Czytaj książkę: «Венская партия»

Внуку Ярославу посвящаю…

Глава 1
Открытый дебют

31 мая 1893 года, г. Вена, Английский клуб, Фаворитенштрассе, 11

– Начнём игру?

– С удовольствием!

– 1. e2—e4.

– …e7—e5.

– 2. Kb1—c3.

– Ого, вы выбрали Венскую партию?

– А почему бы и нет? Местные шахматисты её разработали в середине нашего столетия.

– Я вам скажу больше: её придумал австриец Гампе.

– Вполне возможно.

– …K b8—c6. Мы благодарим вас за сведения о личности Голубя. С вашей помощью нам удалось завербовать его довольно легко. К несчастью, у него инфлюэнца, и некоторое время он проваляется с температурой. С его напарником, помня ваши слова, мы связываться не будем.

– Да, он неподкупный армейский тупица.

– Вот поэтому в тайнике я оставил фотоаппарат в виде карманных часов. Обращаться с ним просто. Инструкцию мы приложили. Прочтёте и разберётесь. Но, возможно, вам и не придётся им пользоваться, если Голубь поправится раньше времени или стоящего материала не будет. Но имейте в виду: мы заплатим вам за каждый кадр.

– 3. C f1—c4. Как обстоят дела с моим гонораром?

– В банковской ячейке, заведённой на ваше имя, уже десять тысяч фунтов. …C f 8—c5.

– Курс фунта начинает снижаться, и меня это пугает.

– Вы сами выбрали эту валюту.

– Там точно десять тысяч?

– Если угодно, можете самолично проверить, но стоит ли рисковать и появляться в банке? Все беды в нашем с вами ремесле происходят из-за непредвиденных случайностей.

– 4. Ф d1—g4. За секретные директивы Министерства иностранных дел вы заплатили катастрофически мало.

– Они носили слишком общий характер. И вы это прекрасно понимаете. …Фd8—f6.

– Тогда: 5. К c3—d5.

– Уж не извольте гневаться: …Ф: f2 + (шах!)

– Сбежим: 6. Кр е1—d1.

– Господи, у меня и пешка под ударом, и вилка конём грозит. Выход один: …Кр e8—f8.

– Пожалуй, чёрным придётся нелегко. Однако у меня есть к вам интересное предложение.

– Сдаться?

– Нет, это вы ещё успеете сделать. Я хочу продать вам важный военный секрет, а точнее, новейшее изобретение, дающее вашей стране возможность одерживать победы на море над любым противником.

– О! Какой неожиданный поворот! Интересно!

– Да, сделка для вас невероятно выгодная: я передаю вам бумаги с описанием и чертежи, позволяющие понять принцип работы изобретения, а вы мне – сумку с двумя тысячами наполеондоров и паспорт гражданина вашей страны. Фунты на этот раз меня не интересуют, как и банковская ячейка. Меня устроит саквояж или небольшой чемодан.

– Ничего себе! Это почти тринадцать килограммов чистого золота! Не надорвётесь?

– Я делаю гимнастику.

– Как я могу убедиться в том, что эта штуковина не блеф?

– Я передам вас описание, а вы мне – половину суммы. Затем я меняю чертежи на вторую часть денег и новый паспорт.

– К сожалению, я ни бельмеса не смыслю в рычагах, шарнирах, паровых моторах и лебёдках. Вряд ли смогу дать объективную оценку вашему чудодейственному оружию.

– Вы будете убеждать меня, что не в состоянии обратиться к своим военным инженерам?

– Могу, конечно, но что, если они скажут, будто эта так называемая новинка никуда не годится?

– Не скажут. Я вас уверяю.

– Постойте, так вы хотите перестать с нами работать и уйти на покой?

– Хватит, я устал.

– И всё-таки о чём идёт речь?

– Простите, но с противоположной стороны залы к нам приближается мой коллега.

– Тогда продолжим игру, а разговор мы можем закончить чуть позже, в курительной комнате.

– Хорошо… Мой ход: 7. Кg1—h3.

– Добрый день, господа! Вижу битва в разгаре, и чёрным приходится нелегко.

– Ничего-ничего, я выкручусь. Нападу-ка я пешкой на ферзя – …h7—h5. А? Как вам?

– Вперёд: 8. Ф g4—g5.

– Спрячемся: …Ф f2—d4.

– Боюсь, что партия складывается не в вашу пользу: 9. d2—d3.

– Посмотрим. Вы ведь тоже можете ошибиться.

– Мне кажется, я просчитал все варианты.

– Придётся освободить дорогу ферзю и отойти слоном: …C c5—b6.

– Ладно, господа, не буду вам мешать!

– 10. Л h1—f1. Мы снова остались одни и можем продолжить беседу.

– …f7—f6. Сдаётся мне, что вы предлагаете мне какую-то авантюру.

– Ни в коей мере: 11. К d5: f6.

– Какой коварный ход! Что ж, вы меня убедили. Курительная комната пуста. Давайте пройдём и закажем парочку «Хиганте»¹ фабрики Рамона Алоньеса. Пожалуй, я вас угощу.

– Достойное предложение, но тогда нам не обойтись без кофе и коньяка.

– Вас устроит «Харди»? Или, быть может, «Старый Бордо»?

– «Бордо» предпочтительнее.

– У вас прекрасный вкус. А я ценю людей со вкусом, потому что они умны, дорожат своим временем, а значит, не занимают пустыми разговорами других.

– Сдаётся мне, что и на этот раз мы договоримся.

– Всё будет зависеть от серьёзности вашего предложения.

– Вам оно понравится.

Глава 2
Утопленник

20 июня 1893 года, г. Фиуме, побережье Адриатического моря

Солнце катилось за горизонт, и сумерки принялись красить небосвод в чернильный цвет, когда старший инспектор Франц Ковач уже собирался домой, но вдруг предательски затрещал телефон. Он поднял трубку:

– Да, я… Слушаю тебя, Андреас… Ну не тараторь ты, как голодная сойка на рассвете. Ничего не пойму… Ладно. Жди. Приеду. На месте всё объяснишь.

Полицейская пролётка неспешно катила по улицам курортного городка Фиуме, раскинувшегося на скалистых берегах Адриатического моря. Триест и Фиуме – два самых важных порта Австро-Венгрии. И два конкурента, несмотря на то что Триест в два раза больше Фиуме по площади и в три – по населению: сто тридцать две тысячи против сорока четырёх. По суше расстояние между ними всего шестьдесят три километра², а по морю – сто десять миль.

Инспектор родился в Триесте, но судьба забросила его в Фиуме, где вот уже тридцать лет он ловил воров, разоблачал мошенников, гонялся за итальянскими контрабандистами и арестовывал венгерских анархистов, ввозивших оружие и взрывчатку. Тёртый служака знал приморский город как свой карман. Коренастый, с пышными усами, пятидесятилетний полицейский носил старомодный длиннополый сюртук, котелок и нюхал табак. Цепкий взгляд его умных глаз пронимал местных жуликов до самых пяток, и мало кто отваживался ему перечить. Опытный профессионалист, скептик и педант всегда слепо следовал букве закона и требовал подобного от остальных. Сын столяра, он поднялся по служебной лестнице благодаря упорству и природной смекалке. За годы работы в полиции инспектор сталкивался с такими изощрёнными преступлениями, о которых и рассказывать-то страшно. А чему удивляться? Фиуме – шумный богатый порт. Кого только нечистая сюда не заносила и каких только национальностей здесь не было! Хорваты, словенцы, итальянцы, немцы, мадьяры, сербы, евреи… Три гавани, каждая из которых вмещает от ста до ста пятидесяти судов, три широких мола, один волнорез и трёхкилометровая набережная с модными магазинами и дорогими ресторанами. А в пригороде работают фабрики – рыбная, керосиновая, табачная, писчебумажная, мебельная, бондарная, рисовая, свечная и мыльная. Рыбаки промышляют ловлей тунца и мелкой разновидности морского рака, встречающегося только здесь и у побережья Норвегии. Морская академия и мореходное училище, итальянская и хорватская гимназии и даже торговая академия! Слабый пол тоже в Фиуме не забыт – открыты два девичьих института. Город и область управляются особым губернатором, являющимся одновременно членом венгерской верхней палаты. Полицией верховодит окружной комиссар – непосредственный начальник Франца Ковача.

Миновав керосиновую гавань, экипаж добрался наконец до городского пляжа. Инспектор велел остановить полицейскую пролётку у небольшого строения с черепичной крышей, где обретался Андреас Надь, служивший главным распорядителем на пляже. Полицейский потянул на себя дверную ручку и вошёл в дом. Высокий загорелый мужчина лет тридцати с чёрными как смоль волосами положил уже почти докуренную сигару в пепельницу, поднялся из-за стола и, шагнув гостю навстречу, поклонился.

– Сигары дорогие куришь? Хорошо живёшь!

– Один отдыхающий угостил.

– Ладно, рассказывай, что у тебя стряслось, – плюхаясь на стул, бросил сыщик.

– Да вот, – показав пальцем на одежду, лежащую на лавке, проговорил Андреас. – В купальной машине³ № 10 осталось бельё, носки, сорочка, пустое портмоне, и в нём визитная карточка русского дипломата из Вены. Его фамилия Шидловский, второй секретарь посольства. Мы с Марко осмотрели на лодке весь залив, но так никого и не нашли. Думали, может, удастся спасти пловца.

– Постой-постой, а где же его туфли, брюки, пиджак? Не мог же он в носках на пляж прийти.

– А я почём знаю? – бросил недовольно Андреас.

– Не твоя ли обязанность, мил человек, следить за сохранностью вещей купающихся? А у тебя, смотрю, обязательно дважды в месяц кого-то обворовывают.

– Я же Зебру вам сдал со всеми потрохами, разве нет?

– Помню. Только он дал показания, что ты был с ним заодно.

– Так ясно же: мстил мне.

– Я так прокурору и сказал. А то бы ты тоже в цугундер загремел.

– Премного вам благодарен.

– Вот то-то же, помни мою доброту.

– Как увижу кого подозрительного – сразу вам сообщу.

– Смотри не забудь, а то я напомню, – погрозил кулаком инспектор.

– А вы всё-таки думаете, вещи украли и бумажник выпотрошили?

– Не думаю, а уверен. Ботинки, костюм и деньги утащили. И шляпу. Дипломат не мог ходить с непокрытой головой, как тебе подобные оборванцы.

– На пляже чужих не было, – обиженно пробормотал Андреас.

– Да? И корзинщиков с фруктами? Небось опять за мзду их к отдыхающим подпускал?

– Всего двоим дозволил: Ванда с пирожными и старик Гаспар с абрикосами. Так они люди проверенные, чужого барахла в жизни не возьмут.

– Послушай, а кто этому русскому билет продавал? Разве не ты?

– Я, но отдыхающих было много, как-никак воскресенье. Все наши, иностранцев, говорящих с акцентом, я не заметил. Да и господа все на одно лицо. Рожи холёные, зенки злые, усы нафиксатуаренные, почти как у вас.

– Ты поосторожней со словами! А то заеду тебе прямо по Панамскому перешейку!

– Случайно вырвалось, господин инспектор, простите.

– То-то же!

– А рука у вас тяжёлая. Я помню.

– Хватит скулить. Лучше провещай, что свидетели говорят.

– Последние посетители пляжа, опрошенные мной, сказали, что видели господина, заходившего в воду из десятой кабины, а вот вернулся он или нет, никто толком сказать не может. Одна старушенция, правда, поведала, что ещё на берегу он общался с дамой из одиннадцатой раздевальни. Она плавать не умела и ступала в воду, держась за канат, привязанный к купальной машине⁴.

– Кто такая? Что за мамзель?

– Не знаю.

– Хоть какие-то сведения о ней есть?

– Марко мог её видеть. Он же машины в воду завозит и заодно беньером⁵ подрабатывает.

– Русский с ней пришёл?

– Понятия не имею. Они могли и в кафе познакомиться, что на берегу. Сегодня там даже столика свободного не было.

– Думаешь, он утонул? – промокнув лысину носовым платком, осведомился страж порядка.

– Получается, так. Флажок-то никто не поднял. Машина пустая. Мы вытащили её на берег и забрали вещи.

– А Йозеф где околачивался? Он же охотник состоятельных дамочек в себя влюблять и обирать их потом. В прошлом году к нам в участок даже из-за границы жалостливые письма слали. Мол, «приехав в Париж, я с удивлением обнаружила пропажу любимого кольца. Никого другого, кроме беньера Йозефа, в моём номере не было».

– Он же больше у нас не работает.

– Видно, Бог услышал мои молитвы.

– Да не в этом дело, господин инспектор. Просто хозяин пляжа слишком мало платит, да ещё и штрафы придумал. Живоглот, даром что второй человек в городском правлении.

– Так потому он в управе и сидит, что хапуга, – усмехнулся полицейский. – Там же порядочных людей как в море сухих камней. Была бы моя воля, я бы давно на половину чиновников кандалы надел сразу, а на вторую – чуть погодя, но первым за решётку попал бы городской прокурор, покрывающий итальянского контрабандиста барона Риччи.

– Ох и смелый вы, – участливо вздохнул Надь. – Рискуете.

– А я своё давно отбоялся. Отправят в отставку – уйду в частные поверенные.

– Так не дадут же работать, – несмело предположил Андреас.

– Пусть попробуют!

Инспектор достал табакерку, сунул в нос щепоть табаку, потянул воздух и чихнул раскатисто. Его глаза прослезились, как у старого орла. Крякнув от удовольствия, он вынул из кармана платок, громко в него высморкался и спросил:

– А ты остальные купальные машины проверял? Может, он с какой-нибудь пташкой миловался, да она и прикончила его? Ну и валяется там трупик, а?

– Я все осмотрел. Пусто везде. Лишь в одной машине какая-то рассеянная купальщица забыла заколку и… – осёкся Андреас.

– Давай-давай, договаривай, что ты ещё припрятал?

– Зеркальце там ещё было, пустячное. Так, никчёмный кусок стекла.

– Ну-ка, ну-ка яви на свет божий!

– Да зачем вам эта дребедень, господин инспектор? Я подумал, если через неделю никто за этим барахлом не явится – дочке подарю, пусть с куклами играет. Ребёнок же! А что нельзя? Эти безделушки тогда станут ничьими.

– Ты разве не слышал, что я сказал?

Пляжный приказчик вздохнул, скрипнул ящиком стола и выложил два упомянутых предмета.

Полицейский свистнул и, покачав головой, вымолвил:

– Ничего себе безделушки! Заколка с бирюзой крон на двести потянет, а зеркальце, – он открыл его, – непростое. Во-первых, из чистого серебра, во-вторых, внутри жемчужина с вишнёвую косточку, а в-третьих, на ней именная гравировка золотом «Дорогой Амелии». – Полицейский поднял глаза и, наморщив лоб, процедил: – Ах ты бесовское племя! Ты решил меня надуть?

– Упаси Господь! – приложив ладони к груди, лепетал Андреас. – И в мыслях подобного не было!

– Прощаю тебя лишь потому, что ты признался. А вот соврал бы и понёс бы продавать, так я бы всё равно узнал. И вот тогда бы кара твоя была ужасной! – потряс кулаком инспектор.

– Конечно бы, узнали. Как не узнать, если у вас на каждом углу по стукачу.

– Правильно, мой дорогой, и ты один из них, да? – похлопав по плечу Андреаса, сказал сыщик.

– Зачем спрашивать, если вы и сами это знаете, – обиженно пробубнил Надь.

– Вот то-то же. И потому я всё возьму с собой.

– Дело ваше, господин инспектор, – развёл руками распорядитель пляжа, скосив глаза в пол. – Я человек маленький.

Полицейский поднялся и, глядя в окно, выходящее на море, спросил:

– Послушай, на берегу никто криков не слыхал?

– Думаю, нет. Иначе бы нас окликнули.

– Что ж, получается, если он тонул, то и на помощь никого не звал и молча пошёл на корм рыбам?

– Выходит, так.

– Странно.

– Вот и говорю, что тут не так всё просто, потому я вам и протелефонировал из почты.

– Неужто удар его хватил? Или разрыв сердца?

– Всякое случается.

– И то верно. – Инспектор почесал подбородок и сказал: – Море сейчас тёплое. Утопленники в это время года обычно всплывают часов через двенадцать – двадцать. Ты посматривай. Утром пройдись на лодке вдоль бухты и по бережку прогуляйся. Вдруг волна прибьёт тело к суше.

– Обязательно.

– Как найдёшь труп, сразу дай знать.

– Оповещу вас тотчас же. Не сомневайтесь.

Полицейский повертел головой и спросил возмущённо:

– Кстати, а где Марко? Почему его нет?

– Он домой отпросился. У Марты схватки начались. Родить должна. За ним брат примчался на ослике.

– Пусть завтра с утра ко мне явится.

– В котором часу?

– К восьми. И без опозданий.

– Не сомневайтесь.

– А вещи утопленника заверни мне в газету, – рассовывая по карманам сюртука визитную карточку, заколку и зеркальце, велел полицейский, – с собой заберу.

– Сей момент.

– Надеюсь, к твоим рукам ни одной кроны из портмоне утопленника не прилипло, да? Или обманешь опять?

– Да и как можно, господин инспектор? «Прелюбодейство и воровство – это страшные грехи», – всегда говорит на проповеди наш священник, скосив глаза на пышногрудую жену мясника Прохазки.

– Юродствуешь? Клоуна из себя строишь?

– Ни в коем разе! Я теперь живу по библейским законам.

– Ну да, – усмехнулся полицейский, – божий агнец Андреас Надь. Надо же было додуматься перед закрытием магазина притвориться манекеном, а потом, когда все ушли и потушили свет, обчистить кассу!

– Так это когда было? Я с тех пор чужого ломаного крейцера с дороги не подобрал. Но, говоря по правде, господин старший инспектор, если бы не вы, никто бы меня тогда не отыскал. Можно сказать, ни за что просидел на тюремной диете два года. Ведь даже гульден⁶ не успел потратить. Закопал деньги под деревом и домой. Как приличный человек умылся, поужинал и лёг почивать. Солнце ещё не взошло, а вы уже в мою дверь тарабанили. Эх, нет в этой жизни справедливости, – обиженно задвигал носом Андреас.

– Ладно, на этот раз поверю, что ты стал на путь исправления, – проговорил сыщик и вдруг задумался, глядя в пол. Потом поднял голову и спросил: – А какой номер был у той кабинки, где ты нашёл эти дамские штучки?

– Одиннадцатый, кажется.

– Кажется или одиннадцатый?

– Сейчас гляну, – проронил Андреас и открыл книгу аренды кабинок. – Точно: одиннадцатый.

– А фамилия её?

– Хирш.

– Значит, Амелия Хирш?

– Выходит, так.

– Что же это она никого на помощь не позвала, когда этот русский не вернулся?

– Да кто ж её знает, – пожал плечами приказчик.

– Ладно, бывай! – бросил напоследок полицейский, забрал свёрток и вышел.

«Завтра допрошу Марко… А если к утру труп всплывёт, надо будет искать вещи утопленника у местных воришек. Но в любом случае придётся окружному комиссару докладывать, чтобы он протелефонировал в русское посольство в Вене, но это уже дело завтрашнего дня», – садясь в коляску, помыслил инспектор и тронул кучера.

Одноконный экипаж потрусил по мостовой, протянувшейся вдоль набережной. Было слышно, как о каменный берег разбиваются упрямые волны. Горы, прикрывающие залив, в свете поздних сумерек уже соединились с облаками и потеряли очертания, превратившись в тёмное бесформенное пятно, нависшее над южным городом. Трёх-, четырёх-, пяти- и шестиэтажные каменные здания-монстры отражали в окнах свет газовых светильников, а витрины дорогих магазинов уже освещались электрическими лампочками Эдисона. Пахло лавандой, розмарином и хвоей. Из летних ресторанов доносились музыка и заразительный женский смех. Курортный сезон был в самом разгаре.

Глава 3
Поворот судьбы

Пейзажи за приоткрытым вагонным окном поезда Петербург – Варшава – Грáница – Вена менялись медленно и особенного интереса не представляли. На смену каменным домам австрийских крестьян приходили поля пшеницы или тучные стада коров, бредущих по зелёным лугам. Локомотив проносился со скоростью шестьдесят пять вёрст в час, оставляя за собой испачканный угольным дымом кусок голубого неба. Ардашев, выбравший купе первого класса для курящих пассажиров, щёлкнул крышкой серебряного портсигара, пришедшего на смену привычному кожаному портпапиросу, и затянулся сигаретой марки «Экштейн № 5».

Два попутчика сидели напротив. Первым был полный господин с широкими седыми бакенбардами, напоминающими рыбьи хвосты, переходящими в роскошные усы. Он читал газету и попыхивал ореховой трубкой, а второй, его прямая противоположность – худой, как оглобля, молодой человек с редкими усиками, – чувствовал себя неуютно и беспокойно. Он то опускал руки на колени, то скрещивал их, покашливая, то рылся в карманах. Наконец суета бессмысленных движений ему надоела, и вояжёр попытался задремать, но гудок встречного паровоза заставил его вздрогнуть и открыть глаза.

Климу наскучило наблюдать за соседями по купе, и он решил пройти в вагон-ресторан⁷ – новинку, вызывающую интерес у всех пассажиров. Лакей предложил меню, но цены были аховые, и Ардашев ограничился яичницей с ветчиной, чашкой кофе и сигаретой, совместив последнее вредное удовольствие с чтением свежих газет, благо европейская пресса была разноязычной.

«Новая прусская газета» напечатала статью некоего господина Альфреда Сарматикуса под провокационным заголовком «Россия в единоборстве с Австро-Германией». Автор разглагольствовал о том, что в случае военного конфликта с Россией последняя заручится поддержкой своего главного союзника – Франции, страстно желающей смыть позорное пятно итогов Франко-прусской войны 1870–1871 годов⁸. «Безусловно, Россия, используя территории Царства Польского, попытается захватить ближайшие к Австро-Венгрии земли, – рассуждал журналист. – И тогда германцам, как и австрийцам, придётся выступить в роли пожарных, тушащих огонь панславизма, насаждаемый русской ордой по всей Европе… Ни для кого не секрет, что Александр III сосредоточил у западных границ 32 конных полка, 14 конных батарей и 4 стрелковые бригады. Противостоявшие им пограничные соединения Австро-Венгрии настолько слабы, что русскому самодержцу не составит большого труда опрокинуть их и маршем выйти к Берлину – заветной цели санкт-петербургской милитаристской экспансии. Не стоит также забывать, что симпатии к России чрезвычайно сильны у некоторых подданных Австро-Венгрии, и ещё неизвестно, как поведут себя эти народы, когда придёт пора всеобщей мобилизации. В этой связи большое значение имеет Тройственный союз, заключённый одиннадцать лет назад между Германией, Италией и Австро-Венгрией».

Раздел «Телеграфические известия» всё той же газеты не без издёвки сообщал Ардашеву, что в России Государственный совет снизошёл до «благодеяния» к женщинам, осуждённым на каторжные работы. «Эти несчастные русские арестантки милостью своего государя теперь освобождаются от наказаний плетьми, лозами или розгами. Взамен телесной экзекуции узницы сибирской каторги присуждаются к одиночному содержанию на хлебе и воде до 40 дней, с отпуском горячей пищи через три дня. В других случаях вместо телесного наказания несчастные жертвы обстоятельств подвергаются наложению ножных оков сроком не свыше одного года. Такова сегодня российская действительность, и таков сегодня славянский мир, угрожающий просвещённой Европе».

«Новый венский журнал» рассказывал Климу Пантелеевичу, что на верфях Триеста австрийцы строят броненосцы, усиленные никелированной сталью, и вместо обычных орудий устанавливают башенные. Снаряды для военных кораблей теперь оснащаются бездымным порохом.

«Эхо Парижа» жаловалось губернскому секретарю на ущерб в размере 70 000 франков, причинённый транспортным компаниям во время последних студенческих выступлений в столице. Для устройства баррикад на улицах Кюжас, Эколь и на площади Сорбонны толпа воспользовалась проезжавшими мимо экипажами. К студентам присоединились рабочие и вооружённые анархисты. За два дня уличных беспорядков сорок три кареты были повалены и сломаны, а два фиакра сожжены. Кроме того, в Латинском квартале движение омнибусов и конок полностью прекратилось.

«Нью-Йорк таймс» хвалилась новым локомотивом, развившим максимальную скорость между Джерси-Сити и Филадельфией в 165 километров в час. «Средняя скорость паровоза-молнии на участке в 56 километров составила 147 километров в час. Это небывалый рекорд в наше время».

«Политехнический журнал», издаваемый в Берлине, повествовал о «воздушном замке», который предполагается возвести на предстоящей Всемирной выставке в Антверпене. По проекту инженера Вацлава Тобианского «организована акционерная компания для устройства плота в двадцать квадратных метров из бамбука, стали и алюминия, на котором будет сооружён изящный ресторан из того же материала на высоте пятьсот метров, поддерживаемый воздушными шарами. От качки предполагается спасаться посредством особой системы якорей. Сообщение с землёй будет осуществляться также при помощи двух воздушных шаров, выполняющих роль подъёмной машины вместимостью до десяти человек. Пополнение оболочек шаров газом будет устроено через кишку, идущую от земли и регулируемую контрольными манометрами. В воздушном ресторане будет функционировать «электрическое солнце» для освещения площади всей выставки в ночное время. Эта идея так понравилась публике, что стоимость одной акции компании инженера Тобианского выросла в десять раз. Ценные бумаги уже приобрели более пяти тысяч человек, и число акционеров растёт с каждым днём».

«Фигаро» поведало молодому дипломату о новом изобретении господина Эдисона – кинетографе, то есть аппарате, записывающем движение. По словам учёного, он будет для глаз тем же, чем для уха является фонограф. «Фактически кинетограф соединит движение и звук, ухо и глаз. Благодаря новому прибору можно будет видеть оперу, комедию, человека в то же самое время, когда их слышишь; можно будет фиксировать жесты артистов, так чтобы они не исчезали навсегда для потомков». Газета повествует, что Эдисон пригласил своего гостя посмотреть изобретение в действии. «Я наклонился над чечевицей⁹, которая находится сверху, – рассказывает журналист. – Прибор задвигался, и я, поражённый, увидел тирольского крестьянина, танцующего бешеный танец перед своей хижиной. Вдали виднелись горы. Ветер качал верхушки деревьев. Всё было в этом необычном зрелище. Человек быстро двигался и поворачивался на все четыре стороны; глаз следил за сгибанием и разгибанием его коленей, за выпрямлением нижней части ног, за мельчайшими движениями бёдер, рук, маханием шапкой. Потом, когда танец закончился, тиролец улыбнулся, поклонился и ушёл в свой дом. Остановился и цилиндр… Я не удержался, – признался репортёр, – и спросил этого знаменитого учёного, когда он обнародует это величайшее открытие?» Эдисон помолчал, улыбнулся и скромно ответил: «Мне нужно ещё полтора-два года. А пока я не хочу ни шума, ни рекламы».

Клим отложил газету, посмотрел в окно и улыбнулся своим мыслям: «Интересно, какая будет техника через сто лет? Что изобретут люди, чтобы лучше узнать и себя, и планету? С какой скоростью будут двигаться поезда и пароходы? И каким станет кинетограф Эдисона? Неужто он заменит собой театр? Эх, жаль не увижу! Но тут уж ничего не поделаешь. Такова жизнь…»

А жизнь недавнего выпускника факультета восточных языков Императорского университета за последние два года разительно переменилась. Едва он прибыл в Египет на должность переводчика генерального консульства России в Каире, как ему пришлось не только окунуться с головой в поиски опасного преступника, виновного в нескольких смертях, но и отыскать подлинник эскиза Леонардо да Винчи «Мученичество святого Себастьяна»¹⁰. Затем, выполняя поручение генерального консула, губернский секретарь¹¹ Ардашев в составе каравана совершил переход длиною восемьсот вёрст через Нубийскую пустыню, чтобы встретиться с правителем Судана Абдаллахом ибн аль-Саидом Мухаммедом, продолжавшим вести джихад. Опасная миссия была выполнена, и Клим вернулся на стезю драгомана, вынужденного переводить купчие, метрические свидетельства и духовные завещания. Но всё изменилось в жаркий полдень одного из майских дней прошлого, 1892 года, когда действительный статский советник¹² Скипетров срочно вызвал молодого помощника в кабинет.

Умудрённый жизнью статский генерал что-то писал, когда появился Ардашев. Указав переводчику на стул, он вздохнул и сказал:

– Тут вот какое дело, Клим Пантелеевич… Забирают вас от меня. Я, как и положено, добросовестно отправлял рапорты на Певческий мост¹³ о ваших успехах: будь то расследование убийства иеродиакона, возвращение в Россию творения знаменитого флорентийца или ваша секретная миссия в Хартуме. – Он пожевал губами и добавил: – Но мне было неведомо, что при министерстве создаётся Осведомительный отдел. Эта своего рода небольшая разведочная¹⁴ структура должна будет помогать нашему министерству не только получать закрытые сведения других государств, но и развязывать узлы внешнеполитических проблем, которые обычным дипломатическим путём решить не удаётся. Словом, вы попали в число кандидатов, направляемых в столицу для собеседования. Если вы его пройдёте, то вам предстоит годичное обучение. По его окончании вы получите новое назначение. Но вы вправе остаться здесь, и отказ никак не скажется на вашей дальнейшей карьере. Хотя, должен заметить, служба в Осведомительном отделе существенно увеличит жалованье. И насколько я знаю, по окончании обучения лучшие выпускники перейдут в число чиновников особых поручений министерства. Ну, что скажете?

– Почту за честь, – не раздумывая ответил Ардашев.

– Что ж, тогда я даю вам время до завтрашнего утра на окончание неотложных служебных дел. А в семь можете отправляться в Александрию. Ничего, поспите в дороге. Вы как раз успеете на пароход РОПиТа¹⁵, отплывающий вечером в Одессу. Жаль только, что в Ставрополь заехать не получится. Ведь, как следует из депеши, через две недели – двадцатого мая – вам надлежит прибыть в наше министерство. Наверное, излишне вас предупреждать, что всё сказанное мною – государственная тайна.

– Понимаю.

– Тогда не буду вас задерживать. И не забудьте получить в кассе расчёт и проездные. Я велю бухгалтеру оформить ваш вояж как командировку. Поплывёте первым классом. Отдохнёте недельку. Считайте это моей компенсацией за те испытания, которые выпали на вашу долю во время следования в Хартум по Нубийской пустыне.

– Искренне вас благодарю, Александр Иванович, – поднимаясь, сказал драгоман.

– Успехов вам, дорогой Клим Пантелеевич, – протягивая руку, выговорил статский генерал. – Уж очень я прикипел к вам душой за эти полгода с небольшим. Но ничего не поделаешь. Вы сделали свой выбор. Уверен, впереди у вас долгая жизнь на службе Российской империи. И я не сомневаюсь, что вы достигнете больших высот!

– Честь имею!

– С Богом!

Весь оставшийся год и половину следующего Клим провёл в живописном местечке, расположенном в окрестностях Выборга. Именно там, в хвойном лесу у самого озера Реттиярви, и располагался двухэтажный особняк, бывший когда-то гостиницей «Ряттиля». Правда, теперь вывеску сняли и всю территорию на триста саженей вокруг обнесли деревянным забором. У калитки днём и ночью дежурил привратник. Тридцать пять вчерашних драгоманов, секретарей и помощников из различных дипломатических представительств России целый год постигали способы получения разведочных сведений, основ наблюдения и контрнаблюдения, фотографирования, выявления и изготовления подделок документов, изучали методы вербовки и допроса, криптографию, правила обыска и страноведение. Не забыли и преподавание основ судопроизводства европейских и азиатских государств. Особое внимание уделялось иностранным языкам, давались начальные навыки конной езды и фехтования. Преподавался также краткий курс самообороны. Один раз в месяц устраивались стрельбы из разных видов пистолетов, револьверов и винтовок. Предметы в расписании занятий шли под номерами. Преподаватели жили в небольшом деревянном домике, находящемся рядом с основным зданием. Каждому слушателю курсов отводилась собственная комната. Питание – табльдот¹⁶.