Czytaj książkę: «Архив памяти»

Пролог. Легенда о Белом Волке

Метель выла между ярангами, как живое существо, заблудившееся в собственной ярости. Порывы ветра гудели в щелях, словно духи пытались прорваться в мир людей. Ульген, старейший шаман Анадырского района, сидел у костра в центре стойбища Мынгын. Пламя рвалось вверх, освещая его морщинистое лицо, похожее на потрескавшуюся кору лиственницы.

Огонь потрескивал, отбрасывая пляшущие тени на меховые капюшоны детей, собравшихся полукругом. Дым поднимался к небу, как молитва.

– Садитесь ближе, – прохрипел Ульген, поправляя трубку, из которой тянулась струйка горького дыма. – История, которую я расскажу, не звучит в школах. Её слышат только те, кто помнит снег.

– Мы помним, – прошептал кто-то из детей.

Двенадцать пар глаз сверкнули в полумраке, полных затаённого страха и ожидания. Самый младший, шестилетний Этувги, закутался в парку так, что виднелось только круглое лицо с яркими румяными щеками.

– Давно, когда ветер был добр, жил вождь по имени Кыыт, – начал Ульген. Голос его обрёл ритм, будто сопровождал невидимый бубен. – Он правил в пору, когда люди и духи ещё говорили друг с другом.

– А он слышал их голос? – спросила Тыгынэ. – Прямо вслух?

– Не ушами. Он слушал сердцем. А сердце не врёт… до тех пор, пока в нём есть место для других.

– А почему теперь не говорят? – не унималась девочка.

Старик вздохнул, не сердясь, и на мгновение закрыл глаза:

– Потому что Кыыт предал их. В священной горе Ивульгын он нашёл золото. Желтое, как вечернее солнце. Но вместо дара духам он продал его чужакам за огненную воду и железные ножи.

– Зачем? – прошептал Этувги.

– Потому что забыл, кто он. А тот, кто забывает, становится добычей.

Порыв ветра сорвался с горы и зашипел в растяжках яранги. Ульген поднял бубен, украшенный зубами нерпы, и ударил. Глухой звук пошёл по земле, как грозное напоминание.

– Хозяин Ветров разгневался. Пурга длилась сорок дней и ночей. Олени гибли. Дети замерзали в ярангах. Рыба ушла из рек. Земля закрыла уши.

Этувги прижался к сестре. Старик смягчил голос:

– Тогда вышла шаманка Йыгыгэт. Хрупкая, как лишайник на камне. Она пошла к Хозяину Ветров и предложила: свою жизнь – за жизнь народа.

– Одна? – выдохнула Тыгынэ. – Без оружия?

– У неё был бубен. И имя, которое знали духи.

Он встал, его тень вытянулась, словно великан из другого мира.

– В последнюю ночь пурги люди услышали вой. Не ветра – зверя. Йыгыгэт стала Белым Волком. Огромным, с шерстью как свежевыпавший снег. В его пасти бился Кыыт. Волк унёс его в метель, откуда нет возврата. Но, уходя, оглянулся. Его глаза были ледяными. И все поняли – он вернётся, если люди снова станут жадными.

– А мы его увидим? – спросила Тыгынэ, голос её дрожал.

– Если будете врать. Если будете брать, не отдавая. Если забудете своё имя – он придёт.

Ульген потушил трубку и прошептал:

– Он уже здесь.

В тот момент ветер сорвал с яранги кусок шкуры, и детям показалось – в темноте пронеслась белая тень.

Глава 1. Разлом

Лёд трещал под ногами, будто старое стекло. Таян шагал впереди, вонзая костяной посох в белизну перевала Ульвэй. Воздух резал горло при каждом вдохе, превращая дыхание в боль. За ним растянулись двести оленей – живой поток в молчаливой реке снега и ветра.

Под ногами лёд был прозрачен, как линза. Сквозь него Таян видел, как подо льдом застыли силуэты – тела в советской форме. Их лица были спокойны, глаза открыты. И казалось, лёд передавал их шёпот:

– Выпустите нас… Мы не мертвы…

– Брат! – Этувги догнал его, захваченный ужасом. – Гаги не кричат. Ветер не с той стороны. Что-то не так…

– Не сейчас, – отрезал Таян.

– Почему ты не хочешь слышать? Ты сам всё чувствуешь!

– Я хочу стадо довести, вот что я хочу. Если уйдём – останемся ни с чем.

– А если останемся – тоже ни с чем. Только мёртвыми.

Таян стиснул зубы. Он чувствовал то же – тундра сегодня дышала не так. Но путь нельзя бросить.

– Отец бы не отступил.

– Он погиб в такую же погоду! – выкрикнул Этувги, но голос его затерялся во внезапном треске.

Лёд треснул. Глухо, как выстрел. Передовые олени провалились в воду. Чернота затянула их, словно живое горло. Они бились, рога царапали лёд, но вода глотала их безжалостно.

– Режь упряжь! – закричал Таян. Они вытащили ножи, но поздно.

Стадо разделилось: часть осталась с ними, часть металась на отколовшейся льдине, третья исчезла под водой. Этувги посмотрел на брата:

– Надо найти укрытие. Нас самих через неделю найдут замёрзшими.

– Найдут через год. Или не найдут вовсе, – пробормотал Таян.

Дым вахтового посёлка «Полярник-3» Таян увидел первым. Из всего стада в живых остался один телёнок. Он нёс его на руках, как младшего брата.

Контейнеры поселка стояли, как гнилые зубы. На баннере – лозунг: «Осваиваем Север для потомков!» – и выцветшая надпись баллончиком: «Освоили. Помираем».

Из двери вышел мужик с лицом, как выжженный снег. Геннадий. Цепь на шее блестела, как кандалы.

– Опять твои вонючие олени у труб? – Он плюнул, слюна застыла на лету.

Таян молча указал на слизь у трубы. Рядом лежали дохлые лемминги, их внутренности были прозрачны.

– Земля? Да это просто дыра с деньгами! – рявкнул Геннадий. И ударил монтировкой. Таян упал, кровь согрела язык.

– Или работаешь на нас, или…

– А если не буду? – прохрипел Таян, поднимаясь.

– Тогда тебя найдут такими же дохлыми, как этих крыс.

Но он не договорил. Из пурги донёсся вой – нечеловеческий, горловой. На фоне метели вырисовалась фигура. Белый Волк. Его глаза – жёлтые щели в вечной мерзлоте.

Геннадий замер. Ещё на прошлой неделе он уверял руководство, что существо – лишь миф, полезная легенда для контроля над местными. Он сам писал отчёты о «приручении аномалии». Хотел поймать Волка, изучить, использовать. Говорил, что его кровь ускоряет регенерацию.

А теперь Волк смотрел прямо на него.

Он сделал шаг назад. Рука на цепи дрожала.

– Мы же хотели только… Мы не знали, – пробормотал он, но голос утонул в гуле ветра.

Он резко обернулся, пошёл к дверце склада, цепляя связку ключей, – там, где хранилось охотничье ружьё. Несколько рабочих переглянулись. Один машинально перекрестился, другой зашептал: «Это он… из легенд…»

Когда Геннадий вернулся с оружием, Волка уже не было. Только следы лап, уходящие в пургу, и слабое дрожание металлических стен, словно контейнер запомнил присутствие чего-то большего, чем зверь.

– Контейнер Иваныча этим, – пробормотал Геннадий. – Тот всё равно не вернётся.

Ночью Таян проснулся. Ветер прорвался в контейнер, как вор, оставляя на губах привкус инея. На подушке лежал обломок оленьего рога с тремя перекрещенными линиями. Такой был у отца в день его последнего ухода в тундру.

Он потрогал знак пальцем. Поверхность рога была тёплой, словно кто-то оставил его всего мгновение назад. И тут в углу контейнера вспыхнул холодный отблеск – застывший свет, не дающий тени.

Три фигуры стояли перед ним. Старик в доспехах из моржовой кожи. Женщина с пустыми глазницами. Ребёнок с черепом песца вместо лица.

– Тыын, – сказал старик. – Нас не зовут. Мы приходим, когда начинается счёт.

Таян сел, дыхание вырывалось из груди паром. Рука на роговом амулете дрожала.

– Что вы? Откуда?.. – он глотнул воздух, словно надеясь, что ответ придёт сам.

Женщина шагнула ближе, её пустые глазницы смотрели сквозь него:

– Ты несёшь имя, в котором спрятан круг. Ты знаешь, что гребень треснет. И ты – один из тех, кто должен помнить, чтобы не случилось забвение.

Ребёнок подошёл ближе и протянул Таяну кость:

– Сломанный знак, сломанный нож, сломанная память. Ты будешь помнить, даже если откажешься.

Старик снова заговорил:

– Йыгырэт проснулась. Ты должен идти. Когда метель начнётся – не оглядывайся. За спиной будет то, чего ты не должен видеть дважды.

Таян ощутил, как в груди шевельнулся древний страх, знакомый по рассказам отца, по голосам в ветре. Он хотел спросить, что значит всё это, но губы не слушались.

Ребёнок заговорил последним:

– Когда увидишь Волка, не беги. Спроси его, почему он не забрал тебя тогда, у трубы.

Он моргнул – и остался один. Лишь рог в руке и слабое потрескивание стены под дыханием северного ветра напоминали, что они были здесь. Или всё ещё были. В этот момент за тонкой стенкой контейнера послышался голос – сдавленный, словно звучащий сквозь сон, хрипловатый и тревожный:

– Пастух. Вся надежда на тебя…

Таян резко обернулся, сердце ухнуло в пятки. Никого. Голос исчез так же внезапно, как появился. Он прозвучал знакомо, но Таян не мог вспомнить, чей он. Только чувство: угроза, спрятанная в предупреждении. Что-то, что он ещё услышит снова.