Czytaj książkę: «Я иду искать…»

Czcionka:

Просите, и дано будет вам.
Ищите и найдете.
Стучитесь, и отворят вам.
Ибо всякий просящий
получает,
и ищущий находит,
и стучащемуся отворят…
(Мф 7:7 – 11)

Глава 1

Август перевалил за середину.

Он лениво остывал, словно позабытый на подоконнике свежезаваренный чай. Неумолимо и безжалостно последний месяц лета катился к своему закату.

Август еще, конечно, полыхал багровыми закатами, проливался звездными ливнями, окутывал мягким теплом. Он даже порою, спохватившись, одаривал невыносимою жарою, но таких дней становилось все меньше и меньше. Жара все чаще сменялась ровным теплом, который, достигая пика в полдень, к вечеру отдавал прохладою и свежестью.

Еще далеко было до холодных ветров, летящих по воздуху серебристых паутинок, липких молочных туманов и нудных бесконечных дождей, но уже во всем чувствовалась недалекая осень.

Маруся, которую с детства все называли на разные лады, Мусей, Маняшей или Маней, едва разлепила глаза. Жутко хотелось спать, но, привыкшая к порядку, она обреченно вздохнула, медленно опустила ноги на пол, посидела, пытаясь привести голову в рабочее состояние, и, сладко потянувшись, встала, наконец, с кровати.

Вчера, пятнадцатого августа, ей стукнуло тридцать. Кажется, немало?..

Маруся подошла к зеркалу и поморщилась. Оттуда на нее глядела худощавая молодая женщина с тонкой талией и длинной шеей. Рыжая, веснушчатая и большеглазая, она больше походила на подростка, чем на взрослую даму.

– Господи, и в кого я уродилась такой безличной, – Маруся скептически поджала губы.

– Эй, эй, – из кухни тотчас же выглянул озадаченный отец, – кто тут на мою дочь наговаривает? Безличная – это какая?

– А вот такая, – она ткнула пальцем в свое зеркальное отражение. – И это я еще, заметь, мягко выразилась! Ни кожи, ни рожи… Фу! Просто рыжая лягушка! И не спорь, ты прекрасно знаешь, что я права!

– О! Ну, и понесло же тебя! Однако, глупости все это, – отец подошел ближе. – Во-первых, лягушка, сбрасывая кожу, всегда становится в сказках принцессой, во-вторых, рыжих лягушек не бывает. У тебя, Мусенька, выдающаяся внешность.

– Ага! Выдающаяся… Как бы не так! Рыжая, конопатая, лупоглазая. Уж постарались вы с мамой на славу, нечего сказать – одарили внешностью!

– Знаешь что, – развел руками Павел Петрович, – у каждого, милая, своя правда! Мои аргументы такие: во-первых, на вкус и цвет товарища нет. А во-вторых, рыжие женщины всегда были на вес золота, ценились во все времена, потому что в них есть что-то загадочное, непостижимое и мистическое. Колдовская внешность!

– Ну, все, завел свою песню, – дочь хмуро глянула на отца. – Перестань, папа, я тебя умоляю! Нашел красотку… И, между прочим, я уже совсем взрослая и трагедию из своей внешности не делаю. Что есть, то есть – ничего не изменишь!

– Все, все, все, – Павел Петрович примирительно поднял руки. – Не хочу спорить с утра пораньше, это дурной тон, но остаюсь при своем мнении. Для меня рыжие женщины – вечная непостижимая загадка! Тайна, покрытая веснушками… – он захохотал, довольный своей шуткой, но тут же осекся, заметив расстроенный взгляд дочери. – Ну, ладно, ладно… Не хмурься, тебе не идет! В общем так… Ты иди, Муся, завтракай, а я отправляюсь в институт. У меня сегодня лекционный день, а потом заседание ученого совета. Так что я до вечера занят, а ты, надеюсь, скучать не будешь. Позволь поинтересоваться твоими планами.

– А я, между прочим, тоже не бездельница. У меня прием в поликлинике с двух часов.

– Отлично, – одобрительно кивнул Павел Петрович. – Значит, разбегаемся по рабочим местам, – Он нежно чмокнул дочь в щеку. – Все, до вечера.

– Ой, постой-ка! А ты позавтракал? – спохватилась Маруся.

– И позавтракал, и даже с утра просмотрел некоторые курсовые работы. Я-то с пяти утра на ногах, не то что некоторые сони, которые спят до обеда!

– Ну, ладно, ладно. Знаю, ты ранняя пташка. Но и я до обеда не сплю, хотя очень хотелось бы. Ну, иди, пан профессор, удачи!

Едва за Павлом Петровичем захлопнулась дверь, как тут же зазвонил телефон. Оглянувшись в его поисках, Маруся нахмурилась.

– Господи! Чуть свет, а телефон уже не дремлет. И кто их придумал на нашу голову?

Запыхавшаяся Зина, задыхаясь, выпалила сто слов, лишь только Маруся подняла трубку.

– Муська, ты как? Что делаешь? Ты проснулась? Что нового?

– И тебе, Зиночка, доброе утро, – досадливо поморщилась Маруся.

– Да, да, привет, – тяжело дыша, спохватилась Зинка. – У тебя все нормально?

– Да что со мной может быть? – Маруся нервно дернула плечом. – Я-то нормально! А ты чего задыхаешься? От кого убегаешь?

– Не убегаю, а бегу на работу. Со всех ног. Сто раз уже споткнулась! Библиотека открывается в девять, а сейчас восемь пятьдесят! Чуешь? Если опоздаю, меня Агния со свету сживет!

– Я знаю простой способ миновать скандалы и гнев Агнии. Просто раньше выходить из дома!

– Ой, как смешно! И я знаю этот способ. Но не всегда получается. В общем, некогда мне тут с тобой болтать…

– Так чего ж трезвонишь? Время только тратишь. Беги! Или тебе с телефоном быстрее бегается?

– Дело есть. Хотела попросить, чтобы ты к нашему Мишке зашла, он тоже на приеме сегодня с двух. Забери у него ключи от дачи. Он брал две недели назад и до сих пор не вернул, мама нервничает.

– Хорошо, будет сделано, – послушно кивнула Маруся. – Все, отбой, беги. Да только под ноги смотри, а то грохнешься, как в прошлом году.

День шестнадцатого августа неспешно покатился вперед.

Маруся позавтракала, вымыла посуду, привела себя в порядок и, открыв холодильник, присвистнула:

– Ого, пустота! Продуктов нет. Все как всегда: если не я, то кто же?

Глянув на часы, Маруся взяла большую сумку, с которой обычно ездила на рынок, сунула ноги в мягкие разношенные туфли и выбежала из дома. Время есть, рынок недалеко, почему не воспользоваться удобным моментом.

Маруся привыкла хозяйничать. И надо честно признаться, любила это дело. Слова «кто же, если не я», давно стали для нее каждодневным действенным девизом. Ей нравилось готовить борщи и солянки, баловать отца пловом и голубцами. Удивлять тортами и варениками собственного производства.

Отец всегда был на работе, помощница по хозяйству приходила раз в неделю, поэтому все домашние дела обычно доставались Марусе.

Она выросла без мамы. Девочке не исполнилось еще и пяти лет, когда мать погибла в экспедиции. Десять человек отправились в Западные Альпы, надеясь покорить Монблан. Кира, бредившая горами, поехала с ними и не вернулась. Ее искали горноспасатели, специальные службы, местные проводники… Безрезультатно.

Женщина словно растворилась. Исчезла бесследно. Растаяла, как утренний туман. Просто однажды ночью вышла из палатки и пропала.

В ту пору матери было двадцать шесть лет, и она, закончив географический факультет московского университета, жила мечтами о странствиях, заморских странах, горах, открытиях. Романтика, в которой переплелись и любовь к географии, и страсть к путешествиям, и желание некой свободы, манила ее всегда.

Родив дочь в двадцать один, она не остепенилась, не воспылала материнской любовью. А поскольку муж оказался невероятным отцом, с радостью отдала ему бразды правления и с редкостной одержимостью погрузилась в свое опасное увлечение.

Павел Петрович, тогда тридцатилетний кардиохирург, души в жене своей не чаял, но азартность и энтузиазм ее не одобрял. Считал, что это не просто рискованное увлечение, а помешательство и безумие, и часто пенял на то, что та мало внимания и времени уделяет их чудесной малышке.

Однако, взбалмошная, эксцентричная и непредсказуемая Кира внимания на его слова не обращала.

– Чего ты хочешь, Паша? Чего добиваешься? – однажды, в пылу горячей ссоры, выдала она. – Я за тебя замуж вышла? Вышла. Я тебе дочь родила? Родила. Вот и упивайся своим долгожданным счастьем! Но ведь и мне хочется быть счастливой. Это же нормальное желание…

– А разве семья и ребенок – не счастье для тебя?

Жена посмотрела на него с затаенной грустью, будто знала что-то такое, о чем не могла сказать.

– Не передергивай. Да, у меня другое представление о счастье, и я этого никогда не скрывала. Счастье, между прочим, это совокупность моментов. А в жизни есть нечто большее, чем пеленки, колыбельные и борщи по выходным.

Почти шесть лет семейной жизни больше походили на бои без правил, чем на спокойное и мирное бытие, но Павел Петрович, обожающий свою неугомонную жену, довольствовался и этим, надеясь, что годы возьмут свое, и Кира со временем успокоится и остепенится.

Но что-то пошло не так…

В день отъезда в очередную экспедицию Кира с утра много плакала, вздыхала, виновато глядела на мужа, словно чувствовала беду. Или знала наверняка?..

Обнимая дочь, похожую на нее как две капли воды, молодая женщина что-то шептала и шептала… А уходя, достала из сумки купленную накануне в церкви золотую цепочку с образом Богородицы.

– Царица Небесная, Богородица милосердная, спаси и сохрани мою дочь. Помоги ей. Не оставляй. Береги, – она положила подарок дочери под подушку, перекрестила и ушла.

Ушла, как оказалось, навсегда.

На седьмой день пришло страшное известие.

Отец, взрослый мужчина, выдержанный и спокойный, оперирующий врач-кардиолог, плакал как ребенок, безутешно и горько, и никак не хотел говорить о жене в прошедшем времени. Просто не мог, язык не поворачивался.

Он не ходил на работу несколько дней, не пил, не ел, просто молча сидел в кресле, глядя на портрет Киры. Рыдал, прижимая к себе платок, еще хранящий аромат ее духов. Позже, привыкнув к потере, стал каждый год ходить в церковь в день ее исчезновения, считая эту дату днем смерти жены.

Маруся мать помнила плохо. Иногда она снилась ей, но, просыпаясь, девочка не могла вспомнить ее лицо. Вспоминалось что-то смутное, очень родное, теплое и нежное, но черты лица размывались, исчезали, терялись.

На комоде всегда стояла фотография мамы в большой серебряной раме, и Маруся, подходя к ней, внимательно смотрела на это лицо, которое, словно по насмешке, судьба подарила и ей.

С возрастом девочка все больше походила на свою пропавшую мать: те же рыжие густые вьющиеся волосы, те же смешные веснушки, щедро рассыпанные по всему лицу, те же большие выразительные глаза. Только у Маруси они отливали зеленью, а у матери – шоколадом.

Поначалу девочка очень скучала, но постепенно привыкла и стала Киру забывать. Дальние родственники матери не очень стремились помогать одинокому отцу, а дед и бабушка умерли один за другим, сраженные преждевременной смертью дочери.

Но не зря говорят, что судьба одной рукой забирает, а второй – подает.

Девочке, потерявшей мать, очень повезло с отцом. Павел Петрович оказался на удивление заботливым, любящим и невероятно добрым человеком. Он, несмотря на попытки предприимчивых дам, больше не женился. Конечно, и у него случались связи, увлечения и даже романы, но ни одна из его женщин не вошла в их дом в качестве жены.

Прошли годы. Павел Петрович Ветров, став известным врачом-кардиологом, доктором медицинских наук и профессором, по-прежнему лечил больных. Он не оставил каждодневную практику, хотя давно преподавал в медицинской академии.

Профессор пользовался заслуженным уважением коллег, любовью студентов и признанием пациентов. О его успехах часто говорили, писали в прессе, присуждали премии, но все-таки главным достижением всей его жизни, по-прежнему, оставалась единственная дочь Маруся.

Мария Павловна, закончив школу, решила продолжить династию и выбрала профессию врача.

Вообще-то, Марусе во многом везло. Видно, судьба, лишив ее матери, хранила и оберегала девочку.

Марусе посчастливилось со школой, которую она, несмотря на обычные школьные проблемы, обожала, повезло с бабушкой, матерью отца, и, конечно, с подругами. Зина и Римма, с которыми она познакомилась еще в первом классе, навсегда стали ее самыми близкими и преданными людьми.

Смешливые и серьезные, трогательные и нежные, чуткие и заботливые… Это все о них. О близких подругах, не раз выручавших в трудную минуту, спасавших, в буквальном смысле слова, жизнь, и ставших для Маруси настоящей опорой и защитой.

Совершенно разные, очень непохожие, они всегда были рядом, наверное, именно потому, что противоположности, как уверяют психологи, притягиваются.

Зина, эмоциональная, доверчивая, довольно упитанная, обожающая сладкое, книги и домашних животных, жила с мамой. Она постоянно лечила и подкармливала бродячих животных, спасала их от смерти, дурных хозяев и жестоких подростков, читала книги запоем и ела пирожные и торты наперекор всем запретам. У нее был еще и старший брат Мишка, врач-офтальмолог, но он, давно и счастливо женатый, жил на другом конце города со своей семьей.

После школы Зинка долго не думала, выбрала филологический факультет, а закончив его, работала заведующей отделом в областной детской библиотеке. Она носила широкие, бесформенные брюки и свитера, коротко стригла густые темные волосы и строго следила за своим маникюром, потому что терпеть не могла неухоженных женских рук.

Римма была совсем иной. Она относилась к той породе женщин, о которых мужчины говорят с придыханием и долго смотрят вслед, не решаясь окликнуть. Природа подарила Римме «золотые руки», и она, обожающая кройку и шитье, не упустила свой шанс. С отличием закончила университет технологий и управления и вскоре стала хозяйкой собственного ателье, где шила сногсшибательные наряды модницам всех возрастов.

С мужчинами, несмотря на природную красоту, у Риммы не складывалось. Возле нее постоянно вились настойчивые и надоедливые поклонники, которыми она крутила как хотела. Самодостаточная Римма давно съехала от родителей, решив, что хочет жить в самом центре города. Сказано – сделано, и, сняв себе квартиру на Бульварном кольце, она существовала по принципу «ни в чем себе не отказывай, и будь что будет».

Высокая, стройная, белокурая, она носила длинные волосы, пользовалась парфюмом от Шанель и рубила правду-матку в любой ситуации, считая, что даже спасительная ложь всегда губительна.

Подруги в этом году перешагнули тридцатилетний рубеж. И хотя собственными семьями не обзавелись, оптимизма не теряли. Часто встречались, а по телефону так и вовсе говорили по десятку раз в день, праздники и дни рождения отмечали вместе и в любое время готовы были прийти друг другу на помощь.

Маруся, выросшая без матери, оказалась самой самостоятельной из них. К работе она относилась не просто серьезно, но очень трепетно.

Продолжив династию, девушка была счастлива вовсе не потому, что этого требовали семейные традиции, просто сама с детства мечтала лечить людей.

Династия получилась знатная. Любимая бабушка, помогавшая сыну растить Марусю, почти полвека отдала медицине, отработав больше сорока лет врачом-гинекологом. Дедушка, к сожалению, умерший очень рано, был хирургом. Ну, а отец-кардиолог, втайне предрекавший дочери докторскую стезю, был настоящей семейной гордостью. Однако, на подрастающую девочку никто из родственников не давил, отдавая должное ее самостоятельному выбору. И когда Маруся, наконец, подала документы в медицинский, общей радости семейства Ветровых не было предела!

Вчера наследнице династии исполнилось тридцать, а сегодня Маруся привычно занялась будничными делами. Отправившись на городской рынок, она очень спешила, боясь опоздать на работу и нарваться на недовольство вечно сердитого главного врача.

Но, к счастью, она еще даже не догадывалась, что этот августовский день, следующий за ее очередным днем рождения, станет не обычным днем, а точкой отсчета. Началом долгого путешествия, сотканного из страданий, переживаний, неожиданных вопросов и бескомпромиссных жестоких ответов.

Все еще было впереди.

Все только начиналось…

Глава 2

Маруся появилась в поликлинике часа за полтора до приема.

Она любила приходить загодя на любые мероприятия, а уж на работу тем более. Ей нравилось неторопливо переодеться, ощутить свежесть и чистоту белейшего халата, который сама стирала и старательно отглаживала. Ей доставляло удовольствие общение с коллегами, возможность обсудить последние новости, посмеяться, поболтать.

Она не была избирательна, предвзята или надменна, и с одинаковым уважением относилась и к врачам, и к медсестрам, и к санитарочкам. Маруся любила своих пациентов, но могла, если надо, и строго отчитать. Она умело сурово потребовать выполнения, проявить заботу и, уж конечно, оказать первую помощь.

Всякое случалось у нее на приеме: и в обморок люди падали, и скандалили, и угрожали, и рыдали, но ко всем Маруся находила подход, умела успокоить и уговорить.

Среди пациентов встречались и не вполне адекватные люди, и внезапные поклонники, которые порою приходили на прием просто так, чтобы поглядеть на «молодую докторшу». Таких «больных» она умышленно избегала, уклонялась от неожиданных встреч и всячески старалась держаться на расстоянии.

Однажды к ней, только что закончившей институт, пришел на прием полковник, мужчина лет сорока. Маруся спокойно его осмотрела, поставила диагноз, назначила обследования и анализы. Медсестра выписала нужные направления и подсказала номера кабинетов, куда ему следовало отправиться дальше.

Полковник молча ушел, но к концу приема вернулся и потребовал опять его принять. Он сидел под дверью до тех пор, пока последний больной не покинул кабинет. Затем вошел и, не обращая внимания на медсестру, стал настойчиво звать молодого врача вместе поужинать. Дело принимало неприятный оборот, полковник не желал слышать никаких доводов и отказов не принимал. Перепуганная Маруся сначала отшучивалась, потом занервничала, пригрозила позвать охрану.

Медсестра тоже пыталась вразумить мужчину, но напрасно. Ситуация накалялась.

Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы в кабинет неожиданно не вошла Римма, которая решила заехать к Марусе по пути домой. Поначалу изумленная Римма, ничего не понимая, внимательно глядела на полковника, поражаясь его наглости, а потом, не говоря ни слова, взяла телефон и вызвала полицию.

Когда полицейские увели разошедшегося полковника, Римма сердито напустилась на женщин:

– Вы спятили что ли? Да таких нужно сразу на место ставить. Они же слов не понимают, с ними надо только теми же способами, к каким они привыкли. Вы только посмотрите на этого урода! У него же на лице написано, что он туп, как валенок!

Примерно через год после того случая к Марусе вдруг зачастил молодой мужчина. Жалуясь на боль в сердце, он стал регулярно записываться на прием. Сдал кучу анализов, тестов, проб, но, даже получив диагноз на руки, все равно приезжал к самому концу приема и, робко улыбаясь, предлагал доктору пообщаться.

Маруся его не боялась и сразу объявила парню, что за душевными разговорами ему нужно к психологу. Молодой человек смущенно кивал, соглашался, но через день являлся опять. Медсестра предлагала вызвать охрану, но Маруся видела, что это совершенно вменяемый, но очень одинокий человек, и позволила ему говорить ровно пять минут.

Счастью странного пациента не было предела: за отведенное время он успевал рассказать про фильм, популярный сериал, похвалить новый сорт кофе и сообщить поразившие его политические новости. Маруся молча слушала, медсестра неодобрительно хмурилась, но не перебивала неугомонного мужчину.

Так продолжалось месяца три, а потом молодой человек просто исчез.

– Слава богу, – облегченно перекрестилась медсестра Раиса Николаевна. – Наговорился, наконец. Отвел душу.

Появлялись в их кабинете и откровенно неприятные личности: то старуха, тыча в Марусю заскорузлым пальцем, угрожала пожаловаться на ее бессердечие, то измученная жизнью многодетная мать топала ногами, упрекая в безразличии, то пьяненький мужичок, упав на кушетку, отказывался покинуть кабинет. Но, что бы там ни было, Маруся свою профессию обожала, считая ее самой необходимой и самой гуманной.

Сегодня, приехав пораньше, она сходила на второй этаж, передала Михаилу, старшему брату Зины, просьбу возвратить ключ от дачи и, вернувшись в свой кабинет, приготовилась к приему.

Медсестра, с которой они вместе работали уже не один год, присела напротив.

– Ну, Мария Павловна, сегодня нам, кажется, повезло.

– Да? В чем же наше везение?

– Август – время отпусков, Люди болеют мало. У нас сегодня только два человека с талончиками на прием.

– Да вы что? Я даже не помню, когда такое случалось в последний раз!

– А вот сейчас я вам еще новость расскажу, – расстроенно поджала губы Раиса Николаевна. – Завтра, конечно, на планерке главврач сам все объявит, но мы нынче вас опередили, нам уже сегодня старшая медсестра разложила по полочкам грядущие перемены.

– Перемены? А у нас перемены будут? Вы, Раиса Николаевна, меня пугаете! И что же эдакое нас ждет? – Маруся бросила взгляд на часы. – У нас еще есть три минуты до первого пациента, говорите, а то умру от любопытства!

– У нас организуются мобильные бригады.

– Господи! Что еще за бригады?

– Это такая передвижная медицинская служба, которая оказывает первичную помощь жителям дальних территорий. Ну, как бы тебе объяснить… Они проводят профилактические осмотры и диспансеризацию для жителей отдаленных сел и деревень.

– Так… Вроде я что-то уже слышала, – спокойно кивнула Маруся. – Честно говоря, меня это не пугает. Хотя не думала, что это нас коснется. И что? Нас всех в эти бригады запишут?

– Похоже, что да, – вздохнула медсестра.

– А мы как это будем делать? По очереди ездить? Обязательно?

– Да кто ж его знает, – Раиса Николаевна пожала плечами. – Думаю, нас, медсестер, это почти не коснется, а вот вас, врачей, задействуют по полной программе… Может, по желанию, может, по приказу. Начальству виднее.

– Это точно, – кивнула Маруся. – Ну, поживем – увидим. Приглашайте пациента.

На следующий день все прояснилось. Оказывается, речь шла о так называемых «поликлиниках на колесах», когда врачи или фельдшера приезжают в населенные пункты по заранее утвержденному графику и на месте проводят осмотр, делают несложные обследования, вакцинацию и оказывают консультативную помощь.

Главный врач, женщина сложная и властная, заранее все решила и просто поставила своих врачей в известность:

– Уважаемые коллеги, довожу до вашего сведения: с сентября мы начинаем вояжи по соседней области.

Вопросы посыпались сразу…

– Что за вояжи?

– Кто это мы?

– Почему по соседней?

– Ну, ну, не так рьяно, – главврачу такая активность явно не нравилась. – Мы – это работники нашего стационара и поликлиники. Вояжи – это я красиво выразилась, а проще говоря, поездки в составе групп. Ну, а соседняя область – потому что нас, честно говоря, особо и не спрашивали. Из Минздрава получили приказ и инструкции. А значит, надо исполнять. Вот и весь ответ. Работать наши медицинские группы будут в Тверской, Калужской и Тульской областях. Начинаем с Тверской. Надо провести качественную диспансеризацию, обследовать сельское население, не забыть про вакцинацию и затем, составить полный и всеобъемлющий отчет о проделанной работе.

Врачи недовольно зашушукались, заволновались, занервничали:

– А доплачивать за это будут?

– А рабочий график как же?

– А отказаться можно? – молодая мама-гинеколог серьезно всполошилась. – Мне ребенка не с кем будет оставлять.

– Не волнуйтесь, – кивнула главврач. – Молодых матерей никто трогать не собирается.

– А молодых отцов? – засмеялся Михаил, брат Зинаиды, у которого по весне родился второй мальчишка.

– Очень смешно, – главный врач шутку не оценила. – Молодым отцам положено много работать, чтобы семью содержать.

– Все ясно, – прошептала Маруся женщине, сидящей рядом. – Поедут только мужчины и, конечно, я, потому что у меня нет маленьких детей.

– Да и я, наверняка, ведь мои-то дети выросли, – отозвалась соседка.

Михаил, оглянувшись по сторонам, хмыкнул в кулак:

– Ну, все, готовьтесь, ребята. Будем работать в три смены. А ты, Мария Павловна, Зинку нашу, кстати, с собой возьми. Настроение тебе поднимет и, заодно, может быть, чуть похудеет.

– Замолчи, – смеясь, толкнула его Маруся локтем в бок. – Она не врач. Ей не положено.

Дальше все было очень предсказуемо. Главный врач зачитала состав мобильных групп, огласила задачи и озвучила требования к качеству медицинской помощи. Она предупредила коллег о том, что им придется обследовать преимущественно людей старшего трудоспособного возраста и пенсионеров, живущих на значительном удалении от медицинских организаций или имеющих плохую транспортную доступность.

– Это и так понятно, – устало поморщилась Маруся. – Можно узнать, какого числа лично мне придется ехать? Это же самое главное.

Даме, привыкшей командовать, не понравилось замечание, и она, вместо ответа, ехидно скривилась:

– Вас, Мария Павловна, нагрузим по полной программе. Поставим в график несколько раз. Вы у нас молодая, энергичная, без детей. Вам и карты в руки, – очень довольная собой, она рассмеялась.

Маруся помрачнела, но спорить не стала, понимая, что все равно ничего изменить нельзя – последнее слово в любом случае будет за главным врачом.

После работы Маруся, сердито побросав документы в сумку, позвонила Зине.

– Зинка, привет!

– Привет! А что такая мрачная?

Зинаида отличалась тем, что всегда чувствовала настроение подруг даже на расстоянии.

– Как ты это делаешь? Ты же нас не видишь? – поражалась Римма.

– Мы, филологи, все такие: тонкие, духовные и смиренные, – делала загадочное лицо Зинка.

– Вот насчет смиренные – я бы поспорила, – хохотала Римма. – А в остальном, быть может, ты и права.

Вот и сегодня Зина тут же поняла, что у Маруси на душе кошки скребут:

– Мусенька, а ты где? Давай чайку хлебнем где-нибудь поблизости?

Марусе не хотелось никуда ехать, но и сидение дома в одиночестве тоже не радовало.

– А давай, – отозвалась она. – Поехали в наше любимое кафе на Третьяковской.

Они с подругами давно договорились: если необходимо срочно увидеться, надо ехать в кафе, которое по расположению было для каждой из них ближайшим. Выбор пал на достаточно тихое двухэтажное кафе, спрятавшееся в переулках Большой Ордынки.

Зина приехала раньше подруги. Заняла столик, сразу заказала несколько пирожных и в ожидании подруги мечтательно поглядела в окно.

Зина – самая впечатлительная, эмоциональная и трепетная из подруг, всегда торопилась на помощь. В отличие от Риммы, которая никогда не жалела собеседников и рубила с плеча, Зина обычно старалась придать даже неприятным новостям более мягкую, обтекаемую форму.

Время тикало. Уже и пирожные принесли, и чай заварили, а Маруся все не появлялась. Голодная Зина молча глядела на пирожные, всячески уговаривая себя сдержаться, не налетать на сладкое, соблюдать правила приличия.

Проявляя небывалую силу воли, она вставала из-за стола, борясь с соблазном, зажмуривалась, но, в конце концов, не выдержав этой пытки, махнула рукой.

– Да что на них смотреть? Засахарятся, засохнут. Кто не успел, тот опоздал. Надо есть, пока свежие, а то аппетит пропадет.

Маруся появилась минут через десять.

– Пробки, – покачала она головой. – Непонятно, кто куда едет? Столпотворение какое-то.

К этому времени на столе сиротливо лежал одинокий эклер.

– Так… – сердито прищурилась Маруся. – Слопала уже? Интересно, сколько тут изначально было штук?

– Перестань, Маня, – ласково улыбнулась Зина. – Чего их считать?

– Ты мне зубы не заговаривай, – грозно нахмурилась Маруся.

– Отстань, – счастливая улыбка сползла с лица Зины. – Что ты как банный лист? Ну, съела я эти эклеры, и что? Зато мне, в отличие от тебя, легко и радостно!

– Да пойми же ты, дуреха, – недовольно вздохнув, села за стол Маруся, – много сладкого вредно! Сахарный диабет заработаешь. Тем более, что ты склонна к полноте.

– Вот и не ешь, если боишься диабета, а полнота уже ко мне пристала, и это меня не пугает, – Зиночка восторженно закатила глаза. – Зато так вкусно было… М-м-м-м… Крем заварной, свежий, пахнет сливками и ванилью… Объеденье!

– Какой ужас, – Маруся поежилась. – Ты еще оду пирожному напиши!

– Надо будет, напишу. Так что? – Зина хитро кивнула на оставшийся эклер, сладострастно причмокнув. – Будешь есть эклер или я доем?

– Господи! Обжора!

– Значит, не будешь? – миролюбиво уточнила Зина.

– Буду! Чтобы тебе, сладкоежке, меньше досталось, – Маруся подвинула тарелку с одиноким пирожным к себе. – Наливай чай!

Вечер близился к закату. Небо потускнело. Потом поблекло и быстро потемнело. Но, подсвеченное тысячами городских огней, казалось не темным, а чернильно-серым.

Улицы, и без того переливающиеся неоновым светом витрин и рекламных щитов, озарились вспыхнувшими фонарями. Совсем рядом, на противоположной стороне улицы, светилась большая аптека.

– Ой, смотри, смотри, – Зина, удивленно хмыкнув, указала на улицу, лежащую перед ними как на ладони. – Точно как у Блока, помнишь?

– А то, – улыбнулась Маруся. – «Ночь, улица, фонарь, аптека…». Помню, конечно.

– Вот что значит – гений, – восторженно воскликнула Зина. – Больше века назад написал, а какие слова… «Живи еще хоть четверть века, Все будет так…». Понимаешь, о чем он? Ничего не меняется! Все остается таким же: насущным, злободневным, современным.

– Да не волнуйся ты так, – Маруся усмехнулась. – Я сейчас прямо как на уроке литературы в школе.

– Да, ну тебя, – обиделась Зинка и, позвав официанта, потребовала еще пирожное.

– Нет-нет, – испуганно подскочила Маруся. – Ни в коем случае! Я тебе как врач запрещаю.

– Ты мне не врач, а подруга, – отмахнулась Зинка. – И должна понимать, что для меня это как витамины. Или как любимые духи. Понимаешь, о чем я? Ты же пьешь витамины? А я ем пирожные. У них духоподъемная сила. Вот! Точно! Мне с ними жить легче.

Подруги сидели долго. Пожалели, что к ним не смогла присоединиться Римма. Но у той, в преддверии грядущего первого сентября, оказалось столько заказов, что она едва ли не ночевала в своем ателье.

День заканчивался. Обычный. Один из сотни.

Кусочек нашей жизни. Крупица истории. Мгновение вечности.