причем в идеале – не в наручниках. – Я сама понимаю, что мой голос звучит слишком жестко, но поделать с этим ничего не могу, так что просто начинаю пихать ее локтем в бок.

Исольда косо на меня зыркает, будто только сейчас вспомнив о серьезности нашей затеи, потом с укоризненным вздохом сует свою добычу обратно в карман.

Я не карманник.

Не в том смысле, что я морально выше этого, вовсе нет – просто даже если бы я и захотела быть карманником, у меня к этому никаких способностей. В отличие от Исольды.

Исольда ворует, жульничает, подрезает кошельки и закладывает украденное. А я слежу за тем, чтобы мы были сыты. Богатство нам не нужно. Нам нужно всего лишь выжить, дотянуть до того момента, когда мы наскребем достаточно, чтобы вместе начать новую жизнь там, где никто меня не знает.

Шум фестиваля затихает, пока я тянусь пальцами к флакончику, висящему на кожаном шнуре у меня на шее.

Взять наших родителей: Мами – повитуху, жесткую и вспыльчивую женщину, готовящую домашние снадобья для лечения всего на свете – от простуды до назойливых прыщей; Папу – нежного сильного мужчину, который вечно возвращается из мастерской с глиной под ногтями. Они бы не хотели для нас такой жизни. Они хорошие люди. Честные.

Но пока я рядом, им грозит опасность.

Поэтому мы три года назад убежали из дома: скитались по городам, воровали, жульничали, врали, выживали правдами и неправдами, кое-как все это оправдывая для себя самих. Дескать, игра стоит свеч – и однажды у нас будет достаточно денег, чтобы построить для нашей семьи новый дом. Чтобы я могла ходить по улице, не вздрагивая каждый раз, когда кто-то слишком долго задержит на мне взгляд – вдруг этот человек видел мое лицо на плакате с надписью «Разыскивается».

А сейчас мы подходим к мосту, выбивая ботинками неровный ритм по булыжнику, и толпа вокруг нас редеет. На улицах слишком много народу, чтобы по ним могли протиснуться лошади и повозки, и широкий мост непривычно пуст. Кислые запахи пива и прижатых друг к другу тел отдаляются с каждым нашим шагом.

Эта сторона моста ровно и плавно ведет к каменной арке над сонной водой. Вдоль грязных берегов и из-под цементной кладки торчит трава. На другой стороне сверкают латунные фонари, увитые цветочными гирляндами из золотистой бумаги, а волшебный светящийся шар каждые несколько секунд меняет цвет.

– Последний шанс передумать, – бормочу я, заметив, что идущая навстречу женщина в небесно-голубых одеждах смотрит на нас на секунду дольше привычного.

– Слишком ты беспокойная. – Исольда перехватывает взгляд дамы и отвечает ей сияющей улыбкой.

Я немного ускоряю шаг, пытаюсь выглядеть непринужденно, и вдруг моему взору открывается ослепительный вид на Гилт Роу, Золотые Ряды.

Правда, Гилт Роу – это не столько ряды, сколько спутанный клубок улиц, утопающих в роскоши и богатстве столь избыточном, что никто не знает, как его применить. Как и в остальных частях города, дома здесь тесно прижаты друг к другу, только тут они сложены из белого камня или выкрашенного в пастельные тона кирпича, перед домами разбиты садики, а фасады изящно увиты изумрудным плющом.

Дома в целых восемь этажей, и каждый – на одну семью. Трудно представить, какое убранство у них внутри, а ведь я горжусь своим богатым воображением. И над всеми ними возвышается поместье Уайлдлайн, занимающее втрое большую территорию, чем остальные дома, окруженное идеально подстриженным газоном и железной оградой. Оно такое огромное, внушительное и – поскольку весь Гилт Роу сегодня веселится за счет Лейры Уайлдфол – совершенно безлюдное. Считай, на стене нарисована огромная светящаяся мишень.

Я нечасто бывала в этой части города. На этих образцовых улицах, по которым дефилируют со вкусом одетые почтенные граждане, мы с Исольдой в наших обносках выглядим как колючки чертополоха в букете экзотических цветов. Таким, как мы, нельзя спокойно ходить здесь, надеясь, что никто из богатеньких местных не заподозрит нас в чем-то неладном и не позовет стражу.

По правде говоря, нас почти всегда можно подозревать в неладном, но им-то об этом знать не обязательно.

Сегодня – совсем другое дело. Сам воздух сообщает об этом, подсказывает запахами, пробивающимися через ароматы дыма, сахара и дорогих парфюмов. Сегодня под каждой маской может прятаться фейри, и потому все и ко всем относятся с равным уважением.

Ну, может, за исключением пары-тройки криво зыркающих прохожих – думают, я не замечаю.

Тем не менее толпа, в которую мы вливаемся на другой стороне моста, по-прежнему почти полностью состоит из людей в ослепительных одеждах из лилового шифона, мандаринового бархата, шелка цвета индиго, чистого белого льна – всех вообразимых и даже невообразимых цветов. Золото сверкает на шеях, запястьях и пальцах, в вышивке на юбках и манжетах. Каждая маска эффектнее предыдущей, каждая сделана на заказ и совершенно уникальна. Слуги, наряженные чуть проще, но все равно в традиционный роскошный полуночно-синий бархат поместья Уайлдлайн, снуют вокруг, разнося закуски и напитки.

Более неуместной, чем здесь, я себя еще не чувствовала – в этой своей простецкой маске, таком же простецком голубеньком платье и пыльных коричневых ботах. Таким, как я, нет смысла тратить деньги на платье, которое будет надето всего раз, пусть даже самое очаровательное.

Моя сестра выглядит еще более странно среди окружающих нас людей, но это никак не мешает ей излучать уверенность, даже когда под ее маской проступают крошечные бисеринки пота. Исольда потеет сильнее – но не из-за природной потливости, а просто потому, что в любую погоду и в любой день носит многослойную черную одежду.

Мы с ней абсолютно одинаковые, но я не припоминаю, чтобы нас хоть раз перепутали. Даже смешно, что фейри решили, будто я могу идеально ее заменить. Да, у нас одинаковая оливковая кожа и карие глаза, но она обрезает свои волнистые волосы, не давая им дорасти даже до плеч, а я заплетаю свои в толстую косу до самой поясницы. Да, у нас одинаковые густые и тяжелые брови, но у нее они дерзко изогнуты, а у меня озабоченно сведены.

Прямо сейчас я чувствую, как они снова сходятся в напряженную линию:

– Ты хоть знаешь, куда идти?

Я, как всегда, нервно тереблю в пальцах край фартука. Мы несколько недель всё планировали, но до криминальных гениев нам далеко. Не представляю, что́ мы будем делать, когда Исольда проберется через вход для слуг, – внятного плана у нас нет, кроме как хватать всё, что блестит.

– Расслабься, – отвечает она и между делом берет цветок у девушки в нежно-розовом наряде, которая раздает прохожим букетики. – Просто будь начеку и попробуй хоть немного развлечься. Такие праздники не каждый день бывают.

Она крутит цветок в пальцах, потом роняет на землю; вскоре его затопчут чужие ноги.

Мы следуем за потоком прохожих к центру квартала, туда, где горит костер. Уже поздно, большинство детей отправилось по своим кроваткам.

А значит, празднество начинается по-настоящему.

– Тэээээк, кому… кому тут ж-желаньице исп-п-полнить? – вопит какая-то фейри, настолько упившаяся угощениями Лейры Уайлдфол, что уже даже не прячет сияющие крылышки на своей спине. Этот визг прорезает толпу вокруг, за ним следует вспышка жемчужного сияния, а когда свет рассеивается, фейри уже нет. На том месте, где она стояла, остается кучка золотых монет; не знаю, эта фейри исчезла по своей воле или же ее выдернул в родные края какой-то особый закон Благого Двора, касающийся исполнения желаний смертных направо и налево в состоянии свинского опьянения.

Люди бросаются лихорадочно собирать монеты, я наклоняюсь к сестре и шепчу ей прямо в ухо:

– А ведь монетки-то заколдованы, скажи?

– О, еще как заколдованы. Не сомневайся. – Она хихикает и сжимает мою руку. – В общем, ты знаешь, что делать, да?

Я стону. Предполагалось, что моя задача – следить за служебным выходом и отвлекать внимание бдительной охраны – будет легкой.

– Как я вообще могу их отвлечь? Что тут происходит? Эти богачи какие-то странные, Сол. На другом конце города праздник на этом бы и закончился.

Ну, не на другом конце, а за мостом. Я слышала, что как раз на другом конце, в Сумеречном квартале, этот праздник сопровождает куда более сомнительная магия, так что несколько заколдованных монет – наименьшая из возможных неприятностей.

– Что-нибудь придумаешь, – скалится в улыбке Исольда и отпускает меня. – Встретимся через час.

Она удаляется, изображая пьяную походку с убедительностью выдающегося актера, и растворяется в толпе, уже примеряясь своими ловкими ручонками к шитым золотом чужим карманам.