Czytaj książkę: «Пункт Б»
1. Рывок в неизвестность
Весь мир двигался на север. Светка чувствовала, как он щекотно дрожит под её кроссовками и ползёт на Москву. Потом поняла, что ростовский ветер толкает её, как парусную лодку, и она скользит по обледеневшей обочине.
Выходит, что и природа гонит её вон из дома.
Светка заёрзала по льду подошвами, как на лыжах проскользила к заправке и вступила в тепло магазинчика. Делая вид, что вовсе не околела, а просто пытается выбрать что-нибудь для покупки уж седьмой раз подряд, она бездумно уставилась на полку с мелочёвкой. Но кожей чуяла, как продавщица украдкой за нею следит. Может даже не глазами, а умом или нервами.
Что поделаешь, никак не уехать.
Светка не голосовала и не старалась запрыгнуть в любую попутку. Конечно, в пятнадцать она могла быть и глупой. Но не обязательно. И без того проблем хватало, и взрослеть приходилось быстро.
Сначала она ждала рейсовый автобус. Но дождавшись, узнала, что денег не хватит и до Воронежа. Потом пробовала напроситься в легковушки, зависающие на заправке. Но молодые мужчины ухмылялись, видно в голове воображая какую-нибудь дурь. А мужики постарше будто не видели её вовсе, глядели сквозь. И отказывали коротко и молча.
К вечеру Светка уже настолько погрузилась в сложный мир федеральной трассы, что разбиралась в нём почти как часовщик в часах. И теперь она охотилась за пожилыми стариками на советских машинках.
Они слушали со вниманием, охали с сочувствием, видя, как окоченела девчонка на морозном ветру. И об их горькое удивление она укрепляла свою испуганную душу. Жаль только, что все они ехали близко, по окрестным деревням.
А к вечеру и вовсе попадались редко.
Грелась она в магазине, где, стараясь не глядеть на съестное, слушала уютное бубнение крошечного телевизора и искоса наблюдала за миром людей, заходивших перекусить.
На сей раз, решившись, наконец, потратиться на булку, она расплатилась, глянула на выход, на быстрый, гонимый ветром сиреневый воздух за окном, и замерла в тяжелой нерешительности.
– Ты к дальнобойщикам просись, – посоветовала продавщица, не глядя и не отрываясь от газетки с кроссвордами, но и не упуская Светку из ума. – Выбирай постарше и пробуй.
Светка не ответила, даже не глянула. Научилась за день.
Она молча вышла на улицу, осмотрелась в сумерках.
Все-таки мир стоял на месте и никуда не двигался. Хотя и растянулся между Ростовом и Москвой. Растянулась дорога, прилепленные к её обочине магазинчики, длинные фуры. Растянулись даже снежинки, которые на жестком ветру казались тонкими стрелками, летящими по ветру всё в том же направлении.
Будто в Москве установили мощный магнит, размером с чёрную дыру, и всё теперь тянулось туда.
Только Светка не вливалась в этот растянутый мир, потому что он не принимал её, не слышал и жил сам по себе.
А она как будто обитала в параллельном, не умея пересечься с окружающим и вжиться в его растянутую, странную реальность своей сжатой и стеснённой душой.
Светка вгляделась в сумерки, ссутулилась и попрыгала на месте для разогрева окаменемевших пальцев на ногах. Отступать было некуда, и она двинулась на стоянку, скользя задубевшей резиной по влажной гололедице.
Фуры стояли темными рядами. И эти ряды были похожи на большой тёмный город с его кварталами и проспектами, наполненными чужими, незнакомыми людьми и скрипучим ледяным ветром.
Внезапно из-под вагончика охраны на неё бросилась визгливая собака ростом не ниже колена. Ярясь и клацая зубами, она явно целила впиться в Светкины окоченевшие ноги.
Светка замерла и огляделась вокруг в поисках хозяина. Но в ветреных сумерках увидела только темный вагончик с оборванными электропроводами, которые с недобрым скрипом терлись о железную стенку.
Воображение тут же детально проработало путь отступления – дорога, заправка, магазин, продавщица.
Тупик.
Всё же Светка развернулась обратно к заправке, но собака ринулась к её пяткам совсем уж вплоть и едва не ухватилась за тонкую штанину. И Светка испугалась: быть укушенной – это больно, но разорвать единственные штаны, пусть и тонкие не по зиме… это ещё и горько до слёз.
Она резко развернулась к безумной зверюге, взмахнула на неё руками и вскрикнула. И от собственного, жутковато-испуганного и насквозь одинокого возгласа ей стало до рёва страшно.
Она метнулась за камнем, которого на льду было не отыскать, подхватила для виду пустоту и притворно швырнула в собаку. Потом подпрыгивала, визжа и корча угрожающие гримасы, никому не видные в темноте, чтобы казаться выше и страшнее. Уж так устроен мир – нужно быть выше и страшнее.
Собака тоже была битой, потому что и она взвизгнула вслед за Светкой, а там и вовсе забилась под вагончик, откуда лаяла теперь с остервенением оскорбленного хозяина, напуганного незваными гостями.
Развернувшись лицом к злобной псине, Светка боком, а потом и спиною двинулась в неосвещённое пространство автостоянки, не теряя противника из виду и отмахиваясь мнимыми швырками.
Отделавшись от собаки, она проскользила по гололедице вдоль ночной «улицы» грузовиков, выискивая «жилые» кабины.
Но «опрос» дальнобойщиков оказался пустым и даже по-своему опасным в этой ледяной, вечерней темноте. Иные принимали Светку не за ту девицу, и ей приходилось долго отнекиваться.
Иные же просто посылали восвояси матерно и витиевато.
В конце концов она заблудилась в темноте среди машин и складов, выбрела на освещенную тусклым фонарём площадку, и, отвернувшись от ветра, вслушалась в гудение шоссе.
Идти больше было некуда, и пробовать нечего.
Она вгляделась в окружающее, и взгляд её пал на покосившийся столб с перекрестьем, зловеще напоминающим могильный крест.
«Господи-Божечка, если Ты есть, помоги мне…» – пробормотала она, глядя на «крест».
Потом, не вдруг решившись, опять вступила в темноту, и пошла на рокот шоссе, как на маяк.
По пути она ещё пытала счастье с дальнобойщиками, пока не поняла, что это опаснее, чем просто лечь в сугроб и замерзнуть до смерти – такие сегодня попадались люди.
Но Светка давно научилась не обижаться на чужих людей. Они всего лишь живые декорации. Мир. Что с него взять? Но только теперь она «шкурой» чуяла прикосновения этого мира, втягивающего её чуть ли не насильно в свои сподние подвалы.
Девочка проскользила громадную парковку насквозь и вырвалась из неё другими воротами. По обочине трассы, издали обходя забор стоянки, чтобы не наткнуться на собаку, вернулась к заправке и почти сдалась. Здесь она встала против ветра и вгляделась в облако света за ночным южным горизонтом. Где-то там жил своей жизнью Ростов, где-то в садах клонился к земле их ветхий дощатый домик, мама пекла картофельные драники на сухой сковородке, а тощий кот тёрся об её ноги, думая, наверное, что горелая картошка превратится в рыбу.
Светка вздохнула и покачала головой. Она знала, что не превратится.
Потом отвернулась от ветра, растерла одеревеневшими ладонями стылые щёки и сжала зубы, будто так её лицу будет теплее. Или душа её станет твёрже.
Как могла, она отгоняла мысли о возвращении назад.
Но туда, на юг шло соблазнительно много машин, почти все они до Ростова или дальше. Нет ничего проще, чем вернуться. И нет ничего сложнее, чем двигаться вперёд, в неизвестность, в темноту далекой Москвы, в которой когда-то жил её отец, обозначенный на старом конвертике как Лиховской Андрей Андреевич.
Светка снова глянула на ветер, и воображение нарисовало путь: попутка, большая надпись «Добро пожаловать в Ростов-на-Дону», Будёновский проспект, остановка, автобус №78, сады.
И даже ростовский ветер, который гнал с юга мокрый мороз куда-то на север, где такой холод почитался за тепло, показался ей нужным, близким и родным.
Светка шагнула ему навстречу и вгляделась в противоположную сторону шоссе, выискивая местечко для старта назад.
Но обзор ей перегородила очередная фура, подрулившая к заправке. Водила спрыгнул на землю, захлопнул дверцу, хмурно, с подозрением зыркнул на Светку и ушёл в магазин. Из кабины на миг пахнуло теплом и духом жилища. И пока не вернулся хозяин, Светка грелась воспоминаниями о том тепле, в воображении примешивая к нему мамин голос, мурлыканье кота и даже дурацкие Колькины анекдоты, какие, одни и те же по кругу, он рассказывал маме, если напивался достаточно крепко.
Образ глупого отчима тут же смешался со скандальными выкриками, маминой молчаливой ненавистью, безнадежностью и пустотой будущего. Светка зажмурилась больно, а потом до кругла широко раскрыла глаза, чтобы избавиться от воспоминаний.
Надо уехать!
Само собой ничего не происходит.
Она подошла к кабине фуры вплотную, в надежде, что хоть сейчас ей повезёт.
– Мне ничего не нужно! – холодно отрубил водила, когда, возвращаясь, понял, что Светка его дожидается.
Это был высокий и худощавый, крепкий мужик лет пятидесяти. Седеющий, старый, как по Светке, но пружинистый и весь собою по-волчьи настороженный.
Он быстро и колко оглядел девушку, ловко взобрался на свою "двухэтажную" машину и влез в кабину, прикрыв за собой дверь, но не захлопнув её. И Светка стояла снизу и с надеждой глядела в оставшуюся щель, через которую виделась только нога в утеплённом резиновом галоше без задника и воображаемый призрак далёкой Москвы.
– А я не предлагаю! – выкрикнула Светка в подвижный мороз отчаянно, и тепло её легких паром унеслось за ветром вдоль дороги. – Мне до Москвы. Подвезёте?
Нога двинулась, толкнула дверь, и водитель снова появился в дверном проеме. Он опять оглядел Светку с рентгеновским вниманием, глаза его сузились и холодно всверлились в Светкины испуганные глазёнки. Насколько пускала вечерняя мгла.
– Я до Богучара. Там сливаюсь и назад на Краснодар, – выкрикнул он и молча уставился на Светку. И она поняла, что это был вопрос.
– Ладно, до Богучара, – пробормотала она, но ветер пожрал её звуки. Поэтому она повторила, но теперь уже криком: – Хоть до Богучара! Подвезёте?
Водитель молча мотнул головой в сторону пассажирского сиденья и захлопнул дверцу.
Светка оббежала головастую машину спереди, слепясь её мощными фарами, вскарабкалась по ступенькам в раскрытую для неё пасть двери и вошла в неизвестность.
Больше её здесь не видели.
2. Рискованный попутчик
– Обувь снимай! – распорядился хозяин.
Светка закрыла за собой, уселась на сиденье, согнулась и кое-как стащила загрубевшие на морозе дерматиновые кроссовки, кривясь и покряхтывая от боли в заледеневших пальцах.
Водитель вынул откуда-то из-за спины тапочки, бросил на пол, и Светка с облегчением спрятала в них свои ноги в носках, дырявых на больших пальцах.
– Паспорт есть?
– Есть. А что?
– Тебе ж лет четырнадцать, а это дорога, – пояснил он, все ещё не трогаясь и по-хозяйски пристально следя за движениями гостьи. – Зачем мне проблемы?
Светка закопошилась над молнией куртки, трудно расстегнула стылыми пальцами, вынула «блокнотик» из внутреннего кармана, протянул водителю.
Тот принял, надел очки и со внимательностью доктора, изучающего больничную карту, осмотрел документ. Потом вернул молча, кинул очки на полку выше приборной панели и глянул на Светку:
– Ну что, Светлана Андреевна? Поехали? – он улыбнулся по-гагарински, если бы Гагарин был старее, битее и злее. Потом выключил фонарь в кабине и отпустил сцепление. Машина вздрогнула, фыркнула, и жёлтая от света фар дорога сунулась им под колеса.
Поехали.
Когда грузовик разбежался, мир удлинился ещё круче, и снежинки растянулись, мелькая за окном ровными белыми полосками. И теперь всё, что не было дорогой, исчезло в стремительной летящей темноте. Видимы были только линии трассы, отбойники, столбы и нитки проводов, похожие на провисшие строчки нотных станов, так и не заполненных музыкой.
– Что в Москве? – спросил водитель из мерцающей лампочками темноты. – Ты куртку-то сними. Тут жарко.
– В Москве Кремль, – буркнула Светка. Потом привстала, стащила всё ещё холодную курточку, и из её нутра, из подкладки и пустых рукавов в кабину вошел дух печного дыма и нестиранного тряпья.
– Утр-ро кр-расит, – прорычал водила, протягивая «р»: – Нежным светом! Так ты на экскурсию в Кремль?
Он ткнул кнопку, дверное стекло чуть приспустилось, и тёплый воздух, устремляясь во вне, повлёк за собой запах её дома. Грязного и постыдного.
Светка почувствовала, как к лицу приливает кровь.
Она уставилась в зеркало заднего вида, и в свете встречных фар разглядела чужое, осунувшееся лицо девушки с огромными, испуганными глазами, всё ещё ярко-красными от мороза щёками, в дурацком мужском свитере под горло и чёрной вязаной шапке с надписью "Be happy".
Хотя… Глаза её всегда были испуганными, внимательными и удивленными.
С детства.
В последние годы к ним примешалась разве что только злость, которая удобно отталкивала таких вот случайных и неслучайных попутчиков.
Но Светка-то знала, что это только защитные очки. Надёжные, прочные и неодолимые с виду, но такие бесполезные, если вдруг что.
– Меня Олег зовут, – зачем-то представился водитель. У него был голос с брутальной хрипотцой, какою иные мужики напрягают свое горло, чтобы придать словам больше напора. Не хватало только «блатной» походочки и папироски в углу рта. Хотя, кто знает, может в его арсенале имелось и такое.
– А отчество? – буркнула Светка, подозревая стремление Олега сойтись с ней налегке.
– Тоже есть, – он глянул на неё коротко, но тут же вперился в дорогу. Да и толково разглядеть её в темноте кабины все равно не смог бы. – Только мы здесь, на трассе, все равны. Все без отчества. Водилы – «братаны», продавщицы – «девушки», менты – «начальники». Даже без имён.
Потом ехали молча, и эта тишина давила на Светку. Может быть он просто едет в свой Богучар, чтобы там высадить её на обочине и исчезнуть навсегда где-нибудь в далеком Краснодаре. А может жди от него несусветностей, какие и в голову не придут. Как от её отчима, который даже трезвый для неё был непредсказуем, а иногда глуп и жесток без причины.
– А откуда добираешься? – Олег опять тронул её жизнь своими любопытными «пальцами».
– Из дома, – ударила она Олега по «рукам». Но потом, помолчав и смягчившись усилием воли, добавила примирительно, хотя и со снисхождением: – Из Ростова.
– Понял, – кивнул Олег и по-боксерски размял шею, ворочая головой влево-вправо. – В бега, значит? Не ладится у тебя?
Светка не ответила.
– Мама? Папа? – в темноте он не видел её хмурого лица, и «защитные очки» не работали. А словами грубить ему на его же территории Светка не хотела. У мира свои правила, вроде физики. И их лучше не нарушать.
– Мама…
Олег покивал головой, как автомобильный болванчик, и цыкнул сквозь зубы, будто по ошибке смачно откусил лимон.
– Сожитель, выпивка? – спросил он и, подумав, добавил с тою же серьезностью в голосе: – Подростковое одиночество?
– И то и другое…– с неожиданной для самой себя откровенностью ответила Светка. Обыкновенно раздирающего её одиночества люди касались насмешливо и холодно. Но в Олеговом голосе она не уловила надмения.
А потому вздохнула, и в конце выдоха её гортань мелко задрожала, и этот звук напомнил ей тихий, сдерживаемый плач. Знакомый, болезненный и бесполезный. Она сглотнула, чтобы вернуть предательское горло в привычное напряжение и признала то, что всегда прятала:
– И третье.
Проклятое сочувствие всегда делало Светкину душу слабее. Она вздохнула ещё раз, теперь уже во всё туловище, раздавшись ребрами, как воздушный шар, и медленно выдохнула. Медленно, без заметных движений или звуков.
– А вы? – сместила она внимание с себя и вгляделась в сумерки кабины, пытаясь прочитать в силуэте Олега его душу. Но не прочитала. –Вы тут всегда в одиночестве.
– В этой машине все одиноки, – ответил он уклончиво. – Но я понял, как она работает.
Светка промолчала, не нашлась, что сказать – не разбиралась она в машинах.
Поэтому спросила что-угодно:
– Давно работаете на грузовиках?
– Не важно, – отмахнулся Олег, и в его голосе впервые послышалась улыбка. – Это образно. «Метафора» называется. Я не про свою машину, а про ту, которая едет без остановки и называется жизнью.
Дорога пошла к низу, и машина слегка заёрзала влево-вправо.
Но Олег не придал этому значения.
– Жизнь – это фура, а вы – за рулём? – примерила Светка на Олега его метафору. Потом на себя. – Тогда я не понимаю. Моя фура всё время от меня убегает. А иногда и задавить хочет.
Она даже попробовала усмехнуться, но смех не выдохнулся из её горла, увязнув в коме где-то в голосовых связках. И ей захотелось вскричать во всё горло. Захотелось, чтобы этот чужой дядька остановился, а она бы вцепилась в его железную, жилистую руку и рыдала бы в его свитер и орала бы сквозь слезы всякую невнятную белиберду, а он бы только кивал молча и вздыхал. Хоть бы и без сочувствия.
И, может быть, ей стало бы легче.
Но он, конечно, не остановился.
И она, конечно, не разрыдалась.
– Это от тебя не фура твоя убегает, а дорога. Фура – это только твои доступные возможности. Инструменты, понимаешь? Тело, работа, профессия и всё такое. А дорога – это твое движение. Не ты её прокладываешь. Как и в реальности, не я проложил дорогу до Богучара. Но я туда еду, потому что Богучар сейчас – моя цель.
– Цель, – пробормотала Светка и вжалась в дверь, будто стараясь отодвинуться от Олега, всех его метафор, его жизни и его души. Потому, что у него была цель, он также правильно вписан в этот мир, как и все прочие. Как все, кроме неё.
– Вот… – Олег замолчал, сосредоточившись на дороге, какая вошла в низину, не огороженную лесополосами.
Поперечная метелица нанесла наледи, машину качнуло, и Олег снова коротко задвигал рулём влево-вправо, отчего Светку то влекло к Олегу, то отталкивало от него.
Наконец, ложбина выровнялась, трасса пошла на подъем, и колеса зацепили чистый асфальт. Олег выдохнул шумно и облегченно, и Светка только сейчас поняла, что на этот раз машина прошла опасный кусок пути.
Впрочем, Олег тут же продолжил, как ни в чем ни бывало.
– Если будешь смотреть на себя, как на водителя фуры, всё встанет на свои места. Посмотри, где у тебя ошибка: может водитель ошибается, может фура плохо работает, может дорога не та. Или, вообще… цели нет. А без пункта Б тебя несёт куда попало. Оно ведь как… Дорога есть, и выбрать можно любую. Нельзя только остановиться. Остановка – это смерть.
Светка откинулась на спинку сиденья, взглянула на Олега и снова попыталась рассмотреть в свете приборов его лицо. Наверное, в молодости он был красивым и, судя по его манере говорить и двигаться, был модным и дерзким. Как она.
– У меня нет цели. Да и дороги. Вся моя жизнь, даже если отбросить ваши эти… Вся она ад.
– Что так? – отозвался Олег теперь уже без всякого сочувствия.
– Отчим… – Светка умолкла на мгновение, задумалась – стоит ли так уж откровенничать с чужаком. Она уже жалела, что позволила втянуть её в эту беседу старику, претендующему на знание Вселенской мудрости.
Потому ещё раз глянула на Олега украдкой, но увидела только силуэт его напряженных рук, и, может быть даже не умом, а чем-то ещё, уловила его пружинистую, бронебойную внутреннюю прочность. А может это тоже была его маска, вроде защитных «очков».
Впрочем, не похож он был на добренького мяконького мудреца. Этот и голову отшибёт, если надо.
Она вздохнула и почти прорычала сквозь зубы, сдавленные ненавистью:
– Он такие вещи вытворяет со мной! Такое переносить… – она на мгновение задумалась, достаточно ли весомо звучат её слова, и добавила, для их возвышения, всей душой желая приуменьшить Олегову дорожную премудрость: – Это вам не про дорогу рассуждать…
– И что он вытворяет? – насторожился Олег и даже удостоил её быстрого тревожного взгляда, какие редко он на неё кидал по опасности дороги.
– А вы сами не догадываетесь? – выдохнула Светка и замолчала, чувствуя, как детали её истории, проявившиеся в памяти ужасными картинками и не желая переводиться в слова, скомкались в горле, принудив её голос дрогнуть.
