Czytaj książkę: «30 свиданий, чтобы забыть»

Глава 1.

Ха, он думает, что научился меня обгонять. Счастливый такой, лыбится. Козырек перекинул назад, чтоб обзор ничто не затмевало, и руками вцепился в руль. Сосредоточен. А я еду на расслабоне. Специально поддаюсь. Сегодня такая ставка, что мне хочется проиграть. Вот за килограмм зефира вчера я билась насмерть.

Августовский ветер совсем теплый, как будто напитался солнцем за лето и теперь разносит его по улицам, чтобы люди успели насладиться остатками зноя. Небо в красном закате, а улицы полны людей и машин. Все куда-то несутся. И мы со Славой мимо них, стремглав, на самокатах.

Разумеется, он приезжает первым к памятнику. Тот стоит посреди круглого сквера. Вокруг деревья и кусты. Несколько скамеек пустует. А по тропинкам мимо снуют гуляки компаниями и семьями.

Я доезжаю спустя полминуты, даю ему прочувствовать собственное торжество. Из десяти гонок для вида я выиграла лишь две, чтобы он не думал, типа я не стараюсь.

– Ты должна мне восемь поцелуев, – Слава скалится.

Да хоть миллион. Я же вся твоя. Дурак, еще этого не понял.

Не могу не улыбаться, глядя в эти зеленые глаза с золотым ореолом.

– В любое место, – он грозит мне указательным пальцем, но смотрит заискивающе – еще раз спрашивает разрешения.

– Дааа, – протягиваю лениво, слезая с самоката. – Мы же договорились.

Он свой уже оставил у памятника. Я свой ставлю рядом. Слава хватает меня за плечи и разглядывает внимательно всю фигуру, как хищник добычу, в поисках самого лакомого куска. Облизывается при этом, будто правда сейчас меня съест. В последнее время я часто вижу в его глазах нездоровый аппетит. Мне от этого одновременно страшно и приятно. Аж зудит внутри, непонятно где. Такая странная жажда просыпается, неудовлетворимая.

– Блин, не знаю, с чего начать, ты такая везде вкусная, – он высовывает язык и медленно движется кончиком по верхней губе, а глазами спускается с лица на шею.

Я слежу за ним пристально, затаив дыхание, и сглатываю. Что-то острое. Слава очень близко. Волны от ударов его сердца бьют мне в грудь. Заводят и мое до бешенства.

Здесь тихо. Мы окружены деревьями. Если что, меня никто не спасет. От меня же самой. Во мне в последнее время тоже постоянно борются мелкие демоны. Их голоса, все отчетливее и громче, становится трудно игнорировать. Они требуют плохого. Но разум пока еще побеждает. Я судорожно выдыхаю.

– Ладно, пойдем от малого, – Слава чмокает меня в щеку, совсем рядом с губами, почти на подбородке, и считает. – Раз.

Не отрываясь, переходит на другую сторону и целует там.

– Два.

Влажные губы мягко скользят к моему уху и касаются мочки. Даже не целуют ее, а кусают. Я поднимаю плечи в попытке сжаться, чтобы не вырвалось… неистовство. И тихо смеюсь от напряжения.

– Три.

Слава перекидывается на другое ухо. И с ним делает то же самое. У меня сердце вот-вот взорвется.

– Четыре.

Затем впивается в шею, как беззубый вампир. Я невольно ахаю. Увожу голову в сторону. Спиной упираюсь в гладкий мрамор памятника.

– Пять, – его губы ползут по шее вниз, а пальцы аккуратно оттягивают мою футболку, раскрывая ключицу и плечо. Слава целует туда, в самую круглую часть. – Шесть.

Седьмой поцелуй приходится на второе плечо, а восьмой – в губы. Мы оба голодны. Присасываемся моментально. Я даже вздох не успеваю сделать. Втягиваюсь в него вся. Слава держит меня за затылок и поясницу. Обхват становится все крепче, а наши тела все ближе, уже вжимаются друг в друга.

– Восемь, – выдыхает Слава, упираясь в меня лбом. В голосе я слышу легкую досаду. Испытываю то же самое.

– Ты мне тоже должен два поцелуя, – и снова захватываю его губы.

Он расходится. Скручивает футболку за моей спиной, задирает ее слегка и обхватывает ладонью голую талию. Мне пора его остановить. Он стал часто забываться и лезть, куда не следует. Я кладу слабую руку на его плечо, хочу сжать, чтобы прекратить это, но пальцы не слушаются. Как и Слава. Залезает под футболку и целует еще напористее.

Ах…

Он касается моей груди. Буквально захватывает ее, маленькую, в свою здоровую ладонь. И жмет.

Ах… Блин!

Приятно даже сквозь боль. Меня словно током прошибает, таким мощным сгустком удовольствия, которое застревает где-то внизу, и все во мне… уплотняется.

Нас спасает вибрация и пиликающий звук. Это мне пришло сообщение. Я отпихиваю Славу, пользуясь этим моментом отрезвления, и хватаюсь за телефон в заднем кармане шорт.

На экране блокировки высвечивается сообщение от Валентина: «Я прошел на подготовительные курсы в РГИСИ!» и много счастливых смайликов.

Вау! Я нажимаю, чтобы сразу ответить. Хочется разделить его радость.

– Ну, конечно. Валентин же не подождет, а я потерплю, – бурчит Слава и отходит, перекидывая бейсболку козырьком вперед.

– Слав, ну он мечтает туда поступить. Там даже на подготовительные курсы дикий конкурс, – улыбаюсь. Мне нравится его ревность. Пусть тоже помучается, не все же мне изводиться.

И скорее печатаю сообщение, чтобы вернуться к Славе и нашим поцелуям. Но он уже не дается. Стоит в двух шагах от меня, сложив руки в карманы спортивных штанов, а сам смотрит так… с извинением. Или что это за странный взгляд? Он так обычно смотрит, когда накосячит.

– Я ведь тоже поступил, – говорит и тут же зажевывает губы. Не понимаю, что в этом такого? Я в нем и не сомневалась. Улыбка сохраняется на моем лице. – В Москву.

– Что?

Сердце останавливается. Легкие не дышат. Нутро сворачивается.

Как это? Как в Москву? Он же в Питере только подавался… Выходит, обманул?

– Надо ехать через неделю, – Слава добивает меня спокойным тоном.

В глаза уже не смотрит. Чешет шею. Сглатывает.

Предатель.

Я тоже не могу на него смотреть. Чувствую, как сердце отваливается по кускам. Это конец. Мы… расстаемся?

Мир тускнеет. Прямо гаснет, как свет в театре после третьего звонка. Только что был ясный августовский день, а теперь тугая декабрьская ночь. Золотое свечение в любимых глазах тоже бледнеет. Я застываю, словно меня замуровывают в стену вечной боли и тоски.

– Почему ты только сейчас об этом говоришь? – выжимаю из горла последние усилия, чтобы это произнести.

Слава поджимает губы и опускает голову. Кивает виновато. Согласен, что неправ.

– Не знаю. Не хотел… То есть боялся…

Наверное, в моих глазах сейчас вся печаль этого мира. Наткнувшись на мой взгляд, Слава морщится, как от собственной боли, и смотрит на меня снизу. То есть, на самом деле, сверху, но таким заискивающим взглядом, что я кажусь самой себе выше его.

– Думал, что просто поставлю тебя перед фактом, и тогда…

– Ага, конечно, – мой голос вдруг наполняется силой, набирает веса, становится тяжелым. – Решил облегчить себе задачу. Бросить и свалить без оглядки.

– Да какой бросить, Лер?! – Слава психует и хватает меня за плечи, словно я могу убежать. У меня ноги уже в бетоне. Я вросла в эту плитку.

Там, за кустами, визжит малышня и кричат на них родители. Ветер шелестит между кронами тополей. Остатки пуха летают в воздухе.

– Я и не думал, что поступлю туда. А вот, повезло, – он пытается улыбнуться, но напарывается на мое лицо и стягивает рот вправо. Не знаю, какой у меня вид, наверное, сердитый и жалкий одновременно. Я не знаю, что изобразить – обиду, злость, презрение. Но мне в первую очередь больно.

Бархатов предал наши мечты. Ведь обещал остаться в Питере. Чтобы вместе. А сам при первой же возможности валит в Москву. Даже хуже. Он обещал не создавать такую возможность и создал. Видимо, это были только мои мечты.

– Да тут на Сапсане четыре часа, – звучит неубедительно. Разумеется, он и сам сомневается.

Врал ведь неспроста. Зачем?

– Знаю, тупо получилось. Я просто не хотел тебя лишний раз напрягать. Думал, не поступлю, и фиг с ним. А если поступлю, то…

– Фиг с ней, да? – выплескивается из меня с усмешкой. Я жмурюсь и стискиваю зубы, чтобы не разреветься. Весь год этого боялась. Как чувствовала.

– Ну, блин, Лерыш, ты что такое говоришь? – он тыкается носом в мою щеку, гладит до самого подбородка, ищет губами мои губы и улыбается. Как это жестоко. Не будь я замурована в собственной боли, я бы его отпихнула от себя. – Мне на тебя никогда не будет пофиг.

Слава жмется ко мне губами, закусывает мою нижнюю, щупает кончиком языка верхнюю.

Блин! Мне должно быть противно. Он же предатель!

Но я сдаюсь. Не могу перед ним устоять. Бархатов, гад, это знает и активно пользуется. Всегда так вымаливает прощения. Сначала наделает приятностей, чтобы расплавить мою бдительность и критичность. Только тогда признается в содеянном и сразу обнимает, игнорируя все мои потуги вырваться. А потом лезет целоваться, прижав к чему-нибудь.

Мои лопатки упираются в памятник. По бокам колючие кусты. Спереди Слава. Целует меня жадно, вдавливая в себя. И очень долго. Высасывает мою обиду. Но в этот раз не поможет. Она только копится и закипает.

– Хватит! – я не выдерживаю собственного накала и отталкиваю его за плечи.

Слава мотает головой и отходит. Ветер задувает под футболку. Охлаждает мою вскипевшую кожу. Сердце так бьется, что я боюсь умереть. Хотя, кажется, это единственное, что мне остается. Как без него жить?

– Зачем ты врал тогда? Мог бы сразу бросить, если уж хотел, – я заправляю футболку в шорты и шмыгаю носом.

Слезы на подходе. Надо бы уйти с достоинством.

– Потому что не хотел, Лер! И сейчас не хочу. Ты мне очень нравишься. Сама не видишь… – он машет на меня рукой, будто это что-то доказывает, и, хватаясь за наушники на шее, поднимает лицо к небу. – Именно этого я и боялся. Потому что ты сразу сказала, что, если я уеду, мы расстанемся.

– Ну да! Это же очевидно! Как мы будем встречаться в разных городах?

– Люди же как-то встречаются. Сапсан, скайп, телега. Да мы можем общаться двадцать четыре на семь.

– Да мы даже здесь двадцать четыре на семь не общаемся! – я скрещиваю руки и отворачиваюсь. – Ты же вечно музыкой занимаешься.

Не хотела я этого говорить, укорять его… Знаю, как для него это важно. Я ведь тоже обещала не обижаться, но… У него музыка, друзья, семья, а у меня только он. Мы видимся-то не каждый день. Какие двадцать четыре на семь? Мне мало, дико его не хватает. Всегда. А теперь особенно. Сердце уже скулит. Сочится тоской.

– Лер, пожалуйста, – Слава делает на меня шаг, а я вжимаюсь в мрамор. – Там крутая программа, как раз то, что я искал и не нашел здесь. С возможностью стажировки за рубежом. И друг позвал в ночной клуб диджеить. Нельзя упускать такой шанс. Пойми.

– Еще и стажировка? За рубежом? – я выдавливаю истерический смешок.

– Да она всего полгода, на старших курсах, – он отмахивается, будто это пустяк.

Видимо, для него так и есть. Я – пустяк. Меня легко променять на стажировку и столичный ночной клуб. Глаза сами закрываются. Хочется просто закрыть эту реальность. Вернуться на десять минут назад, где мы со Славой еще вместе и счастливы. Теперь, кажется, что этого не было. Целого года просто не было. Он мне врал все это время. Как минимум с мая, когда впервые заикнулся о Москве. Уверял ведь тогда, что останется в Питере по-любому, что там ловить нечего. А сам втихаря подсуетился. И объявляет об этом теперь так. За неделю. Тупо ставит перед фактом. Обманщик.

– Лер, давай хотя бы попробуем, – Слава хватает меня за голову и заглядывает в глаза глубоко.

Он убежден и уверен. Ни толики не сомневается. Все давно решил. Без меня. Даже спрашивать не стал. У него и выбор не стоит: я или Москва. Москва однозначно, а я так… Соглашусь, и хорошо, не соглашусь – ну, печалька. Долго горевать не будет точно. Там наверняка много красивых и хороших девушек. Аркгх!

Я его толкаю что есть силы, но Слава упирается и прижимает меня к себе. Сразу обхватывает руками. Они у него, блин, крепкие. Никогда не могла вырваться. С моими-то силенками.

– Отпусти меня! – остается только орать и привлекать внимание прохожих.

– Не отпущу! Не хочу тебя отпускать!

Его частое дыхание горячими волнами накрывает мою шею. Сердечный ритм басит, как электронный бит из его последнего трека. Я вслушиваюсь, пытаюсь успокоиться, переварить то месиво чувств, которое внутри бурлит, но не могу. Просто не могу. Всего слишком много. И навалилось так внезапно. Только бы не разреветься.

А Ксюня почему молчала? Она-то не могла не знать. Они оба меня предали. Как все бесит!

– Отстань. Ты уже показал, как тебе на меня плевать!

Я снова пытаюсь вырваться. Слава откидывает корпус назад и вжимает руками мои плечи в мрамор. Глазами ищет мои, а я их специально прячу, потому что они наверняка уже красные. И слезятся.

– Лер, хватит фигню нести. Ты прекрасно знаешь, как мне на тебя не плевать.

– Нет, не знаю! – уже воплю. Слезы все-таки прыскают. И я смело смотрю Славе в лицо. – Почему ты врал мне? Ты же обещал!

Он то раздвигает брови, то сдвигает. И кусает нижнюю губу. Держит меня уже не крепко. Глазами бегает по моему лицу, словно хочет зацепиться, а не за что.

– Прости. Я хотел… как лучше.

– Ну, очевидно, тебе без меня лучше. Хотел – получай.

Я сбрасываю его руки с плеч и ухожу. Сама не знаю, в какую сторону, просто вперед. Когда приду в себя, соображу, как добраться до дома.

Успеваю сделать лишь несколько шагов, Слава хватает меня за руку и разворачивает к себе.

– Лер… Остынь, и завтра поговорим. Хорошо?

Какой наглец! Еще думает, что после такого сможет меня уломать? Это самое настоящее предательство! Такое не прощают!

– Нет, – хочу ответить твердо, но выходит ломано. Лицо тоже отворачиваю, насколько позволяет шея. – Раз мое мнение для тебя ничего не значит, зачем я тебе вообще? Не буду мешать тебе жить.

– Да блин! Че за бред, Лер?! – Слава взмахивает обеими руками, отпуская меня, и разворачивается по оси. – Почему ты так реагируешь? Ты даже понять меня не пытаешься! Может, я тебе не нужен, на самом деле? И ты только рада от меня избавиться, а?

Он подходит ближе и глядит в упор.

– Может, это я мешаю? Вам с Валентином?

– Чтоо?! – я так морщусь, будто гнилую рыбу съела. Аж тошно становится от такого обвинения. Да как? – При чем здесь Валентин вообще?

– Ну, как всегда, ни при чем.

Слава отшагивает в сторону, сжимая кулаки. Почти пыхтит, как бешеный бык. Я только рот раскрываю в возмущении. А выдавить ничего не могу. Да какой Валентин? Давно проехали эту тему. А он все не угомонится.

– Не переводи с больной головы на здоровую! – наконец, нахожу, что сказать. – Мы с Валентином дружим. Я тебе не давала повода… Валентин вообще порядочный, прекрасно знает про нас с тобой и к тебе относится, между прочим, хорошо. Не то, что ты к нему.

– Да, да, он идеальный, – Слава закатывает глаза и отворачивается. Хватается за козырек, потом за наушники и снова за бейсболку. – Когда я уеду, он, конечно, будет рядом.

– Конечно! – реву уже не своим голосом, а потом всхлипываю и продолжаю обессиленно. – Конечно, ты уедешь… А я останусь. Какая же я дура. Мечтала о нас с тобой. Напридумала себе…

Блин, зачем я все это говорю? Просто льется. Душа порвана, мысли вытекают. Вместе с ними боль, неуемная боль.

Слава смотрит на меня молча огромными глазами. Они все равно кажутся мне очень красивыми. И он весь тоже. На него всегда приятно смотреть, что бы ни было. От этого еще паршивее. Не только мне ведь приятно. Да за ним тут полшколы бегало. А там вообще… Боюсь даже представить красавиц, которые там водятся. Коростылева им в подметки не годится, наверное. Ахах, и он боится оставить меня тут с Валентином.

Силы все же находятся. Обида меня подстегивает. Я двигаюсь на выход из этой тесноты, ореола Славиного обаяния, пузыря нашей любви. Или только своей любви.

– Лер!

Я не откликаюсь, потому что слезы уже текут так, что их даже под ливнем не спрячешь.

***

Рада вас приветствовать на страницах этой книги! Это уже вторая часть, ПЕРВАЯ ЗДЕСЬ . Можно читать отдельно, но, чтобы лучше понимать героев и проникнуться историей их знакомства, рекомендую прочитать первую книгу.

Добавляйте книгу в отложенное, чтобы быстро ее находить, делитесь оценкой и впечатлениями в отзывах – мне ценно ваше мнение 😊🙏

***

Кому интересно, визуалы героев в моих соцсетях: Телеграме и ВКонтакте

Глава 2.

Всю следующую неделю я не нахожу себе места. Хожу мумией, отмалчиваюсь, много слушаю МакSим и еще больше Билли Айлиш. Проклинаю Бархатова. Ни один человек в мире, кажется, не может доставить мне одновременно столько счастья и столько страданий.

Мама с папой косятся на меня и шушукаются между собой. После ссоры со Славой я вернулась домой в паршивом настроении и в пылу накричала на них, попросила меня больше не беспокоить. Вот они и боятся. Так лучше. Не хочу им рассказывать, что Слава меня бросил. Не сейчас. Позже. Когда это и так станет очевидно.

С Ксюней мы практически каждый день видимся в школе. Перед началом года Марина Антоновна попросила нас разгрести коморку. Мы выносим мусор, убираемся, красим мебель. Из всего драмкружка нам помогают только Валентин, Кузьмин и Еловская.

Ксюня оправдывается.

– Я ему говорила, что надо сразу тебе сказать, – ворчит она, пыхтя. – А он такой, типа, все равно не поступлю, так поссоримся впустую. Типа, если поступлю, тогда и решим.

Мы вместе тащим дубовую тумбочку на улицу, чтобы покрасить.

Летом мы с Ксюней почти не виделись, потому что она ездила в языковой лагерь на Мальту. Столько впечатлений оттуда привезла, а еще розовые волосы и золотой загар. И вымахала сразу сантиметров на десять, кажется. Наверное, росла весь год, но я как-то не замечала. А через два месяца разлуки это резко бросилось в глаза. Похудеть – не похудела, но, вытянувшись, стала казаться стройнее. Теперь чертовски привлекательна. Я обзавидовалась. Потому что я вот ни на сантиметр не выросла. Все такая же низкая и тощая. А у Бархатовых красота, очевидно, в генах.

– Ага. Решим, – обида теснится в груди слишком плотно, все слова сами выдавливаются. – Он сам все давно решил. Меня даже не спросил.

Ксюня смотрит на меня с сочувствием. Спасибо, конечно, но это не обезболивает.

– Он просто надеялся, что, если поступит, то ты поймешь. Ну, раз шанс такой выпадает, типа надо пользоваться, – говорит она осторожно, когда мы ставим тумбу на землю, и утирает пот со лба.

– Типа куда я денусь, да? – я выпрямляюсь и смотрю Ксюне в глаза. Она их прячет. – Да дело даже не в этом. Не сейчас, так мы потом расстанемся. По-любому. Он сам не заметит, как его там какая-нибудь стерва охомутает. А я – страдай?

Я поднимаю лицо к небу. Оно хмурится. Тучи кучкуются, как перед грозой. Ливануло бы уже. Смыло бы меня с этой чертовой земли.

– Будто так ты не страдаешь, – цокает Ксюня и разворачивается обратно к школе. Нам надо вернуться за красками.

Я вздыхаю. Да, она права. Я и так, и так страдаю. Мне просто без Славы плохо, где бы то ни было. Но я уверена, что будет гораздо хуже, когда узнаю, что у него завелась новая девушка, а я – с глаз долой, из сердца вон. Лучше заранее. Я хотя бы не буду изводить себя ненужной ревностью.

– Ну он, видимо, хочет полной свободы. Раз не удосужился со мной даже обсудить. И пожалуйста. Пусть покоряет Москву. Его успехам я все равно буду радоваться искренне.

В пустом коридоре моя обида звенит гораздо отчетливее. Разносится эхом по каменным стенам. И снова вонзается в меня, как бумеранг. Ксюня мотает головой и через паузу говорит:

– Но там реально больше возможностей. Универ крутой. И подработка сразу нашлась.

Она поглядывает на меня то и дело, но я специально не реагирую, смотрю в пол, переплетая ноги едва-едва. То ли тумбочка слишком тяжелая, то ли преждевременная тоска по Славе высасывает из меня все силы.

– О будущем же тоже надо думать, – продолжает Ксюня. – Он ведь для вас обоих старается. Ты же сама потом будешь кайфовать, что он успешный и хорошо зарабатывает. Тебе тогда не надо будет работать. Будешь в шоколаде.

Я привыкла к Ксюниной мудрости и часто с ней соглашаюсь. Но сейчас мне хочется бастовать. Против всего. Доводов никаких нет, а что-то внутри меня яростно жаждет поспорить.

– Ага, только обузой ему буду. Мне не надо, чтобы меня держали в шоколаде. Я хочу, чтобы со мной считались! – на нервах я очень громко хлопаю дверью. Все стены дребезжат.

Блин, надо унять свой псих.

В мастерской Валентин, Кузьмин и Еловская лупят на нас во все глаза. Испугались. Кузьмин даже костюмы уронил. Марина Антоновна выныривает из-за стеллажа и тоже впивается в меня недоуменными глазами.

– Все в порядке?

– Извините, – бурчу я, не поднимая ни на кого глаз, но всем лицом ощущаю на себе жалость Валентина. Он ничего не говорит, а смотрит так… Выть хочется от собственной никчемности.

Мы с Ксюней берем банку краски и кисточки под столом. Они уже использованные, вчера только красили стол.

– Газеты возьмите, пригодятся, – кричит нам вдогонку Марина Антоновна, вынося кипу бумаг к двери.

Я хватаю первые несколько разворотов и скрываюсь за Ксюней в коридоре.

– Вот Дегтярев твой и шага без тебя не может сделать, – мне хочется выговориться, поэтому, как только мы оказываемся наедине, я продолжаю. – Он даже в армию идет с твоего разрешения.

– Потому что я ему ничего не запрещаю и не угрожаю расставанием за каждый шаг, – Ксюня закатывает глаза, неся банку краски, как реликвию, на вытянутых руках.

– Я ему тоже не запрещаю! Ему попробуй запрети! Он все равно сделает по-своему.

– Ну, да. Слава такой, – она вздыхает. – Папа ему тоже ничего запретить не может. Кажется, наконец, это понял и перестал бороться.

Во мне последняя надежда обрывается. Грохается на дно души шлаком.

Да, на пути к мечте Слава не видит препятствий. Даже отца переборол. А меня просто выкинул, как мусор, чтоб не вякала.

– Ну, вы хотя бы поговорите перед его отъездом. Нельзя же так, – зеленые глаза Ксюни округляются, больше умоляют, чем приказывают.

Я вглядываюсь в ее улыбчивое лицо. Вижу Славины черты и сжимаюсь внутри от тоски. Как его забыть? Его сестра будет мне постоянным напоминанием. И эта школа, и эта улица. Да весь город будет мне вечно о нем напоминать!

Пиликает смартфон. Я смотрю на экран. Слава пишет: «Лер, я завтра уезжаю. Хотя бы трубку возьми». Он мне всю неделю названивает, но тоже не без гордости. Позвонит раз в день, напишет и больше не тревожит. Наверное, мне хочется, чтобы мой телефон разрывался от его звонков, и смски падали одна за другой, не переставая, с мольбами простить и вернуться. А еще лучше, чтобы он караулил меня у подъезда с букетом из тысячи тюльпанов, которые я люблю, и не давал прохода, пока не отвечу «да». Но нет. Слава не такой. Я не отвечу, и он уедет. Спокойно, гордо, без всяких истерик и скандалов. И я его больше никогда не увижу.

Слезы хлещут из глаз. Ксюня сразу меня обнимает. И мы долго так стоим. Я стараюсь не реветь, зажимаю себе рот рукой, тихо хнычу, заливая слезами Ксюнино плечо. Она гладит меня по голове и ничего не говорит. Что тут сказать?

После этого мы молча красим тумбочку. Вся эта возня в мастерской меня всегда отвлекала. И сейчас работает. Я успокаиваюсь. Даже ни о чем толком не думаю. Слежу за мазками краски, которые создаю жесткой кистью, чтобы все хорошо прокрасилось, и защищаю тумбу от насекомых, норовящих сесть на блестящую поверхность. Концентрируюсь на этом процессе максимально, чтобы в мыслях даже фоном не мелькнуло нигде лицо Славы. А сердце все равно ноет. Наверное, пора к этому привыкать. Кажется, так будет теперь всегда.