Czytaj książkę: «Время пожить для себя…»

Czcionka:

Дизайнер обложки Ксения Алексеева

ISBN 978-5-4490-2112-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

У любви нет прошедшего времени…

У любви нет прошедшего времени,
Кто-то умный когда-то сказал,
Просто где-то кому-то Бог временно…
Дал ЕЕ на чуть-чуть… и забрал…

Людмила Букреева

У любви нет прошедшего времени
(Повесть)

О медузах и телячьих нежностях

Мои первые детские воспоминания – это летний отпуск в Гаграх. В Гаграх мы отдыхали дикарями. Снимали комнату у местных жителей за рубль койка-место и отдыхали, как душе было угодно. В Гаграх было два пляжа, песчаный для основного контингента отдыхающих, и «дикий», как мы его называли. На «диком» пляже народу было мало, так как лежать на камушках, отшлифованных морем до правильной эллипсовидной формы, не многим хотелось. Хотелось нежиться на мягком желтом песочке, толкаться и, запинаясь друг об друга, пробираться к теплой соленой воде, чтобы погружать в нее время от времени свое разогретое и даже слегка поджаренное тело. Родители мои, не любившие суеты и толкотни, предпочитали уединиться на «диком пляже», где удобно расположившись на расстеленном коврике, мы загорали, строили песчаные крепости, рассматривали живность, пробегавшую мимо, и поедали огромное количество фруктов, купленных на местном базарчике.

Однажды, перепрыгивая через волны, набегавшие с определенной ритмичностью на берег, я была похищена одной из них. Волна быстро накрыла меня своим капюшоном и потащила в глубины Нептунова царства-государства. Через секунду мамина уверенная рука вернула меня обратно, но честно скажу, воды я боюсь до сих пор. Ощущение потери дна влечет за собой ощущение нехватки воздуха.

Еще было замечательно, насидевшись в воде до синевы губ, лежать на крепкой отцовской спине и отогреваться. Он был очень крепким и выносливым, как все спортсмены, и многочисленные горные прогулки я проводила у него на шее. С высоты его роста я и созерцала красоты абхазской природы.

По вечерам мы сидели в хозяйском саду и наблюдали за полетом светлячков. В саду росли удивительные георгины, высотой с деревья. Светлячки тоже были по моим меркам настоящими гигантами. Летая стройными рядами, они мигали яркими фонариками, сигнализируя о чем-то своим родичам.

…Вася был подростком двенадцати лет. Его семья также снимала комнату у наших хозяев. Он брал меня в плаванье на своей надувной лодке. Всматриваясь в морские глубины, мы обнаруживали огромное количество плавающих в толще воды полупрозрачных зонтиков медуз. Вылавливая одну за другой, мы грузили их в лодку до тех пор, пока это было возможно. Гордые и довольные уловом мы причаливали к берегу и, высыпав всех отловленных Горгон, о которых наслушались накануне, наблюдали за их дальнейшей судьбой. Невероятно быстро все они превращались в маленькие лужицы и вскоре вообще исчезали. На берегу оставались лишь столетиями лежащие камешки, тела людей, окаменевших от взгляда морских дьяволиц.

Мне было пять лет, и счастье мое было без границ…

Возвращаясь с пляжа в свое снятое жилище, мы проходили вдоль садов с роскошными цитрусовыми деревьями. У обочины дороги нас встречал маленький теленок Борька, привязанный к крепкому колышку. Я угощала его огрызками яблок и остатками наших съестных запасов, взятых на день. Помню его мягкий теплый нос и большой шершавый язык, которым он тщательно вылизывал мою маленькую ладошку, не упуская возможности лизнуть и щеку. За месяц нашего отдыха мы с Борькой полюбили друг друга. Расставание было горьким. Детские слезы текли рекой. «Борька, мы уезжаем!», лепетала я сквозь слезы. «Муууу!», долго слышалось в ответ, и я рыдала еще сильнее…

О «капитане подводной лодки» и о солнечных зайчиках

Солнечный зайчик блуждал, иногда подпрыгивая и трепеща, по стене кухни. Точно, как в классических фильмах про первую любовь. Все прильнули к окну, удивленно наблюдая за тем, что происходило внизу. Думали, что такое может быть только в фильмах. Мальчишка кружил на велосипеде с зеркальцем в руках.

…Накануне праздника 8 марта по традиции, которая и по сегодняшний день существует в школах, мальчишки нашего пятого класса решили поздравить нас, пигалиц, с женским днем. Наверное, рассмотрели какие-то первые, пробивающиеся наружу, словно весенние подснежники, женские черты. Мальчишки выбрали себе девочек не по жребию, а по симпатии. Как они договорились между собой? Это осталось тайной.

Вовка был красивым, что и говорить. Высокий, черноглазый мальчишка выделялся среди других уже тогда. В подарок от него я получила книгу «Бунт на корабле или повесть о давнем лете», в которую была вложена яркая открытка. И книга, и открытка по сей день занимают свое особое место в «шкатулке сокровищ» моих сердечных тайн.

Позже, уже в мае, меня пригласили к нему на день рождения. В подарок я гордо несла аквариумных рыбок, книгу «Слепой музыкант» и набор марок. Марки, по тем временам, были целым состоянием, их невозможно было достать, как и многое другое. А у меня этих наборов было несколько. Отец из командировок всегда их привозил. Это были и Олимпийские игры, и бабочки, и животные, и другие диковинные тематические наборы. Был у меня и альбом удивительной красоты. Твердый кожаный переплет и белые листы с тиснением. Полоски для марок необходимо было вклеивать самому. Это было чудесно, разложить марки по темам, потом пересматривать тысячу раз, и особенно хвастаться, а иногда и обмениваться. Это вам не социальные сети «Одноклассники». Это одноклассники в полном смысле этого слова. Мы дышали одним воздухом, играли в одни игры, жили по соседству, ну и все, что из этого следует…

Так с 8 марта зародилось чувство, которое называют «первой любовью», и о которой столько уже написано. Мы даже сходили в кино и по-взрослому восседали в кинотеатре «Юность», поглощая кукурузные палочки.

Наша любовь продлилась недолго, как положено, до летних каникул…

Мальчишка кружил на велосипеде и пускал солнечных зайчиков. Это было начало лета, тепло, васильков полный палисадник. И все, стоящие возле окна, прячась за шторы, думали: «Неужели это бывает не только в фильмах Одесской киностудии?»

А у меня было мое счастье…

Мы встретились через двадцать семь лет… Он уехал в Севастополь, поступил в Нахимовское училище и жил своей жизнью моряка, о которой мы ничего толком не знали, да и представить себе не могли. Знали только, что наш одноклассник Вовка – «капитан подводной лодки». И вот в дверях моей квартиры появилась записка. Я даже не сразу поняла, что в ней написано, но вот почерк… Он был точно таким же, как на той мартовской открытке. «Как она могла здесь появиться или я что-то путаю?» В голове на секунду заклинило, как зависает компьютер. «Надо еще раз перечитать». Вот он звонок из детства. «Зайду вечером»…

И вечером тревожный стук в дверь. «Боже мой, как страшно»… «Какими мы стали, а вдруг»… Не смогла открыть. Подошла к кухонному окну, и, как в детстве, смотрела, как из подъезда выйдет все тот же, прежний, «мальчик на велосипеде»… Он был также хорош, высокий, статный, только уже немного лысоватый…

Мы прошли по городу детства, нет моего дома, его дома, наша школа уже другая… Мы другие. Но мы дышали одним воздухом, читали одни книги, слушали одних учителей. Нам не надо было узнавать друг друга, мы были теми же, только очень взрослыми – красивая пара, идущая по городу детства, «где каждый дом знаком, хоть глаза завяжи». И у меня опять было счастье… Оно было и состояло в том, что рядом с тобой человек, очень похожий на тебя, вы даже одеты одинаково, голубые джинсы и белые футболки, и начало лета… Только нет васильков в нашем палисаднике, и никто не подсматривает за нами из-за шторки. Мы идем сами по себе, ни на кого не обращая внимания, и мифы о «капитане подводной лодки» и «девочке – отличнице» с каждым шагом развеиваются как туман. Мы говорим о нашей жизни…

Больше мы не встретимся… Его не стало три года назад. Жесткий отбор и конкуренция заставили его много заниматься спортом, держать себя в форме, хотя форма у него была превосходной. Сердце его остановилось прямо на тренировке. Мальчик на велосипеде уехал в далекое далеко…

Он так и не узнал, что Севастополь вновь стал российским…

О подснежниках и черно-белых фотографиях

Я перебираю черно-белые фотографии. Их много. Они лежат в конвертах от фотобумаги. Туда их положила моя мама.

На тридцатилетие мама получила в подарок фотоаппарат. Это была ее давнишняя мечта заняться фотографией.

Она была необыкновенным человеком, моя мама. В детстве, погрузившись в чтение, она не только представляла картины из описаний автора, она даже слышала музыку. Все родственники не могли докричаться до нее, даже стоя над самым ее ухом. Так она была увлечена. Я помню ее всегда с книгой. Она читала и в тяжелые времена тоже. А когда находила в книге что-нибудь смешное, всегда зачитывала мне отрывки, и мы хохотали вместе.

Вместе мы часто выходили в нашу казахстанскую степь, чтобы увидеть наступление весны. Подснежников было так много, что степь казалась белоснежной. Несколько весенних цветочков мы приносили с собой и ставили их в маленькую глиняную вазочку, привезенную из Абхазии. Вазочка была необычайно красивой, снизу просто глиняная, а сверху покрыта толстым слоем эмали малахитового цвета. Она и стоящие в ней вестники весны были украшением нашего дома. Летом мы подолгу могли просиживать около маленькой норки и терпеливо выжидать, когда из нее появится ящерка или мышонок.

…Тогда из норки появился неожиданно чей-то маленький носик, потом два круглых любопытных уха и две черные бусинки глаз… Позже я написала сочинение об этом смешном зверьке, и в классе его читали вслух. Так учила видеть и слушать меня моя мама.

Впервые она расписала стену в моем детском уголке. Снегурка держала в руках алых снегирей, а елки, казалось, отряхнутся сейчас от морозного снега и покажут свои колючие иголки. Теперь моя дочь расписывает стены. Она – художник.

На фотографиях много стертых из памяти моментов. Вот мы первоклашки. Наша первая учительница Мария Федоровна. Мои одноклассники. Вот мы на экскурсии в совхозе, где тогда выращивали капусту. Смешные угловатые подростки. А вот и наш последний звонок. Мы долго тогда готовились к нему. Нарисовали эмблемы с колокольчиком, вот они приколоты к белым фартучкам. Репетировали песню «Чему учат в школе» и впервые на линейке спели ее, что произвело большое впечатление на учителей. Это сейчас стало традицией, и выпускники поют для учителей. А тогда мы первыми, пожалуй, позволили себе выступить на торжественной линейке с песней под гитару.

А вот я уже стала мамой. Мой первенец и я, совсем девчонка. Что бы я делала с ним, если бы не мама. Ничего не соображала еще. А вот уже и дочь. Потешные они, мои малыши. Всегда вместе, всегда рядом.

Больше фотографий нет…

Каждую субботу в кухне шли приготовления. Темная штора закрывала все окно, на столе размещалась специальная аппаратура – фонарь, ванночки с растворами, которые мы готовили заранее. Заранее проявлялась пленка в особом черном бачке. Крутить по часовой стрелке доверялось и мне. Потом, закрывшись и погрузившись в тишину, мы занимались настоящим волшебством. Выбирали лучшие кадры и, прикоснувшись друг к другу головами, шепотом считали до пяти. Раз, два, три, четыре, пять… И опять… Утром фотографии глянцевались. Щелк, и они соскакивали, гладенькие и теплые. Потом они раскладывались в толстые книги. Их и сейчас иногда можно найти в старых, пожелтевших от времени томиках классиков нашей литературы.

Может они будут прочитаны моей внучкой. Она забавная, моя внучка. Фантазерка. Хохочет, когда я читаю ей рассказы о животных. Наверное, представляет себе хитрые носы, бусинки-глазки, пушистые и не очень пушистые хвосты и чьи-то длинные неуклюжие лапы.

Сегодня моя дочь и внучка пойдут в зоопарк, где разрешается гладить, держать в руках и даже кормить разных зверушек. Мягкие, пушистые, колючие, холоднокровные и покрытые шипами… Какие они? Может быть, когда-нибудь в классе вновь прочитают сочинение о смешном зверьке, показавшим из норки смешной влажный нос.

Снова март… Тает снег… Вот-вот появятся подснежники…

О дачных премудростях и парном молоке

Родители мои купили дачный участок, как и многие другие в наше советское время. Для нас, городских жителей, выросших в прямоугольных коробках домов и таких же прямоугольных коробках дворов, это было чем-то новеньким познакомиться с вопросами агрономии на практике. Конечно, нельзя сказать, что мы были испорчены прелестями жизни в мегаполисе. Наш шахтерский городок был настолько маленьким, что его можно было обойти вдоль и поперек всего за несколько часов. И степь, наша свободная широкая степь, откуда ветер постоянно приносил запах полыни и чабреца, открывалась взору сразу же за пятиэтажками. Поэтому мы имели возможность видеть, как распускаются весенние лютики, сон-трава, а летом колосится серебристый ковыль. Но вот о культурных растениях, которые должны были принести нам богатый урожай плодов и овощей, не имели никакого представления.

Для советских граждан летний отдых представлялся «упахиванием» на грядках с помидорами, огурцами, морковкой и другими посаженными растениями. Причем подготовка к этому моменту велась целую зиму. По почте выписывались сортовые семена, изучалась специальная литература, проходил обмен информацией с соседями и более опытными дачниками.

Бедные наши советские граждане! Они много лет подменяли понятие «отдых» понятием «упахивание» на так называемой даче. Почему «упахивание»? А по-другому это и назвать было нельзя. Надо было успеть сделать много необходимого для успешного произрастания и плодоношения посаженного всего за один выходной. Еще надо было на автобусе добраться до дома, привести себя в порядок и с чувством глубокого удовлетворения с красным обгоревшим лицом и плечами, до которых нельзя было дотронуться, начинать новую трудовую неделю.

Ближе к осени необходимо было вывезти богатый урожай также на автобусе и переработать его, превратив в варенье, соленья, компоты и другие вкусности. И опять это все нужно было проделать за единственный выходной.

Осознание всей прелести такого отдыха пришло ко мне гораздо позже, когда уже пришлось «впахивать» на даче, привлекая к труду своих подросших детей, чтобы как-то прокормить нашу небольшую семью. Особенно мы «пахали» в годы перестройки. Именно с этого момента и у меня, и у моих детей произошло неприятие слова «дача» и всего того, что с ней связано.

Но в то время, когда кусты малины казались нам малиновым лесом, все воспринималось иначе. Ведь мы-то действительно тогда отдыхали.

Запомнились, естественно, не грядки, не клубника с малиной… хотя малина как раз и запомнилась…

Вечером с субботы на воскресенье мы всей семьей оставались на даче с ночевкой. У нас был маленький, напоминающий сказочный, домик, деревянный, зеленого цвета. Карнизы и ставни каждое лето мы обновляли белой краской, оклеивали комнатку цветными обоями, развешивали ситцевые шторы и занавески, вымывали начисто полы, расстилали деревенскую дорожку, расставляли фарфоровые статуэтки, сувенирчики, картинки, ставшие ненужными в городской квартире. С треском разгорались дрова в печке, домик наполнялся теплом. Чайник давно уже кипел, а я, блуждая в зарослях, собирала традиционный набор для заваривания чая, листик малины, листик смородины, веточка мяты, бутончик розы… Ах, какой это был чаек!!! Да вприкуску с комковым сахарком! Незабываемый вкус и непередаваемые ощущения! Вкус детства и ощущение счастья!

Солнце уже клонилось к горизонту, спадала июльская жара, и мы все вместе направлялись в расположившийся неподалеку поселок, прихватив с собой пустую баночку. Стадо уже вернулось, и мы ждали с нетерпением, когда же хозяйка нальет нам парного, такого сладкого и ароматного молока. Мы тут же, вымочив губы, нос и подбородок, прикладывались к краю банки, причмокивая и облизываясь. Захватили с собой свежего сбитого маслица и рассыпчатого творожка, и бегом по песчаной тропинке обратно. Проходя мимо дачных участков, рассматривали, как обстоят дела у наших соседей, заходили в гости к тем, кто тоже остался, внимательно слушали рассказы об успехах в садоводческом деле и обходили участки с видом знатоков.

Зажигали свечку и в тишине ели малину, залитую парным молоком, запомнив ее на всю оставшуюся жизнь как любимое блюдо Екатерины Великой…

О белых лилиях и оркестре Поля Мориа

Я – студентка… Для меня началась новая жизнь. Самостоятельная. Чтобы как-то обезопасить меня от самостоятельности, Славику было дано задание присматривать за мной и оказывать всяческую поддержку.

Он был взрослым, старше меня на девять лет, учился на последнем курсе и уже отслужил в армии. Красивым он не был, зато был очень серьезным и умным, и казалось, знал все на свете. По крайней мере, он был уже молодым мужчиной и, конечно, от мальчишек, которые меня окружали в школе, отличался всеми перечисленными качествами.

Он относился ко мне бережно, интересовался всеми моими делами и позволял себе лишь иногда подержать меня за руку. Возможно, это была просто его манера разговаривать и добиваться откровенности в общении. Но мне этого вполне хватило, чтобы влюбиться в него по самые уши. Я его боготворила по-настоящему. Как ученики боготворят своего учителя.

Но моя любовь была только моей, я ее придумала и купалась в ней с удовольствием. Мне было хорошо. Я купила пластинку «Оркестр Поля Мориа». Повсюду мы были со Славиком. Здесь гуляем по осеннему лесу, кружатся желтые листья. Здесь бежим по песчаному берегу, волны мягко лижут наши ноги и превращаются в пену, унося от реальности. Здесь мы укрылись от проливного дождя под зонтиком и танцуем понятный лишь нам двоим танец любви. Крутилась пластинка, музыка слетала с нее и звучала в моем сердце…

Я начала сочинять стихи. Они были грустными – о безответной любви. Но меня это нисколько не огорчало, ведь объект моих страданий был рядом со мной большую часть дня.

Особенно я скучала на «сельхозке». По ночам подолгу всматривалась в звездное небо и писала свои стишки. Моя студенческая подружка Ленка плакала даже. Она была первым моим слушателем и свидетелем моей любви.

…Надеяться мне больше не на что, сказка закончилась. Он женился и уехал. Горе мое было без меры…

Мы встретились еще только один раз, примерно через два года. Он был уже в разводе. Встреча наша совпала с моим днем рождения. Его розы были необыкновенно красивыми, но казались мне какими-то неживыми. Белые лилии были свежими, как юная невеста, и запах их кружил и дурманил голову.

Два букета в тот день стояли у меня на столе и, соперничав, вели свой, никому не понятный, разговор. Белые лилии оказались убедительнее…

Стихов я больше не писала, и оркестр Поля Мориа больше не звучал в моем сердце…

О служебном романе и райском наслаждении

Все вокруг них дышало любовью. Те, кто в тот момент находился в их окружении, не могли не замечать, что воздух пронизан флюидами удивительного чувства. В тот год в коллективе царила особая атмосфера, хотелось собираться, отмечать все дни рождения, петь популярные, простые донельзя по содержанию, песни и устраивать танцы после вкусного перекуса и рюмочки хорошего горячительного. Они даже сыграли в КВН с таким воодушевлением и накалом эмоций, что их посчитали тогда лучшей командой. Никто не мог понять, отчего так происходит. Это было тайной. Это был служебный роман.

Их чувство родилось неожиданно. Пальцы рук вдруг встретились, соприкоснулись и не отдернулись друг от друга как от разряда электрического тока, а наоборот медленно начали свое скольжение, неторопливо ощупывая то, что вскоре предстояло изучить до самой маленькой черточки на ладони. Необъяснимое тепло вмиг разлилось и заполнило их полностью. Выбора не оставалось…

Руки их встретились при весьма прозаических обстоятельствах. Он просто угостил ее шоколадным батончиком «Баунти», который только что появился в продаже и был разрекламирован как «райское наслаждение». Перестройка еще только началась, а дыхание ее становилось все ощутимее. Они еще не догадывались, какие перемены выпадут на их долю. Но время нестабильности, развала и разброда началось для них с неожиданного развала Советского Союза, а чуть позже и с неожиданной замены рубля на национальную валюту. Многие, имеющие тогда скудные накопления, в один момент их лишились. В кошельках у всего населения оказалась одинаковая сумма, на которую нужно было научиться жить по-новому.

Время было, что и говорить, аховое! Как они его тогда пережили? Отопления, газа и света практически не было. В домах начали устанавливать так называемые «буржуйки», вокруг которых собиралась вся семья в ожидании ужина, одновременно отогреваясь у огня. Те, кто «буржуйку» установить не мог, выходили на улицу, разводили костры и прямо на них разогревали еду или кипятили воду. Там же у костров вели долгие разговоры о политике. Каждый выживал, как мог. Иногда грелись у кого-нибудь в машине, радовались, если удавалось помыться у знакомых в бане, делились продуктами, готовили простую, совершенно несытную, пищу и засыпали с единственной мыслью, чем и как назавтра кормить детей. Утром при свете свечки, собравши все свое мужество и героизм, чтобы вылезти из нагретой изнутри постели в холодную реальность, собирались на работу. Шли по темным улицам с детьми, которых ждали холодные школы…

Тогда у многих возникла потребность что-то изменить в своей жизни. Некоторые, не выдержав, уезжали за рубеж, другие просто двигались наугад. Некоторые делали вид, что меняют свою жизнь.

Их роман тоже отчасти давал им ощущение перемены, вносил в однообразное серое течение жизни редкие яркие мазки запретного.

Им было хорошо вместе, тепло и радостно, было о чем поговорить и что обсудить. Он поддерживал ее как мог. Она узнавала его по шагам и стуку в дверь. Они светились изнутри, распространяя это свечение на все и на всех. Только охапки сирени были свидетелями их разгоравшейся любви…

Все, к сожалению, имеет начало и конец… Кончился и их роман. Его семья тоже поехала строить новую жизнь, а скорее всего, чтобы избежать опасности разрушения, в другую страну.

Она догадывалась, что это навсегда, но он так до последней минуты не смог сказать правды. Позже в письмах она получила его признания. «Что может дать нищий прекрасной королеве», – эти слова красной нитью проходили через строчки его письма и служили, по-видимому, каким-то оправданием.

Она долго хранила его письма, перечитывала их, обливаясь слезами, и долго не пускала никого в свое сердце. Подружки даже начали собирать ее в поездку, чтобы поставить точку в их отношениях. Точку она поставила сама, правда через много-много лет.

Он остался в ее памяти «райским наслаждением» среди чудовищной действительности. А все окружающие еще долго, вспоминая то время, говорили: « Мы жили тогда в какой-то постоянной любви»…