Czytaj książkę: «Адрес мечты»

Глава 1
В творческом тупике

Дописав решение задачи, Катя отодвинула тетрадь и учебник на край стола, открыла ноутбук и зашла в папку «стихи», создала новый документ и быстро набрала:

 
Подобно раненой тигрице,
Что в тесной клетке мечется от боли,
Душа моя…
 

Дальше мысль не пошла, и Катя задумалась, уставившись на экран. Эти строчки возникли у нее в голове еще утром, причем непонятно, откуда возникли, и весь день она мысленно их повторяла. И вот только теперь, вечером, появилось время и возможность записать. Катя была уверена, стоит только набрать эти строчки, как тут же, сразу, родится целое стихотворение, а может, даже поэма… Так уже бывало. Достаточно было появиться некоему смутному образу или единственной строчке, как остальное дописывалось за один присест, словно только и ждало возможности проявиться в виде черных букв на белом фоне, выскочить из-под Катиных пальцев, едва касающихся кнопок клавиатуры.

Но вот же! Застопорилось! Она еще раз представила себе эту раненую тигрицу, ее страх и гнев на тех, кто запер, кто лишил свободы, кто причинил боль…

– Душа моя, – прошептала Катя и откинулась на спинку стула, – душа – моя, – повторила она, – тигрице – не скрыться…

В комнату вошла мама, остановилась за спиной, наклонилась, заглянула на экран.

– Ах, какие страсти, – произнесла насмешливо.

Катя мгновенно свернула запись, напряглась, повернулась к маме:

– Ну, чего тебе?

– Ничего, – ответила та, – я думала, ты еще уроки делаешь.

– Сделала уже.

– А сделала, так иди картошку почисть!

Катя со вздохом поднялась и отправилась на кухню. Поскольку раз и навсегда усвоила: чистить картошку, мыть полы и посуду, выносить мусор, ходить за хлебом, гулять с братом, отводить и забирать его из сада, короче говоря, выполнять все родительские поручения по первому требованию – ее священная обязанность!

И еще: с мамой лучше не спорить – поскольку себе дороже выйдет. Лучше молча сделать то, что она велела, тогда есть возможность избежать долгих и нудных наставлений, насмешек в Катин адрес и всяких других неприятностей.

К своим пятнадцати годам Катя научилась не вступать с мамой в пререкания, поэтому почти всегда избегала скандалов и стычек с ней. Бывало, конечно, что и не выдерживала, срывалась, повышала голос, пыталась что-то доказать, заранее зная, что ничего хорошего из этого не выйдет. Однако нервы-то не железные.

На этот раз она тоже сдержалась, дав себе слово молчать и не вступать в пререкания. Пусть говорит что хочет. Катя просто почистит картошку, и все!

Не тут-то было!

– Ты вот все стишки кропаешь, – начала мама, расположившись за столом с чашкой кофе, – только кому они нужны, стишки твои? Только время зря теряешь.

Катя тщательно очищала кожуру с картофелины.

– Твое дело, конечно, – продолжала рассуждать мама, – может, у тебя хобби такое. Я вот тоже стихи люблю, Есенина, например…

Катя положила очищенную картофелину в кастрюлю с водой и взялась за следующую.

Мама возвысила голос:

– Пожалуйста! Люби стихи! Но профессия должна быть серьезная, особенно у женщины! Вот, к примеру, врач – замечательная профессия. Может, ты в медицинский пойдешь? – без всякого перехода спросила она.

Катя сосредоточенно чистила очередную картофелину.

– Молчишь?! – воскликнула мама. – А мать дело говорит! Думаешь, я не знаю, о чем ты думаешь? Знаю!

– Чего ты привязалась? – миролюбиво спросила Катя. – Сама себя заводишь…

Мама в сердцах стукнула ладонью по столу:

– И не смей так со мной разговаривать!

– Да я нормально разговариваю, это ты… – начала было Катя, уже жалея о том, что вообще раскрыла рот.

Мама вскочила, прыгнула к Кате и, схватив ее за локоть, резко повернула к себе, из мокрых пальцев выскользнула картофелина и покатилась по полу.

– И повернись, когда с тобой мать разговаривает!

– Ну что ты творишь? – Катя освободила локоть и нагнулась за картофелиной.

– А ты не груби!

– Я не грублю. Ты уж определись, чего хочешь, чтоб я картошку чистила или тебя слушала, – буркнула Катя.

– И то и другое!

– Я не Юлий Цезарь, – огрызнулась Катя.

– Думаешь, сильно умная, да? – переспросила мама. – А того не понимаешь, что я тебе добра желаю! Кто еще пожелает ребенку добра, кроме матери?

Она снова уселась за стол, отпила остывший кофе, поморщилась:

– Вот я, к примеру, – начала она.

«Ну, теперь надолго», – подумала Катя, опуская последнюю картофелину в кастрюлю.

– Я всегда точно знала, что надо иметь в руках профессию, которая может приносить кусок хлеба, да… А все эти ваши дизайнеры-психологи – это так, фикция. Никому они не нужны. У соседки дочка тоже дизайнер, до сих пор дома сидит, работы нет.

– Это ее проблемы, в нашем городишке, естественно, ее специальность не востребована, надо уезжать, – нехотя отозвалась Катя.

– Да кому она вообще нужна! – крикнула мама. – А была бы нормальная специальность в руках, ее бы на комбинат взяли.

– Комбинат не резиновый, – буркнула Катя и поставила кастрюлю на плиту.

– Он же не единственный в стране.

Кате не хотелось продолжать разговор. Она знала заранее все, что скажет мама, все ее аргументы и требования. Все сводилось к одному – Катя должна идти учиться в мед или политех. Еще бухгалтеры хорошо зарабатывают. Все!

Сопротивление бесполезно и карается расстрелом на месте.

Катя взглянула на часы и спокойно удалилась из кухни.

– Ты куда это?! – вслед ей крикнула мама.

– Скоро пять, за Ванькой, – спокойно ответила Катя из прихожей, уже обуваясь.

Мама выскочила следом:

– Ты там смотри, хорошо его одень, капюшон завяжи, чтоб не спадал.

– Угу…

Она распахнула дверь и вышла на площадку.

Фух! Один-ноль в ее пользу. Мамуле не удалось довести дело до скандала и слез. Собственно говоря, довольно мирная перепалка, обычная, рядовая. Бывает похуже.

На улице сыро, дождик сеет. Катя не взяла зонт, но это ничего, до сада – рукой подать. В их городишке до всего рукой подать. Она шла и усмехалась. Послушать маму, так она в жизни добилась неимоверного успеха! А какой успех – преподает в колледже спецтехнологию великовозрастным дебилам. Вечно жалуется на маленькую зарплату и большую загруженность, да еще и нервы треплют. Чего добилась-то? Из родной деревни уехала, институт окончила, замуж вышла? Ну и что? У отца два диплома, правда, он и должность имеет высокую, и зарабатывает прилично, но какая разница, скажите на милость, между рабочим поселком, откуда он родом, и этим городишкой, куда он попал по распределению? На Катин взгляд – никакой! Поскольку она часто ездит в гости к деду с бабушкой, в тот самый поселок, и может судить. Ну, у них в городе, конечно, с работой полегче, в поселке давно все заглохло. Пенсионеры одни остались. Им хорошо: тишь да гладь!

«Но я не хочу, как они, – мучительно размышляла Катя, – всю жизнь думать только о работе и куске хлеба, а потом прозябать на пенсии».

Она вошла в садовские ворота, детей на участке не было, слишком сыро. Пришлось подниматься в группу.

Ванька вышел недовольный, то ли ужин не понравился, то ли подрался с кем-то. Чтоб не задерживаться, Катя сама быстро одела брата. Не хотела сталкиваться с противной воспитательницей. У Ваньки их было две: одна противная, другая – очень противная.

В раздевалку заглянула та, что просто противная.

– Ваня сегодня опять подрался, – заявила она.

– Зачем же ты дрался? – равнодушно спросила Катя.

Ванька нахмурился и промолчал.

«Моя школа» – Катя невольно улыбнулась.

– А мама где? – не отставала воспитательница.

– На работе, – соврала Катя, взяла брата за руку, шепнула: – «Идем! – Дважды просить не пришлось.

– Пусть завтра сама придет! – крикнула воспитательница.

– Угу… – привычно отозвалась Катя.

Брат шагал рядом, Катя крепко держала его за руку, так, на всякий случай, потому что он с характером. Убежит – ищи его потом.

Он шагал, опустив голову, и бубнил себе под нос:

– Я не пойду больше в сад! Не пойду! Сами ходите!

Катя благоразумно отшучивалась, надо было как-то переключить Ваньку, чтоб у него улучшилось настроение.

– Да ладно, чего ты… у тебя же там друзья и все такое, – напомнила Катя.

– Не пойду!

– И что? Дома будешь сидеть?

– Ну и буду!

– А дома-то и нет никого, – сказала Катя.

– Неправда! Ты дома!

– Здрассьте! Я же в школу хожу!

– Ага! А потом приходишь! А меня спать заставляют! Я не люблю спать!

Катя очень хорошо понимала брата. Она ненавидела детский сад. Ненавидела до такой степени, что заболевала, и родителям приходилось сидеть с ней дома по очереди. Но не стоило рассказывать об этом брату. Надо было как-то примирить его с действительностью. И Катя предложила:

– Хочешь, я буду забирать тебя сразу после уроков?

Ванька взглянул на нее, снова опустил голову, задумался.

– Хочу. – Для убедительности он кивнул упрямой лобастой головой.

– Хорошо. – Катя тоже кивнула, и между ними сразу же установились доверительные отношения. Ванька подобрел, пошел быстрее и начал рассказывать обо всем, что случилось сегодня. Рассказывал он обстоятельно и подробно. И хотя Катя могла бы передать его рассказ слово в слово, потому что Ванькины дни мало чем отличались один от другого, но она все-таки терпеливо слушала, где надо угукала, где надо ахала или хмыкала. Это нехитрое действо позволяло ей думать о своем, потому что брат увлекался, не шалил, шагал рядом, крепко держа ее за руку.

Больше всего на свете Катя любила, оставшись в одиночестве, размышлять о чем-нибудь таком, важном для нее. А важного было много, ведь все время что-то происходило с ней или вокруг нее. Постоянно приходилось делать выбор, подчас непростой, принятие того или иного решения требовало времени, сосредоточенности, надо было как-то упорядочить собственные мысли, сделать выводы, вытащить главное из того хаоса, что частенько возникал в голове. Вот как, например, сегодня. Катю будоражили написанные несколько строчек стихотворения. Она не любила, когда ее прерывали. Еще бы! Ты, можно сказать, отвлеклась от всего, сосредоточилась, абстрагировалась, ушла в творческий процесс, а тебе. – «Пойди почисть картошку!» Конечно, и картошку тоже кто-то должен чистить. Но должно же быть у человека время для того, чтобы подумать, выразить себя, свои мысли. А иначе что получается? Мы рождены для того, чтоб есть, пить, спать, ходить в школу, работать, по выходным ездить на дачу, потом снова работать… «И так без конца до конца». – Кате пришла на ум строчка из полузабытой песенки, пропетой героем мультика про Синюю Бороду. Она невольно усмехнулась. Ванька дернул ее за руку.

– Кать, ты чего?! – требовательно спросил он.

Катя взглянула на брата и улыбнулась:

– Нет, ничего…

– А почему не отвечаешь?

– Извини, я не расслышала…

– Уши надо мыть, – проворчал Ванька, и добавил: – Кефиром.

Катя рассмеялась.

Они уже подошли к дому. Брат отпустил ее руку и побежал в подъезд. Катя направилась следом.

Глава 2
Мусорное ведро

Кто-то нажал дверной звонок. Катя выглянула из комнаты. Мимо пронеслась мама, с таким лицом, что Кате сразу стало понятно – будет скандал. Не спрашивая «кто?», мама резко распахнула входную дверь.

Спрашивать незачем. Это папуля явился. Наконец-то! Пальто нараспашку, на лице блаженная улыбка, а на часах двенадцатый час ночи. Пьян.

И мама уже успела позвонить и на работу, и на мобильный, и знакомым. Она бы и в милицию позвонила, такое уже было. Но в милиции ее бы вежливо послали. Там сидят ко всему привычные люди, подумаешь, чей-то муж где-то задержался!

Между тем папа, улыбаясь во весь рот, произнес:

– А, роднули мои, девочки, папулю встречаете…

– Нажрался, – констатировала мама и шумно вздохнула, с характерным всхлипом. «Сейчас будет плакать», – с тоской подумала Катя, наблюдая за родительской сценой.

– А папа немножко выпил. – Он попытался разуться, но не получилось с первого раза. Еще бы, он и стоял-то с трудом.

«Вмешаться или нет?» – размышляла Катя. Пока она размышляла, мама метнулась на кухню, выскочила оттуда с мусорным ведром и сунула папе.

– Вынеси мусор! – выкрикнула.

Он взглянул в ведро и рассмеялся. Он смеялся и смеялся, а мама развернула его и вытолкала из квартиры. Стала спиной к двери, прижалась, взглянула на Катю невидящими глазами.

– С ума сошла? – тихо спросила Катя. – Куда ты его отправила?

– Пусть хоть что-нибудь сделает! – бросила мама.

– Что?! Вынесет мусор в полночь?! – сорвалась Катя.

– Да! – выкрикнула ей в лицо мама.

«По-моему, я тут единственный нормальный человек, – думала Катя. – Как же надоело-то все!»

Они стояли в прихожей и прислушивались к звукам подъезда. Тишина!

Мамино лицо покрылось красными пятнами, губы дрожали.

– Катерина, верни его…

Катя открыла было рот, но тут же захлопнула. Молча накинула пальто на домашний халат, сунула босые ноги в ботинки и, отстранив маму от двери, вышла на площадку. За спиной раздались всхлипывания.

«Надоели, надоели, надоели!» – бубнила Катя, сбегая по ступенькам.

– Когда же это все кончится! – в сердцах произнесла она, выходя из подъезда в холодную ноябрьскую ночь.

– Ну и где его искать? – спросила она у ночи.

И сразу же увидела отца неподалеку от подъезда. Недалеко ушел. Стоял на четвереньках у перевернутого ведра и пытался одновременно подняться и собрать мусор. Он все еще смеялся. Шапка свалилась с головы и откатилась в сторону. Катя шумно выдохнула, решительно подошла к отцу, помогла подняться.

– Дочурка, – обрадовался он, – а я тут, видишь… елки-палки, куда она меня послала…

Катя нахлобучила на него шапку, развернула к подъезду и подтолкнула в спину:

– Иди домой, я сейчас.

Он пошел, держась за стену дома.

Катя собрала рассыпавшийся мусор и направилась к ящикам.

Помойка располагалась аккурат между домами, можно сказать, посреди двора, не слишком эстетично, зато всем одинаково близко.

Катя успела сделать несколько шагов, когда из-за угла вывалила толпа парней, вооруженных цепями и битами. Они бежали молча, но в тишине ночного двора их топот буквально оглушил Катю. Она застыла со своим ведром, не в силах сдвинуться с места, просто отойти в сторону, чтоб не быть растоптанной обезумевшим стадом бизонов.

Толпа перла прямо на нее, Катя смотрела и видела все, как в замедленной киносъемке.

«Убьют», – возникло в голове. Но и эта мысль не помогла, не оторвала от земли, не сдвинула.

Первый пронесся мимо, его глаза казались белыми от бешенства. Он даже не заметил ее. Зато второй, который тоже не заметил, выбил злосчастное мусорное ведро, и оно покатилось громыхая под ноги другим бегущим.

Катя стояла истуканом, только инстинктивно втянула голову в плечи.

Один из бегущих внезапно остановился, поднял ведро, сунул Кате, пробормотал какие-то извинения и бросился догонять остальных.

Топот стих.

«Отомри же, дура!» – приказала себе Катя. Страх опустился в колени, и у нее чуть не подломились ноги.

– Фух! – выдохнула она и побрела к помойке.

Тело стало почти невесомым.

«Это от страха, – догадалась Катя, – выброс адреналина и все такое…»

Возвращаясь домой, она наконец обрела способность рассуждать спокойно.

«Куда они бежали? Опять где-то драка… Человек двадцать, не меньше… Район на район? Чего делят-то? Ужас, какие придурки! Снова кого-нибудь покалечат…»

В прошлом году, она помнила, тоже была большая драка между микрорайонами. Мальчишка какой-то домой дополз и на пороге умер. Мать открыла дверь, а он там… Ужас!

И ведь городишка крохотный, плюнуть некуда. Что за дикая агрессия? Откуда? Зачем?

Катя открыла дверь, вошла, отнесла ведро на кухню. Мама рыдала где-то в комнате, отец плескался в ванной.

– Мам, не надо его сейчас воспитывать, – попросила Катя, отводя глаза от заплаканного маминого лица.

– Уйди с глаз моих! – крикнула мама.

Катя пожала плечами и ушла к себе, заперлась, надеясь, что родители как-то сами угомонятся.

И слушала мамины крики, доносившиеся из-за стены, еще часов до двух.

«Неужели нельзя подождать до утра? – думала Катя, ворочаясь на своем диване. – Какой смысл воспитывать пьяного?»

Она любила родителей. Отца даже больше, чем маму. И никакой он не алкаш, хоть мама частенько так о нем отзывается. Просто что-то у них происходит, непонятное и неприятное. Что-то такое, из-за чего отец не торопится домой после работы, а предпочитает быть где-то еще. И Катя догадывалась где. Она слышала обрывки разговоров, когда мама жаловалась подругам на жизнь, слышала и родительские скандалы, мамины упреки и отцовские уклончивые ответы. Больше всего она пугалась, когда отец не выдерживал и тоже начинал повышать голос: «Не нравится, давай разведемся!» Это «разведемся» било по нервам и отравляло жизнь. Катя злилась на родителей, злилась на себя, на свое неумение все исправить, поговорить, доказать… Да и что там доказывать, если Катя понимала отца. Да, вот такая вот она ужасная. А может, именно потому и понимала, что была во всем похожа на него. Да и что тут понимать-то? Он в свои тридцать девять выглядел гораздо моложе тридцатишестилетней мамы. А маму после рождения Катиного брата изрядно разнесло, она стала раздражительной и, вместо того чтобы стремиться похудеть, ела еще больше. А может, все наоборот, может, она и выглядит так и ведет себя так, словно хочет отцу сделать назло. Кто их знает, этих взрослых. Только ведут они себя как дети, честное слово!

А ведь Катя помнила их совсем другими. Раньше они любили друг друга, умели договориться, старались больше времени проводить вместе. Почему же все это ушло? Катя сравнивала их с другими родителями, сравнивала свою семью с семьями подруг, где, как ей казалось, все было благополучно. Вот у Ирки, например, родители вообще не ссорились, хотя мама тоже растолстела, но отцу на это было наплевать, или он не замечал. А у Милки в семье вообще была тишь да гладь, внешне, во всяком случае.

Так что же такое случилось с ее родителями? Почему мама набрасывается на отца, а он или хохмит, или морщится досадливо. Почему он пропадает по вечерам, почему начал пить?

Он разлюбил маму?

«Разлюбил» – слово такое же страшное, как и «развод». Даже пострашнее.

Катя сразу же представила себе себя замужнюю, с двумя детьми, растолстевшую. Вот приходит муж, правда, она не могла представить себе конкретного мужа, виделся кто-то расплывчатый, слово такое есть… да, гипотетический. И вот приходит этот гипопо… тетический муж, а она вся зареванная и толстая, и дети цепляются за подол халата. Фу!

А он такой: «Я тебя разлюбил, давай разводиться!»

Первое, что пришло в голову.

– Да пошел ты! – сквозь зубы процедила Катя.

Вот так. Она без сожаления отказывается от мужа. Но ведь это и не муж вовсе, а какой-то гиппопотам, которого Катя знать не знает и в глаза не видела, и детей никаких нет, и вообще она никого не любит. А мама отца любит, поэтому на его «давай разведемся» скрутила фигу и сунула ему под нос «а вот тебе!». И отец ничего не сказал в ответ, проглотил, отстранил ее и в комнату прошел.

Ну, хорошо, допустим, все обойдется, и они не разведутся. Потому что: а как же тогда Катя и Ванька? Они-то ни с кем разводиться не собираются.

Катя закрыла глаза, но веки как будто не желали подчиняться хозяйке, они жили своей жизнью, глаза закрывать не желали, совсем наоборот, они их открывали, да еще и моргали постоянно. Катя всматривалась в темный потолок над головой, ворочалась, перекладывала подушку, взбивала ее – сон не шел!

«Слишком много всего, слишком много… – думала Катя. – Да еще эта толпа во дворе…» Она вспомнила, как стояла, не в силах сдвинуться с места, а на нее неслись молчаливые, вооруженные чем попало парни.

Они могли просто толкнуть ее и пробежать по ее телу, даже не заметив… Но ведь один все-таки остановился. Почему? Почему из всей толпы остановился только один, поднял ведро, извинился? Единственный вменяемый? Но вменяемый человек не может, не должен был бежать с безумцами! Во всяком случае, она, Катя, не побежала бы. Но это она, а то – он, мальчишка, парень… У них там иерархия, стадный инстинкт, что еще? Не побежишь, а тебя потом – вон из стаи. Чокнутые они, эти мальчишки!

Катя вздохнула и мысленно пожелала удачи тому, кто остановился, чтоб поднять ее ведро.

«Пусть у него все будет хорошо и он не пострадает…»

Заснула под утро.