Czytaj książkę: «Все наши надежды»
Пролог
5 июня 1832 года
– Смерть Полиньяку! Смерть Полиньяку!
– Да здравствует генерал Ламарк!
– Ламарка в Пантеон!
– Смерть Полиньяку!
– Лафайета в ратушу!
Мимо их дома, по бульвару Сент-Антуан, идёт за катафалком толпа: мужчины держат шляпы, кепки и цилиндры в руках. Начинает накрапывать дождь, но никто не покрывает голову; толпа гудит и постоянно кто-то выкривает лозунги.
Весь этот шум Артур слышит, когда играет во дворике: сюда долетают не только крики, но и стук копыт и грохот колёс о мостовую. Он бежит в дом, к окну, чтобы посмотреть на процессию, и гувернантка вдруг отстраняет его от окна за плечи, приговаривая:
– О, месье был прав… Он был прав, мы должны были уехать…
Артур почти не слышит её, поглощённый демонстрацией, которой нет конца. Но всё же она заканчивается, и Артур бежит обратно в сад. Не успевает он толком погрузиться в игру, когда слышит взволнованный крик гувернантки:
– Месье Артур! В дом! Скорее в дом!
Он слышит странный грохот и вцепляется в деревянную лошадку… Шум такой, как будто кто-то рушит дом. Артур вбегает внутрь и видит, как гувернантка спешно запирает засов на двери и бросается закрывать ставни.
– Они убили старуху!
– Все на баррикады!
– А что там такое? – наконец спрашивает Артур.
– Там… месье… Давайте спрячемся?
Гувернантка выглядывает в окно и бледнеет. Артур подходит к ней и тоже хочет посмотреть, что происходит, но она удерживает его на месте:
– Нужно уезжать, – дрожащим голосом говорит она. – Идёмте.
Она набрасывает плащ и шляпку, надевает плащ на Артура, хватает его за руку, так что ему почти больно, и тянет его на улицу.
Они быстро идут к ближайшему перекрёстку, чтобы покинуть бульвар Сент-Антуан. Но продираются с трудом: несмотря на дождь, по улице носится несметное количество людей, все кричат, из окон летят стулья, матрасы, столы… Несколько человек тащат омнибус¹ и, оставив его посреди улицы, громко радуются и кричат то же, что и в начале шествия:
– Да здравствует генерал Ламарк!
– Смерть Полиньяку!
– Ламарка в Пантеон!
– Лафайета в ратушу!
Артур завороженно смотрит на них, и гувернантка резко дёргает его в сторону – рядом с ними приземляется, взвыв напоследок, пианино. Белые клавиши отскакивают по камням мостовой и падают в грязь. Снова начинает моросить. Гувернантка подхватывает Артура на руки и бросается к перекрёстку: там она ставит его на землю, пытаясь отдышаться, а он оглядывается вокруг. Впереди стоит множество экипажей, гружёных по самую крышу, и капли глухо тарабанят по ним.
– Что же, пойдём дальше, нам нужно найти дилижанс² и уехать, – гувернантка присаживается на корточки. – Держи крепко мою руку.
Артур кивает и хватается за её ладонь. Они долго петляют по улочкам; дождь не ослабевает, а как будто напротив, набирает силу; по лицу стекает вода, брусчатка делается совсем скользкой, и им приходится замедлить шаг. Вскоре они достигают ворот Бастилии; очередь из экипажей и дилижансов двигается медленно, однако гувернантка находит свободное место в одном из дилижансов: какой-то мужчина уступает им место внутри, а сам садится на открытую верхнюю площадку.
Проходит немало времени, прежде чем они выезжают за первые городские стены. Предместья кипят: здесь, как и в Париже, носятся по улице молодые люди, зовут всех за собой и строят баррикады, кто-то размахивает красным знаменем. Артур прилипает к окну, не в силах оторваться от происходящего.
Когда же они покидают и вторые городские стены, вид за окном сменяется на тихие улицы, застроенные особняками знати, и здесь не слышно ни криков революционеров, ни грохота падающей из окон мебели. Артур возвращается на колени гувернантки и кладёт голову ей на грудь. Какой долгий день…
После обеда они наконец приезжают на завод. Вид этой громадины одновременно и пугает, и восхищает: огромная труба утыкается в тучи, и из неё валит чёрный густой дым. Артур от испуга сжимает руку гувернантки – какое всё большое! Бабушкин дом в Аржантёе большой, а это место и вовсе будто великаны строили!
Артур, держась за гувернантку, заходит в серый от пыли цех. Грохот оглушает, и Артур в ужасе жмётся к юбке гувернантки. Вонь, ударившая в нос, оказывается такой резкой, что он несколько раз чихает. Гувернантка вытирает ему лицо и вновь берёт за руку. Он морщится от звуков, запахов. Какое гадкое место! Надо было уехать с мамой в Аржантёй – там тихо и приятно пахнет. А ещё там игрушки… и книжки с картинками…
Взгляд бегает по цеху и наконец останавливается на станках. Они тоже большие. И, наверное, очень тяжёлые – Артур и сам подпрыгивает в такт ударам! Это зрелище пугает, но и завораживает: Артур не может оторваться от них. Какие-то рычаги, колёса, ремни, и всё крутится, шипит, скрежещет… Он переводит взгляд на рабочих и от изумления открывает рот: они с такой небрежной ловкостью обращаются с этими громадинами!.. Раздавит ведь! Но… Рабочие ведь тоже большие, как отец. Может, поэтому и не боятся.
Артур вертит головой, пытаясь разглядеть каждого из них. Только почему эти люди одеты в грязные рубахи и такие же штаны? Кого-то они напоминают… Артур задумывается, засунув палец в рот, и гувернантка тотчас одёргивает его; мысль почти упорхнула, но он успевает зацепиться за неё. Ну конечно! Они похожи на месье Пьера весной! Только тот даже в апреле, когда копал сад и весь испачкался, всё равно был куда чище. Да и вообще он никогда не ходит грязным. И у него волосы всегда чистые… Месье Пьер вообще всегда в чистом, и рубашки у него всегда целые. И у месье Андре тоже. Грязь нравится только свиньям – так мама говорит. Но рабочие-то люди, не может же им нравиться ходить в грязном? Так почему тогда?..
От шума и криков болит голова, и Артур зажмуривается на мгновения. Потом поднимает на рабочих взгляд. Бедные… Как они что-то делают здесь, в такой жаре? Артур и сам чувствует, что рубашка уже прилипла к спине.
Но… Почему к ним до сих пор никто не подошёл? Здесь же так много людей! Может, боятся испачкать? Или их не видно? А если к ним никто так и не подойдёт?
Наконец приближается какой-то мужчина – самый чистый.
– Ищете кого?
– Д-да, месье Жозефа Мореля. Он здесь? – лепечет гувернантка.
– Где ж ещё ему быть? Идёмте. А это, стало быть, месье Артур? Верно? – подмигивает рабочий и улыбается.
Артур всё равно прячется за юбку гувернантки.
– Да, месье, – отвечает гувернантка и гладит Артура по голове.
Рабочий, и махнув следовать за ним, идёт направо – мимо машин. Вблизи они оказываются ещё больше и опаснее. Но страх уступает любопытству: Артур не может оторвать глаз от поднимающихся и опускающихся частей, от крутящихся колёс, от натянутых ремней. И это зрелище так завораживает, что он едва не влетает в угол. От перепуганного лица гувернантки становится совестно, и Артур опускает голову.
Когда они поднимаются по лестнице, он изо всех сил старается не смотреть на рабочих и эти машины, чтобы не зазеваться и не упасть. Это даётся с трудом: оказавшись на втором этаже, он всё же украдкой поглядывает вниз.
Они идут по узкому пустому коридору – без тумбочек, столиков и всего остального, чем уставлены коридоры и комнаты дома. Перед одной из дверей рабочий останавливается:
– Вам сюда, – И легко кивает на прощание.
Гувернантка стучится. После крика «Входите!» она робко открывает дверь.
Хмурый отец сидит за столом, заваленным бумагами, но когда они заходят – удивляется.
– Папа! – Артур бросается к нему и утыкается носом в пропахший табаком сюртук.
– Что вы здесь делаете? – строго спрашивает он, обнимая сына.
– Простите, месье Жозеф, – лепечет гувернантка, – месье Артур очень просился к вам. Вы знаете, в обычный день я бы того не допустила… Но сегодня… О, месье, там… там ужасно! Погромы, солдаты… Они почти добрались до вашего дома. Улицы в баррикадах…
– Идиоты!.. – кричит отец. – Они решили отбросить нас на два года назад³! Как будто мало нам было того июля! Маются от безделья, а мы!.. Хорошо, останетесь здесь до вечера, а там… там посмотрим.
Он звонит в колокольчик, и почти сразу в дверях показывается какой-то человек в заношенном сюртуке. Отец велит отвести их в свободный кабинет и дать всё необходимое для занятий.
– Я зайду вечером. Надеюсь на ваше благоразумие и ответственность, молодой человек.
От этого обращения внутри становится холодно, будто снега за шиворот насыпали; Артур только кивает, весь съёжившись, и уходит вслед за человеком и гувернанткой.
До вечера время тянется невыносимо медленно. Гувернантка старается делать вид, что всё в порядке, но Артур видит, как её трясёт. Она прислушивается к любому звуку за пределами комнатушки и нет-нет да поглядывает в окно. Но слышны только приглушённый стук станков, разговоры за дверью и собственное тяжёлое дыхание. А вскоре Артур замечает, как и у него пальцы подрагивают…
В коридоре послышались крики, быстрый топот… Артур морщится от внезапного лязга металла, бросает перо и бежит к окну в цех, но гувернантка перехватывает его, разворачивает к себе и зажимает ему уши. Но он успел увидеть, как один человек дёргал свою же руку, застрявшую в станке.
Артур зажмуривается – увиденное не пропадает! А крики… крики так и раздаются в голове! Становится тяжело дышать, и Артур шмыгает носом. Слёзы катятся по щекам, а ведь он уже много дней не плакал. Артур прижимается к гувернантке; она дрожащей рукой гладит его по голове, по спине. Вскоре крики затихают – только станки продолжают мерно стучать. Гувернантка оттаскивает его от окна и, усадив за стол, придвигает книгу. И лишь на пятой странице он понимает, что они читали это сегодня.
Наконец, когда темнеет, становится тихо. Теперь слышно даже голоса на улице и стук копыт по дороге. Приходит отец и велит следовать за ним. Он выглядит спокойным, но… Но он всегда моет руки и расчесывает волосы, а сейчас у него пятна на руках – и даже на манжете – и волосы взлохмачены. Как в тот раз, когда Жюли сильно ушиблась и долго болела. Значит, сейчас тоже творится что-то плохое?..
Снова длинный пустой коридор и лестница. Артур смотрит вниз на замолкшие станки, на длинные причудливые тени от них – и не видит ничего пугающего.
Дойти до двери они не успевают – кто-то кричит «Месье Морель! Месье Морель, постойте!» Артур оборачивается вместе со всеми и видит запыхавшегося рабочего, того самого, который провёл его и гувернантку наверх. Отец отходит с ним в сторону и молча выслушивает его, но хмурит брови.
Значит, дело плохо. Отец кричит на него непонятными злыми словами, которых Артур прежде не слышал, и ему тоже становится немного страшно. Что же этот человек натворил, если папа так злится на него? Рабочий часто кивает – как курица, клюющая зерно, – и опускает взгляд. Отец разворачивается и уходит.
– Месье Морель! – в отчаянии зовёт рабочий. – Пожалуйста!..
– Идём, – на ходу бросает отец гувернантке, и она, схватив Артура за руку, спешит за ним.
Спросить о случившемся Артур решается, только когда они выходят на улицу:
– Папа, а что хотел этот человек?
– Один… дурак повредил руку за работой. Станок ему, видите ли, слишком сложный! Почему-то для меня они никогда не были сложными! – он весь вытягивается и с презрением добавляет: – А этот хотел, чтоб я его оставил, на любую работу согласен.
– Я слышал… днём. – Он оглядывается на окна цеха: – Что с ним будет?
– Что с ним будет?! Да плевать мне, что с ним будет! Будет искать другую работу. Я его даже дворником не возьму.
– А ему можно как-нибудь помочь?
– Ему даже Господь не поможет, – морщится отец. Артур насупливается и замолкает, украдкой поглядывая на рабочих в отдалении.
____________________
¹ Омнибус – четырехколесный экипаж на конной тяге, способный перевезти до 20 пассажиров (впрочем, чаще всего их бывало 14 или 16).
² Дилижанс – многоместная карета для междугородной перевозки пассажиров и почты (до развития железных дорог и автотранспорта).
³ «отбросить нас на два года назад» – имеется в виду Июльская революция 1830 г.
Глава 1
30 марта 1850 года
День выдался на удивление приятным. Ветер мягко дул, солнце нежно пригревало и, если бы не кучи чёрного снега под ногами, можно было подумать, будто уже конец апреля. Время в университете сегодня прошло почти незаметно; Артур неспешно шёл к стоянке извозчиков и думал о предстоящем вечере.
Он желал знакомств, желал интереса к своему проекту, но не мог не думать о том, как эти люди на самом деле – под маской светских приличий – относятся к нему. Для них он всего лишь простолюдин с непомерными амбициями. И это в лучшем случае. В худшем – нувориш. Но всё же попробовать стоило, хоть он и не Шарль – на него титул вдруг не обрушится.
– Ты странно себя ведёшь, – протянул Артур, глядя на друга. – Что случилось?
– На самом деле ничего такого… Умер мой дядя. Я его почти не знал: мы виделись несколько раз, но он так хорошо ко мне относился… Вот это действительно странно, ведь у них с отцом был конфликт. – Шарль сжимал пустой коньячный стакан, а Артур отметил, что впервые видел его в таком состоянии. – Как оказалось, тётушка перед своей смертью год назад убедила его отписать всё мне.
– Отписать всё – тебе? А как же вражда с твоим отцом?
– Я тоже этого не понял! Но в письме, которое дядя написал незадолго до смерти, сказано, что на меня это не распространяется. И он жалеет, что так мало времени проводил со мной!
– Это… Невероятно. Я сочувствую тебе из-за ухода твоего дяди, но не могу не порадоваться за твой взлёт.
– Да, я… Я, признаться, думаю так же.
– Но могу я высказать одно замечание? – Шарль махнул рукой, и Артур, сдерживая улыбку, продолжил: – Тебе всё это не напоминает какой-нибудь любовный роман? Все эти интриги, внезапное наследство…
– Да, ты знаешь, – усмехнулся Шарль, – и тётушка, и дядя их любили, – и рассмеялся.
Артур, едва придя домой, велел слуге напомнить ему о сборах на приём в восемь часов и засел в кабинете: его ждала работа и книга Горация Сэя. Она весьма удачно попалась в магазине несколько дней назад: о таможне, налогах на ввоз товаров и о том, как всё это повлияет на железные дороги и промышленность, – об этом Артур задумался, производя ещё только первичные расчёты. И вот теперь он был одновременно и счастлив – за некоторое совпадение своих мыслей со столь выдающимся человеком, как месье Сэй, и разочарован – его пессимистичными прогнозами. Впрочем, скорее реалистичными: месье Сэй хорошо понимал, как неповоротлива государственная машина, как она не любит совершать движения – даже те, что идут ей на пользу. Это тоже стоит принимать во внимание, когда настанет время предметного разговора о его проекте.
Стук в дверь отвлёк Артура от написания заметки. Слуга сообщил, что уже восемь, а значит, на сборы оставался ровно час. Потом приедет Шарль, расскажет о гостях на этом балу и настанет время выезжать, чтобы успеть появиться в начале одиннадцатого.
Артур отмыл руки от чернильных брызг и переоделся. Больше всего времени занял галстук: он словно нарочно не хотел ложиться аккуратными складками. Наконец Артур был готов. В эту же минуту в дверь постучали, и он вышел в холл.
Когда же появился Шарль, Артур отметил, что сегодня тот редкий день, когда камердинер успел поймать его и одеть по погоде. Шарль воскликнул, потирая руки:
– Ну что, настроился улыбаться и нести романтическую чушь до утра?
– Пожалуй. Помнится, утром ты хотел рассказать мне что-то об этой баронессе, – Артур сел в кресло и пристально посмотрел на друга.
– Ах, баронесса… Чудесная женщина! Правда, тщеславная и… совершенствование ума её мало заботит. Так что не трать силы, чтобы впечатлить её знаниями. Зато она знакома с другими дамами. В том числе и с теми, кому нравятся милые умные юноши.
От последних слов Артура всего передёрнуло: как же это мерзко…
Они ещё немного пообсуждали новости, прежде чем Шарль сказал, что пора ехать. Тогда Артур вернулся в комнату надеть фрак и, на ходу натягивая перчатки, вышел в холл.
– Полагаю, я вернусь ближе к рассвету, – сказал он слуге, многозначительно глядя на Шарля.
– Как скажете, месье, – поклонился тот и подал цилиндр.
На улице их уже дожидался специально нанятый экипаж: на такие вечера в простой коляске ехать неуместно. Уже во время пути Артур подумал о том, насколько комфортны поездки в экипаже. Никакой тряски или скрипов – в сравнении с фиакрами¹. День, когда он сможет позволить себе собственный экипаж, определённо станет одним из лучших в жизни.
Карета переехала на извечно престижный и богатый Правый берег и остановилась в старом квартале дореволюционной аристократии. Вслед за Шарлем Артур спустился на мостовую. На узкой улице теснились особняки из золотистого песчаника, с лепными львами, высокими окнами, тяжёлыми резными дверями. По сравнению с этими произведениями архитектуры прошлого неплохой дом в неплохом квартале, где Артур снимал квартиру, – просто рыбацкая хижина. И потому – станут ли его слушать, если из его окна не открывается подобный вид? Хотелось надеяться на лучшее, но врождённый скептицизм и некоторый жизненный опыт говорили обратное.
После свежего, почти что морозного воздуха сначала показалось, что внутри совершенно нечем дышать. Но когда они дошли до бальной залы, это ощущение исчезло и на его место моментально пришло другое – ощущение бесконечного безумного праздника: музыка гремела, мимо неслись в быстрой польке пары, а прислуга только и успевала наливать шампанское и подавать тарелочки с закусками…
– О, это вы, мой милый Шарли²!
Артур и Шарль обернулись: баронесса – суетливая и отчаянно молодящаяся тётушка – приветливо улыбалась им, и Шарль наклонился поцеловать ей руку:
– Разве я мог пропустить такой блистательный вечер, Ваша Милость? Позвольте представить моего друга, о котором я вам говорил, – месье Артур Морель. – И Шарль повернулся к нему: – Позволь представить тебе Её Милость, баронессу де Ладен.
– Бесконечно рад знакомству, Ваша Милость, – Артур тоже поцеловал ей руку.
– Надеюсь, вы готовы танцевать всю ночь? Здесь так много прелестных партнёрш, – подмигнула она и добавила тише: – А вот хороших партнёров, особенно таких очаровательных, увы, не так много. Хорошего вечера, господа!
Баронесса исчезла в толпе, а они так и остались стоять на месте.
– Хорошего вечера, действительно. И где эти прелестные партнёрши? – хмыкнул Шарль. – Хотя… Сейчас представлю тебя некоторым дамам. Вряд ли кто-то из них примет сегодня твоё приглашение на мазурку³… Но я, кажется, видел ту красотку с веснушками. Вы с ней танцевали два раза на прошлой неделе. Помнишь её?
– Кажется… припоминаю. Давай мы уже к кому-нибудь подойдём, – вздохнул Артур. – Я чувствую себя полным идиотом, стоя у стены.
Шарль с неутомимостью рыночной торговки представлял его девушкам, и их с Артуром бальные книжечки⁴ постепенно заполнялись: пусть и не так быстро, как хотелось бы, и не полностью – но хоть не пустовали. Куда сложнее оказалось найти ещё две пары на кадриль⁵, но все три раза они в конце концов натыкались на таких же кавалеров, стоявших на грани отчаяния.
– Куда вас отвести? – спросил Артур свою даму, когда очередной круг вальса закончился.
Она попросила проводить её в буфет, и Артур, воспользовавшись этим, испарился из зала. На следующий танец он никого не пригласил и не собирался этого делать. От горячего воздуха и громкой музыки разболелась голова, и оттого ещё больше хотелось провести хоть несколько минут вдали от всего этого благородного собрания. Немного побыть в одиночестве, прежде чем на два или три часа он будет почти что заперт на ужине в боковой гостиной.
Привыкнуть к насыщенной светской жизни так же быстро, как Шарлю, Артуру не удавалось. А кроме того внутренний голос твердил не прерываясь, что это пустая трата времени. С одной стороны так оно и было: полезных знакомств он почти не заводил, в бильярдных с ним говорили редко, даже об излюбленной политике. С другой – в высшее общество он стал вхож только в этом сезоне⁶, а на подобный бал вообще попал впервые. Так что стоит несколько поумерить запросы. И – подождать. Но даже если все балы и приёмы не дадут никакого результата, он хотя бы не скажет, что ничего не пытался делать.
На балконе дышалось гораздо легче, да и голова стала болеть меньше. Но пришло время возвращаться. И не успел Артур войти, как к нему подплыла какая-то дама, которой его представили раньше.
– А, месье… простите, к старости памятью стала слаба, – кокетливо улыбнулась она.
– Боюсь, вы не правы, мадам, до старости вам далеко, – улыбнулся в ответ Артур. – Моя фамилия Морель.
– Её Милость искала вас, а вы точно испарились. Идёмте.
Артур покорно проследовал за ней. Интересно, что бы вдруг могло понадобиться Её Милости от него? Ему оставалось только надеяться, что баронесса прояснит это. И не станет тянуть.
Баронесса сидела в салоне⁷, окружённая кавалерами всех возрастов, и чудом успевала ответить каждому. Артур остался в стороне, наблюдая. Мадам, чью фамилию он, к своему стыду, так и не смог вспомнить, подошла к баронессе и наклонилась к её уху. Та мгновенно оживилась и, оглянувшись, громко сказала:
– Я не вижу его! Месье Морель, покажитесь же! Почему вы от меня прячетесь?
– Вовсе не имею такого намерения, Ваша Милость, – Артур подошёл ближе к ней. – Я весь к вашим услугам.
– Это очень хорошо. Ваш друг рассказывал мне о вас. У вас ведь нет титула, так? И вы сын какого-то… как же это называется…
– Вы совершенно правы, Ваша Милость. У моего отца металлургический завод.
– А, да, действительно, – поморщилась она. – Но ваш друг говорил о каком-то другом вашем занятии. Не поведаете нам?
– Если вам угодно, мадам.
В памяти сами собой всплыли слова Шарля: «Совершенствование ума её мало заботит», и Артур постарался выразиться как можно проще:
– Я готовлю законопроект об образовании и социальной защите для рабочих. Увы, Университет отнимает много времени, и работа идёт не так быстро, как мне бы хотелось… Но я уверен, что через полтора или два года я смогу представить его Законодательном собрании.
– Какая очаровательная наивность, – фыркнул один из молодых людей.
– Простите, месье? – обернулся на него Артур. – Извольте объясниться.
– Вы, должно быть, не очень искушённы, если полагаете, что у вас, человека без титула, без связей, получится убедить наших уважаемых служителей государства…
– Ну что вы, не нужно ругаться. Ведь мы здесь не за этим, не так ли? – баронесса сурово посмотрела на него и обернулась на Артура: – Наверняка мы чего-то не знаем. Я уверена, что у вас есть план!
– Может, и есть, – Артур нарочито равнодушно пожал плечами.
– Посмотрим, – усмехнулся молодой человек, – что у вас получится.
– Действительно, дорогой! Вдруг у него получится, – улыбнулась баронесса.
Вскоре объявили мазурку, и Артур поспешил извиниться и покинуть собрание.
Нет, в этот раз Шарль от него так просто не отделается! Вот уж бросил кота под ноги так бросил⁸! Артур вошёл в зал, нашёл взглядом Шарля, взглянул на него так, что тот растерялся, и только после этого отыскал приглашённую девушку и встал с ней в колонну ожидающих.
С компанией за столом ему тоже повезло: все гости были его ровесниками, тоже полными надежд, идей и планов. Старики хоть и сидели за соседним столом, но до слуха Артура время от времени долетали обрывки разговора о великом императоре, славных победах и настоящей жизни. И, судя по усмешкам, остальные за столом тоже это слышали.
– Ещё немного, и они начнут обсуждать прекрасное прошлое, – не выдержал один из молодых людей, и все за столом сдавленно засмеялись.
После ужина станцевали только пару медленных вальсов, и гости, разбредясь по гостиным, потягивали ликёры, играли в бильярд и карты… Некоторые девушки поочерёдно музицировали на рояле. На смену веселью, от которого кипел воздух, пришло умиротворение.
Артур смотрел в карты, с трудом соображая, какой сейчас козырь. Он вытащил часы из жилетного кармана – стрелка уже перебралась за отметку «шесть». Определённо, пора заканчивать этот вечер.
Вскоре партию доиграли, и Артур направился в переднюю. Но в зале, через который пролегал его путь, вновь танцевали: правда, на сей раз никаких полек или галопов. Кавалеров осталось всего несколько человек, так что почти все девушки стояли в сторонке в ожидании приглашений.
Баронесса вовремя подсуетилась: со слащавой улыбочкой спросила, как Артуру понравился вечер, и тут же намекнула, что неплохо бы прийти на помощь бедняжкам. Разумеется, отказаться он не мог: прослыть невоспитанным и бессердечным в его планы не входило. Что ж… видимо, он приедет домой ещё позже, чем предполагал.
Уже около семи часов гости наконец начали разъезжаться. Артур вышел на улицу, сел в экипаж вместе с Шарлем и, едва опустившись на сидение, провалился в дремоту. Но через мгновение его тряхнуло, и он оглянулся по сторонам – приехали. Артур вылез, расплатился с кучером и медленно направился в сторону дома.
На улице уже текла обычная жизнь: сновали мальчишки-газетчики, разносили продукты посыльные, проезжали мимо редкие экипажи. На перекрёстке остановился омнибус⁹, и Артур, ожидая, когда дорога освободится, припал к стене дома: усталость валила с ног – он не мог отказаться от этого предлога, чтобы немного передохнуть. Наконец раздался сигнал, следом – грохот колёс по мостовой, и Артур заставил себя идти вперёд.
Едва он дошёл до конца тротуара, как увидел странную картину: какая-то девушка стояла прямо посреди проезжей части, беспомощно озираясь. Она похлопала себя по юбке, бросилась было за уехавшим омнибусом – но вдруг замерла и, опустив голову, закрыла лицо руками. К ней подошёл солидный господин и что-то сказал, но позы она не переменила, и тот продолжил свой путь, качая головой.
Артур приблизился к ней и, осторожно взяв её за руку, отвёл на тротуар.
– Что у вас случилось? – он протянул ей платок и усилием воли подавил зевоту.
– Благодарю, месье, – всхлипнула она. – М-меня о…об-бокрали… О Боже!..
– Деньги, ценности?
– Деньги… Тридцать франков! – Она вернула ему платок: – Благодарю, месье, я пойду…
– Подождите, – Артур схватил её за руку, – куда же вы пойдёте?
– К кредитору конечно. Простите, вы и так задержались из-за меня.
Артур вытащил из портмоне стофранковую банкноту и протянул ей:
– Вот, возьмите. Не стоит влезать в долги у кредиторов.
– О, месье… Что вы, я не могу!
– Берите. Уверяю вас, мне это не доставит никаких неудобств. А вот спокойно спать, зная, что столь прекрасная мадемуазель осталась без денег, я не смогу.
Незнакомка опустила голову и на несколько секунд задумалась. Теперь Артур с любопытством следил за ней, позабыв об усталости.
– Месье, скажите, у вас есть… визитная карточка? – Артур кивнул. К чему она клонит?.. – Я верну вам ваши деньги, обещаю.
– Бросьте, не нужно волноваться об этом.
– Я не нищенка, месье, и в подаяниях не нуждаюсь, – твёрдо ответила она.
– Прошу меня извинить. Я вовсе не думал вас обидеть. Что ж, хорошо, держите ещё и визитную карточку. Но как ваше имя? Моё вы теперь знаете.
– Я не знаю, как мне благодарить вас, месье… Морель. Вы спасли меня, – она коротко кивнула и потянулась было к сумочке, но та оказалась разрезана так, что лоскут болтался на ветру, и убрала банкноту с визиткой в перчатку. – Меня зовут Элен. Элен Бланшар.
– Рад знакомству, мадемуазель Бланшар, – Артур приподнял цилиндр. – Но вы, кажется, спешили. Не смею вас больше задерживать.
– Ещё раз благодарю, месье! До свидания.
Артур посмотрел ей вслед: до чего чудна́я девушка… Но только необходимость думать исчезла, как вернулось желание завалиться спать.
Он потёр глаза, пытаясь взбодриться, добрёл до дома и поднялся на второй этаж. Кажется, его встретил слуга – забрал верхнюю одежду. Потом Артур лёг в кровать… и заснул.
____________________
¹ Фиакр – закрытый четырехколесный экипаж с двумя лошадьми и кучером.
² Шарли – уменьшительная форма имени Шарль.
³ Мазурка – самый сложный бальный танец XIX века. Умение её танцевать было большим достоинством ("легко мазурку танцевал…", А. С. Пушкин, "Евгений Онегин") и могло повлиять на карьеру мужчины. Лотман поясняет, что среди бальных танцев мазурка считалась наиболее важным приглашением на балу, самым подходящим танцем «для признаний». Мазурка длилась по несколько часов в зависимости от количества пар, поскольку в одно время могла танцевать только одна пара, и всё это время ожидающие пары стояли вместе, имея возможность поговорить наедине.
⁴ Бальная книжечка (карне-де-баль) – маленькие записные книжечки на балу, чтобы записывать имена партнёров на каждый танец во избежание путаниц и неловких ситуаций. Изначально только женские, позже появились аналогичные и для мужчин.
⁵ Кадриль – танец для четырёх пар, расположенных квадратом. Обязанность находить партнёров на кадриль лежала на первом кавалере: он должен был заранее договориться с другими кавалерами.
⁶ Сезон – период самой активной светской жизни. Начинался с поздней осени – времени наибольшей концентрации представителей высшего света в городской среде – и продолжался весь зимний период.
⁷ Салон – литературный, художественный или политический кружок избранных лиц, собирающихся в частном доме, в зале, гостиной, комнате для приёма.
⁸ Бросил кота под ноги – фр. эквивалент «подложить свинью».
⁹ Омнибус – четырехколесный экипаж на конной тяге, способный перевезти до 20 пассажиров (впрочем, чаще всего их бывало 14 или 16).
