Пока они крутили боевой танец вокруг вежда, я, наконец, пересчитал их – двадцать четыре. Численный перевес всё-таки у хуров. Да и качественный, пожалуй, тоже. Среди воинов три явных подростка, почти мальчишки – худенькие, порывистые, без ожерелий из зубов. Видно, лишь грозная опасность поставила их в число воинов.
А вот стариков не было. Утром, в толпе, я их видел. Хоть и немного. Не сосчитал.
Значит, они на острове? Гуманно! Племя, где берегут стариков, всегда имеет наилучшие перспективы.
Однако военный мой подсчёт быстро устарел. В сгущающихся сумерках с двух разных флангов нашего «фронта» вылезли ещё трое молодых купов – посланные утром в разведку.
Они молча врезались в общий танцующий круг и, приплясывая, по меньшей мере трижды прошлись по кольцу с общим криком «Шаш хурум!» Только после этого круг распался, и Тор громко спросил их:
– Что видели? Сколько хуров?
Мыслеприёмник перевёл его слова. Но не мог перевести ответ разведчиков. Говорили они долго, возбуждённо, перебивая друг друга. А я понял лишь одно: верный подсчёт. Шесть раз один из них разжал свою пятипалую ладонь перед глазами вождя. Значит, насчитал тридцать хуров.
И больше ничего я не понял.
Ладно хоть до тридцати считать умеют!
Сумерки сгущались постепенно, а темнота упала как-то разом, словно на земном юге. Оглянуться не успел – уже темно.
И, значит, пора! Хуры, наверное, прошли свои семь километров и затаились на противоположной опушке.
Я достал из ранца и закрепил на лбу фонарь. К рукояткам двух ракетниц прижал резинками по две хлопушки. Сдвинул под правую руку гладкий белый уголок слипа.
Всё?
Купы следили за мной напряжённо, чего-то ждали – эффектного, видимо. Но я мог сейчас ободрить их лишь одним:
– Шаш хурум! – произнёс я в мегафон на средней громкости. – Ухр купум!
Затем надавил кнопку максимальной громкости и кнопку движка. И ринулся в темноту.
Белую осветительную ракету я пустил, подлетая к кустам на другой стороне поймы. Хуры, конечно, были уже здесь. Ещё недолго – и полезли бы к ручью. А затем, по их планам – на обрыв, сквозь лес и к засыпающим хижинам купов. Кратчайший путь!
Пока ракета висела в воздухе, хуры ошеломлённо таращили на неё глаза и молчали. Лишь один, вылезший из кустов на открытую пойму, закрылся рукой. Его-то и припечатал я быстренько к земле своим слипом. Чтоб не торопился за чужими женщинами… И чтоб на виду лежал – искать недолго…
Вторая осветительная ракета была красной. И сопроводил я её явной угрозой на полной громкости мегафона:
– Шаш хурум! Ухр купум!
Это должны слышать и воины купов. Мегафон гремел на всю долину ручья. Даже мои собственные барабанные перепонки ощущались своим сопротивлением…
Но надо же ещё и Тора помянуть! Как в боевом деле без вождя?
– Ухр Тор! – проорал я. – Шаш хурум!
И дёрнул хлопушку.
Теперь наконец-то раздался ответ:
– Нур-нур! – буквально завизжали внизу. – Нур-нур!
Что означает этот боевой клич, я пока не знал и дал им полминуты на раздумье. Потом пустил зелёную ракету. В мертвенном её свете увидел, как ползут хуры из кустов под защиту опушки леса. Именно ползут. А надо, чтоб драпали. Иначе купы нагонят их, и крови не миновать.
Может, звездопад их проймёт?
Из другой ракетницы пустил я фейерверк. Сотни разноцветных звёзд – впервые на этом материке! – букетами распустились в тёмном небе и посыпались на бедные нечёсаные головы неразумных хуров.
– Шаш хурум! – повторил я в мегафон угрожающе. – Ухр купум! Ухр Тор!
И дёрнул вторую хлопушку.
Ну, что я мог ещё им сообщить? Чем их прошибёшь?
Следующая осветительная ракета – жёлтая – показала, что упрямые хуры не убегают от падающих на них звёзд, а прячут головы в траву. Как африканские страусы – в песок. Почти три десятка согнувшихся фигур увидел я на опушке леса. Скорчились, поджали под себя колени, и головы – в траву.
Может, они не хотят бежать при освещении? Может, побегут в темноте? Чтоб никто не видел их трусости?
Дождавшись, когда погаснет четвёртая осветительная ракета, я пригрозил в полной темноте:
– Шаш хурум!
И тут же услышал далёкий коллективный отклик:
– Ухр купум! Шаш хурум!
Это кричали с обрыва новые мои соплеменники. И, похоже, сыпались вниз с копьями, палицами и геологическими молотками. Луки наверняка оставили на обрыве. Зачем луки в темноте?
Пошли, значит, в атаку… Не дай Бог, доберутся до врага!
А что же хуры? Всё ещё кверху задницами?
Пятая осветительная ракета была опять белой, цветов на них не хватает… И в рукоятке пусто.
Опустевшую ракетницу я засунул за пояс сзади, а оттуда вынул третью, последнюю, пока ещё полную.
Теперь хуры, наконец, побежали. Не от моих ракет и хлопушек, а от купов. От их коллективного «ура», которое оказалось куда страшней. Возможно – полной неожиданностью. Ибо оно перечёркивало планы лёгкой победы.
«Бегите быстрей, будущие друзья мои! – подумал я. – Драпайте! Целей будете!»
И пустил им вслед ещё один фейерверк. И не пожалел на них ещё хлопушку. И, включив налобный фонарь, закружился над ними с угрожающим рыком:
– Шаш хурум! Шаш хурум!
Лишь сейчас они увидели кого-то живого над собой. Со звездой во лбу! И догадались, что этот живой обрушил на них весь ночной кошар. И снова завизжали:
– Нур-нур! Нур-нур!
Может, страшней Нур-Нура для них и зверя нет?
Ладно! Хорошо, что бегут. И пусть бегут быстрей купов!
Гнал я их долго. Пока не увидел, что они, бедные, просто валятся от усталости. Спотыкаются, падают, пробежав несколько шагов, валятся снова… И нет уже при них ни палиц, ни копий, ни луков. Всё порастеряли! И устали визжать «Нур-нур». Бегут молча.
За женщинами они теперь явно не вернутся. Не до того! Лишь бы их, обессиленных, не догнали и не перебили, как цыплят…
Возвращаясь, я выпустил ещё три осветительные ракеты – искал купов. Но их не было нигде. Они не преследовали побеждённых.
На краю поймы я прошёлся взад-вперёд вдоль кустарника, поискал усыплённого воина. Его тоже не было. Видимо, купы унесли. Сам он уползти не мог – слип не даёт осечек.
За лесом над Кривым ручьём мерцали теперь два костра. Похоже, воины-купы вернулись в селение. Мне не стоило появляться там раньше них, и ещё одну ракету я истратил над лесом. Он был пуст.
Значит, все дома?
Ну, тогда можно и мне…
Спящий хур лежал между белыми палатками. Как раз там, где предыдущую ночь провёл я. Не убери я отсюда надувной матрасик, может, на него и положили бы. Руки и ноги пленника были надёжно стянуты тонкими гибкими ветками – типа земных лиан. Всё как договорились!
Женщин и детей в селении не было. У двух костров сидели только воины и ужинали – кхетами. Вождь Тор опорожнял свой кхет белой ложкой, которую я оставил на тюке в открытой палатке. Остальные поглядывали на него с некоторой завистью. Такой удобный инструмент, да ещё геологический молоток рядом…
Мне тоже был предложен кхет. Поскольку руки мои не были стерильно чистыми, а воды поблизости я не видел, пришлось сразу же, на глазах воинов, отодрать клейкую плёнку от входа в палатку и достать из кулька ещё одну ложку, посветив себе налобным фонариком. После грандиозной победы над хурами я считал себя вправе по крайней мере питаться с такими же бытовыми удобствами, как вождь.
Ложка моя была принята народными массами спокойно, без эмоций.
А эмоции начались сразу после ужина.
Опорожнив и отшвырнув кхеты, воины вновь выстроились в хоровод вокруг вождя и повторили боевой танец. Сар отплясывал его не с копьём, а с геологическим молотком. И грозно лупил им в темноту.
Добавления к танцу были чисто звуковыми. Кроме «шаш хурум», воины прокричали теперь ещё и мои давешние лозунги:
– Ухр купум! Ухр Тор!
А потом сам вождь, ещё не снявший тиару, топнув ногой и помахав геологическим молотком в воздухе, проревел новый лозунг:
– Ухр Сан!
Я понял, что это и есть их «спасибо». И другого мне не требовалось.
Прошли всего сутки с тех пор, как приземлился я в этом селении…
Лу-у возникла неожиданно, как бы вынырнула из темноты, и наклонилась над спящим хуром. По-моему, она его обнюхивала – с мохнатой головы до связанных босых ног.
На плечах, руках и ногах девушки поблёскивали в свете костра капельки воды. Видимо, плыла с острова не на плотике.
Не знаю уж, почему она появилась тут первая изо всех женщин племени. Может, это привилегия дочери вождя? А, может, просто свойство её характера?
Я остановился у входа в свой купол парашюта и понаблюдал за нею. Хотя вообще-то надо готовиться к допросу пленного. Ведь проснётся когда-то…
Палатки вроде уже определились – как-то произошло это само собой. Там, где лежал распечатанный тюк с подарками, вождь Тор уже сложил своё оружие – копьё, лук, палицу. В другую палатку он пока не стремился.
Появление Лу-у очень меня обрадовало. Острей всего не хватало сейчас воды, но искать в темноте тропинку к реке я не решался. И не решался послать за водой кого-нибудь из воинов. Может, и принесёт, но наверняка обидится. А Лу-у обижаться не должна – дело вроде женское.
Однако для воды нужны вёдра.
Распечатывать тюк в своей палатке и искать в нём вёдра – долго. Тюк завален вещами из вертолёта, как стол. Другой «мебели» пока нет.
Придётся идти в палатку Тора.
Впрочем, Тор – у костра, в палатке темно…
Включив фонарь, я быстро выдернул из стопки вёдер два, прихватил два стаканчика и вынес всё наружу. И выключил фонарь – от костров света хватало.
– Лу-у, – тихо позвал я.
Она мгновенно оказалась передо мной. Будто ждала, что её позовут. Бёдра её были туго обёрнуты утренним сатином. Весь отрез намотала на себя! В несколько слоёв. И сатин был сухой. А на груди поблёскивали капельки воды.
Мыслеприёмник держался на её голове. Умница! Ведь дважды переплыла речной пролив – не потеряла!
– Принеси воды! – попросил я. И хотел добавить: «Пожалуйста!»
Однако осёкся: как переведёт аппарат это неконкретное слово? Может, лучше без него?
Лу-у приняла из моих рук белые лёгкие пластмассовые ведёрки, покачала их и тоже тихо поинтересовалась:
– Что это?
– Ведро. – Я показал на левую её руку. – Ведро. – Я показал на правую. – В них сыны неба носят воду. Одно ведро принеси мне. Второе возьми себе.
– Я отблагодарю тебя! – пообещала она и убежала вприпрыжку с весёлым криком: – Вед-ро! Вед-ро!
Почти автоматически я засёк время.
Теперь надо разыскать в ворохе вещей съёмочную камеру. Весь разговор с пленным я решил записать на плёнку. Для Совета. Получится самая полная и самая объективная информация.
Камера маленькая, с ладонь, с ремешком. Её можно пристегнуть к руке.
И ещё предстояло приготовить матрасик для пленного. Как-то неудобно не на улице, а в палатке класть его на голую землю.
И Лу-у появилась к этому моменту.
Пятнадцать минут она бегала… Туда вприпрыжку, обратно с двумя небольшими вёдрами воды. Значит, до реки никак не больше полукилометра.
Одно ведро она протянула мне, второе осторожно поставила у входа в палатку.
Я зачерпнул воду пластмассовым стаканчиком, понюхал: пахнет свежестью. Попробовал: холодная, чистая, как родниковая. И поймал себя на мысли: первое движение получилось как у купов – понюхать. Может, это приблизит меня к ним?
Вообще-то я почти не пил сырой воды. Дома, в детстве, для питья водилась только кипячёная. Всё-таки мама – врач, семья, значит, «медицинская». В «Малахите» тоже не принято было увлекаться сырой водичкой. За здоровьем нашим там следили в сто медицинских глаз. Разве что в лесных походах?.. И то если наткнёмся на чистый прозрачный уральский родничок… А если не наткнёмся, во фляжках всегда кипячёная…
Собственно, и тут неплохо бы завести самовар. Только где его взять? На всю планету, наверное, один – у Марата в племени ра.
Второй стаканчик я протянул Лу-у.
– Что это? – традиционно спросила она.
– Стакан, – пояснил я.
Она тут же повторило новое слово и, зачерпнув воды, выпила немножко. Как и я – чуть-чуть.
Но моей-то целью было не это. Для питья ещё болталась тайпа во фляжке. Мне бы умыться!
В одном из вертолётных баулов нащупал я кусок мыла, кулёк с полотенцами, выдернул одно и заткнул за пояс. Потом зачерпнул воду стаканчиком и, выйдя из палатки, нарочито неумело плеснул себе на руку с мылом.
Лу-у молча наблюдала за мной.
– Помоги мне, – попросил я. – Слей воду на руки.
Опять полезло на язык слово «пожалуйста». Опять я его задавил.
Лу-у поняла и зачерпнула воду своим стаканчиком из своего ведра. Оно стояло поближе.
С её помощью я помыл руки, лицо и шею. Сразу стало легче. Эх, целиком бы окатиться! Да обстановочка не та.
Не успел я вытереться, как завозился и засопел пленник. Наверняка всё тело у него, бедного, затекло. И тут же из круга воинов у ближнего костра метнулся один, подлетел к пленному, наклонился и перевернул его с бока на спину.
Это был Сар. Возможно, наблюдение за пленными и спящими гостями входило в его обязанности как наиболее «клыкастого» охотника. Клыки и зубы добытых животных ещё болтались на его мощной тёмной груди, да и другие воины не сняли боевые ожерелья.
Момент был подходящий. Пленного предстояло перетащить в палатку. Иначе нормальную видеозапись не сделаешь. Света мало. А там хоть фон белый… Я уж собрался было тащить пленника один…
– Помоги мне, Сар, – попросил я. – Хура надо перенести в белую хижину.
Мыслеприёмника Сар, похоже, не снимал, понял всё, но ни о чём не спросил. Помог молча. И вдвоём мы быстренько отволокли в палатку охотника за чужими женщинами, уложили на надувной матрасик. Пленный протестующе мычал, бросался во сне односложными словами, но глаз не открыл. Ещё часа три ему предстояло спать.
За помощь я наградил Сара ведром и стаканчиком. Он уже видел воду в первых двух вёдрах и не ждал объяснений. Пообещав отблагодарить меня, побежал с ведром в темноту – за водой.
Сейчас же появился передо мной второй «гвардеец». Должно быть, наблюдал за происходящим. И протянул ко мне обе руки ладонями вверх. Первый, кто попросил у меня что-то. Может, на основе давнего знакомства?
Снова сбегал я в палатку Тора и вложил в одну руду «гвардейца» стаканчик, а на другую повесил ведро.
– Тун эм, – отчётливо произнёс он и исчез в темноте вслед за Саром.
Жаль, что так быстро! Я-то собирался мыслеприёмник ему предложить да хоть именем поинтересоваться. Тоже на основе давнего знакомства.
Выражение «тун эм» я уже слышал не раз. Да вот только что его произнёс Сар, когда получил ведро. Кажется, это и есть «я отблагодарю тебя». Запомнить бы!
– Лу-у, – позвал я. – Как зовут этого воина? Который ушёл последним.
– Кыр, – ответила она. И поморщилась. Потом сама спросила:
– Что ты будешь делать с хуром?
– Разговаривать. Когда проснётся.
– О чём можно разговаривать с хуром?
– С каждым человеком есть о чём поговорить.
– Человек – ур, – спокойно объяснила мне местную лексику дочка вождя. – Хур – не человек. Они живут не так, как люди. И ведут себя не так, как люди. Когда-то они ели людей. Их ненавидят все ближние племена.
Это было интересно! Но расспросить Лу-у я успею. Вначале хорошо бы расспросить самого пленного. Он наверняка знает больше.
– Вот я и заставлю его самого об этом рассказать.
– Зачем?
– Сыны неба хотят получше узнать ваших врагов. Чтобы запретить им красть ваших женщин. Они ведь не впервые пришли за женщинами?
– Они приходили пять разливов назад. Я была тогда ребёнком. Они сожгли наши хижины. Кого убили, кого угнали. Я всё видела. Я всё помню.
Вот как!.. Ужас ребёнка вырастает во «взрослую» ненависть. Что посеял, то пожнёшь… не возмущайся, что тебя зовут «нечеловеком»!
А время тут, значит, измеряют разливами? Не с этим ли связана такая громадная пойма у небольшого Кривого ручья?
Что ж, вполне естественно. Зим тут нет, вёсен нет, луны не имеется. А отсчёт времени вести надо.
– Сколько разливов ты живёшь? – задал я один из самых, может, нескромных вопросов в разговоре с женщинами.
– Много! – Лу-у расхохоталась и стала раскрывать передо мной ладонь – словно камешки в меня бросала. Четыре раза раскрыла. Двадцать разливов, значит, живёт. А на вид ей никак не больше шестнадцати. Значит, разливы тут – по земному календарю – примерно через каждые три квартала? Ну, чуть больше, чуть меньше… Точный возраст женщины – всегда загадка!
– Могу я послушать, что расскажет хур? – спросила Лу-у, отсчитав свой возраст.
– Можешь.
– Как я узнаю, что ты начал разговор?
– Зажгу свет. – Я включил и выключил фонарь на голове. – Сейчас лягу спать. Когда хур проснётся, зажгу свет.
– Свет, свет! – Она попрыгала на месте. Видно, ей нравилось узнавать новые слова вместе с новыми понятиями. – Спи! – разрешила она. – Я пока пойду в свою хижину.
Она подхватила ведро с водой, прижала к груди стаканчик и хотела убежать вприпрыжку, но вода плеснула ей на ноги, и Лу-у ушла в темноту спокойно, плавно, слегка покачивая бёдрами.
Невольно смотрел я ей вслед. По всем земным понятиям, прекрасная фигура у этой девчонки. Ничего общего с коренастыми приземистыми, будто «прямоугольными» женщинами племени ра или даже с грациозно-тяжеловесными лерами. И как угораздило меня залететь в такое любопытное племя?
Пленный дал мне поспать два часа. Потом завозился, засопел, начал плеваться и, видимо, ругаться. На своём, понятно, хурском языке.
Пришлось включить фонарь, натянуть его на голову, а затем – и мыслеприёмник на голову пленного.
Он, понятно, сопротивлялся, как мог, мотал головой, корчился, извивался, но руки и ноги его были связаны, и я довёл дело до конца. И тут же предупредил:
– Не снимай эту дугу с головы. Перестанешь меня понимать.
– А зачем мне понимать тебя? – нагло спросил он.
– Чтобы жить. Не будешь понимать – умрёшь.
– Всё равно вы меня сожрёте, – вполне философски заметил пленник.
– Будешь послушным – не сожрём, – пообещал я. – Отпустим. Но сначала поговорим.
– Даже мои предки так не издевались, – признался он. – Жарили пленников сразу.
– Почему ты решил, что мы тебя съедим? – спросил я.
– А зачем ещё брать в плен мужчин?
Мне показалось, что ответ его не лишён логики. Он шёл сюда за женщинами, и это ему понятно. И, значит, мужчин уводить в плен не собирался. А, следовательно, не собирался их есть. Уже хорошо!
О том, что мужчин уводят в плен ради рабства, он, видимо, не знал. Тоже прекрасно!
Я посадил пленника спиной к стенке палатки и, прежде, чем развязать руки, решил дать воды. Положено дать воды после слипа. И по медицинским соображениям и по гуманным.
Уже когда я зачерпнул воду стаканчиком и поднёс к его рту, в палатку вбежала Лу-у.
– У тебя свет, – сказала она. – Я пришла.
Увидав, что я делаю, она ужаснулась.
– Это же хур! – закричала она. – Зачем ты даёшь ему ста-кан?
Видимо, стакан казался ей величайшей ценностью.
– Чтобы он заговорил, – объяснил я. – Ему надо промочить горло.
– Ему надо проткнуть горло! – жёстко уточнила Лу-у. – Копьём!
В глазах пленника промелькнул ужас. Он же теперь всё понимал! Мыслеприёмники работали.
– Не бойся! – успокоил его я. – Если будешь слушаться, тебя не убьют.
От воды он, однако, отвернулся, демонстративно.
Я поставил стаканчик рядом с ним на землю и снова предупредил:
– Сейчас развяжу тебе руки. Захочешь пить – пей! – И показал на стакан. – Но не вставай. Встанешь – убью!
Он обвёл воспалёнными маленькими глазками палатку, как бы отыскивая оружие. Чем, мол, тут можно убить? Ни палицы, ни копья, ни камня порядочного… Лишь на поблёскивающем тёмно-зелёном куске слюдита задержался его взгляд. И презрительная усмешка перекосила скуластое, нездорового землистого цвета лицо. Видимо, он подумал, что этим камешком с детский кулачок его не убить. А больше ничего подходящего не видно.
Лиану на его руках я легко перерезал охотничьим ножом. И вот нож явно заинтересовал пленника. Он внимательно проследил, как опустил я его в ножны на поясе. Это был первый отчётливо заинтересованный взгляд моего невольного гостя.
Я включил камеру, и на плёнку пошла запись того, как разминал он затёкшие руки, как оглаживал сильные плечи, как устраивался поудобнее спиной к стенке палатки. В конце концов так и прилип к ней, поставив руки позади и вытянув вперёд, прямо под объектив, связанные мускулистые и грязные ноги.
– Как тебя зовут? – спросил я.
– Вук, – неохотно ответил он.
– Что означает твоё имя?
– Мохнатый зверь.
– У тебя есть жена, дети?
– Наверно, есть дети. – Он усмехнулся. – Жёны у нас общие. И дети – тоже.
«Групповой брак! – подумал я. – По Моргану – низшая стадия дикости. Может, это ещё и не племя, а стая?»
– Зачем вы шли к купам?
– Они знают. За женщинами.
– Вам не хватает женщин?
– Они умирают раньше мужчин. Вот и не хватает.
– А почему они умирают раньше?
– Не знаем! – Вук усмехнулся. – Боги знают. Колдун говорит: раньше умирает тот, кто достоин смерти.
Последние слова пленника полоснули меня как ножом. Они почти дословно повторили вошедшее в историю изречение одного из российских политиков самого конца двадцатого века. «Что ж, – сказал он публично и спокойно, – погибает тот, кто достоин смерти».
Он имел в виду, правда, не людей, а заводы и фабрики, которые, по его мнению, делали что-то не то или не так. Но за ними стояли люди, которых обрёк он на великую безработицу.
Он был внуком сразу двух прекрасных, безупречных писателей, но в историю вошёл как великий разоритель российской экономики и виновник гибели бесчисленного количества людей. Прежде всего – стариков, у которых отнял необходимые лекарства, достойную пенсию и возможность заработать на жизнь. Миллионы детей он сделал беспризорниками, тысячи жуликов – миллионерами.
Так вот, оказывается, кто товарищ тому давнему политику по уровню мышления – колдун бывших людоедов!
Позже, в двадцать первом веке, эти зловещие слова потомка двух писателей периодически возникали в самом различном исполнении на его роскошном кладбищенском надгробии. Единственный в российской истории случай долгого народного злопамятства…
…– Почему вы живёте в пещерах? – спросил я Вука. – А не в хижинах, как купы?
– В наших пещерах тепло, – ответил пленник. – А в хижинах у нас замёрзнешь.
Лицо его становилось напряжённым. Что-то он там, похоже, нащупывал за спиной. Но что там, у голой стены, нащупаешь? Может, какое-то насекомое его кусало?
Он заметил мои интерес не к словам, а к движениям, сейчас же вынул одну руку из-за спины, протянул к стаканчику и очень грамотно, неторопливо, отпил из него воды. Будто всю жизнь пил из стаканов.
И долго потом держал стаканчик в руке, отхлёбывая по глоточку. Явно получал удовольствие. Я и не заметил, как поставил он пустой стакан на место и убрал руку за спину.
– Скажи, Вук, – продолжал я, – хуров больше, чем купов, или меньше?
– Мы не хуры, – мрачно возразил он. – Это купы называют нас «хуры» – «нелюди». А мы называем себя урумту – люди пещер. Когда-то мы были урумку – люди лесов. И жили в этих местах.
– Сколько вас?
– Много! – гордо ответил он. – Сколько купов, и ещё столько, и ещё больше. В пещерах свободно. Нас будет ещё больше. Мы тут сильнее всех.
– Почему вы ушли из лесов в пещеры?
– Нас прогнали. – Вук опустил голову.
– Кто?
– Злые боги.
– У них есть имена?
– Нур-Нур главный. Он бросался огнями с неба. Его слушались громы и молнии. Он был страшен и не знал жалости.
«Прямо Зевс-громовержец, – подумал я. – Так вот отчего они кричали «Нур-Нур!»… Только почему всё в прошедшем времени?»
– Где он живёт? – спросил я.
Пренебрежительная усмешка пробежала по лицу Вука. Немного, в его мнении, стоил человек, не знавший Нур-Нура. Однако пленник решил снизойти до ответа:
– Когда-то он жил за рекой купов. Где сейчас айкупы. Потом ушёл на небо.
– За что он прогнал вас?
Вук помрачнел, опустил взгляд, задумался. Похоже, не хотел отвечать.
– Отвечай! – потребовал я. – Хочешь жить – отвечай!
Он поднял на меня маленькие глубоко посаженные тёмные глазки. Ничего, кроме лютой ненависти, не увидел я в них.
– Это давно было, – тихо, как бы выдавливая из себя слова, произнёс он. – Столько разливов прошло – сосчитать невозможно. Но урумту всё помнят. Получилось, как сказал Нур-Нур… Он пришёл в наше племя после неудачной охоты. У нас не было тогда луков и стрел. Много было неудачных охот. Голодное племя ело двух своих стариков.
Вук слегка подвигался, поудобнее упёрся руками в основание палатки. Искоса я взглянул на Лу-у. Она напряжённо, зло смотрела на пленного. Остренький подбородок её выдался вперёд. Надбровные дуги чуть опустились. Маленькая тёмная рука её лежала на тюке с подарками как раз возле тёмно-зелёного куска слюдита.
– …Нур-Нур разозлился, – продолжал пленник. – Когда Нур-Нур злился, из ног у него вырастали огненные деревья. Он обрушил на урумту все громы и молнии, бросил на хижины все огни неба. Урумту бежали от своих хижин в холод. Нур-Нур гнал их ночью и днём. Он прогнал наше племя за большие озёра и сказал: «Живите здесь, в пещерах. У вас не будет стариков. Вы не будете есть людей. Вернётесь в тёплые леса – убью всех!»
Вук остановился, глубоко вздохнул, поглядел прямо в зрачок тихо щебечущей съёмочной камеры, потом перевёл взгляд на опустевший стаканчик возле себя. Подумалось, что хорошо бы снова наполнить его. Но не сейчас, когда у пленника развязаны руки. Попозже.
– Продолжай! – снова потребовал я. – Что было потом?
– Всё как сказал Нур-Нур, – спокойно повторил Вук. – В пещерах текла горячая вода, и было тепло. Люди стали там жить. Старики умерли. Больше стариков не стало. Урумту не едят людей и умирают молодыми. Женщины умирают раньше мужчин. Забираем женщин в других…
Он не договорил. Чем-то тяжёлым метнула в меня его рука, и я едва успел отклонить голову. Продолговатый предмет просвистел возле виска. Сзади раздался глухой удар в стенку палатки, затем металлический звон, металл ударил по металлу.
Вук тем временем мгновенно передвинул свой зад и снова опёрся руками в основание стенки. Глазки его метались из стороны в сторону.
И тут же в лоб ему врезался кусок слюдита, упал к его ногам, а на лбу отчётливо проступила и стала наливаться, набухать капелька крови.
Это Лу-у вступилась за меня.
Первая мысль была: «Кровь! Быстрей надо взять анализ. Пока кровь не запеклась!»
Вторая мысль была: «Что же он метнул? Дюралевый колышек от палатки? Здесь забивали их Тор и Сар. Значит, не вогнали по шляпку?»
Третья мысль была: «Сейчас он выдёргивает второй колышек. Вдруг не увернусь? ЭМЗ не включён… И анализ крови при его развязанных руках не взять…»
Левая моя ладонь ещё держала щебечущую съёмочную камеру.
А правая уже нащупала за поясом гладкий уголок слипа. Мысли и действия отмерялись, наверное, даже не секундами, а их долями.
Похоже, не миновать!
Я направил на бедного Вука слип, нажал курок и увидел предсмертный ужас в его глазах. Он успел понять: что-то страшное и неумолимое наваливается на него по моей воле. И тут же съехал по стенке палатки на матрасик, руки его непроизвольно выползли из-за спины. В правой был зажат выдернутый из земли второй колышек палатки.
Не до конца забили…
Ещё бы секунда – и сознание мог потерять я. А за ним – не исключено! – и жизнь.
Где-то тут блестящий холодильничек среди набросанных в баулы вещей?
Минута ушла на поиски. Кровь не успела остановиться, и анализ па стёклышки я снял дважды – на всякий случай. Тут же запечатал стёклышки обратно в холодильник. А потом залепил ранку на лбу пленника стептимиоловым пластырем. Пока проспится, ранка затянется.
Лу-у следила за мной быстрыми испуганными глазами. Зрачки её метались из стороны в сторону. Того, что я делал – да ещё так стремительно! – она, естественно, не понимала. Может, это казалось ей колдовством. А может, она думала, что я стану пить его кровь?
Затем, уже неторопливо, я разжал пальцы спящего, вынул колышек, показал его Лу-у и вбил каблуком обратно в гнездо. Потом нашёл второй колышек, упавший точно на шляпку своего собрата по другую сторону палатки, и его тоже вернул на место.
И, разумеется, пришлось снова связать руки пленника. Уже, правда, не лианой, а шнуром от парашютных строп.
Теперь хорошо бы сбегать в соседнюю – уже Торову! – палатку, взять геологический молоток да пройтись по всему кругу, забивая колышки по шляпку. Чтоб уже никто не выдернул… Но ведь звону будет!.. А купы давно спят…
Ладно! До утра потерпит.
– Ты, наконец, убьёшь его? – спросила Лу-у. – Он заслужил.
– Не убью! – ответил я. – Проснётся – закончим разговор. Потом отпущу.
– Я бы убила, – призналась Лу-у.
– Надо, чтоб он унёс в своё племя приказ: не приходить больше сюда!
– Они тебя не послушаются.
– Заставлю!
– Ты можешь наказать всё племя?
Милая Лу-у! Не видела она, как драпали по лесу ненавистные ей хуры!.. Не успели, видимо, поведать ей об этом ни отец, ни другие воины. Разговоры у них ещё впереди. Да, по сути, и не видели они этого панического бегства. Увидели только результаты.
– Сыны неба могут всё! – ответил я. – Для нас нет невозможного. Но мы не любим наказывать.
– Ты их жалеешь?
– Они несчастны.
– Не мы виноваты в их несчастьях, – резонно заметила Лу-у.
– Они этого не понимают.
– Зачем жалеть таких глупых? Их надо убить! Всех!
– Всех? – удивился я. – Там же есть женщины из вашего племени,
– Не только из нашего… – Лу-у явно растерялась. – Там есть женщины из племени айкупов, из племени ту-пу…
– И всех их убить? – повторил я. Лу-у молчала. Думала…