Czytaj książkę: «Я вернусь через тысячу лет. Книга 2»
Пунктир
Вместо пролога
…Объяснив всё, что сегодня предстоит сделать, и рассказав последние новости ближних окрестностей, я закончил:
– А теперь, братья мои, за работу! Труд каждого из вас приятен сынам неба. Они отблагодарят вас! Тун эм!
Люди племени купов стали расходиться: за грибами и ягодами в лес, на огороды и кукурузные делянки, на рыбную ловлю и птицеферму. А я снял переливающийся всеми цветами радуги жреческий хитон (наши женщины в Городе клеили из этой ткани купальники), закинул за плечо и тоже отправился работать. Нужно коротко суммировать новую информацию для Совета, прикинуть заявку на следующую «посылку» и передать всё это на узел связи в Город.
За столом пришлось просидеть полчасика. Ибо краткость передачи требует предварительной работы. А время дорого не только мне… В конце концов свёл на два листика самое необходимое и отправился через лесок к своему наглухо запертому вертолёту, так и не сняв тиары из оранжевых, с пурпурным и фиолетовым отливом, перьев ураху. Птичка эта водится только на островах северных озёр.
Тиару сплёл мне Сар – лучший охотник племени купов. Она отлично закрывала голову от солнца, продувалась ветерком и гарантировала от всяких неожиданностей. Носят её только вожди да колдуны, и никто на северо-востоке материка не решится выпустить стрелу под такую тиару. Даже враждующие племена не убивают друг у друга вождей и колдунов. Их могут пленить и потребовать выкуп. Но не убить! Долго не мог понять я происхождение этого странного для дикарей обычая. Ведь гуманный обычай! С дальним прицелом! Откуда он взялся?
Только расшифрованные биотоки Нур-Нура, этого трагического героя-одиночки, объяснили, в чём дело…
Вот, наконец, и лесная полянка, на которой стоит мой пятнистый вертолёт. Для тех, с кем живу я скоро пять лет, этот вертолёт – не только транспорт, но и храм, в котором слушаю я «сынов неба», вижу их и говорю с ними. Да и не один я… А для меня тут рабочий кабинет, где всё привычно, удобно, и устроено на нормальном человеческом уровне.
Отпираю дверцу, усаживаюсь перед экраном, нажимаю кнопку радиопередатчика. Обычный сеанс связи. Привычная работа. И, как обычно, даже не включаю экран. Всё идёт по заведённому в рядовом сеансе связи. Слушает и записывает Розита. Я диктую свежую информацию и хозяйственную заявку на дополнительные лопаты, вёдра, каёлки, геологические молотки и ручные пилы. Прошу новый аккумулятор для передатчика. Затем интересуюсь:
– Что новенького у вас?
– Ты слушал все наши передачи? – задаёт Розита встречный вопрос.
– Все не удалось. Ты же по информации видишь, что был у килов. Опять мирил их с беспокойными оли. Только к ночи вернулся.
– Значит, не знаешь, что прилетела «Рита-четыре»?
– Нет, конечно. Сколько их?
– Девятьсот.
– Ого! Поздравляю!
– И тебя! Тебе тоже полегчает.
– Хорошо бы…
– Тут, Сандро, собрались в клубе полсотни ребят с этого корабля. Первые, кто вышел. Юные такие, бледные… – Розита вздыхает. – Как мы шесть лет назад… Пришли, чтобы послушать и повидать тебя. Ты, оказывается, стал очень популярным на Земле изобретателем. Вместе с… – Розита как-то запинается. – Вместе с Евгением… Ваши коэмы пошли по всей планете! Евгения они затребовали прямо на корабль. Пока шли прививки… А тебя только что прослушали. Теперь хотят повидать. Может, включишь экран?
– Пожалуйста.
Нажимаю кнопку. Экран вспыхивает, мгновенные полосы торопливой лесенкой бегут по нему, и я вижу совсем молодых ребят в привычных зелёных костюмах, которые мы тут давным-давно сносили, заменив серо-голубыми. Когда-то в таких же зелёных мы улетали с Земли. Значит, форма не изменилась. Собственно, к их отлёту не изменилась… Сто лет они летели! А что на Земле сейчас – никто не знает…
Ребята сидят в креслах небольшого клуба. А перед ними громадный, во всю сцену, экран. Ради концертов и редких самодеятельных спектаклей его поднимают. Но сейчас он в обычном положении. И на этом телеэкране я. В полный рост…
Дружно, хором, видно потренировавшись, ребята кричат:
– Здрав-ствуй, Сан-дро!
Я улыбаюсь, здороваюсь и говорю, что рад видеть их, таких молодых и красивых. Мы давно их ждали и многого от них ждём.
Мне хорошо видны лица. Вначале ребята тоже улыбаются, потом начинают смеяться. Всё сильней и дружней. Даже, по-моему, против своего желания. Они явно сдерживаются. Но смех неумолимо пробивается сквозь вежливую сдержанность. Ничуть не обидный – молодой здоровый непобедимый смех.
Понятно, их рассмешил мой вид. Известный на Земле изобретатель сидит перед ними полуголый, раскрашенный цветными завитушками на груди и на животе, в хитроумной тиаре из пёстрых птичьих перьев. Почти как древний индейский вождь с иллюстраций к бессмертным детским книгам Майн-Рида и Фенимора Купера.
Я скольжу взглядом по рядам, вижу прекрасные умные смеющиеся лица, и становится мне так же легко и весело, как этим ребятам. Я хохочу вместе с ними. Что тут придумаешь? И, чем отчётливее стараюсь увидеть себя их глазами, тем сильней хохочу. Такая вот вышла неожиданно весёлая встреча.
На какие-то секунды удаётся сбросить с себя и щемящую боль невосстановимых утрат, и злую тоску по нормальному земному уровню человеческой жизни, и напускную солидность главного колдуна пяти могущественных племён на Западном материке, «сына неба», который может советовать племенным вождям, зная наверняка, что «советы» будут исполнены. На короткие секунды становлюсь я таким же, как они: весёлым, молодым, почти беззаботным. И бездумно, просто любуясь новым пополнением, скольжу взглядом по лицам.
И вдруг взгляд мой спотыкается о лицо, которое не смеётся. Далёкое и не очень разборчивое девичье лицо. Чем-то до боли знакомое. Чем-то неожиданно кольнувшее душу. Но нечёткое, размытое. И даже в этой размытости – печальное.
Я начинаю крутить ручку настройки, приближая лицо. Экран как бы поехал по рядам. Это совершенно незаметно для них. Они ничего не должны понять, но вдруг что-то понимают и затихают. Резко! Смех убегает с лиц стремительно. Должно быть потому, что изменилось моё лицо. Они догадались: я торопливо что-то делаю, чего-то жадно ищу и жду.
А я кручу ручку настройки уже лихорадочно, приближая то далёкое девичье лицо и вытесняя с экрана остальные. Я уже понял, кто это. Но боюсь даже про себя произнести её имя.
И вот лицо заполняет весь экран. Прекрасное, родное, когда-то очень любимое лицо. Оно из той, бесконечно далёкой, невозвратимой жизни. Оно уже не такое юное, как тогда, но ещё более прелестное.
Сама Таня смотрит на меня с экрана. Друг детства, первая моя любовь и первая страшная боль. Когда-то она принесла нашу любовь в жертву этой загадочной – с Земли! – планете Рита. А я узнал полную правду лишь здесь, после гибели жены, перед уходом на Западный материк.
Две блестящие неровные дорожки катятся из Таниных глаз по щекам. И я понимаю, что плачет она не из-за дикого моего вида, а из-за непоправимости того, что натворила судьба, когда-то не позволившая нам быть вместе.
Восемь лет неумолимо и навсегда разделили нас. Не знаю, как прожила она эти года и как умудрилась попасть на Риту со своим неоперабельным в ту юношескую пору пороком сердца.
Может, медики Земли уже перевели этот вид порока в разряд операбельных?
Но зато я знаю точно, что прилетела она с мужем. Наверняка он сидит в этом же зале: добровольцев на Риту посылают только супружескими порами. Во избежание драм и трагедий. По земным представлениям…
Много ли знают там о причинах наших трагедий?
В то же время прилететь сюда Таня могла только из-за меня. Она всегда была равнодушна к далёкой планете Рита и воспринимала её лишь через мой интерес. Что же иное могло заставить её просочиться сквозь мелкое сито в лагерь астронавтов «Малахит»? Историей литературы – главной Таниной страстью – удобнее заниматься на Земле. Но кто-то, видимо, рассудил, что на Рите нет пока литературоведов. И, значит, надобно послать!
А тут уже бегает среди смуглых мальчишек племени купов темноглазый мой сынишка Вик, записанный в городской метрике как Виктор Тарасов. И в геологической палатке – моём бунгало! – управляется с нехитрым хозяйством тихая послушная и ласковая Лу-у – дочка вождя купов. На неё метрика в Городе пока не заведена…
Наверняка всё это Таня успела узнать. Если Женька Верхов был на их корабле, она просто не могла не расспросить его. Ведь мы трое учились когда-то в одном классе!
Прекрасные печальные глаза Тани смотрят на меня с экрана одновременно с нежностью и ужасом. И пухлые губы доброго человека, которые когда-то я так любил целовать, чуть-чуть шевелятся, что-то шепчут. Я резко поворачиваю регулятор громкости и слышу её шёпот, не слышный в том зале никому:
– Шур, милый, что с тобой? Как ты дошёл до этого, милый мой Шур?
Как я до этого дошёл?
Ну, что ж… Постепенно вспомню и расскажу…
А кое-что не смогу рассказать. Невозможно. Только вспомню…
1. Хорошо, когда есть великие предки!
Море между двумя материками я пересёк в самом узком месте – над проливом, который в разговорном языке уже именуется «проливом Фуке». Когда-то неутомимый геолог Жюль Фуке, первый «чистый» путешественник этой планеты, первым «перескочил» здесь с нашего материка на Западный. Это был «прыжок» в полсотни километров – от наших Северных гор до безлюдного серого плато, которое ограничено полосой остроконечных снежных пиков с севера и ожерельем голубых прохладных озёр с юга.
– Пока делать там нечего! – сказал Жюль, вернувшись в Нефть.
Так, по крайней мере, поведали когда-то мне в Нефти Джим Смит и Вано Челидзе, прилетевшие сюда с Жюлем на первом звездолёте – «Рита-1».
И больше никто туда не летал. Ведь даже если бы что-нибудь полезное там и сыскалось, пока нет порта, пока нет флота, добывать это полезное нереально.
Вторым полетел туда я. Мимоходом. Потому что задерживаться на пустынном плато не собирался. Действительно, делать там нечего. Просто Совет не рекомендовал долго идти над морем. Флота нет, и, случись что, спасать сложно. Вертолёт на воду не сядет. Местные моря мы пока вынуждены «перепрыгивать» над самыми узкими проливами.
В общем-то смерти я не боялся. После гибели Бируты чего мне бояться? Но и не искал специально. Другим хлопот много… Да и никуда не денется… Успею…
Достигнув нагорья, я резко повернул на юго-юго-запад. Собственно, так поворачивала береговая линия. Но идти решил не над самым берегом, а западнее, так как приземляться предстояло в племени отнюдь не морском. От моря его отделяла почти сотня километров. И я только мечтать мог в отдалённом будущем как-нибудь, когда появятся у нас свой порт и свой флот, перебазировать это племя на морской берег, сделать его «морским народом». Сколько ещё лет до этого?.. Если жив буду…
Прохладные голубые озёра были так же безлюдны, как и серое нагорье. Много островов и тучи разноцветных птиц увидел я на цепи небольших озёр, нанизанных на узкую, извилистую речку. Но ни одного огонька, ни одного человека и никаких его следов!
За озёрами проскочила почти неизбежная в таких ландшафтах полоса тёмно-зелёных болот, а за ними – необозримые леса во все стороны, без конца и края.
Игольчатая зелень хвойных лесов быстро разбавилась весёлой светлой зеленью лесов лиственных. Видимо, основная масса хвойных осталась севернее озёр и нагорья. Поначалу лиственные кущи казались островками в хвойном море. Потом стало наоборот.
Шёл я на максимальной скорости ранца, и вот уже в лесах подо мной промелькнули первые нежно-зелёные проплешины лесостепи. Зоны тут сменялись очень быстро. Видимо, следствие стабильного климата, без особых капризов погоды.
По данным спутников, за лесостепью, безо всякой полосы пустынь, начинались те субтропики, где мне и предстояло стать «богом». Ни севернее ни восточнее «моего» племени спутники не обнаруживали ничего жилого.
Однако человека я увидел раньше, чем предполагал.
Точнее, не человека, а цепочку людей, которые целенаправленно текли через лес в том же направлении, в каком летел и я.
Пришлось сбросить скорость и понаблюдать.
Люди с густыми тёмными гривами мелькали между деревьев, бегом пересекали полянки, скапливались на опушках перед проплешинами лесостепи и затем, будто набрав некую критическую массу, прорывались через проплешины тонкими, прямо прочерченными струйками.
Достав из кармашка на поясе бинокль, я стал разглядывать цепочку людей с большой высоты. Их было три десятка, и, судя по всему, шли одни мужчины, налегке, только с оружием: луки, копья, суковатые палицы на плечах. Торопились они явно не с охоты, а на охоту – в тёплые края. И, значит, жили в более холодных. Об этом же свидетельствовали и мохнатые шкуры не только на бёдрах, но и на спине, на груди. Этакие мешки с дырами для головы и рук.
Однако в прохладных северных лесах этого материка спутники не засекли ни одного селения.
Откуда же взялись эти охотники, которые явно шли не домой, а из дому?
Меня они не заметили: ни один не поднял головы – видимо, далёкий стрёкот моего ранца показался им не более чем странным криком птицы. Но шли они не за птицами. Пернатой дичью были полны озёра, оставшиеся у них далеко за спиной.
И опасности сверху, похоже, они не ожидали. Потому и не придали значения далёкому незнакомому звуку.
Вечное правило: мы видим только то, что понимаем, а чего не понимаем, того в упор не увидим. И видеть не захотим.
До «моего» племени этим охотникам оставалось топать ещё больше суток – со стоянкой, понятно, и ночлегом.
Если, конечно, они идут именно туда, а не ещё куда-нибудь.
Так и хотелось мне задать им тот сакраментальный вопрос, который сам я услышал в безднах космоса, на полпути с Земли на Риту: «Откуда и куда идёте?»
Может, наши земные звездолёты, проследовавшие один за другим мимо неизвестного того радиомаяка, показались какому-то могучему космическому разуму примерно тем же, что и мне эта целеустремлённая цепочка местных дикарей?
…Похоже, дополнительной информации ждать долго, а время дорого. Поэтому я вновь увеличил скорость, оставил неведомых путешественников далеко позади и уже в сгущавшихся вечерних сумерках разглядел вдали три костра «своего» племени.
Оно было небольшим и умещалось в двадцати четырёх хижинах, сфотографированных спутником на лесной полянке вблизи реки. Значит, примерно, сотня с лишним человек, Марат сообщал, что в племени ра каждая хижина вмещает пять-шесть постоянных жильцов. Из этого я и исходил, на крупное племя не замахивался. Дай Бог хоть как-нибудь управиться с малым!
Для начала у меня был прекрасный пример – бессмертный учёный-путешественник Миклухо-Маклай. Книгу о нём я проштудировал ещё в «Малахите» по курсу истории первобытного общества. Хорошо, когда за спиной толпятся великие предки, которые могут подсказать хотя бы первые надёжные шаги! Только полный безумец способен не воспользоваться их опытом и, очертя голову, шпарить по целине. Для начала я и решил действовать в основном «по Маклаю» – понятно, с поправками на современный технический уровень.
Довольно низко пролетел я над кострами и хижинами. Никакого переполоха это не вызвало. Никто не вскочил, не закричал, не замахал руками. Хотя многие подняли головы и явно следили за мной.
Похоже, племя «моё» было не из пугливых, с ходу в стресс не бросалось.
По соседству с селением, примерно в двух сотнях метров, обнаружил я в лесу ещё одну полянку – совершенно пустую. Это было как раз то, что необходимо!
Опустившись, я огляделся, промерил полянку шагами наискосок и по периметру, и решил, что вертолёт тут вполне может приземлиться. Если, конечно, сядет строго вертикально, не будет планировать.
И после этого я врубил радиофон.
– Слушаю тебя, Сандро, – отозвался усталый голос Розиты. – Наконец-то прорезался!
Я спокойненько летел, а она, оказывается, там переживала…
– Вот по этому пеленгу, – попросил я, – высылаете вертолёт. Со строго вертикальной посадкой. Никакого планирования! Деревья высокие. Пеленгатор я оставлю посреди полянки. А второй пеленг дам из селения. По нему пусть вертолёт сбросит парашюты-палатки. Я лягу спать так, чтоб палатки могли приземлиться по обе стороны от меня. К утру всё спокойненько успеется.
– Когда следующая связь? – спросила Розита.
– Через сутки. Если всё будет нормально… Но если спутники засекут движение людей к «моему» селению, – сообщите сразу! Тут с севера движется цепочка. Как раз от нагорья к этой поляночке. Непонятно, откуда они взялись.
– Может, местные охотники возвращаются? – предположила Розита.
– Не похоже. Они в тёплых шкурах и налегке. Только с оружием. Никакой добычи!
– Но ведь на севере нет селений!
– А если нам только кажется, что их нет?
– Удивительная планета! – Розита вздохнула. И так отчётливо, будто рядом стояла. – Сплошные неожиданности!
– Чужая планета! Что поделаешь… Ну, пока, лапонька! Конец связи!
– Успеха тебе! – Розита щёлкнула выключателем, но тут же вдруг включилась снова. – Я сейчас сдаю дежурство, – предупредила она. – Отосплюсь. Если что – на узле Омар.
– Привет ему!
Я отключился. Дружеских отношений с Омаром у меня пока не возникло. Прилетел Омар Кемаль на «Рите-1», создавал здесь и радиоузел, и телецентр, и спутниковую связь, считался главным связистом планеты. А кроме того, вёл радио– и телепередачи на пару с Розитой. На экране я видел этого чернобрового красавца часто, а в жизни – редко. Трижды слушал его из клубного зала, вместе с Бирутой, – в концертах. Прекрасным баритоном он исполнял турецкие песни. И ни разу с ним не разговаривал.
Теперь придётся.
Я привёл себя в порядок, застегнул все пуговицы и «молнии», даже причесался по привычке. И взлетел над лесной полянкой.
Над селением сделал я три круга, постепенно снижаясь и выбирая подходящее место. Выбрать надо было сверху, чтобы не разгуливать в ЭМЗе между хижинами.
В ноздри ударил резкий запах палёных костей. На кострах жарили мясо. Охота, значит, сегодня у них была удачной, и это позволяло надеяться на благожелательный приём. Сытый человек редко бывает агрессивным. И даже сытый зверь…
Теперь, когда я снизился, десятки лиц поднялись к небу. Нечёткие в темноте, освещённые лишь пламенем костров, лица откровенно следили за моим полётом.
Однако действий никаких по-прежнему не было. Никто никуда не побежал, никто не кричал. Видимо, опасности сверху не ждали.
И это мне понравилось. Люди «моего» племени обладали выдержкой.
Опустился я чуть севернее хижин, на небольшом взгорке. Рядом было достаточно места для двух просторных палаток.
Вертолёт, прежде чем опуститься на соседней полянке, сбросит здесь два парашюта, пропитанных быстротвердеющими ароматическими смолами. Пока парашюты опустятся, смола превратят их купола в жёсткие палатки. Одна из них, по идее, достанется мне, другая обернётся главным и, пожалуй, наиболее эффектным подарком.
Впрочем, кто знает, что произведёт на аборигенов самый сильный эффект?
Я не стал объясняться с ними для начала, доказывать, что я не верблюд и что желаю им только добра. Как и Миклухо-Маклай, я решил сперва показать, что не боюсь их и доверяю им. И ещё – чего он сделать никак не мог! – показать, что неуязвим для них.
Едва опустившись на землю, я скинул ранец с двигателем и суперЭМЗом, мгновенным нажатием ботинка надул матрасик с изголовьем, придвинул ранец к ногам и лёг на спину. Ещё секунда – и суперЭМЗ окутал меня непроницаемым электромагнитным полем.
Дикари наверняка и опомниться не успели.
В общем-то и на самом деле я хотел спать: дорога была дальней и утомительной. Но понимал, что мгновенно не уснуть. Да и Николай Николаевич Миклухо-Маклай, попав в незнакомую деревню папуасов и улёгшись там спать между хижинами, тоже наверняка уснул не сразу. Этой подробности в книге не имелось, но я и сам догадался… Был он безоружен, безо всяких ЭМЗов, неведомых в девятнадцатом веке, и вполне мог не проснуться вообще.
Однако полностью доверился дикарям – и не ошибся.
Ну, а я доверился им не полностью. Хотя они этого не поймут. Для них я выгляжу безоружным и беззащитным. А то, что электромагнитное поле суперЭМЗа никакой палицей не прошибёшь, пусть они отнесут на счёт моего «божественного происхождения». Всё-таки свалился я на них не откуда-нибудь, а с неба…
Если, разумеется, они захотят попробовать меня палицей.
Я закрыл глаза и вскоре услыхал лёгкие шаги с двух сторон. Кто-то подошёл ко мне, остановился и спокойно дышал надо мною.
Очень хотелось поглядеть – кто? Но какое, собственно, это имело значение? Мужчина или женщина, ребёнок или старик?.. Не всё ли равно? Костры далеко, хорошо он меня не разглядит – так же, как и я его. Какие-то два лица, видимо, склонились сейчас надо мною. Всего два из сотни с гаком. Не всё ли равно, какие?
Пока что все они одинаково мне милы. Хотя и не красавцы, наверное. Откуда тут взяться красавцам? Вряд ли повезёт встретить такое симпатичное племя, как леры, коих случайно обнаружил на Восточном материке неугомонный Жюль Фуке.
Так открыть глаза или не открывать?
Если откроешь – подумают, что боюсь.
А чего бояться? Хуже, чем есть, уже не будет. С гибелью Бируты перешагнул я ту грань, за которой не должно быть страха. Привычка к осторожности, понятно, осталась. И только.
Ещё шаги прошелестели с двух сторон и затихли возле меня. Потом ещё, ещё… Неужто всё племя двинулось разглядывать неведомого пришельца? Может, ещё сочтут упавшим с неба покойником и поторопятся похоронить?
Ничего! Авось до рассвета не зароют.
Я глубоко вздохнул, слегка потянулся, будто во сне, и медленно, лениво повернулся на бок, прижав икры ног к ранцу с двигателем и суперЭМЗом.
Теперь, по крайней мере, покойником меня не сочтут.
Это почему-то успокоило, и, кажется, именно на этой идее я уснул.
…А проснулся как раз на рассвете. И первое, что увидел – два белоснежных купола справа и слева от себя. Пеленгатор и автоматика вертолёта сработали точно: парашюты не ушли в сторону и не накрыли меня самого. И ещё увидел двух нечёсаных «гвардейцев», которые дремали, сидя возле моих ног, опёршись спинами друг на друга. Возле каждого лежало копьё.
То ли они охраняли племя от меня, то ли меня – от племени.
А племя спокойно почивало в хижинах. И между хижинами никого не было. Только один костёр тлел. Два другие погасли.
Хорошо мы поспали! Спокойное племя! Даже вертолёт не разбудил.
Впрочем, все вертолёты для Риты изготовлялись бесшумными.
В парашютных куполах, от которых исходил тонкий аромат родниковой воды, должны быть два тюка – «направляющий» груз. И к каждому приторочен снаружи геологический молоток – чтобы забить колышки, привязанные к парашютным куполам, и закрепить их на земле уже как будущие жилища.
Если, разумеется, захотят аборигены жить в таких жилищах…
Вот, пожалуй, и первое дело на сегодняшний день – забить колышки. Пока ветер не сдул палатки… А потом можно и знакомиться. На базе первого «подарка»…
Однако день начался не так, как я предполагал.
